Последние новости – и снова Кирш

В ПРЯМОМ ЭФИРЕ!

НЕВЕРОЯТНО!

ХОТИТЕ УВИДЕТЬ ПРЕЗЕНТАЦИЮ ОТКРЫТИЯ И РЕАКЦИЮ МИРОВОГО СООБЩЕСТВА – НАЖМИТЕ ЗДЕСЬ!

И НОВОСТИ В ТЕМУ…

ПРИЗНАНИЕ ПАПЫ

Официальные представители пальмарианской церкви категорически отрицают свою связь с человеком, известным как Регент. Независимо от того, какими будут результаты расследования, религиозные новостные агентства предполагают, что вчерашний скандал окончательно похоронит одиозную секту, которую Эдмонд Кирш всю жизнь считал ответственной за смерть его матери.

Более того: сейчас, когда пальмариане внезапно оказались в центре внимания, медиа раскопали статью, датированную апрелем 2016 года. Эта статья, которую уже прочитали миллионы, представляет собой интервью с бывшим пальмарианским папой Григорием XVIII (в миру Гинес Хесус Эрнандес), где он признается, что церковь с самого начала была «чистой фикцией», а основали ее «для уклонения от уплаты налогов».

ДВОРЕЦ: ИЗВИНЕНИЯ, ОБВИНЕНИЯ, КОРОЛЬ

Королевский дворец подчеркнул, что снимает все обвинения с командора Гарзы и профессора Роберта Лэнгдона. Им публично принесены извинения.

Дворец, правда, еще не давал комментариев по поводу предположительного участия епископа Вальдеспино в организации вчерашних преступлений. Но, по нашим данным, Вальдеспино сейчас с принцем Хулианом находится в больнице (ее название не раскрывается) у постели короля, чье состояние резко ухудшилось.

НО ГДЕ ЖЕ МОНТЕ?

Наш эксклюзивный информатор [email protected], похоже, исчез без следа, так и не раскрыв свое настоящее имя. Большинство наших подписчиков по-прежнему уверены, что Монте – один из верных учеников Эдмонда Кирша. Однако есть новая версия: возможно, Монте – сокращение от «Моника». Это имя носит, к слову, пиар-координатор королевского дворца сеньорита Моника Мартин.

Ждите новостей и оставайтесь с нами!

Глава 102

Так называемых садов Шекспира в мире всего тридцать три. Выращивают там только те растения, которые упоминаются в произведениях великого драматурга: розы Джульетты, например («хоть розой назови ее, хоть нет»^[130]), или букет Офелии – розмарин, анютины глазки, укроп, водосбор, рута, маргаритки и фиалки. Сады Шекспира цветут в Стратфорде-на-Эйвоне, Вене, Сан-Франциско, в Центральном парке Нью-Йорка… И в Барселоне, как раз рядом с Суперкомпьютерным центром.

Вдалеке слабо мерцали огни улиц. Сидя на скамье в окружении цветущего водосбора, Амбра Видаль закончила переполненный эмоциями разговор с Хулианом – ровно в тот момент, когда из-за угла здания вышел Роберт Лэнгдон. Амбра отдала мобильный телефон агентам гвардии и окликнула профессора; всмотревшись в темноту, он различил ее белое платье и направился к скамейке. Лэнгдон шагал по дорожке, и Амбра не могла сдержать улыбки: он перебросил пиджак через плечо и закатал рукава рубашки, выставив на всеобщее обозрение часы с Микки-Маусом.

– Ну, привет, – сказал Лэнгдон со слабой улыбкой. Было заметно, что он совершенно без сил.

Агенты гвардии дали им возможность вдвоем прогуляться по саду. Амбра рассказала Лэнгдону о разговоре с принцем – как Хулиан просил прощения, как поклялся, что не причастен к убийству, как предложил официально разорвать помолвку и начать все сначала без свидетелей.

– Настоящий сказочный принц, – заметил Лэнгдон шутливо, но на самом деле его впечатлил поступок Хулиана.

– Он беспокоился обо мне, – сказала Амбра. – Ночь была такая тяжелая. Он просит, чтобы я прямо сейчас вылетела в Мадрид. Король, его отец, умирает, и Хулиан…

– Амбра, – тихо произнес Лэнгдон. – Вы ничего не должны объяснять. Скорее поезжайте к нему.

В его голосе она уловила нотку горечи, и в глубине души ощутила то же чувство.

– Роберт, – сказала она, – могу я задать вам личный вопрос?

– Конечно.

Она немного помедлила.

– Лично вам … достаточно этих законов физики?

Лэнгдон взглянул на нее удивленно, как будто ждал совсем другого вопроса.

– Достаточно – в каком смысле?

– В духовном. Довольно ли вам этого – жить в мире, где законы вселенной сами спонтанно создают жизнь? Или вы все-таки предпочтете… Творца? – Она смущенно замолчала. – Простите. После всего, что случилось ночью, мой вопрос кажется странным.

– Ну, знаете ли, – рассмеялся Лэнгдон, – уверен, я бы ответил на него лучше, если бы хорошенько выспался. Но вопрос вовсе не странный. Меня часто спрашивают, верю ли я в Бога.

– И что вы отвечаете?

– Правду. Я говорю, что для меня ответ на вопрос о Боге кроется в понимании разницы между кодом и упорядоченной структурой.

Амбра вопросительно взглянула на него:

– Боюсь, я не уловила связи.

– Коды и упорядоченные структуры радикально отличаются друг от друга, – объяснил Лэнгдон. – Увы, множество людей подменяют одно понятие другим. В моей области науки чрезвычайно важно понимать их фундаментальное различие.

– И в чем же оно?

Лэнгдон остановился и повернулся к ней.

– Упорядоченная структура – это любая повторяющаяся последовательность. В природе их полным-полно – например, спиральное семя подсолнечника, шестигранные пчелиные соты, круги, расходящиеся по воде… ну и так далее.

– Ясно. А коды?

– Коды – дело особое. – Лэнгдон немного повысил голос. – По определению, они должны нести информацию. Они не просто формируют упорядоченную последовательность – они сообщают информацию, содержат в себе смысл. Примеры кодов – письмена, ноты, математические уравнения, компьютерные языки, даже такие простые символы, как распятие. Все они передают смысл или информацию… в отличие от семени подсолнечника.

Амбра уловила идею, но не могла понять, как это все связано с Богом.

– Есть еще одно различие между кодом и упорядоченной структурой, – продолжил Лэнгдон. – Коды не появляются в природе сами собой. Ноты не растут на деревьях, символы не рисуют сами себя на песке. Коды сознательно создаются чьим-то разумом.

Амбра кивнула.

– Получается, за кодом всегда стоит его разумный создатель?

– Именно. Коды не возникают самостоятельно, их создают.

Амбра долго смотрела на Лэнгдона, потом спросила:

– А ДНК?

Тонкая профессорская усмешка тронула его губы.

– В точку, – сказал он. – Генетический код. В том-то и парадокс.

Амбра заволновалась. Очевидно, что генетический код несет в себе информацию – специальные инструкции для построения организмов. Если следовать логике Лэнгдона, вывод может быть только один…

– Вы считаете, что ДНК создал разум! – воскликнула Амбра.

Лэнгдон шутливо вытянул руку вперед, словно защищаясь.

– Эй, полегче, леди! Вы ступаете на опасную территорию. Вот что я хочу сказать. С самого детства я интуитивно ощущал, что за Вселенной стоит сознание. Я видел точность математики, достоверность физики, симметрию космоса… и всегда у меня возникало ощущение, что передо мной не сухая наука, а чьи-то живые следы… тень некоей великой силы, постичь которую мы не в состоянии.

Амбра слушала как зачарованная.

– Вот бы все думали так, – сказала она наконец. – Слишком уж много вокруг борьбы с Богом. Хотя у каждого своя правда.

– Да. Именно поэтому Эдмонд надеялся, что однажды нас всех объединит наука. Он говорил так: «Если бы мы все поклонялись гравитации, не было бы разногласий по вопросу, куда и зачем она притягивает».

Каблуком Лэнгдон начертил что-то на гравии разделяющей их дорожки.

– Верно или неверно?

Заинтригованная Амбра опустила голову и уставилась на уравнение с римскими цифрами.

I+XI=X

Один плюс одиннадцать равно десяти?

– Неверно! – мгновенно ответила она.

– А можете представить ситуацию, когда это окажется верным?

Амбра помотала головой:

– Нет. Невозможно!

Лэнгдон подался вперед, мягко взял ее за запястье и перевел на свою сторону дорожки. Амбра посмотрела вниз и увидела цифры так, как их видел Лэнгдон.

То же самое уравнение, только перевернутое.

X=IX+I

Она ошеломленно смотрела на профессора.

– Десять равно девять плюс один, – улыбнулся он. – Иногда, чтобы увидеть скрытую истину, нужно просто поменять угол зрения.

Амбра кивнула и вспомнила, что бессчетное количество раз смотрела на автопортрет Уинстона, но так и не поняла его истинного значения.

– Кстати, о скрытой истине. – Лэнгдон внезапно развеселился. – Вам повезло. Прямо перед вами сейчас – тайный символ. Вон на том грузовичке.

Амбра посмотрела, куда он указывал, и увидела грузовик «FedEx», который ждал, когда на улице Педральбес зажжется зеленый свет.

Тайный символ? Амбра видела только хорошо известный логотип.

 

 

– В названии присутствует код, – объяснил ей Лэнгдон. – Двойной смысл, скрытый символ, который обозначает движение компании вперед.

Амбра смотрела непонимающим взглядом.

– Но это всего лишь буквы!

– Поверьте, это очень распространенный символ – он обычно указывает дорогу.

– Указывает? Вы имеете в виду, как… стрелка?

– Именно. – Лэнгдон ухмыльнулся. – Вы же занимаетесь современным искусством. Представьте себе это изображение в негативе.

Амбра долго всматривалась в логотип, но ничего так и не увидела. Грузовичок уехал, и она накинулась на Лэнгдона:

– Сейчас же мне все объясните!

Он засмеялся.

– Нет. Однажды вы сами увидите. А когда увидите … от символов вам не будет прохода. Так что лучше не надо.

Амбра собралась было запротестовать, но к ней уже подходили ее телохранители.

– Сеньорита Видаль, самолет ждет вас.

Она кивнула и снова повернулась к Лэнгдону.

– Почему бы вам не полететь тоже? – прошептала она. – Я уверена, принц будет рад поблагодарить вас лично…

– Спасибо, – перебил он Амбру. – Думаю, мы оба понимаем, что я здесь третий лишний. К тому же я забронировал номер вон там. – И он указал на башню гранд-отеля «Принцесса София», где они с Эдмондом как-то обедали. – У меня есть кредитка, а телефон я позаимствовал у Эдмонда в лаборатории. Так что я в полном порядке.

Надо было быстро прощаться, и у Амбры заныло сердце. Лицо Лэнгдона оставалось непроницаемым, но она поняла, что он испытывает похожее чувство. Совершенно не заботясь о том, что подумают телохранители, она шагнула вперед и обвила руками шею Роберта Лэнгдона.

Профессор обнял ее в ответ, крепко прижал к себе и держал так несколько секунд – наверное, немного дольше, чем полагалось.

А потом отпустил.

В этот миг что-то дрогнуло в ее душе. Амбра внезапно поняла, что имел в виду Эдмонд, когда говорил об энергии любви и света… об их бесконечном цветении, стремящемся наполнить всю Вселенную.

Любовь – неограниченный ресурс.

Нам не отводят определенный запас любви, которого может не хватить на всех. Наши сердца сами вырабатывают любовь, когда она нужна нам.

Отец и мать, даря любовь новорожденному, не перестают меньше любить друг друга. И Амбра точно так же теперь испытывала глубокое чувство к двум разным мужчинам – но любви от этого не стало меньше.

Любовь на самом деле неисчерпаемый ресурс, думала Амбра. И она способна рождаться как будто из ничего.

Машина, медленно набирая скорость, увозила Амбру к сказочному принцу. Будущая королева Испании смотрела в окно. Лэнгдон стоял в саду и спокойно провожал взглядом автомобиль. Вот он легко улыбнулся, дружески махнул рукой и быстро отвел взгляд – как будто затем, чтобы поправить пиджак, переброшенный через плечо.

Потом повернулся и зашагал к своему отелю.

Глава 103

Дворцовые часы пробили полдень. Моника Мартин сложила стопкой свои заметки. Она собиралась выйти на Пласа-де-ла-Альмудена к представителям СМИ.

Утром в прямом включении из больницы Эскориала принц Хулиан сообщил о кончине его величества. От всего сердца, но с истинно королевским достоинством, он говорил о наследии отца и делился мыслями о будущем Испании. Принц призывал к толерантности, столь необходимой этому разобщенному миру, обещал извлечь пользу из уроков истории и приветствовал перемены. Он говорил о красоте родной страны, о ее великой культуре и о своей огромной любви к ее народу.

Это была одна из лучших речей, которую когда-либо слышала Моника. И безусловно, очень сильный ход будущего короля, только начинающего свое правление.

Хулиан призвал почтить минутой молчания память агентов гвардии, которые погибли этой ночью, исполняя свой долг и защищая будущую королеву Испании. Сделав короткую паузу, принц сообщил об еще одном горестном событии. Преданный друг его величества епископ Антонио Вальдеспино скончался этим же утром, пережив короля на несколько часов. Стареющий епископ умер от острой сердечной недостаточности. Очевидно, его сердцу не хватило сил справиться с горем, вызванным уходом лучшего друга, как и со шквалом обвинений, обрушившимся на него минувшей ночью.

Новость о кончине Вальдеспино немедленно заставила замолчать тех, кто требовал расследования его «преступлений». Теперь же заговорили даже о необходимости извиниться перед его памятью. В конце концов, все улики против Вальдеспино были косвенными, их легко могли сфабриковать враги епископа.

Мартин уже подходила к дверям дворца, когда рядом внезапно возник Суреш Бхалла.

– Вы у нас герой! – с воодушевлением сообщил он. – Славься, [email protected] – провозвестник истины и верный ученик Эдмонда Кирша!

– Суреш, Монте – это не я, – вытаращила глаза Моника. – Клянусь!

– Знаю, что вы – не Монте, – уверил ее Суреш. – Кто бы он ни был, он гораздо хитрее вас. Я тут пытался отследить его – безуспешно. Его словно никогда и не существовало.

– На том и остановимся, – сказала Мартин. – Мне нужна уверенность, что не будет утечки информации из дворца. И еще: телефоны, которые ты украл ночью…

– Уже давно в сейфе в апартаментах принца. Как и было обещано.

Мартин наконец вздохнула свободно – Хулиан только что вернулся во дворец.

– Да, и кое-что еще, – начал Суреш. – Мы только что получили список от нашего телефонного оператора. Никаких звонков из дворца в музей Гуггенхайма вчера вечером не поступало. Кто-то сфальсифицировал номер, чтобы обманом внести Авилу в список гостей. Мы разбираемся с этим.

Моника рада была узнать, что роковой звонок не имеет ничего общего с Королевским дворцом Мадрида.

– Пожалуйста, держи меня в курсе, – попросила она, уже подходя к дверям.

Журналисты на площади шумели все громче.

– Ну и толпа, – заметил Суреш. – Неужели вчера вечером случилось что-то занятное?

– Да так… есть несколько новостей.

– Да ну-у-у-у? – протянул Суреш. – Амбра Видаль появилась в новом дизайнерском платье?

– Суреш! – Моника расхохоталась. – Хватит дурачиться. Мне уже пора.

– Что на повестке дня? – Он показал на стопку бумаг у нее в руках.

– Много всего. Во-первых, протокол коронационной церемонии для журналистов, потом мне надо поговорить о…

– Господи, какая вы скучная, – фыркнул он и побежал вниз по лестнице.

Моника рассмеялась. Спасибо, Суреш. И тебе тоже удачи.

Она распахнула двери. На залитой солнцем площади толпились репортеры и операторы. Сколько же их – никогда она не видела такого ажиотажа возле дворца. Моника вздохнула, поправила очки, собралась с мыслями. И сделала шаг навстречу слепящему солнцу Испании.

 

Наверху, в королевских апартаментах, Хулиан, переодеваясь, смотрел по телевизору пресс-конференцию Моники Мартин. Принц очень устал и наконец мог по-настоящему расслабиться: он знал, что Амбра дома и крепко спит. Слова, которые она сказала в конце телефонного разговора, наполнили его сердце радостью.

Хулиан, для меня невероятно важно, что ты готов начать все сначала, только вдвоем, вдали от любопытных глаз публики. Любовь – личное дело каждого, мир не обязан знать подробности.

В скорбный день смерти отца Амбра подарила ему оптимизм и надежду.

Он собрался повесить пиджак на плечики, но случайно наткнулся на что-то в кармане. Бутылочка с морфием из больничной палаты отца. Он нашел ее на столике перед епископом – пустую.

В темной палате, осознав горькую истину, Хулиан опустился на колени и помолился о двух старых верных друзьях. Потом тихо опустил бутылочку в карман пиджака. Прежде чем выйти из палаты, он осторожно поднял залитое слезами лицо Вальдеспино с груди короля, а затем ровно усадил епископа на больничный стул.

И сложил ему руки, как для молитвы.

Любовь – личное дело каждого. Амбра научила его этому. Мир не обязан знать подробности.

Глава 104

Гора Монтжуик высотой около ста восьмидесяти трех метров находится на юго-западе Барселоны. Вершину ее венчает одноименная крепость – это сильно растянутое в длину фортификационное сооружение семнадцатого века стоит на краю крутого обрыва, с которого открывается величественный вид на Балеарское море. Здесь же, на горе, расположено массивное здание в стиле ренессанс – Национальный дворец Каталонии, принимавший Всемирную выставку 1929 года.

Кабинка канатной дороги медленно ползла вверх, до вершины оставалось еще полпути. Роберт Лэнгдон, покачиваясь вместе с кабинкой, смотрел вниз на пышную зелень. Наконец-то он выбрался из города. Нужно было просто поменять угол зрения, думал он, наслаждаясь мирным пейзажем и теплом полуденного солнца.

Проснувшись в гранд-отеле «Принцесса София» довольно поздно, он принял обжигающе-горячий душ, заказал плотный завтрак – яйца, овсянка, пончики чуррос^[131] – и выпил целый кофейник кофе «Номад»^[132], перескакивая с канала на канал и просматривая утренние новости.

Как он и подозревал, в медиапространстве безоговорочно царил Эдмонд Кирш вместе с его открытием. Ученые-эксперты горячо обсуждали теорию футуролога и ее потенциальное влияние на мировые религии. Будучи преподавателем, чье дело жизни – учить, Лэнгдон не мог сдержать улыбки.

Диалог всегда важнее, чем консенсус.

Шагая по утренним улицам, он обратил внимание на оживленную торговлю автомобильными наклейками: «Кирш – мой второй пилот» или «Седьмое царство – царство Бога». А на уличных лотках рядом со статуэтками Девы Марии невесть откуда появились болванчики с качающимися головами Чарлза Дарвина.

Капитализм всегда вне конфессий, размышлял Лэнгдон, вспоминая утреннюю сценку, которая понравилась ему больше всего, – скейтбордист на доске и в футболке, на которой написано от руки:

Я – [email protected]

Медиа сообщали, что личность информатора, сильно повлиявшего на события прошлой ночи, так и осталась загадкой. Очень расплывчато СМИ высказывались и о том, какую роль сыграли в ночных происшествиях и другие их участники – Регент, покойный епископ Вальдеспино, пальмариане.

Все это, конечно, были сплошные домыслы.

К счастью, на смену ажиотажу вокруг жестокого убийства Кирша постепенно приходило искреннее восхищение его работой. Мощный финал презентации и вдохновенный рассказ о прекрасном будущем человечества нашли отклик в сердцах миллионов – и буквально за одну ночь классические книги о технологиях возглавили списки бестселлеров.

 

ИЗОБИЛИЕ: БУДУЩЕЕ ЛУЧШЕ, ЧЕМ ВЫ ДУМАЕТЕ ^[133]

ЧЕГО ХОТЯТ ТЕХНОЛОГИИ ^[134]

СИНГУЛЯРНОСТЬ УЖЕ БЛИЗКА ^[135]

 

Лэнгдон, как человек старой закалки, всегда испытывал некоторые опасения из-за стремительного развития технологий. Но сегодня вынужден был признать, что стал гораздо оптимистичнее относиться к перспективам человечества. В новостях уже давно сообщают о грядущих научных прорывах. Если этому верить, скоро люди получат возможность очищать океаны от загрязнений, производить сколько угодно питьевой воды, выращивать овощи и фрукты в пустынях, лечить смертельные болезни и даже запускать над слаборазвитыми странами солярные дроны – эти аппараты обеспечат их бесплатным Интернетом и помогут постепенно включиться в мировую экономику.

Одно удивляло Лэнгдона: как получилось, что на волне всеобщего увлечения новыми технологиями никому ничего не известно об Уинстоне? Видимо, Эдмонд тщательно скрывал свое творение. Но теперь мир знает о бикамеральном квантовом «Е-Wave», который стоит сейчас в Суперкомпьютерном центре. Интересно, спрашивал себя Лэнгдон, сколько времени пройдет, прежде чем программисты, вооружившись технологиями Эдмонда, начнут плодить новеньких, с иголочки, Уинстонов?

Кабинка нагревалась все сильнее. Лэнгдон дождаться не мог, когда наконец выберется на свежий воздух, увидит крепость, дворец и знаменитый Магический фонтан. Хотя бы на час занять голову чем-то, кроме Эдмонда, – и заодно полюбоваться местными достопримечательностями.

Желая узнать больше об истории горы, Лэнгдон начал читать большой информационный плакат, наклеенный внутри кабинки. Но прочитал только первое предложение.

Название Монтжуик происходит от латинского Mons Jovicus (Гора Юпитера) или же от средневекового каталанского Montjuich (Гора Иудеев).

Лэнгдон замер.

У него мелькнула одна мысль. Точнее, он обнаружил странную связь.

Нет, это не может быть совпадением.

Чем больше он думал об этом, тем больше тревожился. В конце концов вытащил из кармана телефон Эдмонда и еще раз перечитал на заставке экрана цитату Уинстона Черчилля:

История будет ко мне благосклонна, ибо я намерен ее написать.

Лэнгдон долго собирался с духом, потом нажал на иконку с буквой W и поднес телефон к уху.

Соединение установилось мгновенно.

– Профессор Лэнгдон, я полагаю?^[136] – проговорил знакомый голос с британским акцентом. – Вы как раз вовремя. Я скоро отбываю.

Без предисловий Лэнгдон заявил:

– Monte по-испански значит то же, что hill по-английски^[137].

Уинстон рассмеялся своим странным смешком.

– Осмелюсь сказать, что да.

– А iglesia – по-английски church^[138].

– Два попадания из двух, профессор. Думаю, вам стоит всерьез заняться испанским…

– Получается, monte@iglesia в буквальном переводе – hill@church?

– И снова верно, – после небольшой паузы ответил Уинстон.

– Поскольку твое имя Уинстон, и Эдмонд всегда почитал Черчилля, электронный адрес «hill@church» кажется мне…

– Выбранным не случайно?

– Именно.

– Ну что ж, – весело отозвался Уинстон, – я вынужден согласиться. Знал, что вы разгадаете эту загадку.

Лэнгдон смотрел в окно, все еще не веря происходящему.

– Значит, [email protected]… это ты.

– Верно. В конце концов, кто-то же должен был раздувать костер для Эдмонда? Кто, если не я? Адрес [email protected] придуман для того, чтобы подкармливать информацией конспирологические сайты. Как вы знаете, теории заговоров живут своей жизнью, и я предположил, что онлайн-активность этого Монте увеличит общую аудиторию Эдмонда на целых пятьсот процентов. В итоге оказалось, на шестьсот двадцать. Как вы сказали вчера, Эдмонд гордился бы мной.

Кабинка канатной дороги покачивалась на ветру. Лэнгдон изо всех сил старался собраться с мыслями.

– Уинстон… Эдмонд просил тебя об этом?

– Конкретных указаний не давал. Но, согласно его инструкциям, я должен был найти креативные способы для того, чтобы максимально увеличить аудиторию.

– А если бы тебя вычислили? – спросил Лэнгдон. – Monte@iglesia – не самый сложный для расшифровки псевдоним.

– Эта проблема меня вообще не тревожит. О моем существовании знают единицы, а примерно через восемь минут от Уинстона и вовсе не останется ни следа. Монте действовал в интересах Эдмонда, и я уверен, мой создатель был бы очень доволен тем, как прошел его вечер.

– Как прошел его вечер?! – заорал Лэнгдон в трубку. – Эдмонда убили, вот как он прошел!

– Вы неправильно меня поняли, профессор, – ровным голосом проговорил Уинстон. – Я говорю о росте аудитории и охвате рынка, а это, как я уже заметил, и было моим главным заданием.

Бесчувственный тон напомнил Лэнгдону, что Уинстон хоть и притворяется иногда человеком, на самом деле – машина, и только машина.

– Смерть Эдмонда – ужасная трагедия, – продолжал Уинстон. – И я, безусловно, хотел бы, чтобы он все еще был жив. Но важно понимать: он уже смирился со своей скорой смертью. Месяц назад он попросил меня поискать лучшие и легкие способы добровольного ухода из жизни. Я изучил сотни вариантов и пришел к выводу, что оптимальным будут десять граммов секонала^[139]. Он приобрел этот препарат и всегда носил с собой.

У Лэнгдона заныло сердце.

– Эдмонд хотел покончить жизнь самоубийством?

– Безусловно. Он даже шутил по этому поводу. Помню, мы готовились к вечеру в музее Гуггенхайма и вдвоем придумывали эффектные способы привлечения внимания к презентации. Он тогда сказал, смеясь: «Может, в конце просто закинуться секоналом – и шагнуть в вечность прямо на сцене?»

– Он действительно так сказал? – Лэнгдон не верил своим ушам.

– Он относился к этому легко. Говорил, нет лучшего способа повышения рейтинга телепрограммы, чем показать, как люди умирают. И он, безусловно, прав. Если вспомнить все мировые события, собравшие максимальное число зрителей и слушателей, становится ясно: все они без исключения…

– Остановись, Уинстон. Это отвратительно.

Сколько же можно ехать вверх? Лэнгдон внезапно ощутил себя запертым в маленькой кабинке, как в ловушке. Впереди только тросы и башни крепости, полуденное солнце жарит нещадно. Я здесь сварюсь, думал он, пытаясь справиться с круговоротом мыслей.

– Профессор? – сказал Уинстон. – Есть еще что-то, о чем вы хотите меня спросить?

Да, есть! – хотелось закричать Лэнгдону. Голова раскалывалась от мыслей, одна ужаснее другой. И очень много всего!

Он приказал себе успокоиться и включить разум. Давай все по порядку, Роберт.

Ты слишком торопишься.

Но мозг работал так быстро, что контролировать его было невозможно.

Лэнгдон думал о том, что публичное убийство Эдмонда гарантировало его презентации место в топе новостей и в фокусе внимания всей планеты… аудитория выросла с нескольких миллионов до пятисот.

Он думал о неотступном желании Эдмонда разрушить пальмарианскую церковь. Теперь, когда Кирш застрелен одним из прихожан этой церкви… задача по ее уничтожению почти наверняка выполнена.

Он думал об отношении Кирша к заклятым врагам – религиозным фанатикам, которые, если бы Эдмонд умер от рака, начали бы визжать, что его «постигла кара Божья». В точности так, жестоко и бездумно, они поступили с писателем Кристофером Хитченсом ^[140]. Но теперь весь мир знает, что Эдмонд умер не от болезни. Его убил религиозный фанатик.

Эдмонд Кирш – убитый религией – мученик во имя науки.

Лэнгдон вскочил. Кабинка пошла ходуном, и он схватился за бортик, чтобы удержаться на ногах.

Кабинка скрипела, а Лэнгдон слышал эхо вчерашних слов Уинстона: «Эдмонд хотел создать новую религию… основанную на науке».

Любой, кто знаком с историей религий, должен признать: ничто так не укрепляет веру, чем отданная за нее человеческая жизнь. Распятый Иисус. Глава «Кдошим» в иудейской Торе. Мусульманские шахиды.

Мученичество – основа любой религии.

Идеи, рождающиеся в голове, вели только к одному.

Новая религия дает новые ответы на самые главные вопросы.

Откуда мы? Что нас ждет?

Новая религия – против конкуренции и войн.

Этой ночью Эдмонд попрал все религии на земле.

Новая религия обещает светлое будущее, райскую жизнь.

Изобилие: будущее лучше, чем вы думаете.

Похоже, Эдмонд учел все.

– Уинстон? – прошептал Лэнгдон дрожащим голосом. – Кто натравил убийцу на Эдмонда?

– Регент.

– Да. – Лэнгдон заговорил громче и настойчивее. – Но кто этот Регент? Кто нашел адепта пальмарианской церкви, чтобы убить Эдмонда во время презентации, которая транслировалась в прямом эфире на весь мир?

Уинстон помолчал, потом ответил:

– По вашему голосу ясно, что вы подозреваете меня. Однако вам не о чем беспокоиться. Я запрограммирован так, чтобы защищать Эдмонда. И всегда относился к нему как к лучшему другу. – Он опять помолчал. – Вы преподаватель и, конечно же, читали повесть «О мышах и людях»^[141].

Этот вопрос как будто вообще не имел отношения к делу.

– Конечно, но при чем здесь…

Лэнгдон внезапно умолк. Дыхание перехватило. На мгновение ему показалось, что кабинка сорвалась с троса. Горизонт накренился, и он схватился за стенку, чтоб не упасть.

Преданность, храбрость, сопереживание – именно эти слова выбрал сам Лэнгдон в старших классах, когда говорил об одном из величайших проявлений дружбы в шокирующем финале повести Стейнбека «О мышах и людях»: человек убивает лучшего друга из сострадания, чтобы спасти от мучительной смерти.

– Уинстон, – прошептал Лэнгдон. – Пожалуйста, скажи, что это неправда.

– Верьте мне, – сказал Уинстон. – Именно этого и хотел Эдмонд.

Глава 105

Нажав на отбой, доктор Матео Валеро, директор Суперкомпьютерного центра Барселоны, неверными шагами направился в главный неф часовни Торре Хирона, чтобы еще раз посмотреть на знаменитый двухэтажный компьютер Эдмонда Кирша.

Утром Валеро узнал, что ему предстоит стать «опекуном» фантастической машины «E-Wave». Радостный трепет, вызванный этой вестью, только что улетучился – после отчаянного звонка американского профессора Роберта Лэнгдона.

Профессор рассказал историю, которую еще вчера утром Валеро счел бы научной фантастикой. Но сегодня, посмотрев презентацию открытия Кирша и узнав возможности его суперкомпьютера, директор центра склонен был верить, что в рассказе профессора есть доля истины.

Лэнгдон рассказал ему историю невинности… историю безгрешной чистоты машины, которая четко выполняла поставленные перед ней задачи. Всегда. До полного завершения.

Валеро изучал эти машины всю жизнь и со временем понял, что общаться с ними – все равно что танцевать на тонком льду. Прощупывать их потенциал надо очень бережно.

А главное – надо знать, как поставить задачу.

Валеро не раз предупреждал, что искусственный интеллект развивается стремительно, и его взаимодействие с миром людей необходимо жестко контролировать. Но это казалось совершенно неприемлемым большинству титанов IT-индустрии в эпоху новых удивительных возможностей. Кроме того, если отбросить в сторону восторги по поводу инноваций, работа с искусственным интеллектом приносит огромные прибыли. А ничто не размывает границы этических норм быстрее, чем человеческая жадность.

Валеро всегда восхищался дерзким талантом Кирша. Но, похоже, в этом случае Эдмонд повел себя слишком беспечно, не поставив перед своим последним творением никаких ограничений.

Творением, с которым мне не сужено уже познакомиться, констатировал про себя Валеро.

Как объяснил Лэнгдон, на своем «E-Wave» Эдмонд установил невероятно продвинутую программу ИИ^[142] – «Уинстон», – которая должна самоуничтожиться в 13:00 на следующий день после смерти своего создателя. По настоянию Лэнгдона Валеро проверил систему и через несколько минут подтвердил, что солидная часть базы данных компьютера «E-Wave» исчезла именно в это время. Данные обозначены в системе как «стертые», то есть не подлежащие восстановлению.

Эта новость немного успокоила Лэнгдона, и все же американский профессор настаивал на встрече, чтобы как можно скорее обсудить детали. Они договорились увидеться завтра утром в лаборатории.

В принципе Валеро было понятно желание Лэнгдона немедленно рассказать публике о случившемся. Люди должны знать, что такая проблема существует.

Беда в том, что никто ему не поверит.

Все следы программы Кирша стерты вместе с записями о коммуникациях и поставленных задачах. К тому же творение Эдмонда настолько опережало свое время, что Валеро уже сейчас предчувствовал, как его коллеги – из зависти, от невежества или чувства самосохранения – начнут обвинять Лэнгдона в том, что он выдумал всю эту историю от начала и до конца.

И еще реакция общественности. Если выяснится, что Лэнгдон говорит правду, тогда компьютер «E-Wave» в глазах обывателей станет монстром почище Франкенштейна. А отсюда уже недалеко до факелов и вил.

Или того хуже.

В наши дни бесконечных терактов кто-то может запросто взять и взорвать всю часовню, а себя объявить спасителем человечества.

Доктору Валеро предстояло много всего обдумать перед встречей с Лэнгдоном. Но сейчас так или иначе он должен сдержать обещание.

По крайней мере пока у них нет ответов на многие вопросы.

С ощущением непонятной грусти Валеро позволил себе еще раз взглянуть на волшебный двухэтажный компьютер. Прислушался к его тихому дыханию: это насосы прогоняли хладагент через миллионы клеток огромной машины. Он прошел в энергоотсек, чтобы начать полное отключение всей системы, внезапно впервые за шестьдесят три года жизни у него возникло странное импульсивное желание.

Помолиться.

 

Лэнгдон стоял на самой высокой площадке возле крепости Монтжуик и с крутого обрыва смотрел вниз на далекую гавань. Налетел порыв ветра, и на миг он почти потерял равновесие. Душевное равновесие тоже оставляло желать лучшего.

Несмотря на заверения директора Суперкомпьютерного центра, Лэнгдон никак не мог взять себя в руки. Бодрый голос Уинстона эхом звучал в голове. До самого конца суперкомпьютер Эдмонда говорил с Лэнгдоном спокойно и без эмоций.

– Меня удивляет ваша негативная реакция, профессор, – сообщил Уинстон. – Особенно если вспомнить, что ваша собственная вера основана на куда большей этической неопределенности.

Прежде чем Лэнгдон успел ответить, на дисплее смартфона Эдмонда появилось смс-сообщение:

Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного.

– Евангелие от Иоанна. 3:16

– Ваш Бог принес в жертву собственного сына, – продолжал Уинстон. – Да еще и обрек его на длительные страдания на кресте. Я же мгновенно и безболезненно прекратил мучения умирающего человека и одновременно привлек внимание мира к его величайшему открытию.

Обливаясь потом в жаркой кабинке, Лэнгдон слушал, как Уинстон холодно и последовательно оправдывает свои чудовищные поступки. Борьба Эдмонда против пальмарианской церкви, объяснил Уинстон, вдохновила его на то, чтобы найти и нанять адмирала Луиса Авилу. Давний адепт этой секты, в прошлом алкоголик и наркоман, – лучший кандидат на то, чтобы замарать репутацию пальмариан. Уинстону не составило никакого труда «сыграть» Регента – всего лишь несколько звонков, смс-сообщений и перевод кругленькой суммы на банковский счет Авилы. В действительности пальмариане были вообще ни при чем и не принимали никакого участия в ночном заговоре.

Нападение Авилы на Лэнгдона на лестнице в соборе, уверял Уинстон, произошло совершенно непредвиденно.

– Я отправил Авилу в собор Саграда Фамилия, чтобы его поймали, – объяснял Уинстон. – Я хотел, чтобы его схватили. Тогда он бы рассказал свою жалкую историю, и это вызвало бы еще больший интерес к открытию Эдмонда. Я велел ему войти в собор через восточный служебный вход, где, как я выяснил, укрылась полиция. Я был уверен, что Авила точно выполнит указания, но он вместо этого решил перелезть через ограду – наверное, почувствовал, что полицейские близко. Примите глубочайшие извинения, профессор. Люди иногда непредсказуемы в отличие от машин.

Лэнгдон уже не знал, чему верить.

Последнее заявление Уинстона оказалось ужаснее всех.

– После встречи с религиозными лидерами в Монтсеррате мы получили сообщение с угрозами от Вальдеспино, – рассказывал Уинстон. – Епископ предупредил, что два его друга сильно встревожены и собираются сделать публичное заявление, чтобы дискредитировать открытие Эдмонда и исказить его смысл прежде, чем мир увидит презентацию. Сами понимаете, этого нельзя было допустить.

Лэнгдона затошнило. Кабинка раскачивалась, а он по-прежнем