Извещение о бракосочетании Соланж Санд

 

Госпожа Жорж Санд имеет честь уведомить Вас о бракосочетании ее дочери мадемуазель Соланж Санд с господином Клезанже.

 

(У английского биографа Шопена, Артура Хэдли, хранится и другое извещение — от имени Соланж: «Мадемуазель Соланж Санд имеет честь уведомить Вас о своем бракосочетании с господином Клезанже».)

 

Ноан, 20 мая 1847

 

СОЛАНЖ КЛЕЗАНЖЕ В НОАН

 

[Париж, вторая половина мая 1847]

 

Я уже раньше просил Вашу мать передать Вам мои искренние пожелания на будущее, — и на этот раз не могу удержаться, чтобы не выразить Вам всей радости, какую мне доставило Ваше прелестное письмецо, из которого я вижу, сколь Вы счастливы. Вот Вы и на вершине счастья, и такой я хотел бы Вас видеть всегда. От всей души желаю Вам неизменного благополучия.

Ш..

 

До скорой встречи, надеюсь.

 

 (21 мая 1848 г. Жорж Санд писала супругам Понси: «Дети мои, дочь моя Соланж со вчерашнего дня обвенчана с благородным и учтивым человеком и великим художником — Жаном [Огюстом] Батистом Клезанже. Она счастлива. Мы все счастливы. Но мы дошли до полного изнеможения, ибо никогда свадьбу не доводили до конца с такою решимостью и поспешностью.)

 

Оригинал на французском языке.

 

РОДНЫМ В ВАРШАВУ

 

[Париж,] 8 нюня [18] 47

 

Прежде всего горячо поздравляю любимую Маму с Именинами — как всегда.

 

Мои Самые Дорогие.

Я получил Ваше доброе письмо и доволен, что Ваше здоровье улучшилось. — 2 мая у меня был сильный приступ астмы, и мне пришлось просидеть недели две дома. Однако обошлось; и так как сейчас хорошая погода, то я уже вполне здоров; говорят, что это гарантия долгой жизни, — впрочем, не стоит об этом. Но это явилось причиной того, что я Вам давно не писал. Что касается выхода Соль замуж, то свадьбу сыграли в деревне во время моей болезни (Бракосочетание Соланж Дюдеван и О. Клезанже состоялось 20 мая 1847 г. в Ноане.), — и я совершенно искренне не сержусь, потому что не знаю, как бы я смотрел на всё это. — Он, новобрачный, черт знает из какой семьи. Он был представлен, и вплоть до последнего выезда в деревню никому и в голову не приходило, что дело может этим кончиться. Однако мне сразу не понравилось, что мать восхваляла его до небес, что чуть ли не каждый день ездили к нему в atelier [мастерскую] позировать, что ежедневно принимали от него цветы и прочие разности — собачек и т. д. (потому-то я Вам и написал в прошлом письме, что, вероятно, Вы еще услышите о нем). Она — любящая мать, но у нее нет ни на грош практического ума: она пригласила его в деревню, а он только этого и хотел — поехал, оказался очень ловким, они и оглянуться не успели, как всё свершилось. Соль нравились подарки — к тому же он чуть ли не второй Микеланджело, отлично ездит верхом (он был кирасиром, так что неудивительно). Морис тоже был за него, потому что не терпел дэ Прео — ибо тот учтивый и светский, — а этот сразу сообразил и начал курить ему фимиам; прибавьте к этому то, что мать окружила всё это тайной, вследствие чего о нем имелись только такие renseignements [сведения], какие ему было угодно дать. А между тем все здешние друзья — и Марлиани, и Делакруа, и Араго, и я — получили о нем сквернейшие сведения. Например, что он в долгах, что он грубиян и бил свою maîtresse [любовницу], которую сейчас, женясь, бросил беременной, и т. д. и т. д., что пьет (это мы здесь все видели — но это относят за счет его гениальности). Словом, все артисты, зная его в Париже как хлыща, не могут прийти в себя от удивления, как это п[ани] С[анд] выбрала его в зятья. Там до сих пор все очень довольны. — Он мил, как только может. — Она [Соланж] счастлива своим новым положением — у нее кашемиры и ездит верхом, но, я полагаю, не пройдет и года после первого ребенка, — и матери придется платить их долги. Мне они как-никак стеснялись писать об этом, когда были в деревне, но у меня имеются в этом отношении любопытнейшие письма. Выиграл на этом больше всего сын — и не только потому, что заполучил шурина безголового, чем он может пользоваться в определенном смысле, но ещё и потому, что его отец, почтенный пан Д [юдеван], ничего не дал Соль в приданое — ни булавки, а значит, ему больше достанется. Кроме того, та кузина Ог [юстина], на которой он будто бы когда-то должен был жениться, выходит теперь замуж за Руссо (Теодор Руссо (1812—1867) — замечательный французский пейзажист, глава барбизонской школы, друг О. Клезанже; его намечавшаяся свадьба с О. Бро не состоялась, что послужило причиной ссоры О. Клезанже и Соланж, с одной стороны, и Морисом и Жорж Санд, с другой. Эта ссора вскоре привела к разрыву между молодой четой и Жорж Санд. О. Бро впоследствии вышла замуж за учителя рисования, польского эмигранта Карла Бертольди.), известного пейзажиста, человека порядочного, жившего в том же доме, что и Клезанже. Это, по-моему, самое мудрое — одной заботой меньше и у пани Санд, и у сына, потому что оба зашли очень далеко. — Она должна была содержать всю семью [Бро], не считая девицы, до ее выхода замуж, а он — обещал жениться, к чему у него не было ни малейшей охоты. Девушка красивая — вот ему и казалось, что он ее любит, а когда надо было принимать решение, так парень всегда отступал. Итак, все сейчас здесь, чтобы закончить это дело, — и уже позавчера были сделаны оглашения в церкви Notre-Dame de Lorette и в mairie [мэрии]. — Затем сразу же уезжают в деревню — не знаю, поеду ли я вместе с ними — откровенно говоря, мне не хочется, так как, помимо Хозяйки, сына и дочери, придется привыкать к новым лицам, а с меня их и так уже хватает. Из всех тех, кого Люд [вика] видела в деревне, никого уже не осталось. 5 новых слуг. — Между нами говоря, все старые настоящие друзья п [ани] С [анд] не перестают удивляться этому странному браку — и никто из них на свадьбе не был. Соль со мной приветлива, как всегда, он тоже в высшей степени приветлив — я как обычно, — но на душе у меня нехорошо. — В парижском обществе этот mariage [брак] также произвел неблагоприятное впечатление, потому что его скульптура, бывшая на выставке, представляет собой нагую женщину в самой непристойной позе — и уж pour motiver sa pose [чтобы оправдать эту позу], нужно было приткнуть к ее ногам змею, — так извивается, прямо ужас (Имеется в виду одна из самых известных скульптур О. Клезанже — «Женщина, ужаленная змеей» (1847).). А это попросту скульптура, заказанная Мозельманом (братом пани Леон, о которой я не раз писал Вам, жены бывшего бельгийского посла) и изображающая его любовницу. Его и других, саr c’est une femme entretenue très connue dans Paris [потому что это очень известная в Париже содержанка]. — Вот люди и удивляются, что столь молодое существо, как Соль, влюбилась в подобного артиста, выставляющего такие соблазнительные, pour ne pas dire [чтобы не сказать] бесстыдные произведения. Но в искусстве действительно нет ничего бесстыдного — и в сущности выпяченный живот и груди очень красиво вылеплены — ручаюсь, что на будущей выставке публика под видом новой статуи будет осматривать живот и груди его жены. — Деларош всюду писал свою покойную жену — а этот будет ваять из белого мрамора задочек Соль — il est de cette force [это в его духе]. — Пани С[анд] писала мне о нем из деревни: il est hardi, lettré, actif et ambitieux [он дерзок, образован, энергичен и честолюбив] (В письме от 6 мая 1847 г. Жорж Санд писала Ш. Марлиани: «... Через две недели Соланж выходит замуж за Клезанже, очень талантливого скульптора... что касается меня, то этот юноша мне очень нравится, он мало цивилизован, на первый взгляд, но полон священного огня... он трудолюбив, деятелен, решителен, честолюбив, настойчив...») — это всё якобы достоинства! Это была вспышка безумия, длившаяся меньше месяца, — и не было никого, кто бы облил холодной водой. Первое ее письмо о предполагаемом браке я получил 1 мая, а 21-го свадьба уже была сыграна. Рассуждая здраво, — жалко, а впрочем, может быть, и очень хорошо — с той точки зрения, что п[ани] С [анд] всегда поступает необычно, и что, в общем, всё оборачивается ей на благо — даже то, что на первый взгляд представляется немыслимым. У нее, как я ей не раз говорил, своя звезда, которая ведет ее; часто, когда приходят черные мысли, я ее этим утешаю. — И это на самом деле так. Ее несчастье с мужем обернулось в хорошую сторону. Дети, которых она любит больше всего, всегда были при ней, она воспитала их здоровыми и счастливыми. Сама, несмотря на огромную работу, здорова, даже зрение не ослабело, хоть она и написала столько томов (свыше 90). Все ее обожают, она не бедна, занимается благотворительностью — вместо того чтобы устроить свадьбу дочери, она дала 1000 фр[анков] на бедных своего прихода, как у нас говорят. — Только иногда говорит неправду — но романистке это позволительно. — Так, однажды она спросила меня, не знаю ли я чего-нибудь о Мери, — меня это поразило; спрашиваю, в чем дело — она уклонилась от ответа — хотела, чтобы я узнал о его смерти как-нибудь случайно, а не от нее. Так вчера и случилось — жена сына propriétaire [хозяина] нашей последней квартиры, которая через несколько дней привезет от меня Маме на именины табакерочку, случайно сказала мне об этом, думая, что я уже давно это знаю. Это 3-й за этот год. Антось (Антоний Водзиньский умер в начале 1847 г..), Изидор Собаньский (Изидор Собаньский — участник ноябрьского восстания, в эмиграции принадлежал к консервативному лагерю.), которого я очень любил, — и этот добряк, который еще писал мне из Рима (Стефан Витвицкий (Мери) скончался в Риме в апреле 1847 г..). Посылаю Людвике записку от п[ани] С [анд] и панны де Розьер. — Pour me refaire un peu [Чтобы немного окрепнуть] перед приездом п [ани] С [анд], я был в деревне у Альбрехта — в Ville d’Avray в окрестностях Парижа, рядом с Версалем. Моя крестница уже большая девочка, как Людка (Людвика — дочь Енджеевичей.), и о[чень] красивая. Если бы кто-нибудь из Вас куда-нибудь выезжал в этом году, я, может быть, тоже отправился бы к Рейну. Жаль, что Титуса держит фабрика. Обнимите его. Радуют меня Марыни и Олеси (Речь идет о польских знакомых Шопена; Олеси — семья Александры (Олеси) Прушак; Марыни — вероятно, семья Марии Водзиньской.). Дай им бог всяких благ. — Сегодня 9-е. Вчера я не смог послать это письмо, так как надо было дать несколько уроков, которые меня и задержали. Вы не поверите, как любезны мои милые ученицы. Вчера младшая Ротшильд прислала мне очень красивый un verre d’eau [стакан] с позолоченным подносом и ложечкой, хрустальный бокал avec un pied en vermeil — ciselé et dans un charmant écrin [с ножкой из позолоченного чеканного серебра в великолепном ларце]. — Я не получил еще Ваших рукоделий, но заранее от всего сердца благодарю Вас за них и прошу Вас не портить себе глаза на такие вещи. Будьте здоровы Вы, которых я так люблю. — Клянусь Вам, что я теперь совершенно здоров. Я, насколько могу, спокоен — хотя, признаюсь Вам, что это неудачное замужество Соль, которую я с 10 лет видел почти ежедневно и часто был посредником между нею и матерью, произвело на меня несколько неприятное впечатление. Мне жаль дэ Прео, но он очень хорошо вел себя и с достоинством принял всё это, так что против него ничего не смогут сказать, кроме того, что они раздумали. — Что касается моей музыки, то я буду сейчас печатать свою Сонату с виолончелью — которую слышал Нов [аковский] — и новые Мазурки (Три мазурки ор. 63, опубликованные в 1847 г..). —

[Приписка:] Франкомм каждый день навещает меня и кланяется Людвике. Также и славная Гавар, которую я видел вчера.

[Продолжение письма:] Вчера я опять позировал у Шеффера, портрет подвигается. — Винтергальтер (Франц Ксавер Винтергальтер (1806—1873) — пользовавшийся известностью венский портретист, живший с 1834 г. в Париже; упоминаемый тут карандашный портрет Шопена находится в Англии в собрании Хилла; он подписан: «F. X. Wintergalter / 2 Mai 1847».) также сделал небольшой карандашный — для моего старинного друга Плана де ла Фэй (о котором я Вам когда-то писал). — Он очень похож. Имя Винтергальтера Вам должно быть известно, это добропорядочный и хороший человек, с большим талантом. Леман (Шарль Анри Леман (1814—1882) — французский художник, кузен О. Лео; «портретик», о котором пишет Шопен, находится в собрании Франсуа Лео в Париже; это карандашный рисунок, подписанный: «Henri Lehmann (19 avril 1847) Paris».) (о котором Вы, вероятно, тоже знаете) также написал мой небольшой портрет для Лео, но всё это не может сравниться в отношении сходства с портретом, который имеет Людвика, работы п[ани] С [анд] (Рисунок Жорж Санд, о котором тут говорится, — широко известный карандашный портрет Шопена в блузе, вероятно за работой. Рисунок был выполнен в 1841 г. и в 1844 г. подарен автором Людвике Енджеевич.). — П[ани] С[анд] в мое отсутствие написала новую вещь, и сейчас она ее закончила, назвав Célio Floriani. Я ее не знаю, но она мне говорила, что книга по размерам не велика и в ней идет речь о драматическом искусстве. Еще не знаю, в каком журнале она выйдет. — Лорка писала мне некоторое время назад из Дрездена, но я, по своему обыкновению, ей не ответил. Доброе создание — ничему не удивляется. Поскольку Люд [вика] интересуется подробностями о зяте п[ани] С [анд] — так вот: Отец его — скульптор в Безансоне и известен только там; своим трудом скопил некоторое состояние, которое заключается в нескольких домах в этом городе. Множество детей. Еще мальчиком он [Клезанже] был взят на воспитание кардиналом де Роан и должен был готовиться к духовному званию, но через полгода ушел от него и взялся за рисование и скульптуру. — Тут начинается темная жизнь — разные некрасивые дела — его прогнали отсюда, прогнали оттуда; в конце концов он едет в Италию, где ему приходится от долгов удирать из Флоренции. Отец отказался от него — тогда он поступил в кирасиры, но и тут он недолго задержался. Года 2 тому назад им была выполнена статуэтка, изображающая маленького фавна, о которой очень хорошо отзывались. В этом году — та женщина и несколько очень красивых бюстов, а также портреты детей Агуадо — и женился на Соланж. Друзей у него нет, и поэтому никаких светских связей. Отец его на свадьбе не присутствовал, только прислал письмо. П [ани] С[анд] даже не видела его, а лишь слышала о нем от сына. О матери [Клезанже] говорят только, что она всё время сидит в рубашке, ее никто не видел. С ним был младший брат, парень лет 19, который на одном обеде слегка напился и поссорился с Морисом, и тогда он его отослал. Этот парень доставлял ему одни неприятности. — Ему самому 33 года, а Соль 18. Мне кажется, разница слишком велика. Дэ Прео было 25. — В первый раз Клезанже был представлен здесь год тому назад паном д’Арпантиньи — бывшим капитаном, остроумным, веселым французом, который, узнав, что Соль выходит замуж за представленного им, написал матери письмо (о котором я знаю), деликатно сообщая, что он представил ей человека, имеющего талант, но личные качества которого он не гарантирует — и долгом своим почитает осведомить об этом мать, поскольку сам ввел его в дом. — Но п[ани] С[анд] n’a pas tenu compte de cela [с этим не посчиталась] (6 мая 1847 г. Жорж Санд писала Ш. Марлиани: «Итак, я получила уверенность, что Клезанже человек безупречный в полном смысле этого слова, а его обвинитель остроумный, но довольно легкомысленный человек...».) и Она ответила ему вежливым письмом, — а он с тех пор сюда ни ногой и сказал п[ани] Марлиани, что от него нельзя требовать, чтобы он бывал в доме, где в сыновья взяли того, о ком он вполне искренне и убежденно, с лучшими намерениями, написал столько дурного. Это обычный подход к такого рода вещам в обществе. Но поскольку они тут обычно не обращают никакого внимания на общественное мнение, — то пренебрегают этим, да так оно, возможно, и лучше. — Если у Вас прекрасная погода, то здесь сейчас вот уже несколько дней холодно — и много простуженных. Говорят, что это врачи ввели в моду после обеда, то есть около 8-ми выезжать на прогулку в Champs Elysées [Елисейские поля], чтобы простужались. — И в самом деле, на Елисейских аллеях можно теперь видеть вечером вереницы прекрасных экипажей, наполненных разодетыми дамами, — в то время как в прошлом году это происходило от 4-х до 6-ти. — Вы знаете об открытии эфира, и пока нет другого подобного же всеобщего увлечения, которое бы его затмило (Шопен имеет в виду широко распространившуюся в 1847 г. эфирную наркоманию.). Хотя уже лето, но Париж ещё не вполне опустел — заседание палат еще продолжается, и много иностранцев. Опера неважная. Пани Штольц уже оставила сцену — и теперь дает концерты в провинции, прежде чем отправиться на Рейн. Панна Линд производит фурор в Лондоне. — Пани Виардо сейчас, должно быть, во Франкфурте. Одну из них ждут сюда зимой. — Панна Рашель (очень хороша в Аталии) тоже уезжает в отпуск. Она будет отдыхать в Голландии. У Дюпре сейчас пропал голос — может быть, отдохнув, он вновь обретет его. Колумб Давида движется лишь с помощью одних мачт. — Парижскую публику интересует сейчас один только Ипподром — где под открытым небом (как наша Хеса, только возведенная в высшую степень — пусть Бартек видит, что я знаю алгебру) представляют в подлинных костюмах старинные турниры и ристалища — труппа состоит из нескольких сот коней и людей. Люди — лишь дополнение. Сейчас замечательно представляют в костюмах времен Франциска I (Le Camp du Drap-d’or) («Лагерь золотой парчи» — название, присвоенное местности близ Кале, где в 1520 г. французский король Франциск I с невероятной роскошью принимал короля Англии Генриха VIII.) турнир совсем настоящий — роскошные наряды — и женщины — и пажи — и всё, что только можно себе представить. И в Большой опере никогда не было более богатых костюмов и доспехов. Нарочно падают с коня — дерутся в старинном вооружении, сшибаются друг с другом — каждый со своим гербом — на доспехах, сверкает солнце — блеск — звон и бряцание оружия — словом, спектакль самый что ни на есть исключительный. Каждый из этих актеров, роль которого, в сущности, сводится к роскошному наряду, думает, что он на самом деле является тем герцогом, тем графом, тем князем, которого представляет. А эти женщины — думают, что они в самом деле являются теми дамами, за которых сражаются или которые своими добродетелями и красотой вдохновляют победителей. — Передайте привет моему крестному (Фридерику Скарбку.), и Эльснеру, и всем. И Новаку тоже, и поблагодарите его от меня за то, что Вам всё отвез. — Вернику я пока дал немного уроков, так как у меня мало времени, помаленьку из него что-нибудь и выйдет — он говорил мне, что работает следуя моим указаниям и что у него начинает выходить лучше. — Плейель был очень болен лихорадкой, теперь купил une propriété [имение] около Монморанси и там проводит лето. — Он ежедневно приезжает по железной дороге в Париж и от 12-ти до 5-ти бывает на своей фабрике, а потом снова едет туда дышать свежим воздухом. Сегодня в 4 принимаю друзей из Тура (Форэ), которым обещал сыграть с Франкоммом сонату. — Он переделал для оркестра мою Сонату с маршем, а вчера привез мне один notturno [ноктюрн], к которому подставил слова О salutaris; они хорошо поются. Двери у меня не закрываются от разных визитеров, которых не всегда могу отправить ни с чем. — Давно следовало бы счесть меня невежей, но как-то еще сходит, — Обнимаю Вас сердечно. Скоро опять напишу Вам.

Отвечайте мне. — Мамочке всего самого лучшего.

Предан [нейший] Ш.

 

Людвику, Изабеллу обнимаю. Это письмо более интересно Людвике, чем Вам, потому что она знает здешних, — но я адресую всем Вам и знаю, что некоторые в е щ и Вы оставите при себе. — Антка и Каласанты и детей обнимаю.

 

Адрес: «Madame Madame Chopin par Berlin à Varsovie en Pologne, Ulica Nowy Swiat, w domu WPana Barcirïskiego, obok ulicy Wareckiej, nie-daleko Bentkowskiego». Почтовый штемпель: «Warszawa, 15—6».