II. Мелкая промышленность и мелкая частная торговля

 

Крестьяне коллективистских сел сами производили пищу и одежду, которую потребляли; они нуждались лишь для обработки своего сырья в нескольких [141] ремесленниках (кузнецах, плотниках, ткачах, портных и т. д.), которых они принимали в свою среду по мере надобности и помещали на окраинах сел, за укрепленной стеной*.

 

*Платон, описывая в своем «Критии» древние Афины, дает нам понятие о первобытной жизни почти всех городов. Ремесленники и земледельцы помещались на склоне прямо против Иллисуса (Illysus), говорит он. Только каста воинов занимала вершину вокруг храма Афины и Гефеста. Они построили себе с северной стороны общие жилища и жили там на месте, открытом всем ветрам, охраняя покой граждан. На самой акропольской площади был источник, который потом исчез после землетрясений. Тогда же он давал много хорошей воды и летом и зимой. Воины с вершин наблюдали море, бороздимое пиратами, и теснины Парнаса, сквозь которые часто проходили воинственные жители Елевзиса и Фив. Лишь показывался неприятель, ремесленники, земледельцы и их стада спешили под защиту ограды, состоявшей из хвороста, переплетенного между оливковыми деревьями, которые росли на Акрополе, как и на всех греческих холмах.

 

Прожив некоторое время, обыкновенно через год и один день, ремесленники получали право гражданства и разрешение пасти свой скот на общинном пастбище. В таких селах вначале не было обмена продуктов: ремесленники были должностными лицами на службе общины и получали натурой годовую плату за услуги. Они работали лишь по заказу: материал им доставлялся, а когда было удобно, они переходили вместе с инструментами в дом заказчика. Даже когда они перестали быть на службе общества, то все же их услуги оплачивались натурой (хлебом, напитками, птицей и т. д.); а если у них была земля, то ее обрабатывали другие в вознаграждение за {каретное, ткацкое или портняжное мастерство. Одним словом, им платили барщиной и натурой, как и воинам в благодарность за защиту. Эта форма промышленности, которая до сих пор существует в индийских селах, держится до тех пор, пока сохраняется коллективная форма земельной собственности.

Села, расположенные на перекрестках дорог, где проходят купеческие караваны, или при устьях рек, или на берегу моря, меняются первыми: там образуется более или менее популярный временный рынок, на который работают местные ремесленники. Число их увеличивается везде, где они находят сбыт своим продуктам; их уже не гоняют, не делают им препятствий, а призывают, приглашают. Население этих деревень, превратившихся [142] в поселки и города, состоит из ремесленников, специализировавшихся в разных областях и, следовательно, нуждающихся друг в друге. Рынок из временного становится постоянным, и жители обменивают между собой продукты, а в дни ярмарок продают их иноземным купцам и крестьянам соседних деревень.

Характер промышленности меняется: ремесленник начинает обособляться от заказчика. Он уже не ждет, чтобы ему принесли материал для работы, а достает его и хранит в лавке; он работает не на заказ, а в предвидении продажи. Он уже не только производитель, но и купец, он покупает материал и, переработав, продает его; он увеличивает лавку и берет в помощь себе учеников и подмастерьев. Чтобы оплачивать сырой материал и платить жалованье работающим под его руководством рабочим, он должен иметь денежные запасы, но в таком скромном размере, который едва заслуживает названия капитала в смысле, употребленном Марксом; и однако эти запасы представляют собой капитал в зачаточном виде.

Рост населения в средневековых селах, превращавшихся в города, мешает предоставлению новоприбывшим права пользования общинными имуществами и лишает возможности включить их в земельные переделы. Земли остаются собственностью исключительно коренных жителей, которые образуют общинный патрициат. В деревнях же для защиты организуется феодальная аристократия. В некоторых городах демократической Швейцарии до наших дней сохранился городской патрициат. Общинные аристократы Эльзаса в конце прошлого и в начале настоящего века становятся во главе промышленности.

В целях сопротивления деспотизму этих буржуазных патрициев, монополизирующих земли и власть, ремесленники стали организовываться в цехи, в которых первоначально господствовало равенство без наследственной иерархии и которые были открыты для всех работников данной местности. Цехи не только защищали своих членов от городского патрициата, но и предохраняли их от взаимной конкуренции. Первым условием их существования являлась обеспеченность рынка для сбыта продукции, а так как рынок сводился к жителям данного местечка и случайным покупателям в ярмарочные дни, цеховые старшины должны были принять меры, чтобы предотвратить появление избытка производителей и продуктов. Поэтому [143] цехи замыкались, ограничивая число своих членов, то есть лиц, имеющих право открыть мастерскую в городе, а также их подмастерьев и учеников и, следовательно, количество производимых товаров. Обработка сырого материала в цехах велась в строго определенном порядке. Всякое изменение в оборудовании или усовершенствование запрещалось, для того чтобы ни один производитель не имел преимущества перед другими. Чтобы облегчить старшинам наблюдение за работами, цеховые мастера обязаны были работать в помещениях с открытыми дверьми и окнами, а иногда прямо на улице. Каждый цех имел свою специальность, которой все его члены должны были строго придерживаться. Так сапожники (cordonniers) производили лишь новую обувь, а починка старой им запрещалась, так как относилась уже к специальности другого цеха (savetiers).

Продажа подвергалась столь же строгой регламентации, как и производство. На ярмарках, как и в наши дни в парижском Темпле (Temple de Paris), где придерживаются старинных обычаев, продавец не имел права зазывать покупателя раньше, чем он не поравняется с его прилавком, пройдя который, он поступает уже в распоряжение соседнего торговца.

Эта подробнейшая регламентация указывает на огромное значение рынка еще в то время; позднейшее же расширение его совершенно преобразовало способ производства, а также все связанные с ним общественные отношения.

Принцип индивидуального производства основан на противоречия, в разрешении которого кроется его гибель. Ремесленник, одновременно продавец и производитель, этот разносторонний работник, соединяющий в себе физическую и умственную части своего труда, может существовать лишь при условии разбросанности производства и орудий по всей территории. Подобный пример мы видим в средние века, где не только отдельные провинции, города и поселения, но даже каждый феодальный замок и крестьянское жилище представляли центр производства продуктов питания и других предметов первой необходимости для их жителей, продающий лишь излишек и покупающий разве только предметы роскоши. Не нуждаясь в ввозе продуктов потребления, средневековые города были экономически самостоятельны, и могли [144] поэтому существовать изолированно друг от друга на положении маленьких государств, обыкновенно враждовавших между собой.

Агрономы-экономисты средних веков советовали землевладельцам все производить на своих землях, ничего не приобретая на стороне. Действительно, мы видим, что феодальные бароны имели в своих замках всевозможные мастерские, в том числе и оружейные.

Эта теория распыления производства надолго переживает породившие ее условия.

В XVI столетии, когда из Италии, было заимствовано шелководство, французское государство вместо того, чтобы сосредоточить его в тех местностях, где оно могло успешно привиться, старается распространить его на все провинции, не исключая и тех, где тутовое дерево выращивается с трудом.

Во время революции 1789 года во Франции стараются привить культуру хлопка для того, чтобы не ввозить его из-за границы. А сахаристые свойства свеклы были открыты лишь благодаря стараниям освободиться от необходимости платить колониям за ввоз тростникового сахара.

Когда, междоусобные войны феодалов прекратились в результате гибели побежденных, земли, которых были присоединены к владениям победителей, и когда сообщение по дорогам стало сравнительно безопасным, между отдельными городами и провинциями мало-помалу завязались торговые сношения. Расширение рынка повлекло за собой образование ремесленных центров. Так в городе Гонте, занимавшемся выделкой сукон преимущественно из английской шерсти, в XIV веке насчитывалось уже более полумиллиона жителей. Расширение торговли подорвало социальную организацию феодальных городов.

В это время цехи ремесленных мастеров в промышленно развитых городах обращаются в аристократические корпорации, доступ в которые для неродственников мастера является привилегией, даваемой за деньги, происхождение или в виде особой милости короля я лишь после долгого стажа, стоившего подмастерью очень дорога; ему приходилось платить за обучение ремеслу, за то, чтобы перейти в мастера, и, наконец, за право работать. Цехи исключали из числа своих членов большое количество ремесленников, работавших не самостоятельно, а в мастерских цеховых мастеров. Сначала у них была надежда [145] самим сделаться мастерами и открыть мастерскую, но по мере того, как развивалась промышленность и торговля, надежда эта становилась для них все более неосуществимой. Исключенные из цехов, в борьбе с мастерами, под началом которых они работали, подмастерья объединяются и организуют обширные национальные и даже интернациональные корпорации подмастерьев, тогда как цехи мастеров остаются местными учреждениями.

Цеховые мастера, разбогатевшие благодаря развитию производства, заключают союз с городскими патрициями против объединившихся подмастерьев, которых часто подстрекает в этой вражде феодальная знать, завидующая богатству цехов и муниципальной аристократии. Все средневековые города были театром кровавой борьбы этих классов.

Однако непрерывное расширение рынка и связанное с ним развитие торговли кладут конец этой борьбе классов последней эпохи феодализма, разрушая цехи мастеров и изменяя способ производства; с одной стороны, мелкое производство, разбросанное по всей стране, централизуется; с другой стороны, отрасли промышленности, сосредоточенные в одном городе или в одной провинции, децентрализуются. Прежний ремесленник превращается в одностороннего рабочего мануфактуры.

 

III. МАНУФАКТУРА

 

Открытие дороги в Индию вокруг мыса Доброй Надежды и открытие Америки в конце XV века, наводнив Европу мексиканским, перуанским золотом и создав заокеанскую торговлю, обесценило земельную собственность, дав решительный толчок капиталистическому производству, которое развивалось в прибрежных городах Средиземного моря, в Голландии и в ганзейских городах. Наступила эра новой классовой борьбы и новых революций *.

 

*Революцией обыкновенно называют только политические события, сопровождающиеся народными волнениями. Экономические же явления принято считать менее важными, хотя их революционное действие на развитие общества и на условия человеческого существования неизмеримо глубже и действеннее.

Нравы и идеи европейских крестьян в продолжение целых веков настолько не меняются, несмотря на войны, изменения границ, [146] перемены подданства и политические революции, что один английский антрополог недавно заметил, что суеверия английских крестьян удивительно напоминают суеверия негров Южной Африки. Деревня всколыхнулась лишь с проведением железной дороги. Эти и другие экономические явления капиталистической цивилизации молча совершают, при легкомысленном невнимании буржуазных философов и политиков, самый громадный социальный переворот, который когда-либо знал род человеческий, с тех пор, как он вышел из коммунизма и создал патриархальную семью и частную собственность.

 

Вновь открытые страны подверглись грабежу и сделались рынком для промышленных и даже земледельческих продуктов Европы; в Америку посылали хлеб, вино, сыр и т. д. Открытие колониального рынка и ввоз американского золота сказались на промышленности. Новью люди, не принадлежавшие обыкновенно ни к какой корпорации, разбогатевшие торговлей и желавшие использовать свои капиталы, бросились в производство, от которого они ожидали крупного барыша. Однако для этого надо было нарушить корпоративные уставы, регламентировавшие способы производства, количество изготовляемых продуктов и число рабочих на предприятия. Поэтому свои мастерские, которые сначала отличались от других лишь своими размерами, они не могли устраивать в городах; они перешли в деревни, в предместья и новые приморские городки, где не было ни городских патрициев, ни цеховой организации. Свои мануфактуры, которые должны были разорить цеховых мастеров и произвести переворот в мелкой ремесленной промышленности, они основали не в Паргоке и Лондоне, а вне их черты, в Сент-Антуанском предместье, в Вестминстере и Саутварке*.

 

*На генеральных штатах, созванных в Париже в 1614 году по случаю совершеннолетия Людовика XIII, был поднят вопрос о свободе промышленности; он был решен отрицательно. Сент-Антуанское предместье и некоторые другие потому так сильно развились, что промышленность в них пользовалась такой свободой, какой не было в городе.

 

Во главе этой промышленной революция стояли не цеховые мастера, закостенелые в рутине и связанные цеховыми уставами, а купцы или новые люди, субсидируемые купцами. Также и в наше время железные дороги строятся и управляются не хозяевами компаний дилижансов, а финансистами. [147]

Нападая на корпоративную организацию и выступая против привилегий цеховых мастеров, мануфактура не могла не нанести ущерба ремесленникам, хотя казалось, что она для них выгодна, так как давала больше работы, причем более постоянной, и более высокий заработок. Мануфактура породила разделение труда, которое увеличивает производительность, но сводит к минимуму техническое умение ремесленника. Все отдельные действия ремесла расчленились и отделились друг от друга. Например, производство булавки разделилось на 20 операций, которые все были поручены разным рабочим. Ремесленник, который знал прежде все процессы своего ремесла, исполнял их по очереди и создавал вещь, в которой отражалась его творческая индивидуальность, был низведен до степени односторонне развитого рабочего, обреченного всю жизнь исполнять машинально одно и то же действие. Его индивидуальность также уничтожена; теперь уже ему нужно несколько товарищей, чтобы исполнить то дело, которое он осуществлял прежде один. Он теряет свою независимость, так как уже не может работать иначе, как в хозяйской мастерской и при условии, что другие рабочие работают вместе с ним; он является рабочим органом коллектива, необходимым для производства. Так производство из индивидуального, сделалось коллективным.

Разрушение индивидуального производства мануфактурой отражается на сельском населении и на земледелии. Отдельные мелкие ремесленники жили в деревне или в маленьких городках, обычно имели свой дом или небольшой участок земли и делили свое время между сельским хозяйством и ремеслом. Мануфактура отрывает их от сельского хозяйства, лишая их возможности работать на своем поле или у соседних крупных землевладельцев. Она сосредоточивает их в городах, которые, ломая, свои укрепленные ограды, занимают соседние поля. С XVIII века начинается бегство из деревень, на которое так горько жалуются землевладельцы. Отнимая рабочие руки у земледелия, мануфактура в то же время требует большого числа сельских продуктов для прокормления нового городского населения.

В начале коллективистского периода города не существовало даже там, где жил военный вождь, облеченный королевской властью. Индусские князья, путешествовали [148] в сопровождении отряда воинов и разных ремесленников; то место, где они останавливались, становилось на время городом: жили они податью и данью с соседних деревень.

Франкские короли VI века жили сами и размещали свой двор в громадных фермах; вокруг королевского жилища группировались помещения чиновников двора и предводителей племен. Остальные дома, меньшего размера, занимали семьи всяких ремесленников, от золотых дел мастеров и Оружейников до ткачей и кожевников, от специалистов по вышиванию шелком и канителью до людей, занимающихся самой грубой выработкой шерсти и льна. Кроме этих зданий, в королевском поселке были и хозяйственные постройки: амбары, хлева, саран и загоны*.

 

* Augustin Thierry, Récits des temps merovingiens.

 

Отсутствие дорог и трудность сообщения препятствовали слишком большому скоплению людей в одном месте: их было бы невозможно прокормить.

Средневековые города могли рассчитывать на подвоз провианта лишь из соседних сел и поэтому число их жителей было волей-неволей ограничено**. Пока дорог было мало, да и те небезопасны, что делало трудной или даже невозможной всякую торговлю между городами, никто и не думал стеснять вывоз земледельческих продуктов. Но как только пути сообщения усовершенствовались, как только стали перевозить зерно с одного места на другое, каждый город, каждая провинция стали принимать меры, чтобы воспретить вывоз хлеба и предупредить захват его. Все европейские города издали указы, требующие, чтобы продажа хлеба производилась на рыночной площади и в определенные часы; теми же указами определялись максимальные цены и количество зерна, которое можно было купить. Владельцам хлеба под страхом конфискации запрещалось держать его более двух лет в амбарах; запрещалось также покупать зерно на корню или в амбаре***.

 

** Было время, когда самый большой торговый город мира, Лондон, который теперь может существовать лишь благодаря подвозу со всех концов света, обходился своими земледельческими продуктами. За стенами города у каждого жителя было свое поле, плодами которого, он жил. В VIII веке главными предметами лондонской торговли были золото, серебро, рабы, лошади и металлы.

*** В средине века, как и во время революции, определялся максимум продажной цены. Во всех же цивилизованных странах [149] промышленники и земледельцы, устанавливая пошлины, хотят заставить потребителя покупать по высшей цене: вот к чему приводит буржуазный либерализм и участие, которое капиталисты выказывают к потребителям, заставляющее их все время понижать жалованье рабочим.

 

Вследствие роста городов и трудности доставки провианта извне каждый неурожайный год вел за собой голодание или же настоящий голод. Главной заботой городских властей стало предупреждение голода. Они устраивали запасные склады, куда в предвидении неурожая ссыпали столько хлеба, чтобы хватило на 6 месяцев или на год; следили за тем, чтобы каждый год достаточно земли было засеяно зерном, и ограничивали другие культуры. Эдикт 1577 года пытается ограничить все расширяющиеся во Франции насаждения винограда, указывая, чтобы на каждый участок вновь посаженного виноградника приходилось вдвое больше хлеба.

Чтобы удовлетворить потребности растущего городского населения, земледелие должно было развиваться. В XVI и XVII веках были распаханы новые земли, расчищены леса, осушены болота и расширены поля пшеницы. При хороших урожаях стало столько хлеба, что цена его перестала оправдывать издержки производства; пришлось искать новых рынков; тогда был разрешен вывоз хлеба в другие провинции и даже в Англию и колонии. Но это право давалось лишь временно: как только зерно достигало известной цены в определенной местности, вывоз запрещался. За четырнадцать лет, с 1669 по 1683 год, экспорт разрешался во Франции 9 раз, а воспрещался 5 раз. Эти постоянные указы были ее в состоянии предупредить местные голодовки; часто они им даже способствовали, запрещая вывоз хлеба из урожайных провинций, так как города, которым грозил голод, захватывали зерно, которое провозилось по их земле, или совершенно воспрещали его провоз, если боялась конкуренции. Кольбер принужден был даже применить силу, чтобы заставить бордосский парламент пропустить 2500 мешков зерна в Париж.

Поэтому часто случалось, что город страдал от недостатка хлеба, даже когда за 20 миль от него урожай был очень хорош. Обращению других сельскохозяйственных товаров — вина, шерсти и т. д. ставились такие же [150] препятствия. Чтобы облегчить продажу местных вин, Бордо и Марсель не пропускали к морю вина из других провинций*.

 

*Марсельская полиция наказывала кнутом возчиков, которые доставляли контрабандой вино. Те же города, которые жаловались на монополию Бордо и Марселя, делали то же самое в своих окрестностях, не допуская к себе вина из соседних кантонов. Маленький городок Вен в Дофинэ, требуя от королевского совета в 1756 году признания своих привилегий, наивно утверждает, что запрещений чужих вин ему необходимо, «потому что иначе жители не захотят пить местные вина из-за их скверного качества».

 

Последние королевские министры старались доказать бесполезность и опасность этих запретов и снимали их на время, но были постоянно принуждены их восстанавливать. Нужна была революция, чтобы уничтожить монополию, чтобы лишить крестьян тех вековых прав, которые связывали земельную собственность, мешая развитию современного земледелия, и чтобы отменить привилегии цехов, которые стесняли прогресс мануфактурной промышленности. Корпорации, препятствовавшие устройству мануфактур в городах, особенно боялись всяких нововведений; они воспрещали всякое усовершенствование и введение новых способов производства, чтобы не нарушить равенства между цеховыми мастерами, что неминуемо бы случилось, раз один из них обладал бы преимуществом, которого лишены другие. Арган (Argand), изобретатель лампы с двойной тягой, усиливавшей втрое свет масляных ламп, был в XVIII веке привлечен к ответственности в парижском парламенте цехом жестянщиков, которые требовали исключительного права на производство ламп. Продажа набивных тканей была разрешена лишь благодаря заступничеству Марии Антуанетты я знаменитых королевских куртизанок, мадам Помпадур и дю-Варри. Торговые палаты Руана, Лиона, Тура и Амьена энергично протестовали против этого разрешения, предсказывая падение промышленности и катастрофу для всей Франции.

Революция 1789 г. освободила сельское хозяйство, торговлю и промышленность от феодальных пут, стеснявших их прогресс, я тогда буржуазная собственность подучила полную свободу для своего развития. [151]