I. Происхождение личной собственности

Экономисты так щедро наделяют дикаря капиталом лишь потому, что находятся в выгодном неведении относительно обычаев дикарей, а также и всех первобытных народов.

Существуют до сих пор дикие племена, не имеющие никакого понятия о земельной собственности, ни индивидуальной, ни коллективной и едва дошедшие до индивидуального владения предметами личного пользования.

Файсон и Хауитт (Fison et Howitt)31 основательно изучившие быт австралийских племен, рассказывают, что у некоторых из них даже предметы наиболее, так сказать, личные, например оружие, украшения и т. д., так быстро переходят из рук в руки между членами группы, что никак не могут считаться личной собственностью, а только разве общинной, принадлежащей всем членам.

Индивидуальная или личная собственность появляется сначала в форме идеальной: раньше обладания какой-либо материальной собственностью дикарь — идеалист в большей степени, чем это думают, — получает собственное имя. Дается оно ему при достижении им совершеннолетия в религиозной церемонии, память о которой сохраняют нам обряды католического крещения. Дикарь дорожит этим именем, как наибольшей драгоценностью. Он не открывает его иностранцам из боязни, что оно будет отнято, и когда хочет доказать свою дружбу бесценным: подарком — обменивается со своим другом именем. Но даже эта личная собственность не принадлежит ему абсолютно: по словам [48] Моргана, имя принадлежало роду, которому и возвращалось по смерти друга, одаренного этим дикарем*.

*Дикарь и варвар одухотворяют все: сверхчувственная душа — это, по выражению Энгельса, скучная идея, которая столько мучила людей, есть одна из их выдумок. Слова для них живут, представляя, так сказать, душу предмета, который они обозначают. Христианское воплощение слова есть воспроизведение идеи дикаря. Как дух человека, отделяющийся от тела после смерти и даже при жизни и во время сна, может осуществлять акты мщения и наказывать своих врагов, так и слова обладают необыкновенной силой добра и зла: поэтому слова проклятия повергают первобытных людей в суеверный ужас.

В этом сочинении я буду, как Морган и Энгельс, употреблять слово gens — «род» преимущественно перед его синонимом — кельтическим кланом, т. к. слово gens имеет большее историческое распространение, судя по его происхождению и большому количеству производных. Латинское слово gens, употребляемое Морганом дли обозначения единокровных групп, составляющих племя, происходит, как и греческое слово того же значения genos, от арийского корня gan, которое значит порождать. Gens и genos употребляются исключительно для групп, гордящихся общим происхождением; откуда латинское gentilis (человек рода) и французское gentilhomme (дворянин).

Индивидуальная собственность в материальной форме появляется лишь в виде предметов, связанных с личностью дикаря или даже в буквальном смысле соединенных с нею, как украшения, продетые в нос, уши или губы, звериные шкуры, обвязанные вокруг шеи, человеческий жир для натирания от ревматизма, хрустальный камень — предполагаемый экскремент божества и другие драгоценности, заключающиеся в корзине из древесной коры и привязанные к телу их собственника.

Эти предметы личного пользования не покидают его и после смерти; их сжигают или зарывают вместе с телом. Для того чтобы предмет сделался индивидуальной собственностью, нужно связать его с телом собственника действительно или же фиктивно. Дикарь, желающий признания, что какой-нибудь предмет принадлежит ему, должен сделать вид, что съедает его; он подносит его ко рту, прикладывает к языку, лижет. Эскимос, покупая маленькую вещь, хотя бы иголку, прикладывает ее к губам или же подвергает какому-либо другому символическому действию посвящения в знак того, что желает сохранить ее для своего личного потребления. Так произошел институт табу.

Пользование есть главное условие личного присвоения. Даже предметы, произведенные данным лицом, считаются принадлежащими ему лишь в том случае, если он ими [49] пользуется, освящает их употреблением. Эскимос может иметь две лодки, если он делает третью, она идет в распоряжение его рода; все то, чем он не пользуется, поступает в общинную собственность. Дикарь не считает себя, ответственным за лодку или вообще какое-нибудь орудие рыбной ловли или охоты, заимствованное у другого, и не думает о его возвращении, если ему случится его потерять.

II. РОДОВОЙ КОММУНИЗМ

Первобытный человек не может дойти до идеи индивидуальной собственности по той простой причине, что у него отсутствует сознание своей индивидуальности, своей отдельности как лица от единокровной группы, в которой оа живет.

Дикарь подвержен стольким действительным опасностям и мучим столькими воображаемыми опасениями, что не может жить один; он не может даже постигнуть этой идеи. Изгнание из его рода, его орды равносильно для него смертному приговору. У доисторических греков и семитов, как и у всех варварских народов, убийство одного из членов племени наказывалось лишь изгнанием. Орест после убийства своей матери и Каин, убивший брата, должны были покинуть свою страну. Даже в передовых цивилизациях, какими были Греция и Италия в историческую эпоху, изгнание все же остается наиболее тяжелой карой. «Изгнанник, — по словам греческого поэта Теогниса, — не имеет ни друзей, ни верных товарищей, в этом главная тяжесть изгнания». Быть отделенным от своих, вести уединенный образ жизни ужасает первобытного человека, привыкшего к жизни стадной.

Несмотря на то, что дикаря можно назвать, учитывая среду, в которой он живет, существом полноценным, даже более полноценным, чем цивилизованные, так как он способен удовлетворять все свои потребности, он настолько тесно связан со своим племенем, со своим родом, что не проявил, не объектировал своей индивидуальности ни в личной собственности, ни в семье, как мы ее понимаем. У наиболее первобытных диких людей семьи не существует совершенно: женщины одного рода общи всем мужчинам другого. Дети принадлежат всему роду, как этого желал Платон32 в его утопической республике; они смотрят друг иа друга, как на братьев и сестер, и называют матерями как [50] собственных матерей, так и других женщин того же поколения. Род для них все, они ничего не знают вне его, род и женится, он же представляет собою и собственника.

Все в лоне рода есть общее достояние. Бушмен33, получая подарок, делит его между членами своего рода. Дарвин34 наблюдал жителя Огненной Земли, разрывающего доставшееся ему одеяло на части, по числу своих товарищей. Если, бушмену удается достать быка или что-нибудь другое, он делит свою добычу точно так же, оставляя себе часто самую меньшую долю. Во время голодовок молодые огнеземельцы рыщут по берегам:, и если им посчастливится найти на мели кита, их излюбленную пищу, возвращаются, не тронув его, хотя бы и умирали с голоду, известить об этом членов их рода, которые спешат к находке; после этого старший делит труп кита на равные части.

У дикарей более развитых, чем жители Огненной Земли и бушмены, результат охоты принадлежит не тому, кем убита дичь, а семье его жены или иногда и его жене, причем дележ происходит по точным правилам, с соблюдением всех степеней родства.

Охота и рыбная ловля, эти две первоначальные формы производства, ведутся обыкновенно сообща, точно так же и результат их потребляется сообща. Ботокуда, эти неукротимые племена Бразилии, организуют сообща охоту загоном и удаляются с места поимки зверя лишь после того, как съедят его. Племена, у которых обычай охоты сообща вышел из употребления, сохраняют, однако, старинное обыкновение совместного приема пищи: счастливый охотник созывает на пир, приготовленный из его добычи, всех членов своего рода. В некоторых деревнях Кавказа семья, убивая быка или десяток баранов, устраивает праздник всему селению; все пьют и едят вместе в поминовение умерших в этот год.

Обед в память усопших является пережитком этих коммунистических пиров.

Морган, изучивший коммунистические нравы этой эпохи, в своем последнем значительном сочинении описывает общие охоты и рыбные ловли североамериканских индейцев.*

* Lewis H. Morgan, House and house life of the American aborigenes, Washington 1881.

Племена, населяющие низменности и питающиеся почти исключительно животной пищей, в охоте показывают [51] свой коммунизм. «Черноногие» во время охоты на буйволов следуют верхом за стадом в большом количестве, сопровождаемые женщинами и детьми. Когда же начинается деятельное преследование стада, охотники бросают убитых животных, которыми завладевает первый, кто следует за ними, и такой способ раздачи продолжается, пока не снабдят всех... Одни разрезают мясо буйвола на длинные и тонкие ремни, которые высушивают на солнце или в дыму. Другие из части добычи приготовляют пеммикан: высушенное и измельченное в порошок мясо, смешанное с жиром и завернутое в кожу животного.

На время рыбной ловли в реке Колумбии, изобилующей рыбой, собираются все члены племени и весь улов складывают вместе. Каждый вечер происходит дележ по числу женщин, из которых каждая получает равную часть... Рыб разрезают, сушат на плетнях и в корзинах переносят в селения.