Он не может думать иначе. Потому что либо «русише шваин», либо Кох - швайн».

 

Минкин! Опять вы за свое? Нельзя так бахвалиться своей проницательностью. Это «неприлично». Только вдумайтесь, что вы несете: «…Он так думает. Это очевидно. Он не может думать иначе». Минкин! Я так не думаю. Это - очевидно. Уверяю вас, я могу думать иначе. И даже более того - иначе думаю. Также мне очевидно, что более самонадеянного человека, чем вы, я не встречал в своей жизни. Неужели вы думаете, что если вам кажется некий посыл безальтернативным (это ваше неумолимое «либо - либо»), то так оно и есть?

Поверьте, мощь вашего разума не безгранична. Более того, она очень скромна. Даже я вижу границы этой вашей мощи. Что же тогда говорить о по-настоящему умных людях?

Кстати, я продолжаю делать вид, что не замечаю националистических выпадов Минкина. Правильно ли я делаю? Бог его знает… Я давно заметил одну особенность. У части нашей так называемой «интеллигенции» шовинизмом считается только антисемитизм. В отношении же других народов они вполне позволяют себе выпады, которые никогда не позволили бы в отношении евреев. Странно… А я считал, что в этом отношении тоже должны быть все равны. Может, Минкин мне разъяснит, в чем мое заблуждение?

 

Человек хочет считать себя хорошим и честным. Голубой воришка Альхен воровал и стыдился, чувствовал, что поступает нехорошо, обирая старух в богадельне. Он не идейный.

Будь Альхен таким же идейным, как Альфред Кох, считай он, что старухи - швайн, что они - мусор, что должны подохнуть, тогда чего стыдиться?

Если любишь или хоть уважаешь, обворовать совестно. Но если презираешь, если не считаешь за людей - тогда, как говорится, сам бог велел.

Человек с таким образом мыслей не может не воровать. Особенно если обеспечена безнаказанность, если проделки оформляются в виде постановлений правительства. За мысли нельзя наказывать. Почему же у людей, которым я показывал интервью Коха, возникало желание его наказать? Должно быть, потому, что понимаешь, как он действовал, если он так думает.

 

Так вот к чему Минкин клонил! Наконец-то! Эта корявая «логика» была нужна для того, чтобы доказать, что я не мог не воровать. Бог мой! Как все оказалось просто…

Минкин, ваши «логические» построения сродни шаманской медитации. Вы без конца повторяете одно и то же в различных комбинациях и, наконец, на сотый раз, вдруг начинаете сами верить в то, что пишете. Ваш метод прост. Сначала вы приписываете человеку мысли, которых он не думает. Потом вы говорите - а раз человек так думает, то он не может не воровать! Правосудие свершилось!

Минкин! Вы напоминаете мне сталинских прокуроров. Это они действовали методом, который наказывал человека путем приписывания ему действий, которых он не совершал.

Так называемым «методом исключения». Или изобретением Вышинского - «объективным вменением». Причем «исключались» иные возможные альтернативы произвольно, «по вкусу», как в том или ином случае требует политический момент.

То, что вы делаете, Минкин, на русском языке называется - расправа. В 1998 году вы прекрасно знали, что вам ничего не грозит. Что толстая мошна Гусинского и его связи в правоохранительных органах и судах обеспечат вам нужный результат любого разбирательства. Что ваши оппоненты (а вы вдоволь поизгалялисъ и надо мной, и над Чубайсом, и над Гайдаром) достаточно порядочные люди, чтобы не проломить вам череп. Вы знали, что они, оболганные и уволенные, не в состоянии достучаться до оккупированных временщиками СМИ и заявить свою позицию.

И вы витийствовали! Вы предлагали «логику», которая на поверку оказывалась белибердой и сплошной натяжкой. Вы собственные комплексы и ненависть пытались перенести на людей, которые с вами даже не знакомы. Вы не удосужились ни разу выяснить их точку зрения, спросить у них, что они думают по всем этим поводам. А ведь именно этого требует журналистская этика, о которой вы так много всегда говорите.

Вы скучны, Минкин! Я иногда почитываю ваши опусы в «МК». Я едва дотягиваю до середины ваших гневных подвалов. Я заранее знаю, что будет дальше, и мне скучно.

Я вас жалею, Минкин! Однажды в 1998 году я встретил вас в лифте. Вы испугались и зажались в угол. Вы думали, что я вас буду бить. Вы так и сказали. А я вам ответил, что маленьких не обижаю.

Зачем обижать тех, кого господь и так обидел. Таких действительно нужно жалеть.

 

Но скоро возмущение проходит, и начинаешь Коха жалеть. Он, конечно, проживет жизнь сытую, проживет хихикая. Но человеком он вряд ли станет. Разве что чудо.

Последний вопрос интервьюера «Какова ваша ниша?» звучит жутко. О нишах и ареалах обычно говорят в связи с животными. Потому что среда обитания и родина - понятия не тождественные. Коха спрашивают, как животное. Но это вызвано тем, что сам он наговорил. И Кох не задет термином, спокойно отвечает: нету ниши. Не Дом, не Дело - ниша. Крыша, квота, льгота и маржа.