Иосиф пошел на сцену. У стола сидят Ира и Костя.

КОСТЯ. Спасибо тебе, мама, что не было у меня отца.

ИРИНА. Был и есть. Вот он ходит.

КОСТЯ. Этот старый дурак смешон и даже противен. Зачем эти девки выходили за него замуж, зачем рожали ему?

ИРИНА. Не ему. А себе. Баба на то и нужна – рожать. Более незачем.

КОСТЯ. Мне противен его запах, его веснушки на морде.

ИРИНА. Это не веснушки, а старческие пигментные пятна. И у тебя скоро будут.

КОСТЯ. Ему только 45 лет, что ж он так испохабился?

ИРИНА. Ну, бывает. Затем и выходили, зачем и я. За его богатство, за то, что обещал сделать карьеру.

КОСТЯ. А что ты не увидела его?

ИРИНА. Почему? Видела. Бачили очи шо куповали. Думала: хоть какая-то защита, хоть кто-то чтобы поддержал, а если вообще никого, то как? Знаешь, Костик, сижу вот я себе в киосочке, торгую говном гнилым и думаю: а у Чехова в «Чайке» тоже были Ирина и Костя. Да. Я Чайка. Как всё красиво мне хотелось. Мне только 45, у меня столько нежности в душе, Костя! И отдать некому. Столько неизбывной доброты, столько тепла! Я сижу, как на бочке с порохом со всем этим добром, которым я бы одарила человека, но нету, нету его, никому не надо, и я сижу и думаю: бочка с порохом, я взорвусь на тебе, точно, потому что я одна и это дикое одиночество давит. Ай, да что говорить. Ты не поймешь. А хоть кому-то отдать бы эту бочку, чтобы не взорвалась она в тебе и чтобы не залезть в петлю.

КОСТЯ. Ерунда всё.

ИРИНА. Ты это утверждаешь или ставишь вопрос?

КОСТЯ. Утверждаю. И ставлю вопрос.

ИРИНА. Он был хорошим со мной всего лишь три года. А потом – капут, рассосалось, Шарик сдох.

КОСТЯ. В классе у всех были отцы. А у меня не было. Мне было лет восемь, помню, праздник Нового года – год Свиньи праздновали. Я на всю жизнь запомнил твою фразу, когда ты после того случая сказала мне: «Ну и подложил же ты нам свинью».

ИРИНА. Чего? Когда это?

КОСТЯ. А мне не больно, курица довольна.

ИРИНА. Чего?

КОСТЯ. Ты не помнишь. Ты не заметила. Правильно. К чему тебе такая морально-половая нагрузка. Мы с тобой пошли в гости к соседям, все вы выпили за столом. Вы пили за столом, а я с соседскими детьми бегал, мы играли вокруг вкусно пахнущей иголками ёлки в прятки, и был праздник, такой мир и такой покой, какой только в детстве бывает: огоньки на ёлке, за окном стреляют петарды, и так мне было славно, мамочка. (Плачет).

ИРИНА. Да что такое?

КОСТЯ. А утром, когда проснулись – все спали там, вповалку, на полу, кто где – утром соседи обнаружили, что из карманов пальто, которые висели в прихожей пропали деньги, большая сумма. Ну, висели в коридоре куртки, пальто и вот деньги потерялись. И вот собрались все в одной комнате. Все перепуганы, все злые. Кто мог украсть? И все вдруг хором решили: он, безотцовщина. То есть, я. И самое главное, ты тоже приняла их сторону, ты тоже стала меня пытать: «Сознайся!».

ИРИНА. Не ври, не было этого.

КОСТЯ. Было. Было, мамочка. Травили и травили меня, и больше всех ты, мамочка. А я не брал ничего. Я стоял и только плакал. А вы орали: «Сознайся, безотцовщина!». И ты орала с пеной у рта, тебе надо было зачем-то им понравиться, что ли. Или ты верила, что я украл, или ты пьяная была – я не знаю. И я сознался. И меня отпустили. И все разошлись по домам, и ты пообещала, что принесешь им деньги, которые я украл. А вечером позвонили соседи и сказали, что деньги где-то нашлись. Но до вечера ты меня дома терроризировала: «Да, подложил ты нам свинью! Ой, подложил ты нам свинью! Ну, ты и подложил нам свинью! Ну и молодец!». А потом, когда деньги нашлись, ты даже не попросила у меня прощения.

ИРИНА. Что-то я такого не припоминаю случая. Ты сочиняешь что-то. Я должна была бы такое запомнить.

КОСТЯ. Нет, было. И всю жизнь, всё, что ты говоришь – свято. Мама у нас святая! Каждое слово – слушай и исполняй. Мама – святая. А мама просто дура клиническая. Я ненавижу тебя и отца. Вот до чего вы довели меня и что вы сделали со мной. Я родителей ненавижу. Я бегу в церковь и только там спасаюсь, только там нахожу себя. А потом пью неделю, а потом снова прошу прощения у Бога. Грешен. «И так мне погано, как будто в двадцатом году под дулом нагана бандитского в балку иду». Я хочу, чтобы ты умерла.

ИРИНА. Запомни эти слова. И вспомни их у моего гроба. Я ведь скоро умру, ты знаешь.

КОСТЯ. Знаю.

ИРИНА. За что? Ты всё выдумал. Не было этого. Если бы было, я бы запомнила. Ты врёшь, ты врёшь, врёшь. 

КОСТЯ. Я хочу, чтобы ты умерла.

ИРИНА. Ты мне смерти желаешь? Матери? Как ты с этим будешь жить потом?

КОСТЯ. Я хочу, чтобы ты умерла.

Встал, ушел в гримуборную. Ира вытирает слезы.

Вышла Кристина, берет одноразовый стакан, пьёт воду из кулера. Встала на табурет, засунула руку за экран, переключает. На экране столы, которые стоят на сцене и видна куча гостей. Они что-то без звука говорят, машут руками, пьют, радуются. Ира и Кристина смотрят молча на экран. Пришли все, стоят, смотрят в телевизор.