Понедельник, 7 октября 2019, 21:15 –  

Сегодняшняя запись будет долгой. Много всего просится на бумагу, и я не знаю, с чего начать. Наверное, опять лягу поздно и не совсем высплюсь. Ну и плевать...

Как обычно, я сижу голая с чашкой кофе, одна дома, в комнате светит только экран ноутбука. Сколько я так уже живу, года три, наверно. Да. Седьмой этаж муравейника с людьми. Когда есть силы, бегаю по лестнице. Домой придёшь запыхавшаяся, потная, идёшь в душ, скидываешь всё наконец к ебеням и так и не одеваешь (ой, надеваешь) до тех пор, пока не придётся собираться и снова выходить из конуры. А голой красота, ничего не потеет, не прилипает. Я и хожу без лифчика, обожаю свою аккуратную грудь, которая может обходиться без этой лишней шмотки. Когда пар мало, вообще без белья хожу, просто не хожу в туалет, на всякий, хотя некоторые постоянно без него (белья, лол) живут.

Не знаю, зачем я всё это написала. Только время потратила. Ладно. Какая разница. Какая разница.

Я подавлена с начала осени, это тоже не меняется, как кофе на ночь. Только кофе вкусный, вроде терпкий, чуть-чуть горький, а всё равно приятный, а это нет.

Я умираю.

Все умирают.

I am dying - длительное настоящее, процесс. К началу осени меня затопило осознанием этой железной истины. 2 сентября нас направили на мероприятие, посвящённое памяти трагедии в школе Беслана. Я тысячи раз до этого говорила, слышала о смерти, видела где-то, иногда думала, но сейчас ясно видна разница - тогда я не понимала этого по-настоящему, и никто, кажется, и сейчас не понимает вокруг меня, а может, наоборот все знают, просто они с этим как-то справились, а я нет. В той речи яростно проклинали террористов с посылом, мол, если бы не они, детей ждала бы прекрасная жизнь. А я про себя думала, что они бы всё равно умерли потом, и может быть их сбила бы машина или ещё что пока они не выросли. Террористов называли монстрами, но ведь это такие же люди, как мы. Особенно в случаях скулшутинга – стрельбы в школах. Часто приходит стрелять не кто-то взрослый и чужой, а один из учеников, как это было, например, в Керчи не так давно. Почему? Часто или по крайней мере в ряде случаев это аутсайдеры, над которыми издеваются одноклассники. С другой стороны, именно из-за них, наверное, стали больше говорить о травле – буллинге. Или моббинге… Такие случаи обычно резонансные. Так вот разве эти подростки не такие же как другие люди? И ведь иногда наверняка у них есть некоторое основание для такого. Школа – это важный этап, и если человека затравить на этом этапе, то он может или покончить с собой, или получить кучу проблем на долгое время, а тем, кто с ним это сделал, хоть бы хны. А вот хуй. С другой стороны, не всегда есть какие-то явные предпосылки к таким событиям. И наверняка не всегда стреляют именно в виноватых. А вот есть ещё взрослые такие стрелки. И ведь тоже – разве они не обычные люди? Хотя наверняка в Беслане была группа с мощной подготовкой, вооружением и т.д., так сказать, «настоящие» террористы… Принято считать их просто каким-то адским нечеловеческим злом, но мне почему-то не хочется с этим соглашаться. Ведь они всё равно люди. Непонятно почему у меня сместился акцент с всем вроде бы известного «Я однажды умру» или «Все умрут(-ём)» на вот это длительное настоящее «умираю, умираем, умирают». И всё рухнуло. От говорящих речь я почувствовала фальшь, что ли. Всё стало каким-то ирреальным. Толпа людей собралась… Я вернулась домой подавленная и молчаливая. В следующую неделю я видела мир иначе. Я говорила себе: вот, значит, как. Вы все умрёте. Надо быть к вам добрее и лояльнее. И я ходила с какой-то лёгкостью, ко всем добрая. Но вскоре я почувствовала дикий холод. Мне показалось, что все уже умерли, ведь смерти не избежать. Вокруг меня словно все исчезли. Каждый человек вызывал во мне боль. Я смотрела на людей со стороны с молчанием и грустью. Их шутки, их тревоги. А потом я сама не заметила, как погрузилась в отчаяние и подавленность. А может, это я чувствовала, будто я исчезаю или исчезла. Ничего и никого не удержать, с каждым возможно вижусь последний раз. Всех хочется прижать к себе. Но в силу своего характера я ни с кем не обнималась. Вскоре мотивация к учёбе разлетелась вдребезги. Подавляло то же ощущение, что тогда – толпа людей непонятно зачем собралась тратить время. Потерялось чувство реальности. Окружающие легко болтали и смеялись. Между нами оказалась стена. И вот я начала просыпать и прогуливать пары, бесцельно бродить по улицам. Иногда во мне вспыхивают непонятно откуда взявшиеся слёзы, но я не могу дать себе волю. Иногда глаза становятся мокрыми, но что-то жёсткое во мне презирает такую жалость к себе или не к себе. «Тряпка». Сейчас я и пытаюсь как-то справиться с этим, набирая буквы – такие, в общем-то, тоже иллюзорные, как жизнь, их нельзя потрогать, и они лишь один из множества языковых кодов, условие игры: родилась в России – вот тебе языковая клетка, хотя, надо сказать, это очень просторная и изменяемая клетка, но всё же клетка. Знаешь ещё язык – оп, вторая клетка, напрямую соединённая с первой, и так далее.

Поэтому не так давно я влезла в тему медитаций и пытаюсь – небезуспешно – научиться держать голову пустой от потока слов. Медитация сейчас популярная тема, у всех на слуху. Я почитала несколько статей и захотела попробовать, нашла пару пабликов вк. Садишься, концентрируешься на своём дыхании. И начинается лавина из обрывков мыслей и слов. Поначалу было очень трудно. Мысли словно приобретали вес и остроту и били по мне, хоронили под собой несущейся лавиной. А потом этот хаос начал становиться менее хаотичным и заканчиваться всё быстрей и быстрей. А за ним тишина. Я медитирую в основном перед сном, в тишине и темноте, минут по десять, и ложусь спать. Хотя большого толку от этой внутренней тишины нет, хотя не знаю, я слишком мало практикую, теперь я умею иногда остановиться, сакцентироваться на дыхании и не накручивать себя словами:

ты умираешь, я умираю, я умираю...

А толку всё равно мало, потому что теперь у меня есть знание или осознание смерти, не нуждающееся в словах, и это отключить нельзя.

И мне так плохо.

Хочу в туалет. Всё так прозаично – я умирающее животное, жру, сру, ссу, сплю, мычу чего-то сложное, иногда ловлю половое удовлетворение, чем блять я отличаюсь от любого животного вроде кошки или собаки? Чем все люди от них отличаются, ведь у них всё так же, только некоторые ещё и трахаются, рожают детёнышей, кормят их грудью, а думают о себе невесть что, а мы просто такие же звери. Щас я ещё научусь постоянно без внутренней речи жить и ещё ближе к ним стану, ха. Это логично следует хотя бы из того, что много людей ненавидит геев, по крайней мере тут, потому что они не размножаются, потому что неправильно, говорят они, запудрив себе головы дополнительно религией. А то, что планета перенаселена, что денег нет хорошо воспитать, что вытаскивают из небытия и приговаривают к смерти – похуй, паскуды, никто нихуя не понимает, а ещё говорят, что только человек осознаёт свою смертность, да нихуя он не осознаёт, нихуя! В лучшем случае под старость лет задумается или если диагноз поставят, а вот если машина собьёт или ещё тысяча вариантов? Все думают, и я раньше думала подсознательно, что со мной такого не может случиться, вокруг постоянно кто-то умирает, все мы смертны и не вечны, но всё равно была какая-то уверенность, что я не умру. А теперь всё, нет никакой уверенности и никогда больше не будет.

Пока вытиралась от мочи, самую малость завелась. Это необычно для меня. Здорово, что мне не надо раз-два в год подставляться под чей-то или чьи-то члены, чтобы залететь и, может, получить немного удовольствия, как у животных, я могу делать это одна и хоть когда и не беременеть. Правда за это отличие приходится расплачиваться месячными. Если это кто-то прочитает, он или она, небось, зафыркает. Скажи же, читатель, особенно если ты читательница, разве у тебя нет груди и вагины или члена? разве ты живёшь без туалета, месячных, прокладок, тампонов, гинеколога, секса (включая с самим собой) (если без него - зря, это как тортик в пасмурный день, приятность, немного разбавляющая депрессивность бытия, только бесплатно и безгрязно и беззалётно), а может, ещё и роды были? Тебе было больно, ты смотрела в потолок или на коленки под тряпкой или на муженька или жмурилась, дышала, орала, а другим-то приходилось возиться с твоей пиздой, вытаскивать оттуда детёныша через кровь, йод, слизь, резать пуповину, а задумывалась ли ты об этом? Спорим, что нет. Ты потом взяла ребёнка на руки, как будто ничего не было. А я вот постоянно вижу себя мёртвым скелетом, эта реалистичная картина иногда выскакивает в голове и вгоняет в отчаяние. Кости, череп, или иногда просто своё мёртвое тело. Иногда такое же, как когда я просто сплю, а иногда сине-жёлтое, распухшее, разорванное, с торчащими костями, всё в крови, весь внутренний мир снаружи. Когда кто-то открывает зубы в улыбке или смеётся, я вижу череп, а не лицо. Ты не понимаешь, что ты таким однажды будешь, а я понимаю, и эти слова не попытка почувствовать это, как было бы раньше, а просто описание того, что уже почувствовано. Поэтому всё так. Чёрта с два у тебя есть право считать меня больной извращенкой, я лишь пытаюсь быть честной. Сейчас я уже на кровати, опираюсь на свои груди, как на подушки, из-за этого голова немного в тумане. Ясно уже к чему идёт, ну да и пофиг, мне невесело, можно и расслабиться лишний раз. Мне плохо. Мне ужасно плохо. Я чувствую себя изолированной и обречённой, подавленной. Возможно я поймала сезонную депрессию, которая грозит перерасти не только в сезонную, если я не смогу со всем разобраться. Я пытаюсь как-то справиться с этим отчаянием, от которого хочется выть и царапать стены. Я действительно умираю, это не просто слова, я действительно это осознала. Я не знаю, как жить со всем этим ещё сколько-то десятилетий, каждый день со всем этим. Я умираю и все вокруг умирают. Мне противно от того что я написала. Я потратила время, но не вижу в этом ничего страшного, потому что вместо этого я бы не сделала ничего продуктивного. У меня нет энергии, нет абсолютно больше никакой почвы под ногами, ощущаю себя максимально слабой. Мне хочется от всего этого куда-нибудь исчезнуть.

Только в голове невольно всплывает сегодняшний день. Сегодня мне сделала приятно девушка, она трогала меня тёплыми руками. Я не думала тогда о смерти, рядом со мной был живой человек, он дышал, а не не дышал.

Эх. Наверняка это просто инстинкт. Есть такое у людей и наверно не только людей – при близости смерти вспыхивает стремление заняться любовью и зародить новую жизнь. Чтоб цепочка жизни не прервалась. Иллюзия избежания смерти, искусственное бессмертие… Глупо так. Я думаю поэтому, может, все на самом деле понимают всё же, что умрут, поэтому и сходятся, спят, размножаются. Я не знаю. Просто они умрут, а я уже умираю. А сейчас я попробую себя в качестве эротического писателя.

Поставив ноутбук на пол, я протянула под телом руку к промежности, нащупала знакомые мягкие ткани и опустилась на живот, уткнувшись лицом с закрытыми глазами в одеяло. И начала трогать и мять по-всякому половые губки (фу, перебор. всё же остановлюсь на губах а не губках. и вообще это с губками для мытья посуды ассоциируется. шликать короче, мастурбировать я начала, удовлетворять себя, так это называется, если делать в одиночку, хотя это абсолютно тот же самый секс, которым все обычно занимаются, только почему-то к сексу без партнёра относятся презрительно). Это было более-менее расслабляюще, отвлекающе и приятно. Вообще это очень мирное занятие, тут ни криков, ни насилия, вот тут я целиком поддерживаю лозунг Make love, not war. Лежишь себе, двигая ладонью вверх-вниз между губ и кругами с небольшим нажимом, ещё можно ладонью или пальцами мять клитор или шариться ими в себе, приподнимать тело и жамкать грудь. Там всё мягкое и тёплое. Когда под рукой стало горячо и более сыро, я выгнулась как кошка, упёрлась согнутыми ногами в одеяло и второй рукой поползла по животу к грудям. Это похоже на то, как если тебе в горячей бане провести по телу горячей мочалкой – согревает как-то изнутри. У меня мягкие не обвисшие груди, я бы хотела уткнуться в такие головой. Они с небольшими красивыми ореолами. Мне хочется хотя бы чуть-чуть считать себя красивым живым человеком. Сейчас у меня стояли соски, каждое прикосновение к ним пальцами в смазке отзывалось во всём теле. Пару раз я сжала грудь и сосок до боли. Пока что у меня есть это тело, а однажды оно превратится в груду мяса и костей. Если долго проживу, грудь наверняка обвиснет, бока обвиснут, а потом сгниют. В морге какой-нибудь мужик безразлично разрежет меня пополам, проникнет в меня по самое не хочу, будет делать с телом что в голову взбредёт. Сейчас у меня небольшая прорезь между ног, а будет одна большая, делящая тело напополам. А внутри никаких бабочек, внутри бесполезная матка, кишки, дерьмо, печень, желудок, лёгкие, сердце. Мне от этого не особо противно, но и не вот что я в восторге. Во всём этом будут копаться, выискивая причину смерти для непонятно чего, внутри меня, это будет изнасилованием, потому что я этого не хочу, а меня и не спросят. Это сейчас я в тёплой комнате голая, а буду на холодном столе под холодным светом ламп. К ноге прицепят бирку с номером или прямо так напишут, и меня выбросят из жизни как мусор. Вряд ли те, кто это будут делать, подумают, что я красивая. Да и чёрт возьми, это же невозможно. Я буду просто холодным бледным застывшим трупом, начинающим гнить, а может быть уже сильно сгнившим. Возможно во мне будут размножаться паразиты, оставив свои яйца, или меня съедят уличные собаки. Возможно у меня будет изуродовано или съедено всё лицо, у меня не будет больше моих глаз, возможно я буду разорвана в аварии. Во мне будут копаться как в роботе, ничего не чувствуя. Да и как чувствовать? Как чёрт возьми работать на такой работе и оставаться человечным? Как выделять людей, если они все молчаливые голые фигуры и идут мимо тебя бесконечным потоком? Как там работать, не черствея, как жить за пределами морга, где люди придают большую важность телу и его сокрытию, если перед тобой регулярно проходят разной степени ужаса тела, которые похожи на вещи, на кукол? Я буду мёртвой, и ты будешь, и от этого нельзя убежать. Я как Терминатор погасну и выключусь и стану никому не нужной грудой органики, и это не мрачная сказка, это будущее. Меня просто утилизируют. Был человек и нет, несите нового. В морге + 1 труп, в родильной + 1 будущий труп, ничего не изменилось, работаем дальше – кушать-то на что-то нужно. Я не значу абсолютно ничего, во-об-ще. Я просто ходячее мясо. Фильмы смотреть невыносимо – там всегда кто-то умирает, но это же не по-настоящему, а по сценарию, и на трупах никто часто и не останавливается. Они просто так же пропадают из списка действующих лиц и всё, никто о них часто и не жалеет. Человек становится трупом, и больше никого не волнует.

Тогда вся эта горечь выразилась в боли от сжатой груди, я не скажу, что оргазм принёс радость, удовлетворение, хотелось плакать. Очень хотелось, но почему-то не получилось.

Я умираю. Я не понимаю, для чего была вся предыдущая жизнь и для чего последующая, если я умру. Все вложения, всё развитие просто бессмысленно. Я точно умру однажды, и это может случиться например через неделю, через год или завтра. Зачем мне ходить на учёбу? Зачем мне тратить едва ли не всю жизнь на сон и на работу? Зачем мне писать всё это? И ничего тут не сделаешь – бессмысленно идти к психотерапевту и говорить Доктор, я умираю, мне тяжело жить, потому что всё обнуляется, всё бессмысленно, окружающие кажутся сумасшедшими, дайте мне таблетки бессмертия. Да и нахуй оно нужно, если не быть другой. А как быть другой? Все умирают. Я не понимаю, как с этим все справляются. Возможно, они не понимают этого так. Я сломалась, пытаюсь с этим справиться, потому что всё не как раньше, я столкнулась не с чем-то временным или навеянным сбоем работы гормонов, веществ, я столкнулась с реальностью, которую никто никак не изменит и в которой я вынуждена жить. Мне действительно придётся пройти через смерть – и не через свою, и через свою. Хоронить своих друзей и родственников для людей естественно, они обычно плачут, могут впасть в депрессию, но осознают ли люди всегда, что всё это неизбежно, что если бы не авария или теракт или что угодно, все всё равно бы погибли, что дети, которых они рожают, погибнут непонятно когда и как, что может быть вам и придётся их хоронить, и что наверняка им придётся хоронить вас, да или если не им, то кому-то всё равно придётся, и ваши драгоценные тела, которые вы лечите и кормите, ваша тюрьма и враг, из которой вам никак не выбраться?

Я всегда раньше любила своё тело, знаю, что многие подростки проходят через ненависть к нему, зацикливаются на соплях, моче, месячных и дерьме, прыщах, весе и росте, форме носа и разрезе глаз, а у меня было не так, я не была.. как-то страстно влюблена в него, не было самолюбования и самообожания, я не занималась постоянно самоудовлетворением или сексом с кем-то, мне просто нравилось смотреть на него в зеркале ванной, я считала его красивым, гармоничным, считала, что с меня можно было бы нарисовать, как в «Титанике», красивый портрет. Я не задумывалась о том, что внутри меня есть скелет и органы, а если и задумывалась, например, когда болел живот, то не придавала этому никакой значимости. У меня не было к себе никакого отвращения или ненависти, меня всё в себе устраивало. Я не думала ни о старости, ни о том, что могу лишиться, например, ноги, не думала, что именно это красивое тело меня и убьёт, став ещё и некрасивым. И в Бога я тоже не верю и в вечную жизнь, тем более что едва ли не для всех это должны быть вечные муки, а страданий и тут предостаточно. Я только не понимаю теперь, почему люди их в основном и создают и для себя и для других и для планеты. Человек разумный часто совсем не разумный. Кстати, в этом ещё моя проблема: я же не знаю, когда я умру, и поэтому то думаю о конце – старости, немощной, далёкой, то о том, что умру я и остальные прямо сейчас. Но.

НО ВЕДЬ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ВСЁ ТАК И ЕСТЬ, ВСЕ МОГУТ УМЕРЕТЬ В ЛЮБОЙ МОМЕНТ И ТОЧНО УМРУТ В СТАРОСТИ! СМЕРТЬ ВСЕГДА РЯДОМ, ЭТО НЕ ЧТО-ТО ДАЛЁКОЕ, ЭТО НЕ ТО, ОТ ЧЕГО МОЖНО СПАСТИСЬ! БЕСПОЛЕЗНО, МИНОВАВ ЧТО-ТО НА ГРАНИ, РАДОВАТЬСЯ И ДУМАТЬ, БУДТО ИЗБЕЖАЛ СМЕРТИ И ВОТ ОНО СНОВА, ТВОЁ И ДРУГИХ БЕССМЕРТИЕ, КАЖДЫЙ РОЖДЁННЫЙ УМРЁТ!

а эмоций сильных нет у меня, я так и не расплакалась, не закричала, я только текстом кричу. наверное, я кричу о помощи, а помочь невозможно, и не слышит никто, и не услышит, не поймёт. чего ты разоралась, ну да, все умрут, тоже мне новость. пока-то живём. я раньше не задумывалась о самоубийстве или старости, я жила жизнью, а теперь всё что я делаю – это умираю. жизнь превратилась в фантасмагорию, в абсурд, и меня очень тянет со всем покончить, только я не знаю, как, и не совсем уверена, что это правильный выход, и не хочу быть в морге. я хочу либо исчезнуть, либо справиться. не может быть, чтобы только я одна в это влипла, это наверняка просто взросление, самое время на последнем курсе. значит как-то можно разобраться

мне плохо, я хочу исчезнуть, отключиться, впасть в кому, я не могу продолжать повседневное существование среди людей и не думать постоянно о том, насколько всё...

Я открыла окно и посмотрела вниз. Темно и холодно, дует ветер. Если я спрыгну, я создам слишком много шума. Со смертью сталкиваются все, не надо считать себя особенной и делать много шума и доставлять другим кучу проблем, отнимая время их жизни. А ещё может быть такое, что я не умру сразу или вообще просто останусь инвалидом, и что упаду на кого-то и убью. Уж точно про мои остатки никто без отвращения не подумает. Я сама буду виновата в этом. Люди не любят самоубийц, потому что считают их слабыми. На самом деле преодолеть все сомнения и решиться на необратимое действие нереально тяжело. Это можно только в состоянии отключки, под алкоголем, под сильными эмоциями, реактивно. Если нет какого-то сильного события и ты в трезвом уме и долго думаешь, а в жизни всё вроде бы неплохо, это нереально трудно. Тебе нужно убить самого себя, лишить себя всего. Все здесь находятся именно в трезвом уме или под алкоголем, и они бы может и хотели умереть, а скорее наверное перестать так жить, да потом сами думают о том, что никто вокруг не оценит, что это всё глупо, что сами осуждают, что не так уж всё плохо. Это механически созданный защитный механизм вроде того, как в христианстве, где самоубийство названо грехом. Ха. Просто невероятно – судить человека, который убил себя. Вы попробуйте хотя бы порезать себя и поймёте, как это трудно. Может и ещё где так, я не знаю. Я считаю, что религия и философия это способы справиться с жизнью, объяснить её себе подходящим для тебя способом, дать ей какой-то смысл и объяснение.

Мне стало холодно, я закрыла окно.

Холодно. Моё тело это чувствует, вон, у него опять стоят соски и кожа покрыта мурашками как от оргазма от музыки так называемого. Милые эти два кусочка тела женщины, я когда-то пила из таких у мамы молоко, шкрябала их своими зубёшками. Эх чёрт, милая моя мамочка, твоё сокровище умирает и думает об ускорении смерти. Родители, психологи и все остальные люди обычно сдерживают тебя, ты думаешь, что они расстроятся, ну или осудят, если это важно, хотя ты же всё равно будешь мертва или мёртв, какая разница. Вместе с тем, если ты никому не будешь говорить ничего и выглядеть «нормально», если у тебя не будет никого важного, кого бы ты не хотел расстроить, или был уверен в том, что либо они не расстроятся, либо это потеряло значимость, тебе будет намного легче уйти. Собственно, это и есть часто суицидальное поведение – человек разрывает связи. Я к тому, что если и разрывать нечего, то всё очень быстро может кончиться фатально. Никто не расстроится, никому не нужен, ничего не должен. Социум – это тоже сдерживатель. А я вот чувствую себя изолированной, я очень много молчу, думаю и пишу, я в одиночестве, и вот куда всё зашло. Я даже забыла о родителях. Вместе с тем, если бы я твёрдо верила, что мы все где-то встретимся после смерти, и я лишилась и папы, я бы именно что покончила с этой жизнью. Или если жизнь была бы невыносимой и невозможно было бы ничего изменить в ней, а я была бы уверена в том, что начнётся другая жизнь, я бы вряд ли сомневалась. А сейчас я понимаю, что я на развилке: либо не пережить этот кризис, либо пережить. Да: в моём существовании переломный момент, и я пытаюсь найти для себя что-то, чтобы не покончить с собой, потому что почему-то мне не кажется это верным решением. Это не логично, потому что я всё равно умру, хочу или нет, но сейчас почему-то не хочу, что-то во мне не хочет. Я хочу побороться, что-то понять, что-то найти, что-то придумать.

А, точно. Сегодня я занималась сексом с девушкой, чего ещё не было. И именно теперь это произошло. Как знать, почему именно сейчас моя жизнь изменилась.

Пока что просто ещё раз займусь сексом, хули ещё делать, я хочу отключиться от размышлений и взять передышку, благо тело и так возбуждено. Пока я пишу, я целиком в это погружаюсь и фокус суживается, я сама себя загоняю в угол. Я хочу отключиться. Мне очень тяжело, и я не знаю, что делать.

...

Я легла на спину, немного успокоилась и пошла на второй круг – на этот раз с играми с клитором и введением пары пальцев. Я старалась думать, что это делает не моя рука, а её, что рядом она, тёплая, тоже пока что живая, только более сильная, чем я. В этот раз я очень сильно намокла (и вспотела тоже, жаль) и может быть поэтому всё получилось как надо. Очень приятно коснуться клитора и отвести от него палец с ниточкой смазки между ними, а потом погрузить в себя. Тело было очень горячее, голова горячая, а во влагалище было как в печке. Когда ты делаешь это одна, ты точно знаешь, что и как делать, полностью контролируешь всё. Хотя днём так получилось у неё, да и в этот раз я думала о ней, стараясь повторить то, что было днём. Скорее всего, это из-за того, что у нас практически одинаковые тела и она пробовала на себе то, что делала со мной. Я ей очень благодарна, я не люблю её, не влюблена, и она также, она просто поняла, что мне тяжело и не воспротивилась идее удовлетворения девушки. Хотя я думаю и ей было приятно. Вещь, которая недоступна в одиночку – это поцелуи и чужое дыхание.

Всё случилось само собой. Послё учёбы мы шли вместе и попали под холодный осенний дождь, у нас не было ни одного зонта. Мы дружим со второго курса, она перевелась тогда к нам, и как-то постепенно подружились. А теперь мы уже на четвёртом, последнем. Больше я там ни с кем не смогла сблизиться – я была замкнутой и пассивной в плане знакомств почти всегда. Она сама стала инициатором знакомства, собственно, она почти со всеми подружилась. Её зовут Линда, очень красивое имя. В месте, откуда я родом, есть такая речка, Линда. В универ я поступила в другом городе. Я подавала в несколько, но в этот поступила на бюджет, поэтому переехала. На первом курсе я жила в общаге, а потом смогла снимать квартиру с поддержкой от папы. Вообще-то мне надо думать уже даже не о подработке, а о работе.

Когда как-нибудь, вслух или про себя, произносишь её имя, представляется и ледяная чистая вода, и миндаль, и карамель, и что-то такое вообще нестрашное и светлое. Мне очень грустно, что ей тоже нужно умирать. Чёрт со мной и ещё кучей людей, но она очень хорошая. И много хороших людей. Я вот нехорошая, злая, а она хорошая, хотя у неё непростая жизнь. Да и у всех наверно непростая. Наверное, я просто чувствую теперь висящий над всеми диагноз, приговор. Можно даже сказать, что я знаю будущее. У всех смертельный диагноз – смерть, все умрут. Поэтому мне хочется дорожить каждым мгновением рядом с хорошими людьми. Время безвозвратно уходит, вы каждый раз можете видеться в последний. А она такая красивая и хорошая, и она уходит, и все уходят в беспросветное будущее. Я читала, что есть два модуса бытия – модус обладания и собственно модус бытия. Иметь и быть, срывать цветок и смотреть на цветок. Собственность – не собственность. Вот быть собственником плохо. В собственность входит также привязанность к своему эго, телу и другим людям (когда ты пытаешься привязать их к себе на короткий поводок и запретить контактировать с другими в той или иной форме). Я пытаюсь быть более.. нет, менее собственнической... Но сложно. Сложно отвязаться от своего тела, потому что кучу времени я вроде бы считала, что это я и есть. Фотография в паспорте, на пропуске, моё имя. Я знаю, что надо жить настоящим моментом и что понимание смерти может быть положительным моментом, поскольку отсечёт всё лишнее и ты чего-то добьёшься, поскольку всякие нехорошие люди тоже умрут, но пока что я просто подавлена и потеряна. Я выпала из обычной жизни, у меня словно остановилось время.

Она тёплая и мягкая, а я маленькая мёртвая девочка, которая хочет на ручки и не может примириться со смертью. Может быть она боится, что если не останется привязанностей, она станет мертвецом без мыслей, вынужденным притворяться живым, и не сможет этого вынести и покончит с собой. Очень грустный мир, проигранная война, на которую всё равно призвали.

Промокшие под дождём, озябшие, дрожащие, мы договорились пойти ко мне, потому что я живу ближе. На седьмой этаж мы поднимались на лифте, стоя рядом друг с другом почти вплотную. Когда мы заходили в квартиру, она запнулась обо что-то в темноте, начала падать, но я успела подхватить её, развернувшись. И мы оказались лицом к лицу, губы к губам. Я опомниться не успела, как она чмокнула меня в губы, отстранилась и улыбнулась, а потом сказала, раздеваясь:

 – Ну где тут твой хвалёный душ? (я несколько раз по дороге его поминала всеми ласковыми словами, мечтая попасть из-под холодных струй под горячие.)

Я оторопело взяла её куртку, повесила со своей на дверь и мы пошли в ванну. Я ничего не возразила против совместной помывки. Мы обе замёрзли и обе девушки, подруги, ничего особенного. Я первая, стоя к ней спиной, стянула с себя сырую футболку, джинсы и трусы, и включила душ. Когда я обернулась, она стягивала трусики, нагнувшись к ногам. Именно трусики, маленькие такие, даже милые, в тон к лифчику. Её сырые светлые волосы спадали вниз, закрывая тело, на котором немного, но всё же выделялись не загоревшие под купальником области. Она изящно подняла одну ногу и стянула с себя сырые трусы, это был очень пронзительный, что ли, момент, очень открытый, доверительный. Когда она распрямилась, я увидела, что у неё всё тело бледное от холода, озябшее, и сознание больно ударило в спину, показав мне её на пару секунд мёртвой. Она смотрела на меня и видела угрюмую замкнутую девушку, хотя я не могу быть точно уверена, кто что видит. Ничего не сказав, не глядя на неё, я снова повернулась к ней задом и полезла в ванну, не думая, как именно мы планируем мыться вдвоём. Просто встала под душ. Ох, как это было потрясающе, горячий душ. Ничего больше для счастья не надо. Когда я открыла глаза, она всё ещё стояла около ванной и смотрела на меня. Я в общем-то не впервые была в подобных обстоятельствах – подростком я занималась лёгкой атлетикой, там была душевая. С другой стороны, это была ванная в квартире. Я вдруг заметила, что она легонько трясётся, спохватилась и сказала, чтоб она залезала ко мне. Немного робея, она подняла ногу и перекинула через бортик, я на секунду увидела её промежность. Мы обе были там небритые, но без джунглей, всё аккуратно. Я вообще не бреюсь, а стригу ножницами иногда. Зачем? Всё равно же некому показывать. И ногти не крашу, и косметикой не пользуюсь. Волосы не очень длинные. В лёгком замешательстве она встала вплотную ко мне, я взяла и обняла её, так и стояли под душем. Сейчас пишу и самой не верится в это. Тогда я её не чувствовала и толком не видела, мы просто стояли под душем и отогревались. Я не знаю, обняла ли она меня и что она думала или чувствовала. Когда я почувствовала, что упираюсь грудью в её белую грудь, я поняла, что согрелась. Но было принято решение налить ванну и по-нормальному намыться. Мы уселись в разных её сторонах лицом друг к другу. На ней появился лёгкий румянец от горячей воды. Она подтянула к себе ноги, согнув в коленях, я видела её прелести, но ничего не сказала, потому что она наверняка видела мои. А потом я начала её мыть, хотя она смешно сопротивлялась. Договорились на том, что я натру ей спину, а она мою. Волосы мы вымыли одним шампунем и использовали один и тот же бальзам. Я помогла ей с ним, потому что на кончики волос ей было неудобно его наносить. Так у меня в руках оказались её гладкие волосы. Приятное ощущение. А потом мочалка. Она, продолжая сидеть спиной ко мне, натёрлась спереди. Я смотрела, как двигаются мышцы на её спине, на изгибы ей талии, ягодиц, шею, руки. Когда она закончила намыливаться, я закрыла глаза и прижалась к её спине, положив подбородок на плечо. Она ничего не сказала и стала смывать с себя мыло, и я открыла глаза. Сверху вниз я посмотрела на её грудь и ноги, потом она передала мне мочалку и я приступила к помывке. Медленно сверху вниз я проходила по её спине, любуясь ей, а ещё я намыла ей под грудью, коснувшись её руками, и нагло, очень нагло спустилась по спине к промежности, ожидая получить удар локтём, но она только вздрогнула, и я сама поняла, что не стоит так делать. Я сказала: Извини. А в ответ услышала: Теперь я тебя буду мыть. Целиком. Тут должны быть кавычки, но зачем. Я и сама-то вряд ли буду это перечитывать.

Это было щекотно. Она намылила мне шею, подняв подбородок, груди, от чего по телу пошла волна тепла, подмышки (их брею), ноги, и я развернулась спиной. Она мстительно пыталась отскоблить мне её, а я терпела, потому что заслужила. Когда она тёрла мне зад, она легонько шлёпнула по нему. Потом она смыла пену мочалкой. А потом она перекинула руки наперёд и прижала меня к себе, захватив ещё коленками. Одна её рука оказалась у меня между ног в свободном полёте, как бы невзначай. И тут я на плече почувствовала её подбородок, а через мгновение – на щеке – её тёплые губы. Я взяла её руку, положила себе между ног, повернулась к ней и нашла её губы своими. Потом я помню только, что мне было жарко и очень хорошо, и что её губы были очень мягкими. Если попытаться обмануть себя и трогать губы пальцами, целовать их, будто это губы, это совсем не то. Её губы были очень мягкими и тёплыми, от них не хотелось отрываться.  Это было время, когда образы смерти не пришли. Наверное поэтому я так хочу, чтобы она снова пришла ко мне домой.

Когда я очнулась, мы были уже на кухне, я сидела на стуле, вернее на полотенце, всё ещё голая, закипал чайник, по запаху я поняла, что она не с первой спички зажгла газ. Но её самой там не было. Я нашла её развешивающей сырую одежду по всем батареям ванной и спальни – глупо получилось, что мы не сразу её повесили сушиться. Я даже не знала, сколько времени и почему я не помню, как оказалась на кухне. Она тоже была голая. Я смотрела на неё и пыталась осознать произошедшее и происходящее. Когда она меня заметила, она на автомате прикрыла грудь рукой, а потом рассмеялась. Потом и я засмеялась – стоим голые и смеёмся.

Сейчас мне грустно писать это в прошедшем времени. Мы не обсуждали произошедшее, мы решили голышом попить горячего чая из дешёвых пакетиков, у меня даже не было к нему ничего. Наверное, для неё это было похоже на игру. Сначала пили в тишине, а потом она сказала, что я выгляжу расстроенной. Мне послышался в этом намёк на эпизод в ванной. Я решила пошутить и сказала, что это потому, что она сделала мне приятно, а я ей – нет. Тогда она посерьёзнела, поставила чашку на стол, заглянула мне в глаза (я было снова пыталась смотреть не на неё) и сказала, что мы идём в спальню, чтобы я сделала ей приятно и вернула долг. Я почти всерьёз сказала, что она сошла с ума. Она растерялась, замолчала, а я почувствовала себя виноватой и дурой. Поднялась, подошла к ней, положила руку на плечо, попыталась погладить, извиняясь, а она отдёрнула его. Мне хотелось провалиться сквозь землю. Она встала и ушла в спальню, а я осталась сидеть на кухне с пустой головой. Минут через пять или десять я встала, поставила чайник, подождала, пока он вскипит, и налила две чашки чая. Когда я несла их в спальню, у меня было стойкое чувство, что там никого не будет. Я этого боялась. Так и случилось. Я вздрогнула, поставила чашки на тумбочку и подавленно села на кровать. А затем она вошла с удивлённым видом. Я почувствовала, как просел рядом со мной матрас, потом горизонт наклонился, а моя голова оказалась прижата к её то ли груди, то ли плечу, руки обвили меня вокруг плеч. Я смутно слышала, что она спрашивала, что у меня случилось, но не знала, что отвечать, да и не уверена, что вообще могла. В горле стоял ком, в лицо будто воткнули пару иголок.

 – Ну ты чего? Ты чего? – слышала я издалека. – Посмотри на меня, ну? Ты что? Что случилось?

Да всё случилось, ничего не случилось, я не знала, что ответить. Я так ничего и не сказала. Кажется, я молча глотала слёзы, пока не заснула.

Проснулась я в своей постели. Линда шуршала чем-то недалеко. Она подняла голову и сказала что-то вроде: «Проснулась? Я из магазина, вот ключи. Как наш больной?». В ответ я попыталась собрать воедино руки-ноги-сознание, обнаружила, что я по-прежнему голая, а Линда в моей одежде, и что у меня болит голова. Хриплым голосом я поинтересовалась, сколько времени, было уже темно. Оказалось, около половины восьмого вечера. Линда потратила на меня весь вечер, а я в ответ смогла предложить ей только пару чашек чая, мрачное лицо, и улеглась при ней спать. Просто позор. Наверное, на моём лице было написано такое отвращение к себе, что она пожалела меня и вывела из пучины самобичевания, сказав:

 – Пошли на кухню, соня, я торт купила.

Я готова была целовать ей руки (и не только руки хе-хе). Торт был большой и очень вкусный. Пока я молча уплетала свою половину, она рассказала, что когда она пыталась уложить меня в кровать, я вцепилась в неё руками и не хотела отпускать, в итоге ей пришлось с час проваляться рядом со мной. Мне было очень стыдно, она рассмеялась и сказала, что ей даже понравилось, поэтому мне не стоит так убиваться. Сказала, что я очень тёплая и что моё дыхание было похоже на летний вечерний ветер. Я не знала куда деться после таких слов, на самом деле мне было очень приятно это слышать, я хочу как можно дольше помнить эти слова. Когда мы съели весь торт и допили чайник, мне даже было весело. Очень хорошо посидели, она что-то рассказывала, и мы смеялись. Потом она пошла проверить одежду, я следом за ней, когда мы заглянули в ванну, нам обеим стало немного неловко, но в позитивном смысле. Когда она выходила оттуда, я сумела пойм