Глава 5 Ритуалы посвящения в шаманство

Древние посвящения – фундамент шаманизма

"Я приближался к границам смерти и, достигнув порога Прозерпины, я возвратился оттуда, уносимый через все элементы… В глубине полночного часа я видел солнце, сверкающее великим светом, и при этом освещении я видел богов небесных и богов преисподней и, приблизившись к ним, я им отдал дань благоговейного обожания…" (Апулей).

По определению В. В. Солярского, шаман – "представитель тайных знаний" – один из тех посвященных, которые несут в себе сверхъестественное начало, дарованное им небесами. Он – представитель культа шаманизма, который, по мнению одних ученых, есть форма религии, а на взгляд других, – особое мировоззрение, основанное на почитании духов, среди которых главенствующую роль играет культ предков. Свою гипотезу возникновения данного явления высказывает Фабрициус Д’Оливье в форме легенды.

В воинствующем клане между двумя воинами возникает ссора. Они нападают друг на друга, но внезапно женщина с распущенными волосами, приходящаяся им сестрой, бросается и разъединяет их. Она восклицает, что видела в лесу предка племени, который сказал ей, что не хочет вражды двух братьев. Удивленные вмешательством невидимой силы в их драку, они озадачиваются и мирятся. Начинаются разговоры о чуде. Дуб, под которым женщина стояла, когда ей явился предок, объявляется священным деревом, а она сама получает статус пророчицы, продолжает вещать, вызывая души предков уже не в уединении, а перед толпой, которая, поддавшись власти магических заклинаний, воображает, что видит их. Это происходит неоднократно, становится обычаем. Таким образом и возникает культ, начало религии, имя которому шаманизм.

Чтобы отправлять культы, нужны люди, которые посвящены в тайны проведения этих обрядов и способы общения с духами. К великим посвященным относят шаманов. Но шаман становится таковым лишь после того, как сможет приобщиться к тайне понятия "Страдание-смерть". Через него проходили все посвящаемые еще в Древнем Египте, оно являлось конечным этапом колдовского обряда и венчалось "синтезом всех наук, известным под названием Osiris – ведьма разума. Символ его – большая пирамида".

О древнем обряде посвящения рассказывает Эдуард Шюре, эзотерик девятнадцатого века, в своей работе "Великие посвященные: очерки эзотерии религии". Посвящение было поднятием всего человеческого существа на "головокружительные высоты духа, откуда возможно господство над жизнью".

Чтобы достигнуть такого превосходства, человек нуждается, по утверждениям древних, в полнейшем переплавлении всего своего существа: физического, нравственного и умственного. Переделка эта возможна лишь при одновременном упражнении воли, интуиции и разума. Посредством полного согласования человек может развить свои способности до неограниченных пределов. Посвящение, по словам Шюре, будит чувство. Великим духовным усилием человек может достигнуть непосредственного духовного видения, открыть дорогу в потусторонний мир и быть способным проникнуть туда. Только при этом условии он может стать посвятителем и пророком, теургом – ясновидящим и создателем душ.

В древние времена центром посвящения в неизведанное был Египет. Во времена правления Рамзеса египетская цивилизация достигла полнейшего расцвета – храмы, величайшая культура, флот, торговля. Это привлекало чужеземцев. Но самым главным, ради чего приезжали некоторые иноземцы, была жажда проникнуть в тайны вещей. Было известно, что в святилищах Египта жили маги, иерофанты, владеющие божественной наукой, умеющие приобщаться к тайнам богов.

Человека, проявившего такой интерес, вели в храм Озириса. Если в ищущем находили искреннее желание истины, его приводили в подземные пещеры, в тайное святилище. Там ему сообщали об опасностях, которым он подвергал себя, входя в эту бездну, откуда возвращались лишь смелые духом. Происходило это так.

"– Ты еще можешь вернуться назад, – произносил один из неокоров. – Дверь святилища еще не заперта. Иначе ты должен продолжать свой путь через это отверстие уже безвозвратно.

Если вступающий не отступал, ему давали в руку маленькую зажженную лампу. Неокоры удалялись, с шумом закрывая за собой дверь святилища.

Колебаться было бесполезно; нужно было вступить в коридор. Лишь только он проникал туда, ползя на коленях с лампой в руке, как из глубины подземелья раздавался голос: "Здесь погибают безумные, которые жадно восхотели знания и власти".

Благодаря акустическому приспособлению, эхо повторяло эти слова через определенные промежутки семь раз. Но подвигаться все же было необходимо; коридор расширялся, спускаясь все более и более крутым наклоном. Под конец перед путником раскрывалось воронкообразное отверстие. В отверстии виднелась такая же висячая лестница; он спускался по ней. Достигнув последней ступеньки, смелый путник погружал взоры в бездонный колодец. Его маленькая лампа, которую он сжимал в руках, бросала бледный свет в страшную темноту. Что было делать ему? Возврат наверх был невозможен; внизу ожидало падение в темноту, в устрашающую ночь.

В эту минуту великой нужды он замечал слева углубление в стене. Держась одной рукой за лестницу, а другой протягивая свою лампу, он при ее свете замечал ступеньки, слабо выделявшиеся в отверстии. Лестница! Он угадывал в ней спасение и бросался туда. Лестница вела наверх; пробитая в скале, она поднималась спиралью. В конце ее путник видел перед собой бронзовую решетку, ведущую в широкую галерею, поддерживаемую большими кариатидами, в промежутках между которыми виднелись на стене два ряда символических фресок, по одиннадцать с каждой стороны, нежно освещаемые хрустальными лампами, которые были подняты в руках прекрасных кариатид.

Маг, называемый пастофор (хранитель священных символов), открывал решетку перед посвященным, принимая его с благодарственной улыбкой. Он поздравлял его с благополучным окончанием первого испытания, затем, проходя с ним по галерее, объяснял ему смысл священной живописи. Под каждой из картин виднелись буквы и число. Двадцать две буквы изображали двадцать две первые тайны и составляли азбуку оккультной науки, т. е. абсолютные принципы, ключи, которые становятся источником мудрости и силы, если приводятся в действие волей.

Эти принципы запечатлялись в памяти благодаря их соответствию буквам священного языка и числу, связанному с этими буквами. Каждая буква и каждое число выражают на этом языке троичный закон, имеющий в этом мире троичное изображение: в мире божественном, в мире разума и в мире физическом.

Таким образом, буква А, которой соответствует единица, выражает в божественном мире Абсолютную Сущность, из которой происходят все существа;

в мире разума – единство – источник и синтез чисел;

в мире физическом – человека, вершину земных существ, могущего благодаря расширению своих способностей подниматься в концентрической сфере Бесконечного.

Первый символ у египтян носил изображение иерофанта в белом облачении со скипетром в руке, с золотой короной на голове. Белое облачение означало чистоту, скипетр – власть, золотая корона – свет Вселенной.

Тот, кого подвергали испытаниям, был далек от понимания всего окружающего, но неизведанные перспективы раскрывались перед ним, когда он слышал речи пастофора перед таинственными изображениями, которые смотрели на него с бесстрастным величием богов.

Позади каждого из них он провидел как бы молнией освещаемые ряды идей и образов, внезапно выступающих из темноты. Он в первый раз начинал постигать внутреннюю суть мира благодаря таинственной цепи причин. Таким образом, от буквы к букве, от числа к числу, учитель объяснял смысл таинственного состава вещей и вел через Изиду Уранию к колеснице Озириса, от молнией разбитой башни к пылающей звезде и, наконец, к короне магов.

"И запомни, – говорил пастофор, – что означает эта корона: всякая воля, которая соединяется с божественной волей, чтобы проявлять правду и творить справедливость, вступает еще в этой жизни в круг силы и власти над всем сущим и над всеми вещами; это и есть вечная награда для освобождения духа". Слушая эти слова учителя, посвящаемый испытывал и удивление, и страх, и восторг. Это были первые отблески святилища, и предчувствие раскрывающейся истины казалось ему зарей какого-то небесного воспоминания.

Но испытания только еще начались. После окончания своей речи пастофор открывал дверь, за которой был вход в сводчатый коридор, узкий и длинный, на дальнем его конце трещал и пылал огненный костер. "Но ведь это смерть!" – говорил посвященный и смотрел на своего учителя с содроганием. "Сын мой, – отвечал пастофор, – смерть пугает лишь незрелые души. В свое время я проходил через это пламя, как по долине роз". И решетка, закрывающая галерею символов, опускалась за посвящаемым. Подойдя к самому огню, он увидел, что пламенеющий костер происходит от оптического обмана, создаваемого легкими переплетениями горящих смолистых веток, расположенных косыми рядами на проволочных решетках. Тропинка, обозначенная между ними, позволяла быстро пройти, минуя огонь.

За испытанием огнем следовало испытание водой. Посвящаемый был принужден пройти через стоячую, чернеющую воду, освещаемую заревом, падающим от оставшегося позади костра.

После этого два неокора вели его в темный грот, где ничего не было видно, кроме мягкого ложа, таинственно освещенного бледным светом бронзовой лампы, спускающейся с высоты свода. Здесь его обсушивали, растирали, поливали душистыми эссенциями и, одев его в льняные ткани, оставляли в одиночестве, говоря: отдохни и ожидай иерофанта.

Посвящаемый растягивал свои усталые члены на пушистых коврах великолепного ложа. После всех перенесенных волнений минута покоя казалась ему необыкновенно сладкой. Священная живопись, которую он только что видел, все эти таинственные образы, сфинксы и кариатиды вереницей проходили в его воображении. Почему же одно из этих изображений снова и снова возвращалось к нему, преследуя его как галлюцинация?.."

Испытания, которым подвергали посвящаемого, продолжались дальше.

"…Слабые звуки отдаленной музыки, которые, казалось, исходили из глубины грота, заставили исчезнуть это видение. Это были звуки легкие и неопределенные, полные грустного и проникающего томления. Металлический перезвон раздражал его ухо, смешиваясь со стонами арфы, с пением флейты, с прерывающимися вздохами, подобными горячему дыханию. Охваченный огненной грезой, чужеземец закрывал глаза. Раскрыв их снова, он увидел в нескольких шагах от своего ложа видение, потрясающее силою огневой жизни дьявольского соблазна. Женщина, нубийка, одетая в прозрачный пурпуровый газ, с ожерельем из амулетов на шее, подобная жрицам Мистерий Милитты, стояла перед ним, пожирая его взглядом и держа в левой руке чашу, увитую розами.

Она была того нубийского типа, знойная и пьянящая чувственность которого сосредоточивает в себе могущество животной стороны женщины: бархатистая смуглая кожа, подвижные ноздри, полные губы, красные и влажные, как сочный плод, жгучие черные глаза, мерцающие в полутьме.

Чужеземец вскочил на ноги, удивленный, взволнованный, не зная, радоваться ему или страшиться. Но красавица медленно подвигалась к нему и, опуская глаза, шептала тихим голосом: "Разве ты боишься меня, прекрасный чужеземец? Я приношу награду победителей, забвение страданий, чашу наслаждений"…

Посвящаемый колебался; тогда, словно охваченная усталостью, нубийка опустилась на ложе и, не отрывая глаз от чужеземца, окутывала его молящим взглядом, словно влажным пламенем.

Горе ему, если он поддавался соблазну, если он склонялся к ее устам и, пьянея, вдыхал тяжелое благоухание, поднимавшееся от ее смуглых плеч. Как только он дотрагивался до этой руки и прикасался губами к этой чаше, он терял сознание в огневых объятиях… Но после удовлетворения своего желания выпитая им влага погружала его в тяжелый сон.

После пробуждения он почувствовал себя покинутым и охваченным глубоким отчаянием. Висячая лампа бросала свет на измятое ложе. Кто-то стоял перед ним – это был иерофант. Он говорил ему: "Ты остался победителем в первых испытаниях. Ты восторжествовал над смертью, над огнем и водой, но ты не сумел победить самого себя. Ты, стремящийся на высоты духа и познания, ты поддался первому искушению чувств и упал в бездну материи. Кто живет рабом своей плоти, тот живет во мраке. Ты предпочел мрак свету, оставайся же в нем!

Я предупреждал тебя об ожидавших тебя опасностях. Ты сохранишь жизнь, но потеряешь свободу, ты останешься под страхом смерти рабом при храме".