Пощадишь врага – будешь проклят

 

Когда мы сравниваем Коран с Библией, мы нередко делаем поспешный вывод о том, что между ними существует огромная разница. Библия рассказывает об актах насилия, совершенных в далеком прошлом, в то время как Коран велит употреблять насилие здесь и сейчас. Таким образом, Библия, как полагают, повествует о древних кампаниях против забытых народов, которые ныне интересуют лишь археологов, в то время как Коран призывает «сражаться с неверными» – и этот призыв сохраняет значение в любую эпоху.

Но это ложное противопоставление. Как бы ни понимали Коран комментаторы, возможно, там нет предписаний всегда применять насилие против неверных, но речь идет о войне против отдельных арабских кланов или группировок VII века н. э. В то же время многие поколения христиан и иудеев с легкостью прилагали повеления Библии к своей эпохе. Хотя самые жестокие слова Библии относятся к древним народам, которых ныне в качестве самостоятельных этнических групп не существует, – к амалекитянам или ханаанеям, – множество позднейших комментаторов, христиан и иудеев, с легкостью распространяли эти проклятия на другие расы и народы.

Эти истории, полные ненависти и конфликтов, повлияли отнюдь не только на безумных экстремистов или отдельных читателей, стремившихся оправдать злодеяния, которые они и без того готовы были совершить. Библия полна жестокостей, но для нас еще важнее, что эти истории на протяжении веков влияли на умы величайших мыслителей как иудейской, так и христианской традиции. Хотя иные из них осуждали эти истории как безнравственные, большинство самых выдающихся богословов до сравнительно недавнего времени решительно оправдывало акты насилия и истребление людей.

Один текст Талмуда, вероятно, созданный в III веке н. э., рассказывает о том, как Саул возражает Богу, повелевшему ему истребить амалекитян. Да, говорит Саул (и это отражает беспокойство современных читателей), допустим, мужчины заслужили смерти за свои грехи, но чем виноваты женщины? В чем грех детей? Что такого совершили корова, вол и осел? Но голос с неба говорит, что ему не надо пытаться быть добрее самого Бога: «Не будь чересчур праведным»[25]. Некоторые выдающиеся христианские богословы довели такой подход до логического завершения, так что им удавалось (хотя бы для самих себя) оправдывать массовое убийство детей врагов. Они создали дееспособное богословие массовых убийств, которое вполне можно сравнить с апокалиптическими фантазиями самых крайних исламистов нашего времени.

На протяжении христианской истории верующие использовали повествования о Моисее и Иисусе Навине, чтобы создавать свои теории войны, ссылаясь на библейские примеры, которые говорят о том, что сражаться и воевать за Бога – то есть вести своеобразный христианский джихад – вполне законно. Ведущие мыслители создали хорошо продуманную теорию «справедливой войны», которая накладывает определенные ограничения на военный действия, а в то же время экстремисты стремились восстановить беспощадную практику херема и библейской священной войны, войны без милости[26].

Подобно исламистам, христиане воплощали свои представления на практике, опираясь исключительно на Писание. В Европе насилие достигло своей кульминации в период религиозных войн XVI и XVII веков, когда каждая группировка видела в своих (христианских) противниках амалекитян, которых можно только уничтожить. Если взять один пример из многих: когда в 1646 году шотландские протестанты разбили ирландскую армию роялистов, духовенство посоветовало казнить всех пленных до единого. Шотландские солдаты утопили восемьдесят женщин и детей, в то время как «победителям снова и снова напоминали о проклятиях для тех, кто щадит врагов Божиих: они падут на голову того, кто даст возможность спастись хотя бы одному амалекитянину [католику]». Любой человек может быть амалекитянином или ханаанеем для кого‑то еще[27].

Когда в конце XVII века измученная христианская Европа после нелегких переговоров несколько успокоилась, новые волны колонистов начали опираться на те же подкрепленные Библией принципы на других материках, покоряя народы двух Америк и Африки. Христиан уже давно завораживал миф об исходе – о бегстве от угнетателей в иную страну, где можно установить священный порядок. Но за исходом из Египта неизбежно следует покорение Ханаана с искоренением местного населения. В начале XX века пропитанная Библией немецкая администрация колонии в Юго‑Западной Африке разработала радикально новый подход к своим туземным подданным, для которого использовался библейский термин Vernichtung, уничтожение. Позднее это слово – и соответствующая практика – вернулось в Европу. Библия окутывала христиан идеей и образами уничтожения[28].

Сравнивая Библию с Кораном, я намеренно оставляю в стороне исторический опыт как ислама, так и христианства и иудаизма. Ислам имеет долгую историю завоеваний и религиозных войн, в процессе которых мусульманские армии и режимы подчиняли себе или истребляли приверженцев иных вер: агрессивный джихад во имя Бога с оружием в руках не миф. С VII по XVII век мусульманcкие властители оправдывали религией свою политику завоеваний и расширения империи, то же самое делали и христианские вожди на Западе начиная с эпохи Возрождения. Только историк, имеющий в голове полную картину за много веков, может дать разумный ответ на вопрос, во имя какой из религий совершалось больше актов насилия и разрушения – во имя ислама или христианства. Но если взять основные священные тексты обеих религий, то в тех и в других мы встретим жестокость и неприемлемые вещи – то есть в этом смысле разница между ними невелика.

Если террористы и экстремисты находят религиозные тексты для оправдания своих действий, это еще не значит, что их насилие на самом деле коренится в священных писаниях. Сама такая мысль отражает грубый фундаментализм, веру в то, что любые проявления данной религии должны каким‑то образом опираться на авторитет священного текста, – или, напротив, веру в то, что само наличие такого‑то священного текста означает, что его идеи обязательно воплотятся в истории. Почему, скажем, рассказ о смерти Самсона не породил террористов‑смертников в иудейской или христианской традиции? Когда христиане или иудеи указывают на призывы к насилию в Коране (или Хадисе) и говорят, что эти тексты пятнают собой всю религию, это подводит нас к неизбежному вопросу: а что можно сказать об их собственной вере?[29] Если важнейшие священные тексты формируют всю религию, следует считать иудаизм и христианство кровавыми религиями. Но, разумеется, они не таковы, как и ислам.

 

Священная амнезия

 

Хотя Библия повествует о божественной жестокости, сегодня это мало отражается на жизни верующих (по крайней мере, на Западе), которые видят в этой книге фундаментальный источник религиозного авторитета. Даже когда они читают соответствующие отрывки Писания, они их не замечают и не размышляют над ними. Хотя Библия остается самой распространенной и самой известной книгой в мире, значительная часть ее текстов не читается, так что они остаются в забвении. В последние годы были предприняты многочисленные попытки сделать сенсации из заново открытых так называемых сокровенных евангелий и утерянных книг Библии, тем не менее сокровенные и утерянные тексты можно найти в обычной Библии, которая у многих стоит на полке, на страницах, которые люди никогда не открывают.

Хотя читатели утверждают, что верно и буквально следуют священному тексту, на практике они опускают целые его большие разделы, так что фактически отрицают их существование. Если же верующие таким образом умело справляются с неприятными текстами, значит, авторитет Писания не безграничен, а его влияние на церковь может меняться. Это также может дать нам убедительную модель потенциального развития ислама. Может ли вера перерасти священные тексты, которые призывают к примитивной жестокости? Христиане и иудеи показывают, что это возможно.

Любая вера содержит в себе такие элементы, которые неприемлемы или возмутительны для современного человека, перед каждой из них стоит проблема, как вобрать в себя или примирить эти неприятные тексты или идеи. В некоторых случаях в процессе развития религии дикие тексты подвергаются столь глубокому забвению, что рядовые верующие просто не знают об их существовании или, по меньшей мере, не считают их авторитетными для современности. Тексты, подобно людям, могут жить или умирать. И весь этот процесс, когда одни избранные тексты забывают, а другие хранят в памяти, чтобы перерасти жестокость, содержащуюся в священных писаниях, – это наиважнейшая вещь, которой следует научиться любой религии. Это вовсе не компромисс и не отказ от ключевых ценностей веры, но важнейший момент развития любой религии. Западные люди часто выражают надежду на то, что ислам каким‑то образом очистится от насилия, когда с ним произойдет то же самое, что с христианством, которое пережило глубокие изменения после начала эпохи Просвещения. На практике для такого изменения мусульманам не обязательно усваивать уроки иных традиций, но для этого им достаточно следовать внутренней логике собственной веры, поскольку у всех верующих возникает подобная амнезия относительно самых кровожадных и агрессивных текстов[30].

Верующие находят разные стратегии для нейтрализации текстов, которые вызывают у них отталкивание. Если текст невозможно просто объявить ничего не значащим или убрать, с ним можно справиться иными способами. Его можно перечитывать, снова к нему обращаться и подвергать новой интерпретации, пока он не перестанет казаться опасным. Сегодня в большинстве западных церквей самые пугающие и смущающие людей отрывки просто не читаются публично и, как правило, о них не произносят проповедей. Хотя формально их не исключили из библейского канона, эти неприятные тексты в лучшем случае холодно терпят. Даже самый верный член церкви не столкнется с такими дилеммами, которые встали перед Саулом в момент убийства амалекитян, или перед Финеесом, или перед израильтянами, услышавшими повеление Бога не оказывать милости покоренным народам.

В качестве иллюстрации можно взять Книгу Эсфири, художественную романтическую прозу, повествующую о заговорах при дворе персидского царя Артаксеркса. Злобный советник царя Аман плетет интригу с намерением истребить всех евреев империи, но ему противостоят евреи: придворный Мордехай и великолепная царица Эсфирь. Мало кто из историков согласен с тем, что эта книга отражает реальные события. Но это также кровожадная книга, одна из самых жестоких книг в Библии. Когда Амана вешают, евреи подвергают его народ всем тем карам, которые он готовил против них. Победившие «иудеи перебили всех своих врагов, предали их мечу, убили, истребили – как хотели, так и поступили со своими недругами». Тогда многие обратились в иудаизм, «потому что их объял страх перед иудеями», которые «перебили семьдесят пять тысяч своих недругов». Хотя Бог не отдавал на этот счет никаких распоряжений, эта массовая бойня совершилась, а затем ее торжественно вспоминали. «То было тринадцатое число месяца адар, а четырнадцатого числа они отдыхали – был у них день пира и радости» (то есть праздник Пурим)[31]. Книга Эсфири заняла свое место в каноне как Еврейских писаний, так и христианской Библии. Как это должны воспринимать современные христиане? На самом деле большинство из них об этом просто не думает. Представьте себе верующего, который сегодня посещает одну из популярных церквей, где используется современный сборник библейских чтений Revised Common Lectionary. В нем отрывки из Библии распределены по трехгодичному циклу, так что человек, посещающий все воскресные службы, сможет услышать множество текстов Ветхого Завета, однако эти тексты тщательно подобраны. За три года постоянные посетители церкви услышат лишь один тщательно отредактированный отрывок из Книги Эсфири, составляющий около 6 процентов от всего текста[32]. В этих чтениях говорится о том, что Аман был повешен, но нет ни слова о массовых убийствах. В конце отрывка речь идет об установлении священного праздничного дня, когда надлежит радоваться и дарить друг другу подарки, но из него мы не поймем, что послужило поводом для такого торжества. Таким образом, в повседневном опыте христианской жизни в церкви Книга Эсфири в буквальном смысле отсутствует. То же можно сказать о большей части Книги Иисуса Навина. Обе книги подверглись продуманной текстуальной чистке. В остатке мы имеем приемлемую Библию облегченного типа.

 

Забыть – перестать мучиться

 

Такой подбор библейских текстов вносит свой вклад в избирательную амнезию, которая играет ключевую роль в процессе развития любой религии, основанной на священных текстах. В Библии крайне часто упоминаются слова, касающиеся памяти и припоминания: Бог вспоминает о своем завете; он помнит своих пророков; верным предписано помнить о его деяниях и заповедях. Во многом эта работа памяти сводится к тому, чтобы записывать и копировать рукописи, к созданию текстов, которые канонизируются и становятся Священным Писанием. Но не менее важную роль здесь играет процесс забывания, который позволяет религии развиваться так, чтобы соответствовать изменениям жизни, и который предполагает, что надо постоянно снова и снова интерпретировать древние тексты. Если создание текста позволяло сохранить память, то редактирование позволяет забывать, сделать избранные воспоминания как бы не бывшими[33].

Для современного историка темы памяти и забвения служат ключом для понимания общества, и сегодня появилось множество книг о памятниках, мемориалах и коллективных актах воспоминания, за которыми стоит богатая индустрия. Культуру определяет то, что она желает помнить и какие воспоминания хочет праздновать, и о том, какие воспоминания достойны внимания, всегда ведутся споры. Так, например, в 2010 году все критиковали штат Вирджиния, в котором прошел месяц истории конфедератов. Разумеется, когда предпочитают помнить какие‑то события или каких‑то людей, для этого нужно забыть о других событиях и людях. Эти вопросы еще острее стоят в Европе, которая пережила ужасные события войны и геноцида, но без селективной амнезии общество не может двигаться вперед. Историк Тони Джадт заявил, что «послевоенная Европа изначально созидалась… на основе забвения как способа жизни»[34].

Здесь уместно подумать об одной биологической аналогии. Ученые давно поняли, насколько важна память для работы человеческого мозга, но лишь недавно они начали понимать биологию забвения. Чтобы функционировать в повседневной жизни, нам нужно помнить о многих вещах, но нам следует также научиться забывать. Разве это не было бы полным кошмаром, если бы мы хранили воспоминания о каждом моменте нашей жизни, о каждом банальном разговоре с наших детских лет? Наша память могла бы нас раздавить. И подобные страдания знакомы медицине – это ужасное заболевание. Но работа некоторых наших нейронных сетей направлена именно на то, чтобы мы могли забывать ради движения вперед. Ключевую роль здесь играет нейромедиатор, идентифицированный около двадцати лет назад и получивший привлекательное (и напоминающее о религии) название анандамид – от индийского термина ананда, который описывает удовольствие или блаженство. Без удовольствия или радости нет забвения, и наоборот. Забвение создает основы для припоминания[35].

Религии, подобно отдельным людям, растут на основе забвения. Религии создают свои писания, которые обретают канонический статус. По мере роста религии в смысле ее масштабов и продуманности она в какой‑то момент начинает понимать, что ее священные тексты содержат недостатки и ограничения, и старается видеть их в соответствующем историческом контексте. Если религия добивается успеха – если она жизнеспособна, растет и оказывает влияние на общество, – тогда она неизбежно перерастает хотя бы часть того, что содержится в ее древних священных писаниях. В то же время наивысшие этические и нравственные стандарты этой религии распространяются в обществе и становятся нормальными общими стандартами, которым все неизбежно следуют. Вот что об этом сказал философ Рене Жирар: «Библия была первым текстом, описывающим процесс мучений с точки зрения их жертвы, и именно это, в итоге, повлияло на наше особо чуткое отношение к насилию… Парадоксальным образом мы критикуем Библию, опираясь на библейские основания»[36].

По иронии судьбы эти изменения в религии пробуждают антирелигиозные чувства. Не понимая того, что подобные этические прозрения сами укоренены в религии, позднейшие поколения секулярных критиков ссылаются на эти стандарты, когда нападают на религию и ее тексты. Но подобная критика крайне несправедлива. Чем яростнее мы выискиваем тексты вроде Книги Иисуса Навина, чем сильнее мы возмущаемся массовыми убийствами ханаанеян и амалекитян, тем больше мы получаем свидетельств об успехе религий, основанных на Библии, а вовсе не доказательств того, что эти религии примитивны и кровожадны.

 

Почему опасно забывать

 

Однако забвение – вещь двусмысленная. Казалось бы, способность забыть о жестокости библейской истории весьма похвальна, поскольку благодаря ей христиане и иудеи могут оптимистически полагать, что они достигли такого этапа развития, к которому исламу пока еще остается только стремиться, – и что мусульмане в один прекрасный день забудут свои тексты о войне и кровопролитии. Однако мы были бы не вправе сказать, что религии, основанные на Библии, более разумны, чем ислам, или опережают его по своему развитию. На практике у религий не бывает однолинейного пути эволюции, и тексты, которые, казалось бы, навсегда преданы забвению, никуда не исчезают. Скорее они как бы ускользают из сознания, но остаются как бессознательные тексты в священных писаниях. Пугающие слова спят, но могут вернуться к жизни в состоянии крайнего напряжения и конфликтов. Здесь уместно вспомнить слова Уильяма Фолкнера: «Прошлое никогда не мертво. И оно даже не прошлое».

Ислам на протяжении своей истории также подвергал свои писания пересмотру и цензуре – и будет это делать когда‑нибудь снова. Было бы нелепостью думать, что исламский мир должен пассивно усвоить выводы ученых и критиков западного Просвещения, чтобы эта религия вступила на путь более возвышенного и мирного развития. С самых первых веков его истории некоторые читатели Корана использовали рационализм и символический подход, причем это не ограничивалось узким кругом мудрецов. На протяжении столетий мирные мусульманские общества не обращали внимания на воинственные тексты сур Аль‑Анфаль и Ат‑Тауба, за исключением мистиков, которые видели в них призыв к внутренней духовной битве, к «величайшему джихаду» души. Такое понимание джихада совершенно аутентично, хотя есть и другие его интерпретации. Мусульмане‑суфии особенно ценили аллегорическое и духовное понимание Корана и посмеивались над буквалистами, которые полагали, что священный текст призывает к реальной войне. Однако когда мусульманский мир переживал периоды политического унижения и системных культурных кризисов, возмущенные активисты снова вспоминали о кровожадных текстах и строили с их помощью суровые доктрины вооруженных конфликтов. На протяжении тысячи лет суфии получали поддержку преимущественно на территориях Северной Африки и Южной Азии – в местах, которые в последние десятилетия стали оплотом радикализма и военного джихада, например, в таких странах, как Пакистан или Алжир. Даже многовековая традиция духовного понимания Корана не защищает последующие поколения верующих от возвращения к древним кровожадным толкованиям Писания.

Если же говорить о религиях Библии, то просто делать вид, что пугающих текстов не существует, опасно, потому что в момент конфликта экстремисты могут о них вспомнить. Большинство иудеев будет удивлено, узнав, что древняя заповедь предписывает им ненавидеть амалекитян, стремиться уничтожить этот народ и стереть его имя с лица земли. Да и где сегодня можно было бы найти амалекитянина, даже если бы нам захотелось эту заповедь исполнять? Однако сегодня призывы Библии сражаться против амалекитян и ханаанеев вдохновляют некоторых ультраортодоксальных иудейских экстремистов совершать нападения на арабов и мусульман, а в последнее время все чаще также на либеральных или умеренных сторонников иудаизма. Заповедь об амалекитянах оказалась искрой, от которой возник пожар одного из самых кошмарных массовых убийств в истории современного Израиля, когда иудейские террористы убили десятки мусульман, собравшихся для молитвы в мечети в Хевроне. Хотя большинство ученых и духовенства интерпретирует смущающие отрывки таким образом, чтобы они не вдохновляли на акты насилия, достаточно нескольких экстремистов, чтобы эти тексты снова показали свои когти (а читатели снова увидели в них призыв к пролитию крови).

Библейские тексты влияют также на умы правителей. Когда один американский журналист спрашивал советника израильского премьер‑министра Биньямина Нетаньяху, чем объясняется столь жесткая позиция государства относительно Ирана, тот ответил: «Вспомните об Амалеке». И это было не просто красивой фразой, данный ответ отражает глубоко укорененное представление, которое распространяется на всех врагов еврейского государства. Когда в 2010 году разрушительный компьютерный вирус Stuxnet помешал работе иранской ядерной программы, на первом месте среди всех подозреваемых оказался Израиль. Это подозрение усиливала одна особенность вируса: в его коде содержалась скрытая ссылка на Книгу Эсфири – древнее повествование о том, как евреи отомстили своим врагам. Специалисты по Ближнему Востоку возвращаются мыслями к Библии, когда говорят о так называемой опции Самсона – идее о том, что Израиль, когда ему будет грозить поражение, вправе использовать свое ядерное оружие, после чего начнется ядерный Армагеддон. А если Израиль начнет запускать ядерные боеголовки, их будут переносить баллистические ракеты этого государства под названием «Иерихон‑3». Это название, несомненно, указывает на Книгу Иисуса Навина[37].