Глава двенадцатая ДЕЛУ КОНЕЦ

 

Когда утро наконец наступило, ко мне явились мой похититель и два его лакея, одним из которых был Шон Хадвелл. Мориарти шёл походкой куда более молодого человека, шаги его были легки, но уверенны, спину он держал прямо, а глаза сияли. Я бы подумал, что он открыл какой-то эликсир молодости, наподобие того, благодаря которому мы с Шерлоком Холмсом оставались в форме, если бы не знал, что молодость к Мориарти вернулась благодаря приближению триумфа. Интересно, так ли профессор выглядел в те старые добрые времена, когда слава о выдающемся учёном гремела на весь математический мир Англии, ещё до того, как он сбился с пути, встал на сторону зла, состарился и сгорбился?

Видимо, его мысли развивались в параллельном направлении, хотя, разумеется, без столь нелестных отзывов о собственной криминальной карьере, поскольку Мориарти кивком велел своим подручным постоять у двери, а сам подошёл, наклонился к койке и сказал тихим голосом, чтобы слышал только я:

— Доктор Уотсон, я хочу, чтобы вы кое-что знали и успели обдумать до того, как умрёте. Вы с Шерлоком Холмсом остаётесь молодыми, хотя давно должны были умереть от старости. Если я спрошу, в чём секрет, вы, разумеется, не скажете. Но я узнал, где вы всё это время скрывались в Суссексе, и, когда всё закончится, я намерен отправиться туда и обыскивать дом, пока не найду механизм, или лекарство, или что вы там использовали. — Он выпрямился и взглянул поверх моей головы в будущее, которое увидит только он. — Если я буду править миром, то мне нужна вечность, чтобы упиваться властью.

Я посмотрел на него снизу вверх с изумлением и ужасом. Его целью было сделать моё поражение ещё больнее, и он преуспел в этом, но теперь оставил злорадство. Возможно, простого знания о том, что последние часы я буду мучительно обдумывать его слова, было для него достаточно.

— Собирайтесь! — рявкнул он. — Скоро поедете в аэропорт! — А двум своим подручным велел: — Присматривайте за ним. Пусть подготовится, как истинный викторианский джентльмен; уверен, ему этого хочется. Ему осталось провести с нами здесь полчаса. — Он зло усмехнулся собственной иронии: — Пусть за это время быстренько позавтракает.

Мориарти засмеялся и вышел из комнаты с видом победителя. Несколько минут я сидел в оцепенении и не двигался. Мне вспомнились поэтические строки Руперта Брука: «И пусть грозит нам водоверть, к иной готовимся мы встрече»[3].

После мирных лет, когда мы отгоняли от себя смерть, считая, что она никогда не придёт, пока не остынет солнце, неужели кончина настигнет-таки меня этим утром? Мои размышления прервал Шон Хадвелл, который сказал мягче, чем я ожидал от него:

— Пошевеливайтесь, мистер, у вас только полчаса.

Казалось глупым заботиться о своём костюме, внешнем виде или даже завтраке, когда до смерти всего-то пара часов, но на самом деле я дико проголодался. Кроме того, я по-прежнему оставался, как ехидно подметил Мориарти, викторианским джентльменом до мозга костей и потому должен был встретить смерть, выглядя как джентльмен, чтобы хотя бы внешне демонстрировать смелость. Я тщательно оделся и умылся, причесался и пригладил усы, а потом быстро, насколько мог, проглотил принесённую еду.

Полчаса ещё не прошли, а Шон Хадвелл вместе с другим охранником отвели меня к одному из выходов, где профессор Мориарти ожидал меня, дабы посмеяться напоследок.

— Лишь минуты, доктор! — воскликнул он при виде меня. — Меньше ста минут отделяют меня от достижения цели. — Он отвёл меня в сторону. — Бедняга Шон Хадвелл. разумеется, разделит вашу судьбу, но не пробуйте переубеждать его, поскольку увидите, что верность его непоколебима.

Я быстро огляделся, думая, что могу приметить путь к бегству, но не обнаружил такового, лишь подручные Мориарти окружали меня, посматривая с тревогой. Не заметил я и Лили, хотя жаждал увидеть, твердя себе при этом, что я дурак и веду себя как побитый пёс, который, виляя хвостом, подходит за новой взбучкой. Но разве чувства можно обмануть?

Шон Хадвелл и его подручный вывели меня из здания. Второй охранник вышел проследить, чтобы я устроился на заднем сиденье автомобиля, припаркованного рядом с заводом, а Шон сел за руль. Эта машина, по моим представлениям, годилась для полиции: защитный экран отделял водителя от задержанного, сидевшего сзади; кроме того, пассажир не мог сам открыть задние двери. Несмотря на безвыходность ситуации, я вдруг понял, что очарован видом из окна. Разумеется, я какое-то время провёл взаперти, но вдобавок никогда не видел окрестностей, ведь из Канзас-Сити меня привезли в полубессознательном состоянии. Я глазел в изумлении на голые горные склоны, которые казались тёмно-коричневыми в лучах утреннего света, на спокойное озеро, раскинувшееся под нами, на волны которого падало солнце, и на пробуждающийся город, который виднелся у подножия высокой горы к востоку. Как всё не похоже на Англию: сухой воздух, бурые голые горы, огромные открытые пространства. Утро выдалось замечательное. Солнце висело высоко над Солт-Лейк-Сити. И тут я вспомнил, что это, возможно, последнее утро нашего мира.

Мне не дали особо углубляться в эти мысли, быстро запихнули в машину и заперли за мной дверь. Через пару минут Шон Хадвелл привёл автомобиль в движение и поехал вниз по горной дороге, которая у подножия переходила в широкую четырехполосную трассу. Автомагистраль через несколько миль вывела нас к Большому Солёному озеру. Местами она была проложена по насыпи, и тогда с одной стороны дороги плескалось озеро, а с другой простирались участки стоячей солёной воды. Если бы меня не покинула зачарованность этим необычным пейзажем, то я, наверное, воспользовался бы поездкой как шансом уйти от реальности, забыть угрозу гибели, глядя с радостью и удивлением на окрестности всё время в пути. Однако туристическое настроение внезапно куда-то делось, когда мы свернули с дороги, ведущей вниз по горному склону, и выехали на главную магистраль к городу. Меня словно током ударило от внезапного осознания, как мало осталось времени. Это был определённо мой последний шанс нарушить зловещий план Мориарти, и если я мог вообще хоть что-то сделать, то действовать нужно было сейчас.

Я быстро, почти неистово обшарил заднее сиденье в поисках хоть чего-то, что поможет мне в побеге. Разумеется, неразумная затея: даже выберись я каким-то образом из автомобиля, несущегося на всех парах, вероятнее всего, я получил бы тяжёлые увечья, а то и умер бы на месте, однако сознание моё было настолько затуманено, что мне даже в голову не пришли такие варианты. Возможности сбежать не оказалось, разве что разбить одно из окон, и какое-то время я раздумывал над этим, но потом изменил решение и попытался вместо этого ещё раз воззвать к Шону Хадвеллу. К счастью, нас разделяла лишь сетка, а не стекло, так что, по крайней мере, я мог поговорить с ним.

— Шон! — громко позвал я, но тот и ухом не повёл, продолжая флегматично крутить руль. Я повторил ещё громче: — Шон! — Снова ноль реакции. Тогда я заорал: — Шон!!!

Очевидно, он решил, что лучше всё-таки ответить мне, чтобы я не орал всю дорогу:

— Ну?

— Шон, я не знаю, что сказал тебе профессор Мориарти, но я хочу, чтобы ты послушал меня. Тебе велели отвезти меня в аэропорт и продержать там какое-то время, полагаю, до того момента, когда приземлится самолёт президента. Но, уверен, кое-что тебе всё-таки не сообщили.

Дальше я детально рассказал о плане Мориарти запустить ядерный снаряд в здание аэропорта, подчеркнув, что он, Шон, в прямом смысле слова испарится вместе со мной и президентом. Пока я говорил, то чувствовал, что с каждым моим словом меж нами растёт стена недоверия, более прочная и непробиваемая, чем настоящая. Я уже и сам себе с трудом верил. Наконец я умолк и посмотрел в окно на озеро, на горы и едва различимый рукав соляной пустыни, такой огромный, вечный, неподвластный человеку со всеми его мелкими планами. На этом фоне мои слова казались глупыми и как минимум нелогичными, а то и вовсе выглядели плодом моего больного воображения. Самодельная ядерная бомба, убийство президента, преступник, путешествующий во времени, который намерен жить вечно и править планетой, конец мира… Как мог я ожидать, что этот простой сторож поверит хоть во что-то из сказанного! В конце концов я отчаялся и сдался, поскольку затея моя очевидно не принесла успеха.

Шон Хадвелл ни слова не ответил, хотя мне показалось, что он разок хихикнул. Я снова впал в уныние; теперь даже настроения смотреть в окно не было. Что толку? Разве вообще в чём-то сейчас есть толк? И я провёл остаток пути в молчании и безысходности.

Наконец мы добрались до аэропорта. Шон Хадвелл по наклонному пандусу подъехал к парковке, откуда можно было попасть на смотровую площадку. Теперь, когда финальный аккорд почти прозвучал, я хотел побыстрее покончить со всем этим и с нетерпением ждал, когда Шон выпустит меня, поскольку задние двери машины открывались только снаружи. Вместо этого мой страж наклонился вперёд и закрыл лицо руками. Я не видел, что он там делал, и подумал, что, может быть, бедняге нездоровится, но пребывал в такой растерянности, что позабыл о клятве Гиппократа и тихонько ругал его за медлительность.

Наконец Шон распрямился и выскочил из машины, словно бы вовсе не был болен, а, напротив, жаждал завершения не меньше моего. Я заметил, что он оставил на переднем сиденье широкополую шляпу, без которой я его никогда не видел, да и двигался быстрее, чем раньше. Шон наклонился к моей двери, так что мне в окно была видна лишь часть его корпуса, и я задрожал от страха. Сейчас произойдёт убийство? Он прятал оружие? Зачем тогда вообще везти меня сюда? Все эти мысли промелькнули в моём мозгу за какие-то доли секунды, пока я не услышал щелчок замка. Я покорно вздохнул, толкнул дверь и устало выбрался из машины, чтобы встретиться лицом к лицу с вершителем моей судьбы.

— Доброе утро, — сказал Шон Хадвелл невозмутимым насмешливым тоном, но голосом уже не Шона Хадвелла, а хорошо мне знакомым.

— Холмс?!

— А кто же ещё.

Да, это был Холмс: его лицо, манеры, осанка, голос и акцент. Пока он копался на переднем сиденье, то снял с себя не только шляпу, а всю прежнюю личность, и Шон Хадвелл исчез, словно его никогда и не было, хотя, по правде сказать, его действительно никогда не существовало.

— Ну же, Уотсон, — сказал мой дорогой друг, нарочито растягивая слова. — Я несколько разочарован вами. Я-то думал, что инициалы вымышленного имени и знакомство с моими методиками и привычкой маскироваться дадут вам ключ к тому, чтобы идентифицировать мою личность.

— Чёрт побери! Хватит болтать! — взревел я, удивившись не меньше, чем Холмс. — Потом проявите снисхождение, а пока что надо убираться отсюда. Садитесь в машину, быстро!

Холмс переборол обиду, проступившую на лице, схватил меня за руку и вытащил из автомобиля.

— Пойдёмте, Уотсон, — энергично поторопил он меня. — Нам нечего бояться, как вы сами вскоре увидите.

С этими словами Холмс двинулся в сторону смотровой площадки, широко шагая длинными ногами, а я засеменил следом, пытаясь не отставать от величайшего частного детектива в истории, как, впрочем, и всегда.

Смотровая площадка выходила на огромное бетонное поле, разрисованное какими-то линиями и кругами. Перед трибуной с пучком микрофонов уже собралась толпа людей. Когда мы добрались до определённой точки площадки, Холмс удовлетворённо сказал:

— Ага! Нормально!

Мы остановились у ограждения, и тут же мимо проследовали трое молодчиков с одинаковыми лицами и в одинаковых костюмах, внимательно посмотрев на нас, прежде чем идти дальше.

— Холмс, кто это? — нервно прошептал я.

— Клоны, — пробормотал он. — Это специальные агенты. Столь многое утратило индивидуальность со времён нашей юности, мой дорогой друг. А теперь. — продолжил он всё тем же спокойным тоном, — остались считанные минуты до того, как приземлится президент, а Мориарти пальнёт из своей пушки, и я предвижу некоторые из ваших вопросов. Боюсь, мне пришлось ввести вас в заблуждение в Чикаго. Я встретился с мисс Кантрелл один на один, и после этого она лишь делала вид, что выполняет приказы Мориарти, а на самом деле выполняла мои. Разумеется, Мориарти рассказал Лили и о старом доме в пригороде Канзас-Сити, и о ядерной установке вблизи Солт-Лейк-Сити задолго до звонка, на который она ответила… м-м-м… в вашем присутствии. Звонок нужен был для того, чтобы скрыть её двуличность и послужить сигналом, что вас пора перевозить в Канзас-Сити. До этого она поведала мне в частной беседе о заброшенной соляной фабрике, откуда мы с вами сейчас уехали, чтобы я мог внедриться туда под именем Шона Хадвелла и добиться результатов, часть из которых вам уже известна. А вы тем временем увлечённо и ревностно выполняли моё поручение находиться как можно ближе к Лили Кантрелл. Я не сомневался, что вы сделаете именно то, что сделали, то есть отправитесь на охоту за профессором Мориарти в одиночку и попадётесь в капкан.

— То есть мне даже роли приличной не досталось! — разочарованно воскликнул я.

— Очень даже досталось, Уотсон. Ваша поимка в соответствии с планами Мориарти не дала ему заподозрить Лили в предательстве. Он, будучи убеждённым, что Шерлок Холмс пропадает где-то в другом месте, шёл по ложному следу, не заподозрив, что под именем Шона Хадвелла может скрываться кто-то ещё. Именно этого я и добивался.

— То есть Лили выполняла не его приказы, когда притворялась, что влюбилась в меня, — с горечью сказал я, — а ваши.

— Именно. Однако я уверен, что притворяться ей не пришлось.

— Поскольку вы настаиваете, чтобы мы подождали здесь, пока оба не погибнем от бомбы Мориарти, то это лишь теория.

— Ну… — уклончиво протянул он. — Ага, смотрите!

Холмс показал на самолёт, который ехал по лётному полю внизу.

— Начинается последнее действие. — И, не дав мне и слова вставить, быстро добавил: — Держите себя в руках, Уотсон. По крайней мере, один из ваших вопросов разрешится сам собой.

Он снова сосредоточился на приближающемся самолёте, всем видом показывая, что дальше разговаривать не намерен.

Самолёт замедлил ход. Толпа внизу заволновалась. Журналисты бросились занимать самые выигрышные позиции, а местные чиновники и политики, которые благодаря весу в обществе получили право расположиться на трибуне, куда вскоре поднимется и глава государства, поправляли галстуки и приглаживали волосы. Вся эта сцена разворачивалась в ярком солнечном свете, и даже на расстоянии я ощущал предвкушение и рвение всех этих людей.

Это был пассажирский реактивный самолёт, которым управляли лётчики ВВС США и который предназначался лично президенту, о чём говорила огромная единица, нарисованная на хвостовой части. Красивая машина, один из нескольких сверхзвуковых лайнеров, произведённых в попытке Америки, запоздалой и неудачной, выйти на рынок скоростных воздушных машин. Самый крупный авиазавод Америки выпустил несколько таких самолётов до того, как от проекта отказались во второй и, видимо, в последний раз, а конкретно этот лайнер передали в Белый дом для президентских нужд. Красота его не была уникальной, поскольку и закрылки, и изящно изогнутые дельтавидные крылья очень напоминали «Конкорд-2», на котором мы с Холмсом пересекли Атлантику, но тем не менее чистые красивые линии притянули мой взор и взбудоражили воображение. Казалось, чудесная металлическая птица попала в ловушку на земле, подчиняясь хозяевам-людям и молча тоскуя по небу.

Самолёт медленно подъехал к площадке, рядом с которой были установлены микрофоны. Через несколько минут к нему на специальном устройстве подвезли трап, и тогда дверь пассажирского салона открылась. Толпа жадно вытянула шеи. Невольно я повернулся и посмотрел на запад, в направлении, откуда придёт наша смерть. Горы смутно виднелись вдали, и я не мог определить, на какой из них расположена штаб-квартира Мориарти. Холмс взглянул на меня, что-то буркнул себе под нос и закрыл мне глаза рукой.

— Стойте тихо! — приказал он. — Глаза не открывать!

После стольких лет привычка беспрекословно выполнять его команды настолько укоренилась в моём сознании, что я послушно стоял, не двигаясь и зажмурившись.

Внезапно что-то вспыхнуло так ярко, что я увидел свет даже через ладонь Холмса и собственные веки. Я оттолкнул его руку, и моему взору открылось нечто потрясающее. В пустыне поднялся столб пыли, который постепенно превратился в верхней своей части в огромный зонтик. Края его стали загибаться, пока не соприкоснулись со столбом. Разумеется, я тут же сообразил, что я вижу. Это было грибовидное облако ядерного взрыва.

— Слава богу! — закричал я. — Снаряд не попал в нас!

Холмс однако перевесился через перила, зачарованно глядя вниз.

— Посмотрите на этот муравейник, — сказал он, привлекая моё внимание к происходящему на лётном поле.

Там началось замешательство. Дверь кабины захлопнулась, и огромный самолёт вновь пришёл в движение, готовый унести президента прочь от пугающей и загадочной опасности. Журналисты бросились врассыпную в поисках убежища; местные чины, забыв о чувстве собственного превосходства, побежали за ними. Здание терминала аэропорта загораживало от них случившееся, но люди заметили вспышку, отражённую от крыш домов, а потом увидели и узнали грибовидное облако. Возможно, Холмс выбрал не совсем подходящее сравнение, когда назвал их муравьями, но разница в поведении публики до взрыва и после взрыва заслуживает отдельного разговора.

Я не склонен к безразличию или даже циничному превосходству, как Холмс. Мне пришло в голову, что люди внизу, на лётном поле, не защищены от ядерной вспышки, и многие, не получив в отличие от меня предупреждения, ослепнут, как и другие несчастные обитатели пригородов, которые случайно посмотрели в момент взрыва в том направлении и потеряли зрение, возможно навеки. Меня — по крайней мере, отчасти — утешали слова профессора Мориарти о «чистоте» бомбы, то есть если взрыв произошёл в пустыне и ветер дует в противоположную от города сторону, то население не пострадает от радиоактивных осадков.

Наконец Шерлок Холмс посмотрел на поднимающееся облако и ответил на мои слова:

— Бомба не только не попала в нас, — невозмутимо объяснил он, — но и не оставила нам пушку. Я воспользовался возможностью и, пока работал на заводе, внёс кое-какие изменения в часовой механизм. — Холмс помолчал немного и добавил: — Вместо тщеславия теперь его удел — превратиться в пар.

— Лили, — простонал я. — Она тоже погибла…

— Вы по-прежнему не доверяете мне, — сухо заметил Холмс. — Вы знаете моё отношение к женщинам и браку, но если настаиваете на своём, то просто обернитесь!

Я обернулся и увидел Лили, смотревшую на меня с любовью и сомнением.

— Мистер Холмс велел мне прийти сюда рано утром и ждать, Джон, — нерешительно сказала она. — Он рассказал, что собирается испортить часовой механизм. Теперь, когда ты знаешь, что я тебя на самом деле не предавала…

— Не говори больше ни слова, — перебил я, заключая Лили в объятия. — Отныне и вовеки мы больше никогда не разлучимся. Надо отправиться обратно и отпраздновать успех бутылкой вина! — Лили смутилась, но я не отреагировал на её смущение, и обратился к Шерлоку Холмсу: — У вас ведь нет возражений, я полагаю?

— Никаких, — покорно согласился Холмс, но на лице его блуждала еле заметная улыбка, которая могла означать либо симпатию, либо сдерживаемую радость.

— Отлично! — возликовал я. — Наконец-то мы можем сосредоточиться на собственном счастье — теперь, когда мы навсегда простились с профессором Мориарти.

Холмс несколько минут смотрел на далёкое, всё ещё растущее облако, ставшее ярким и зловещим погребальным костром для Мориарти, а потом пробормотал:

— Может быть…

 

 

ОТСТУПЛЕНИЕ

 

В самый катастрофический момент Мориарти удалось завести покалеченную машину времени. Впервые после побега из кабинета премьер-министра, когда машина получила сильные повреждения, энергия побежала по латунным жилам агрегата. Пока часовой механизм отсчитывал последние секунды до детонации, Мориарти почувствовал первые признаки изменения времени, когда поле бытия расширилось и понеслось вперёд, и радостно вскрикнул. А позади него ещё быстрее, чем скорость времени, нарастал адский жар от взрыва, когда установка выпустила заряженные частицы. У Мориарти не было даже мгновения понять, что Холмс в итоге всё-таки обыграл его, и почувствовать боль, когда вспышка окутала его сгорбленное тело. Поле времени и взрыв ядерной бомбы пересеклись точно в том месте, где стоял профессор Мориарти, и в итоге сам профессор, машина времени, адская пушка, рабочие, завод и даже изрядная часть горы канули в небытие.