Глава 10. Обоюдоострый меч земледелия

Земледелие принято считать исключительной особенностью человека, а его возникновение – наиболее значимым материальным вкладом в достижение нашего превосходства над обезьянами с точки зрения образа жизни. В действительности, недавние археологические исследования ясно показали, что земледелие принесло современной цивилизации не только блага, но и серьезные проблемы.

Наука радикально меняет наши прежде высокомерные представления о самих себе. Астрономия открыла, что Земля не центр вселенной, а лишь одна из девяти планет, движущихся вокруг одной из мириадов звезд. Из биологии мы узнали, что люди не созданы Богом, но эволюционировали вместе с десятками миллионов других видов. А теперь археология разрушает еще одно священное убеждение: что история человечества за последний миллион лет представляет собой долгую повесть о прогрессе.

В частности, недавние открытия приводят к мысли, что начало земледелия (а также животноводства), которое принято считать нашим наиболее решительным шагом к лучшей жизни, в действительности было рубежом, после которого ожидали не только выгоды, но и многие беды. Вместе с сельским хозяйством мы обрели не только значительно возросшую возможность получать и хранить пищу, но и огромное социальное и половое неравенство, болезни и деспотизм, омрачающие жизнь человека и в современном мире. Таким образом, среди значимых культурных признаков человека, о которых шла речь в третьей части этой книги, сельское хозяйство, несущее как блага, так и беды, занимает промежуточное положение между нашими благородными чертами, описанными в восьмой и девятой главах (искусство и язык), и нашими безобразными пороками, о которых речь пойдет в последующих главах (наркомания, геноцид и разрушение окружающей среды).

На первый взгляд многим американцам и европейцам XX века может показаться, что свидетельства в пользу прогресса и против ревизионистской интерпретации истории неопровержимы. Мы живем почти во всех отношениях лучше, чем люди средневековья, а им, в свою очередь, жилось легче, чем пещерным людям ледникового периода, жизнь которых была все же лучше, чем у обезьян. Если вы настроены пренебрежительно отбросить иные воззрения, то перечислите наши преимущества. У нас самая изобильная и разнообразная пища, лучшие инструменты и материальные блага, у нас наибольшая продолжительность жизни и самая здоровая жизнь за всю человеческую историю. Большинству из нас не грозят ни голод, ни нападение хищников. Большую часть энергии обеспечивают нефть и механизмы, а вовсе не физические усилия. Неужели среди нас найдется такой неолуддит, который готов променять сегодняшнюю жизнь на жизнь средневекового крестьянина, пещерного человека или обезьяны?

В течение большей части нашей истории все люди были вынуждены вести первобытный образ жизни, называемый «охотой и собирательством»: охотились на диких животных и собирали дикую растительную пищу. Жизнь этих охотников и собирателей часто описывалась антропологами как «тяжелая, грубая и короткая». Поскольку никакой пищи не выращивалось, а запасы делались небольшие, у человека не было (по мнению тех, кто придерживается этих взглядов) передышки в трудах, отнимавших много времени: каждый день приходилось снова и снова искать пропитание в дикой природе, чтобы не погибнуть от голода. Спасение от бед пришло к нам только по окончании последнего ледникового периода, когда люди в разных уголках Земли, независимо друг от друга, начали одомашнивать растения и животных (см. главу 14). Сельскохозяйственная революция распространялась все шире и в наши дни стала почти повсеместной, так что ныне сохранились лишь немногие племена охотников и собирателей.

С точки зрения сторонников прогресса, в духе которой воспитывался и я, кажется глупым вопрос о том, почему почти наши предки, охотники и собиратели, стали заниматься земледелием. Конечно же, они перешли к земледелию, поскольку это эффективный способ получать больше пищи, вкладывая при этом меньше труда. Культивируемые человеком растения дают с акра намного тонн урожая больше, чем мы могли бы набрать диких кореньев и ягод. Представьте, как дикие охотники, уставшие от поисков орехов и беготни за дикими животными, впервые неожиданно увидели сад, увешанный плодами, или пастбище, полное овец. Сколько, по‑вашему, миллисекунд потребовалось этим охотникам, чтобы оценить преимущества сельского хозяйства?

Сторонники прогресса в своих рассуждениях идут дальше и ставят в заслугу земледелию возникновение искусства, благороднейшего проявления человеческого духа. Поскольку зерновые пригодны к хранению, поскольку на выращивание пищевых продуктов в садах требуется меньше времени, чем на поиски в джунглях, земледелие высвободило время, которого были лишены охотники и собиратели. А наличие свободного времени крайне важно для того, чтобы иметь возможность создавать произведения искусства и наслаждаться ими. В конечном счете, именно сельское хозяйство, принеся нам этот величайший дар, позволило построить Парфенон и написать мессу си‑минор.

Среди остальных важных культурных особенностей человека земледелие возникло позднее остальных, зародившись всего лишь 10 ООО лет назад. Ни у кого из наших родичей‑приматов нет ничего, даже отдаленно напоминающего земледелие. В поисках наиболее близких прецедентов в животном мире мы должны обратиться к муравьям, так как они изобрели не только одомашнивание растений, но и одомашнивание животных.

Одомашнивание растений практикуется группой из нескольких десятков родственных видов муравьев Нового Света. Все эти муравьи выращивают особый вид дрожжей или грибов в огородах внутри муравейника. Вместо того чтобы пользоваться естественной почвой, каждый вид муравьев‑садоводов подготавливает особый тип компоста: некоторые муравьи делают посадки на экскрементах гусениц, другие – на трупах насекомых или мертвой растительной массе, а еще один вид (так называемые муравьи‑листорезы) – на свежих листьях, стеблях и цветках. Муравьи‑листорезы, например, отщипывают кусочки листьев, мелко их «нарезают», соскребают с них посторонние грибки и бактерии, и уносят эти кусочки в подземные помещения. Там кусочки листьев размельчаются и превращаются во влажные катышки пастообразной консистенции, удобренные слюной и экскрементами муравьев, после чего в них высевается предпочитаемый вид грибка, который и составляет основной или единственный вид пищи. Подобно тому как садоводы выпалывают сорняки, муравьи постоянно удаляют всякие споры или нити грибницы других видов грибов, которые обнаруживаются на пасте из листьев. Когда матка муравьев покидает колонию, чтобы основать новую, она несет с собой рассаду ценного гриба, подобно тому как люди‑первопроходцы везут с собой семена для посева.

Что касается одомашнивания животных, муравьи получают концентрированные сахаросодержащие выделения, так называемую падь или медвяную росу, от различных насекомых, начиная от тлей, гусениц и мучнистых червецов до щитовок, горбаток и слюнявиц. В благодарность за медвяную росу муравьи защищают своих «коров» от хищников и паразитов. Некоторые тли стали практически во всем схожи с привычными людям сельскохозяйственными животными: у них отсутствуют собственные средства самозащиты; они выделяют из ануса медвяную росу, а особенности анатомии ануса позволяют удерживать выделившуюся каплю на месте, чтобы ее успел выпить муравей. Чтобы подоить своих «коров» и стимулировать выделение медвяной росы, муравьи гладят тлей усиками. Некоторые муравьи держат тлей в муравейнике в течение зимних холодов, а затем весной относят тлей, на подходящем этапе их развития, в нужное место на правильно выбранном пищевом растении. Когда у тлей наконец вырастают крылья и они отправляются на поиски нового жилища, некоторым улыбается удача – их находят и «берут под опеку» муравьи.

Человек, конечно же, не унаследовал одомашнивание растений и животных напрямую от муравьев, но изобрел его самостоятельно. В действительности, лучше говорить не об изобретении, а о постепенном возникновении земледелия, поскольку наши первые шаги в этом направлении не являлись сознательными экспериментами, имевшими какую‑либо четко поставленную цель. Сельское хозяйство выросло из некоторых форм поведения человека и из реакций или изменений растений и животных, которые неожиданно привели к их одомашниванию. Так, например, приручение животных частично произошло от привычки содержать пойманных диких животных в качестве домашних питомцев, а частично от того, что дикие животные находили выгодным пребывать вблизи от людей (например, волки шли следом за охотившимися людьми и подбирали раненную добычу). Точно так же, на ранних этапах одомашнивания растений люди собирали дикие растения и выбрасывали семена, которые оказывались, пусть и ненамеренно, посеянными. Неизбежным результатом этого стала неосознанный отбор тех видов, а также отдельных экземпляров растений и животных, которые могли быть наиболее полезными человеку. Впоследствии селекция и уход стали осуществляться сознательно.

А теперь вернемся к позиции прогрессивистов в отношении нашего сельскохозяйственного переворота. Как я говорил в начале этой главы, мы привыкли полагать, что переход от образа жизни охотников и собирателей к сельскому хозяйству принес человечеству здоровье, долголетие, безопасность, свободное время и великое искусство. Основания для такой точки зрения кажутся весьма весомыми, но доказать их очень трудно. Каким образом можно показать, что 10 ООО лет назад жизнь людей стала лучше, когда они от охоты перешли к сельскому хозяйству? До последнего времени археологи не могли получить ответ на этот вопрос непосредственными методами. Приходилось прибегать к косвенным способам проверки, и результаты (к общему удивлению) не подкрепляли представлений о земледелии как об исключительно полезном для человека явлении.

Вот пример одной из таких косвенных проверок. Будь интуитивно понятно, насколько замечательным изобретением является земледелие, мы могли бы предполагать, что оно распространится быстро, сразу же после своего первоначального появления в каком‑либо регионе. В действительности, археологические свидетельства говорят о том, что земледелие продвигалось по Европе буквально со скоростью улитки: всего лишь 1000 ярдов в год! Возникнув на Ближнем Востоке около 8000 лет до н. э., земледелие поползло в северо‑западном направлении, достигло Греции около 6000 до н. э., Британии и Скандинавии – 2500 лет спустя. Вряд ли мы разглядим здесь огромный энтузиазм. Совсем недавно, в XIX веке, все индейцы Калифорнии, ставшей ныне плодовым садом Америки, оставались охотниками и собирателями, хотя и знали о существовании земледелия, так как осуществляли обмен товарами с индейцами Аризоны, занимавшимися сельским хозяйством. Так что же, индейцы Калифорнии настолько не замечали собственной выгоды? Или же, напротив, им хватило проницательности увидеть за сияющим фасадом земледелия те недостатки, с которыми имеем дело мы, купившиеся на красивые обещания?

Другая косвенная проверка взглядов тех, кто убежден в благе прогресса, состоит в том, чтобы оценить, вправду ли сохранившиеся по сей день охотники и собиратели живут хуже земледельцев. В наше время в разных уголках земного шара, в основном в районах, непригодных для земледелия, обитают несколько десятков групп так называемых «первобытных людей», например, бушмены пустыни Калахари. Как ни удивительно, оказывается, что у этих охотников, как правило, имеется свободное время, они хорошо высыпаются и трудятся не больше своих соседей‑земледельцев. Так, известно, что в среднем на добывание пищи у бушменов уходит в неделю от двенадцати до девятнадцати часов; многие ли из моих читателей могут похвастать такой короткой трудовой неделей? Как сказал один бушмен в ответ на вопрос, почему его племя не последовало примеру соседних племен, занимающихся земледелием: «Зачем сажать, если в мире так много орехов монгонго?»

Конечно же, для того, чтобы наполнить желудок, мало найти пищу; ее нужно переработать, чтобы она стала пригодной для употребления, а в случае таких продуктов, как орехи монгонго, на это уходит много времени. Было бы ошибочным впадать в другую крайность, противоположную взглядам прогрессивистов, и считать, как поступают некоторые антропологи, что охотники и собиратели ведут праздное существование. Тем не менее также было бы ошибкой считать, что они трудятся намного больше тех, кто занимается сельским хозяйством. По сравнению с моими друзьями, врачами и юристами, и с моими бабушкой и дедушкой, торговавшими в собственном магазине, у охотников и собирателей действительно больше свободного времени.

Если фермеры возделывают в основном культуры с большим содержанием углеводов, такие как рис и картофель, то в рационе охотников и собирателей наших дней присутствуют разнообразные дикие растения и животные, что обеспечивает им большее количество белка и более сбалансированный состав остальных пищевых веществ. Ежедневный рацион бушменов обеспечивает в среднем 2140 калорий и 93 грамма белка, что значительно превышает принятые в США рекомендуемые нормы ежедневного потребления, с учетом небольшого роста и большой физической активности. Охотники здоровы, они редко болеют, у них весьма разнообразный рацион питания, и им незнакомы голодные времена, периодически наступающие у земледельцев, возделывающих небольшое число видов растений. Трудно представить, что бушмены, использующие в пищу восемьдесят пять видов съедобных растений, будут умирать от голода, как умерли миллион ирландских фермеров и членов их семей в 1840‑е годы, когда грибковое заболевание уничтожило картофель, составлявший основу их рациона.

Таким образом, по крайней мере о современных охотниках и собирателях нельзя сказать, что жизнь у них «тяжелая, грубая и короткая», несмотря на то, что земледельцы вытеснили их на самые малопригодные территории земного шара. Охотники былых времен, обитавшие на плодородных землях, вряд ли жили хуже современных охотников. И все же все современные общества охотников тысячелетиями находятся под влиянием сельскохозяйственных обществ, так что по ним нельзя судить о том, какой была жизнь охотников до сельскохозяйственной революции. Позиция прогрессивистов состоит в том, что они постулируют следующее относительно далекого прошлого: жизнь в каждой части земного шара стала лучше, когда люди перешли от охоты к земледелию. Археологи могут датировать этот переход по содержимому доисторических свалок мусора, где обнаруживаются остатки либо диких, либо одомашненных растений и животных. Каким образом можно делать выводы о состоянии здоровья доисторических людей, которые произвели этот мусор, и тем самым непосредственно проверить предполагаемые блага, которые принесло земледелие?

Ответ на этот вопрос стал возможен лишь в последние годы, с помощью недавно возникшего научного направления, «палеопатологии», которая занимается выявлением признаков заболеваний (патологий) в останках древних людей (греческий корень «палео», например, в слове «палеонтология», означает «древний»). В наиболее удачных случаях палеопатологи обнаруживают не меньше материала для исследований, чем имеет в своем распоряжении обычный патологоанатом. Например, в пустынях Чили нашли хорошо сохранившиеся мумии, на которых можно выполнить аутопсию и определить состояние здоровья мумифицированного к моменту смерти, точно так же, как в наше время делается в больницах с телами только что скончавшихся пациентов. Экскременты давно умерших индейцев, населявших сухие пещеры Невады, сохранились настолько хорошо, что по ним можно определить, имелись ли у этих индейцев анкилостомы и другие паразиты.

И все же, обычно единственным, на основе чего палеопатологи могут изучать людей прошлого, оказываются скелеты, но даже и они позволяют сделать поразительно многочисленные выводы о состоянии здоровья покойного. Начнем с того, что по скелету можно определить пол умершего, а также его или ее рост и приблизительный возраст на момент смерти. Таким образом, имея в распоряжении достаточное число скелетов, можно составить таблицы смертности наподобие тех, которые используются компаниями по страхованию жизни для оценки предполагаемой продолжительности жизни и вероятности смерти в каждом конкретном возрасте. Палеопатологи также могут рассчитать темпы роста, измеряя кости людей разного возраста; осматривать зубы, выявляя кариозные полости (признак высокого содержания углеводов в рационе) или дефекты эмали (признак неправильного питания в детстве), а также распознать следы, которые оставляют на костях многие заболевания, такие как анемия, туберкулез, проказа и остеоартрит.

Один из наиболее наглядных примеров того, что палеопатологам удалось узнать по скелетам, касается исторических колебаний роста людей. Мы, современные люди, часто можем заметить, как улучшение питания в детстве приводит к более высокому росту во взрослом возрасте: например, нам приходится нагибаться, чтобы пройти в двери средневековых замков, построенных с расчетом на низкорослых, недоедавших людей. Палеопатологи, изучающие древние скелеты из Греции и Турции, обнаружили поразительное различие: средний рост охотников и собирателей этого региона к концу ледникового периода составлял 5 футов 10 дюймов (175 см) для мужчин и 5 футов 6 дюймов (165 см) для женщин. С появлением земледелия средний рост уменьшился и к 4000 году до н. э. составлял всего 5 футов 3 дюйма (157,5 см) для мужчин и 5 футов 1 дюйм (152,5 см) для женщин. К классическому периоду рост людей снова стал увеличиваться, очень медленно, но современные греки и турки все еще не достигли роста своих здоровых предков, охотников и собирателей.

Приведу еще один пример из исследований палеопатологов, в которых изучались тысячи скелетов американских индейцев, обнаруженные в могильных холмах в долинах рек Иллинойс и Огайо. Кукуруза, которую впервые стали культивировать в Центральной Америке тысячи лет назад, стала основой интенсивного земледелия в этих долинах примерно в 1000 году н. э. До того скелеты индейских охотников и собирателей свидетельствовали о таком хорошем здоровье, что, как сказал один палеопатолог, им остается только позавидовать. С распространением кукурузы скелеты индейцев любопытным образом изменились. Среднее число кариозных полостей в зубах взрослого, ранее составлявшее менее единицы, возросло почти до семи, а отсутствие зубов и абсцессы получили огромное распространение. Дефекты эмали молочных зубов у детей говорят о том, что беременные и кормящие женщины значительно недополучали необходимое питание. Анемия стала в четыре раза более частой; туберкулез занял прочную позицию эпидемического заболевания; половина населения страдала от тропической гранулемы или сифилиса, а две трети – от остеоартрита и других заболеваний, вызывающих прогрессирующие необратимые изменения тканей. Возросла смертность во всех возрастах, в результате чего лишь один процент населения жил дольше пятидесяти лет, тогда как в «золотом веке», до кукурузы, этот показатель составлял пять процентов. Почти пятая часть населения умирала в возрасте от года до четырех лет, – возможно, отлученные от груди малыши гибли от недоедания и инфекционных болезней. Таким образом, кукуруза, которую считают одним из достоинств Нового Света, в действительности оказалась причиной катастрофического ухудшения состояния здоровья. Аналогичные выводы о результатах перехода от охоты к земледелию делаются и при изучении скелетов, обнаруженных в других частях света.

Существует как минимум три группы причин, которыми может объясняться выявленный в ходе этих исследований вред земледелия для здоровья. Во‑первых, рацион охотников и собирателей был разнообразен и содержал достаточное количество белка, витаминов и минералов, тогда как большая часть пищи земледельцев готовилась из крахмалосодержащих культур. Собственно, земледельцы получали доступные калории, жертвуя при этом качеством питания. В наши дни лишь тремя культурами с высоким содержанием углеводов – это пшеница, рис и кукуруза – обеспечивается более пятидесяти процентов калорий, потребляемых человеком.

Во‑вторых, у земледельцев, чье благосостояние зависело от одной или нескольких культур, с большей вероятностью, чем у охотников, мог наступить голод, – это происходило в случае, когда одна из культур не давала урожая. Помимо голода в Ирландии, вызванного неурожаем картофеля, можно привести еще много примеров из истории человечества.

Наконец, значительная часть наиболее опасных инфекционных заболеваний и паразитов человека смогла получить распространение только после перехода к сельскому хозяйству. Эти смертельно опасные заболевания сохраняются исключительно в обществах, где люди живут скученно, недоедают и ведут оседлый образ жизни, постоянно заражаясь друг от друга и через сточные воды. Так, бактерии, вызывающие холеру, не могут выжить в течение длительного времени вне человеческого тела. Распространяется это заболевание через питьевую воду, зараженную фекалиями больных. Корь в небольших популяциях исчезает, едва большинство ее потенциальных носителей либо умирает, либо вырабатывает иммунитет; но там, где население составляет не менее нескольких сотен тысяч, болезнь может существовать неопределенно долго. Такие массовые эпидемии не могут происходить в небольших, удаленных группах охотников, часто переходящих на новую стоянку. Туберкулез, проказа и холера должны дождаться возникновения земледелия, тогда как оспа, бубонная чума и корь появились только в последние несколько тысячелетий, когда стали развиваться большие города.

Помимо неправильного рациона, голода и эпидемий, сельское хозяйство принесло человечеству еще одну беду – сословное разделение. У охотников и собирателей запасы продуктов были незначительными или вообще отсутствовали; кроме того, у них не было таких «концентрированных» источников пищи, как сад или стадо коров. Они питались дикими растениями и животными, которых добывали каждый день. Все, за исключением младенцев, больных и стариков, вместе отправлялись на поиски пищи. Таким образом, у них не могло быть королей, а также профессионалов, занятых исключительно своим делом, или же паразитов общества, жирующих за счет той пищи, которую они отобрали у других.

Только в сельскохозяйственном обществе могло сложиться разделение на массы, страдающие от множества болезней, и элиту, здоровую и не занятую в производстве пищи. Скелеты в греческих захоронениях в Микенах, относящиеся примерно к 1500 году до н. э., позволяют предположить, что правители питались лучше простонародья, поскольку они были на 2‑3 дюйма выше ростом и имели лучше сохранившиеся зубы (в среднем, одна, по сравнению с шестью у простолюдинов, кариозная полость или отсутствующий зуб). При изучении мумий из чилийских захоронений, относящихся примерно к 1000 году н. э., обнаружили, что правящий класс отличают не только украшения и золотые заколки для волос, но и у них в четыре раза реже встречаются повреждения костей, вызванные инфекционными заболеваниями.

Такой разброс показателей состояния здоровья, существовавший в прошлом в рамках сельского общества в определенной местности, в современном мире имеет место в глобальном масштабе. Большинству американских и европейских читателей покажется нелепым утверждение, что человечество, ведущее образ жизни охотников и собирателей, в среднем жило бы благополучнее нас сегодняшних, поскольку большинство людей в промышленно развитых обществах сейчас отличаются лучшим здоровьем по сравнению с большинством охотников и собирателей. Но американцы и европейцы являются элитой современного мира, существующей за счет нефти и другого импорта из прочих стран, население которых в большинстве своем занято в сельском хозяйстве и имеет намного более низкий уровень здоровья. Если бы вам пришлось выбирать, быть ли представителем среднего класса в США, охотником‑бушменом или же крестьянином в Эфиопии, первый вариант, несомненно, был бы наиболее благоприятным для здоровья, тогда как третий – наименее благоприятным.

Если сословные различия возникли только с появлением земледелия, то половое неравенство, скорее всего, уже существовало, и земледелие привело к его усугублению. С появлением земледелия женщины часто становились вьючными животными и теряли силы из‑за более частых беременностей (см. ниже), вследствие чего здоровье у них сделалось хуже. Например, исследование чилийских мумий 1000 года н. э. показало, что у женщин чаще, чем у мужчин, встречался остеоартрит и повреждения костей, вызванные инфекционными заболеваниями. Уже в наши дни в земледельческих общинах Новой Гвинеи я часто вижу, как женщины тащат большое количество овощей или дров, а мужчины шагают налегке. Однажды мне было нужно добраться от взлетно‑посадочной площадки до своего лагеря в горах, и я предложил деревенским жителям плату за то, чтобы они донесли мои продукты; за эту работу взялась группа мужчин, женщин и детей. Самым тяжелым в моей поклаже был мешок риса весом 110 фунтов, который я закрепил на шесте и поручил нести на плечах четырем мужчинам. Чуть позже, когда я нагнал этих деревенских жителей, оказалось, что мужчины несли легкие мешки, а мешок с рисом тащила, согнувшись, низкорослая женщина, сама весившая меньше этого мешка и удерживавшая его с помощью веревки, обвязанной вокруг головы.

Что касается утверждения о том, что земледелие заложило основы искусства, дав нам свободное время, – у современных охотников и собирателей свободного времени в среднем никак не меньше, чем у земледельцев. Допускаю, что у некоторых людей в промышленных и сельскохозяйственных обществах свободного времени больше, чем у охотников и собирателей, но достигается это за счет многих других людей, которые их обеспечивают и у которых свободного времени намного меньше. Сельское хозяйство, несомненно, позволило обеспечить существование ремесленников и художников, без которых не могли бы появиться столь величественные сооружения, как Сикстинская капелла или Кельнский собор. Тем не менее мне кажется неправомерным выделение свободного времени в качестве решающего фактора, объясняющего различия художественного творчества у разных человеческих обществ. Вовсе не отсутствие времени мешает в наши дни создать нечто, способное затмить собой красоту Парфенона. Технологические достижения пост‑сельскохозяйственной эпохи сделали возможными новые художественные формы и облегчили сохранение произведений искусства, но уже кроманьонские охотники и собиратели 15 ООО лет назад создавали выдающиеся картины и скульптуры, пусть и не такие масштабные, как Кельнский собор. И в современную эпоху охотниками и собирателями, например, эскимосами и индейцами северо‑западного Тихоокеанского региона, создавались выдающиеся произведения искусства. Кроме того, говоря о специалистах, которых смогло содержать общество после распространения земледелия, следует вспомнить не только Микеланджело и Шекспира, но и регулярные армии, то есть профессиональных убийц.

Таким образом, переход к земледелию привел к тому, что элита стала здоровее, но для многих других людей жизнь сделалась тяжелее. Уже не повторяя утверждений прогрессивистов о том, что мы избрали земледелие, поскольку оно было полезным, скептики могут задаться вопросом о том, почему мы попались на удочку и склонились к сельскому хозяйству, если оно чревато столь серьезными проблемами.

Ответ можно свести к знакомой присказке: «Сильный всегда прав». Сельское хозяйство могло обеспечить пищей больше людей, чем охота, хотя не всегда при этом количество пищи на человека оказывалось большим, чем среди охотников. (Средняя плотность населения у охотников и собирателей составляет, как правило, не более одного человека на квадратную милю, тогда как в земледельческих районах средняя плотность населения по меньшей мере в десять раз выше). Отчасти это объясняется тем, что с акра земли, полностью засеянного пищевыми культурами, можно собрать намного больше тонн продукта – и накормить намного больше людей, – чем с акра леса, в котором местами встречаются съедобные дикие растения. Также это объясняется тем, что у кочующих охотников и собирателей поддерживалась разница в возрасте между детьми не менее четырех лет, что могло достигаться «инфантицидом» и другими средствами, поскольку от матери требовалось носить на себе подрастающего ребенка до тех пор, пока он не сможет шагать, не отставая от взрослых. Поскольку оседлые земледельцы с этой проблемой не сталкиваются, они могут позволить себе рождение детей с интервалом в два года, что и происходило в истории. А главная причина, по которой нам так трудно отбросить традиционные представления о несомненном благе земледелия для человека, состоит, возможно, в том, что оно бесспорно дает возможности получать больше тонн пищи с одного акра. Мы забываем, что при этом появилось больше детей, которых нужно накормить, а здоровье и качество жизни зависят от количества пищи на человека.

Когда в конце ледникового периода плотность населения охотников и собирателей стала постепенно возрастать, целым группам пришлось «выбирать», осознанно или неосознанно, кормить ли большее число ртов, сделав первые шаги к сельскому хозяйству, или же найти пути ограничения роста населения. Некоторые группы выбрали для себя первый вариант, не имея возможности оценить все недостатки сельского хозяйства и соблазнившиеся временным изобилием, которое сохранялось до тех пор, пока рост населения не обогнал повысившееся количество производимой пищи. Такие группы, размножаясь, численно превзошли, а затем вытеснили или перебили тех, кто предпочел остаться охотниками и собирателями, поскольку десять земледельцев, пусть и недоедающих, способны одержать верх над одним, пусть и здоровым охотником. Дело не в том, что охотники и собиратели отказывались от своего образа жизни, а в том, что те, кто решал жить по‑прежнему, были вытеснены со всех земель, кроме тех, которые были непригодны для крестьян. Современные охотники и собиратели обитают только на отдельных территориях, непригодных для земледелия, например, в Арктике, в пустынях и тропических лесах. Сейчас уместно вспомнить о распространенном представлении, будто археология является дорогостоящей причудой, изучает далекое прошлое и не дает никаких знаний, важных для нынешней жизни. Археологи, изучающие возникновение земледелия, реконструировали этап, на котором мы приняли одно из наиболее значимых решений за всю историю человечества. Вынужденные выбирать между ограничением роста населения и увеличением производства пищевых продуктов, мы остановились на последнем варианте, результатом чего стали голод, войны и тирания. Тот же самый выбор стоит и сегодня, с тем отличием, что теперь мы можем делать выводы из уроков прошлого.

За всю историю нашего вида наиболее успешным и дольше всего просуществовавшим был образ жизни охотников и собирателей. Мы же до сих пор пытаемся решить проблемы, обрушившиеся на нас с приходом земледелия, и неизвестно, сможем ли с ними справиться. Предположим, что археолог из космоса, посетивший нашу планету, пытается изложить историю человечества своим товарищам с иной планеты. Этот пришелец мог бы проиллюстрировать результаты раскопок на примере часов, в которых один час на циферблате соответствует 100 ООО лет реального времени. Если считать, что история человечества началась в полночь, то сейчас мы находимся примерно в конце первого дня. Почти весь этот день, от полуночи до рассвета, а затем до полудня и до заката, мы прожили, будучи охотниками и собирателями. И наконец, в 23:54, мы перешли к земледелию. Оглядываясь назад, мы видим, что это решение было неизбежным, и о том, чтобы вернуться вспять, не может быть и речи. Но сейчас, когда наступает вторая ночь на наших часах, не ожидает ли всех печальная судьба современных африканских земледельцев? Или же мы каким‑то образом сможем воспользоваться преимуществами земледелия, которые видятся за его привлекательным фасадом и которые до сих пор мы получали лишь в комплексе с серьезными проблемами?