Глава 19. Пределы истории и географии

Выше мы сказали, что вследствие качественных отличий между различными периодами времени, например, между различными фазами такого цикла, как наша Манвантара (очевидно, что за пределами длительности нашего человечества условия должны еще сильнее отличаться), в космической среде вообще, и в частности, в земной среде, более непосредственным образом касающейся нас, происходят изменения, о которых профанная наука, ограниченная горизонтом одного только современного мира, в котором она возникла, не может составить никакой идеи, так что какую бы эпоху она ни рассматривала, она всегда представляет ее миром, условия которого будут похожи на современные условия. С другой стороны как мы видели, психологи полагают, что человек психологически был всегда таким же, как и теперь; то, что верно для психологов, также истинно и для историков, которые оценивают действия людей античности или средних веков так же точно, как и действия своих современников, приписывая им одинаковые мотивы и намерения; идет ли речь о человеке или о среде, и там и тут очевидно применение упрощенческих и "приводящих к единообразию" концепций, которые так хорошо соответствуют актуальным тенденциям; разумеется, мы не беремся разрешать здесь проблему определения, каким образом это "сведение к единству" прошлого согласуется с «прогрессистскими» и «эволюционистскими» теориями в одно и то же время у одних и тех же индивидов, но несомненно, это лишь один из примеров многочисленных противоречий современного состояния сознания.

Когда мы говорим об изменениях среды, то имеем в виду не только более или менее обширные катаклизмы, которыми отмечены каким‑то образом "критические точки" цикла; это внезапные изменения, соответствующие настоящим нарушениям равновесия, и даже в тех случаях, когда речь не идет об исчезновении целого континента (случаи, которые действительно встречаются в истории настоящего человечества), легко понять, что весь ансамбль земной среды должен быть не в меньшей мере задет его отзвуками и что таким образом "лицо мира", если можно так сказать, должно значительно измениться. Но существуют еще постоянные и незаметные модификации, которые в течение периода, когда не происходит никаких катаклизмов, приводят, тем не менее, мало‑помалу к такому же значительному результату; само собою разумеется, что речь здесь идет не о простых «геологических» модификациях в том смысле, в котором это понимают профанные геологи, к тому же ошибочно рассматривать сами катаклизмы исключительно с этой точки зрения, которая как всегда ограничивается наиболее внешним; мы имеем в виду нечто гораздо более глубокое, относящееся к самим условиям среды, так что существа и вещи от этого не в меньшей степени претерпели бы подлинное изменение, даже если и не принимать во внимание геологические явления, которые здесь не более чем детали второстепенной важности. Что касается искусственных модификаций, произведенных вмешательством человека, то они вообще суть лишь следствия в том смысле, в каком, как мы уже объяснили, условия именно той или иной эпохи делают их возможными; однако, если человек и может действовать более глубоким образом на среду, то это скорее психически, чем телесно, и то, что мы уже сказали об эффектах материалистической установки, делает это достаточно понятным.

Из всего представленного нами выше легко понять теперь общее направление, в котором осуществляются эти изменения: это то направление, которое мы охарактеризовали как «отвердение» мира, придающее всем вещам вид, соответствующий все более близким образом (хотя, тем не менее, всегда на самом деле неточным) той манере, в какой их рассматривают количественные, механистические или материалистические концепции; именно поэтому, говорили мы, современная профанная наука преуспевает в своих практических приложениях и также поэтому окружающая реальность не представляет ей слишком очевидных опровержений. Этого не могло быть в предшествующие эпохи, когда мир не был таким «твердым», каким он стал сегодня, и когда телесная модальность и тонкие модальности индивидуальной сферы еще не были столь полно разделены (хотя, как мы далее увидим, даже в настоящем состоянии следует сделать некоторые оговорки относительно этого разделения). Не только человек видел мир не такими глазами, как сегодня, и воспринимал многие вещи, которые с тех пор полностью от него ускользают, поскольку тогда его способности были гораздо тесно ограничены; но соответственно, сам мир как космический ансамбль поистине был качественно иным, потому что возможности другого порядка отражались в телесной сфере и «преображали» ее в некотором роде; и когда, например, некоторые «легенды» говорят, что некогда было время, в котором драгоценные камни были так же распространены, как сегодня самые грубые булыжники, это не надо понимать в одном лишь символическом смысле. Разумеется, символический смысл всегда присутствует в подобных случаях, но это не значит, что он единственный, так как всякая проявленная вещь сама необходимо является символом по отношению к высшей реальности; мы полагаем, что больше на этом не следует останавливаться, так как мы уже имели выше достаточно возможностей это объяснить, будь то в общей форме, или же в более частных случаях, таких, как символическое значение исторических и географических фактов.

Мы предупредим, не откладывая далее, возражение, которое может быть выдвинуто по поводу этих качественных изменений в "лице мира": возможно, скажут, что если бы это было так, то следы исчезнувших эпох, которые каждое мгновение открывают, должны об этом свидетельствовать и что, не говоря уже о «геологических» эпохах и придерживаясь только того, что относится к человеческой истории, археологи и специалисты по "первобытной истории" никогда ничего не находят такого, как бы далеко в прошлое не простирались бы результаты их раскопок. Ответ, на деле, очень прост: прежде всего эти следы в том состоянии, в каком они сегодня предстают и, следовательно, составляют часть современной среды, с необходимостью причастны, как и все остальное, к «отвердению» мира; если бы они не были ему причастны, то их существование не было бы в согласии с общими условиями, и они бы полностью исчезли, и, несомненно, так оно и есть в действительности для многих вещей, от которых теперь нельзя найти ни малейшего следа. Кроме того, археологи изучают сами эти остатки современными глазами, которые охватывают лишь самую грубую модальность проявления, так что даже если что‑нибудь более тонкое и сохранилось еще несмотря ни на что, они, конечно же, совершенно не в состоянии этого заметить; они вообще их рассматривают так, как механики рассматривают вещи, с которыми имеют дело, потому что сознание у них такое же и способности их так же ограничены. Говорят, что когда драгоценности ищут те, для кого они по каким‑то причинам не предназначены, то золото и драгоценные камни для них превращаются в уголь и пошлый щебень; современные любители раскопок могли бы извлечь пользу и из этой "легенды"!

Как бы то ни было, но совершенно очевидно, что в виду того, что они предпринимают любое свое исследование, исходя из современной и профанной точки зрения, они во времени встречают некоторые «барьеры», более или менее непроницаемые, и, как мы уже говорили в другом месте, первый из этих «барьеров» находится в VI веке до начала христианской эры, где начинается то, что, в согласии с современными концепциями, можно назвать историей в собственном смысле слова, так что рассматриваемая ею античность в конечном счете является античностью в очень относительном смысле. Без сомнения скажут, что недавние раскопки позволяют восходить гораздо дальше, находя остатки гораздо более древней античности, чем эта, и до некоторой степени это правда; но только особенно замечательно то, что здесь больше нет никакой надежной хронологии, так что расхождения в предполагаемых датах объектов и событий иногда доходят до веков и даже до целых тысячелетий; кроме того, не удалось создать никакой сколько‑нибудь ясной идеи о цивилизациях этих столь удаленных эпох, потому что там уже не могут найти понятия, сравнимые с теми, что существуют сегодня, которые еще встречаются тогда, когда речь идет только о «классической» античности, что не означает, что они не были бы сильно искажены в представлениях современных историков, так же, как и Средние века, еще более близкие к нашему времени. К тому же все самые древние сведения, которые могут предоставить археологические раскопки, восходят приблизительно только до начала Кали‑Юги, где располагается, естественно, второй «барьер»; и если бы каким‑нибудь образом его удалось пересечь, то был бы еще третий, соответствующий эпохе последнего большого земного катаклизма, то есть той, которая традиционно обозначается как исчезновение Атлантиды; очевидно, что было бы совершенно бесполезно желать подняться еще дальше, так как прежде чем историкам удастся дойти до этой точки, современный мир будет иметь достаточно времени, чтобы самому в свою очередь исчезнуть!

Этих нескольких указаний достаточно, чтобы понять, сколь пусты все те дискуссии, в которых профаны (под этим словом мы здесь должны понимать всех тех, кто заражен современным духом) могут выступать по поводу того, что касается первых периодов Манвантары, времен "золотого века" и "первоначальной традиции" и даже таких гораздо менее удаленных от нас фактов, как библейский «потоп», если принимать его лишь в самом непосредственном, буквальном смысле, относя к катаклизму Атлантиды; эти вещи были и всегда будут недоступными. Впрочем, именно поэтому их и отрицают, как без разбора отрицают все то, что превосходит их каким‑то образом, так как все работы, все исследования и предприятия, исходящие из ложной и ограниченной точки зрения, могут в конце концов привести лишь к отрицанию всего того, что не подпадает под эту точку зрения; сверх того, эти люди настолько убеждены в своем «превосходстве», что они не могут предположить существование того света и извлекать из этого повод для того, чтобы с гордостью считать себя выше нормальных людей!

То, что мы сказали о пределах истории, рассматриваемой в согласии с профанной концепцией, может быть также применено к географии, так как и здесь много такого, что полностью исчезло с горизонта современных людей; когда сравнивают описания древних и современных географов, то нередко спрашивают себя, возможно ли, чтобы и те и другие говорили об одной и той же стране. Однако, это «древние» в очень относительном смысле, и чтобы констатировать подобные вещи, даже не надо подниматься далее средних веков; не было, следовательно, в интервале, разделяющем нас от них, никакого значительного катаклизма; и несмотря на это, мог ли мир изменить свое лицо до такой степени и так быстро? Мы прекрасно знаем, что современники скажут: древние плохо видели или они плохо сообщали то, что видели; но это объяснение, которое снова нас как бы возвращает к предположению, что до нашего времени все люди были поражены умственным расстройством и расстройством чувств, поистине, является слишком «упрощенческим» и негативным; если же хотят изучить вопрос со всей непредвзятостью, то почему не предположить, напротив, что плохо видят наши современники и что они даже вообще не видят некоторых вещей? Они победоносно заявляют, что "земля теперь полностью открыта", что, может быть, не так уж верно, как они думают, и они воображают, что, напротив, она была древним неизвестна в своей большей части, но можно спросить, о каких древних они на самом деле говорят и не думают ли они, что до них не было других людей, кроме западных людей «классической» эпохи и что обитаемый мир сводился к маленькой части Европы и Малой Азии; они добавляют, что это "неизвестное, поскольку оно неизвестное, может быть лишь таинственным"; но где они видели, чтобы древние говорили, что там есть «таинственные» вещи, и не они ли сами их объявляют таковыми, потому что больше уже их не понимают? Добавим к этому, что вначале видят «чудеса», потом находят только "достопримечательности" или «странности», и, наконец, "замечают, что эти странности подчиняются общим законам, которые стремятся определить ученые"; но не является ли то, что они кое‑как описывают, как раз последовательностью этапов ограничения человеческих способностей, этапов, последний из которых соответствует тому, что можно назвать собственно манией рациональных объяснений со всем присущим им грубым несовершенством? Действительно, этот последний способ видения вещей, из которого происходит современная география, датируется на самом деле XVII–XVIII веками, то есть той самой эпохой, которая была свидетельницей рождения и распространения особой рационалистической ментальности, что хорошо подтверждает нашу интерпретацию; начиная с этого времени, способности понимания и восприятия, которые позволяли человеку проникать в нечто иное, чем наиболее грубый и низший модус реальности, были полностью атрофированы в то же самое время, как мир сам непоправимо "отвердел".

Рассматривая вещи таким образом, в конце концов пришли к следующему: или тогда видели то, что не видят теперь, потому что произошли значительные изменения либо в земной среде, либо в способностях человека, или же, скорее, эти изменения и в том и в другом шли тем более быстро, чем ближе мы подходим к нашей эпохе; или же то, что называют «географией», имело в древности совершенно иное значение, нежели сегодня. Действительно, оба термина этой противоположности вовсе не исключают друг друга, и каждый из них выражает одну сторону истины, концепцию, которую себе составляют относительно науки, зависящей, естественно, одновременно и от точки зрения, с которой рассматривают ее предмет, и от меры, в которой действительно способны схватить присущие ему реальности: по этим двум параметрам одновременно традиционная наука и профанная, даже если они носят одно и то же имя (вообще говоря, это указывает на то, что вторая есть «остаток» от первой), столь глубоко различны, что реально они разделены пропастью. Итак, вполне реально существует традиционная или "священная география", которую наши современники полностью игнорируют, как и все другие познания того же рода; равно как и исторический, существует географический символизм, и именно символическая ценность вещей придает им глубокое значение, потому что через это устанавливается их соответствие с реальностями высшего порядка; но чтобы действительно установить это соответствие, надо быть способным тем или иным образом воспринимать в самих вещах отражение их реальностей. Так, есть места, которые в особенности пригодны для того, чтобы служить «опорой» для воздействий "духовных влияний", и именно на них всегда основываются определенные главные и второстепенные традиционные «центры», из которых «оракулы» античности и места паломничества представляют собою наиболее явные внешние примеры; существуют также и другие места, которые тоже особо благоприятны для проявления «влияний» совершенно противоположного характера, принадлежащих к самым низким областям тонкой сферы; но что современному западному человеку до того, если в таком‑то месте находится "дверь на небеса", а в другом "пасть ада", раз «плотность» его «психофизиологической» конституции такова, что ни в том, ни в другом случае он не может испытать абсолютно ничего особого? Для него эти вещи буквально не существуют, что вовсе не означает, что они действительно перестали существовать; но, впрочем, правда и то, что связь между тонкой сферой и телесной сведена до минимума, и чтобы иметь возможность ее констатировать, нужно большее развитие тех же способностей, чем когда‑то, и как раз эти способности, вместо того, чтобы развиться, напротив, были вообще ослаблены и, в конце концов, у «среднего» человеческого индивида совсем исчезли, так что трудность и редкость восприятий этого порядка вдвое возросли, что позволяет современным людям обращать в насмешку рассказы древних.

В связи с этим добавим еще одно замечание, касающееся некоторых описаний странных существ, встречающихся в этих рассказах: поскольку эти рассказы датируются самое большее «классической» античностью, в которой уже произошло несомненное вырождение с традиционной точкой зрения, очень возможно, что здесь были произведены смешения разного рода; так, часть из этих описаний на самом деле могла происходить от «пережитков» символизма, который больше не был понятен,[53] тогда как другая могла относиться к видимостям, облеченным проявлениями некоторых «сущностей» или «влияний», принадлежащих тонкой сфере, а другая часть, хотя она, может быть, несомненно, не самая важная, представляла собою реальное описание существ, имевших телесное существование в более или менее удаленные времена, но принадлежавшие к уже давно исчезнувшим видам и продолжавшим существовать лишь в исключительных условиях и в очень редких представителях, что может даже еще и сегодня встречаться, не зависимо от того, что об этом думают те, кто воображает, что в этом мире больше нет ничего неизвестного для них. Ясно, что для описания всего этого по существу нужна довольно долгая и трудная работа, тем более, что имеющиеся «источники» далеки от того, чтобы доставлять чистые традиционные данные; очевидно, что легче и удобнее отбросить все сразу, как это и делают современные люди, которые при всем том не будут лучше понимать подлинные традиционные данные и увидят в них лишь не поддающиеся расшифровке загадки и, естественно, настаивать на этой негативной установке до тех пор, пока новое изменение в "лице мира" окончательно не разрушит их обманчивую безопасность.

Глава 20. ОТ СФЕРЫ К КУБУ

После этих нескольких «иллюстраций» к тому, что мы обозначили как «отвердение» мира, нам осталось еще сказать об его представлении в геометрическом символизме, где оно может быть изображено как постепенный переход от сферы к кубу; собственно говоря, на самом деле сфера есть прежде всего первичная форма, потому что она из всего является наименее «специфицированной», являясь подобной себе во всех направлениях, таким образом, что при любом движении вращения вокруг центра все ее последовательные позиции совпадают друг с другом.[54] Следовательно, можно сказать, что это самая универсальная из всех форм, некоторым образом содержащая все остальные формы, которые исходят из нее посредством дифференциации, осуществляющейся по определенным частным направлениям; вот почему эта сферическая форма "Глаза Мира" существует во всех традициях – это то, что представляет собою «глобальный» ансамбль в его первичном и «эмбриональном» состоянии всех тех возможностей, которые будут развертываться в ходе цикла проявления.[55] Впрочем, уместно заметить, что это первое состояние, относящееся к нашему миру, принадлежит, собственно говоря, области тонкого проявления, поскольку оно с необходимостью предшествует грубому проявлению и есть как бы его непосредственный принцип; и именно поэтому, в действительности, совершенная сферическая форма или форма круга, которая ей соответствует в геометрической плоскости (как сечение сферы плоскостью по какому‑то направлению) нигде не бывает реализована в телесном мире.[56]

Напротив, куб – это наиболее «устоявшаяся», если так можно выразиться, из всех форма, то есть соответствующая максимуму «спецификации»; эта форма среди телесных стихий соотносится с Землей, так как она конституирует "окончательный и финальный элемент" проявления в этом телесном состоянии;[57] и, таким образом, она соответствует также концу цикла проявления, тому, что мы называем «остановкой» циклического движения. Это в некотором роде исключительно «твердая» форма,[58] она символизирует «стабильность», так как предполагает остановку всего движения; впрочем, это очевидно, что куб, покоящийся на одной из своих сторон, действительно есть тело, равновесие которого обладает максимумом стабильности. Важно отметить, что эта стабильность, в терминах нисходящего движения, не есть и не может быть ничем другим, кроме как только чистой и простой неподвижностью, самый близкий образ которого в телесном мире предоставляет нам минерал; эта неподвижность, если бы она могла быть реализована полностью, была бы, собственно говоря, на самой низшей точке перевернутым отображением того, что на самой высокой точке представляет собою изначальная неизменность. Так понятая неподвижность или стабильность, представленная кубом, соотносится, следовательно, с субстанциальным полюсом проявления, так же, как неизменность, в которой заключены все возможности «глобального» состояния, представленного сферой, относится к его сущностному полюсу.[59] Теперь мы отметим, что стороны куба можно рассматривать соответственно как ориентированные попарно по трем измерениям пространства, то есть как параллельные трем плоскостям, определенными осями, образующими систему координат, с которой соотнесено это пространство и которая позволяет его «измерить», то есть действительно его реализовать в его полноте; поскольку, как мы объяснили в другом месте, три оси, образующие крест трех измерений, должны рассматриваться как проводимые исходя из центра сферы, бесконечное расширение которой заполняет целиком все пространство (и три плоскости, определяемые этими осями, также необходимым образом проходят через этот центр, который является «началом» всей системы координат), то здесь устанавливается отношение, существующее между этими двумя крайними формами, сферой и кубом, отношение, в котором то, что было внутренним и центральным в сфере, оказывается в некотором роде «перевернутым», чтобы образовать поверхность или внешнюю сторону куба.[60]

Куб к тому же представляет Землю во всех традиционных значениях этого слова, то есть не только землю, как телесную стихию, о чем мы только что говорили, но также и принцип гораздо более универсального порядка, принцип, который в дальневосточной традиции обозначается как Ti (Земля) в соотнесении с Tien (Небом): сферические или круглые формы соответствуют Небу, а кубические и квадратные – Земле; так как эти два взаимодополнительные понятия эквивалентны в индуистском учении Пуруше и Пракрити, то есть это лишь другое выражение сущности и субстанции, понятых в универсальном смысле, то здесь еще раз мы приходим точно к тому же заключению, что и раньше; очевидно, что как сами понятия сущности и субстанции, так один и тот же символизм всегда может прилагаться к различным уровням, то есть как к принципам особенного состояния существования, так и к принципам всего ансамбля универсального проявления. Вместе с геометрическими формами с Небом и Землей соотносятся также и инструменты, которые соответственно служат их изображению, то есть компас и угольник, равно как в дальневосточной традиции, так и в западных традициях посвящения;[61] соответствия этим формам, естественно, встречаются, в различных случаях, во многих ритуальных символических приложениях.[62]

Другим случаем, где очевидно отношение этих геометрических форм, является символизм "Земного рая" и "Небесного Иерусалима", о котором мы уже имели случай говорить;[63] этот случай особенно важен с той точки зрения, на которой мы сейчас находимся, потому что речь здесь идет как раз о двух пределах годичного цикла. При этом форма "Земного рая", соответствующая началу цикла, круговая, тогда как форма "Небесного Иерусалима", соответствующая его концу, квадратная;[64] круговая ограда "Земного рая" есть не что иное, как горизонтальный срез "Мирового Яйца", то есть универсальной и первоначальной сферической формы.[65] Можно сказать, что сам круг окончательно превращается в квадрат, потому что два конца должны соединиться или, скорее (цикл никогда реально не завершен, что предполагало бы, в противном случае, невозможность повторения), в точности соответствовать друг другу; само присутствие "Древа Жизни" в центре в обоих случаях как раз указывает на то, что речь идет, в действительности, о двух состояниях одной и той же вещи; квадрат здесь изображает исполнение возможностей цикла, которые заключались в зародыше в "органической ограде" вначале и которые таким образом стабилизировались и были зафиксированы в некотором смысле в окончательное состояние по крайней мере по отношению к самому этому циклу. Этот окончательный результат может быть также представлен как «кристаллизация», что всегда отвечает кубической форме (или квадратной в его плоскостном сечении); тогда мы имеем «город» с минеральным символизмом, тогда как вначале был «сад» с растительным символизмом; растительность представляет собою вырабатывание семян в сфере витальной ассимиляции.[66] Напомним то, что мы выше сказали о неподвижности минерала как образе конца, к которому стремится «отвердение» мира; но уместно добавить, что здесь речь идет о минерале уже «преображенном» или «сублимированном», так как в описании "Небесного Иерусалима" фигурируют драгоценные камни; вот почему фиксация реально оказывается окончательной лишь для актуального цикла, и по ту сторону «остановки» тот же самый "Небесный Иерусалим" должен становиться, в силу цепи причин, которая не допускает никакой действительной прерывности, "Земным раем" будущего цикла, его начало и конец предшествующего цикла представляют собою, собственно говоря, один и тот же момент, видимый с противоположных сторон.[67]

Так же верно, что если рассматривать только актуальный цикл, то в конце концов настанет момент, когда "колесо перестанет вращаться", и здесь, как и всегда, символизм в совершенстве соответствует действительности: на самом деле, колесо ведь фигура круговая, и если оно деформируется таким образом, что становится в результате квадратным, то очевидно, что оно может тогда лишь остановиться. Вот почему момент, о котором идет речь, обнаруживается как "конец времени"; и именно тогда, согласно индуистской традиции, одновременно засияют "двенадцать Солнц", так как время в действительности измеряется прохождением Солнца через двенадцать знаков Зодиака, образующих годовой цикл, и раз вращение будет остановлено, то двенадцать соответствующих аспектов сплавятся, так сказать, в один, вступая, таким образом, в сущностное и первоначальное единство их общей природы, поскольку отличаются они только в своем циклическом проявлении, которое тогда будет закончено.[68] С другой стороны, замена круга эквивалентным квадратом[69] есть то, что обозначается как "квадратура круга"; те, кто заявляет, что эта проблема неразрешима, хотя они вообще игнорируют символическое значение, фактически тогда оказываются правы, поскольку эта «квадратура», понятая в своем истинном смысле, может быть реализована только в самом конце цикла.[70]

Из всего этого следует, что «отвердение» мира представляется в некотором роде в двух смыслах: рассматриваемое само по себе в ходе цикла как следствие движения, нисходящего к количеству и «материальности», оно, очевидно, имеет «неблагоприятное» и даже «зловещее» значение, противоположное духовности; но с другой стороны, оно не менее необходимо для подготовки, хотя можно сказать, «негативным» способом, окончательной фиксации результатов цикла в форме "Небесного Иерусалима", где эти результаты тотчас же станут семенами возможностей будущего цикла. Однако, само собою разумеется, что в самой этой окончательной фиксации и для того, чтобы она поистине была восстановлением "первоначального состояния", необходимо непосредственное вмешательство трансцендентного принципа, без чего ничто не может быть спасено, и «космос» просто‑напросто испарился бы в «хаосе»; именно это вмешательство производит конечное «возвращение», уже изображаемое «трансмутацией» минералов в "Небесном Иерусалиме" и затем ведущее к новому появлению "Земного рая" в видимом мире, где отныне будут "и новые небеса, и новая земля", потому что это будет начало другой Манвантары и существования другого человечества.

Глава 21. КАИН И АВЕЛЬ

"Отвердение" мира имеет еще и другие следствия в человеческом и социальном порядке, о которых мы до сих пор не говорили: в этом отношении оно порождает такое состояние вещей, в котором все сосчитано, зарегистрировано и регламентировано, что, впрочем, по существу, есть лишь другая сторона «механизации» весьма легко повсюду констатировать в наше время симптоматические факты, такие, как, например, манию переписи населения (которая, впрочем, тесно связана со значением, придаваемым статистике)[71] и, вообще говоря, нескончаемое множество административных вмешательств во все обстоятельства жизни, вмешательств, которые, естественно, должны обеспечивать возможно более полное единообразие между индивидами, тем более что это в некотором роде «принцип» всей современной администрации – трактовать этих индивидов как простые, совершенно сходные между собою нумерические единицы, то есть действовать так, как если бы, согласно гипотезе, «идеальное» единообразие уже было реализовано, и таким образом принудить всех людей подчиниться, если можно так сказать, одной и той же «средней» мере. С другой стороны, эта все более и более расширяющаяся регламентация, оказывается, имеет весьма парадоксальное следствие: хвалятся растущими скоростью и легкостью коммуникаций между самыми далекими странами благодаря изобретениям современной промышленности, но в то же самое время ставят всевозможные препятствия для свободы этих коммуникаций, так, что практически часто невозможно попасть из одной страны в другую, во всяком случае это стало гораздо труднее, чем было во времена, когда не существовало никаких механических транспортных средств. И в этом заключается еще один аспект «отвердения»: в таком мире больше нет места для кочующих народов, которые до этого времени еще существовали в различных условиях, так как они мало‑помалу перестали находить для себя какое‑либо свободное пространство, к тому же всеми средствами их стараются привести к оседлой жизни,[72] так что и в этом отношении момент, когда "колесо перестанет крутиться", не слишком далек; сверх того, в этой оседлой жизни города, которые в некотором роде представляют собою последнюю степень «фиксации», приобретают преобладающее значение и все больше и больше стремятся все поглотить;[73] таким образом, к концу цикла Каин поистине закончит убивать Авеля.

Действительно, в библейском символизме Каин прежде всего представлен как земледелец, а Авель как пастух, и таким образом, они являются двумя типами народов, которые существовали от начала современного человечества или, по крайней мере, с тех пор, когда произошла первая дифференциация: оседлые посвятили себя возделыванию земли, кочевые – взращиванию стад;[74] можно утверждать, что в этом состоят основные и первоначальные занятия этих двух человеческих типов; основные и первоначальные знания были лишь случайными, производными или дополнительными, и говорить об охотнических народах или о народах рыбаков, например, как это делают этнологи, означает принимать случайное за существенное или же иметь дело исключительно с более или менее поздними случаями аномалии и вырождения, как это действительно можно встретить среди диких народов (в первую очередь, промышленные и торговые народы современного Запада являются не в меньшей степени анормальными, хотя другим образом).[75] Каждая из этих двух категорий, естественно, имела свой собственный традиционный закон, отличный от другого и приспособленный к его образу жизни и к роду его занятий; конкретно это различие проявлялось в священных ритуалах, откуда специальное упоминание о растительных жертвах Каина и животных жертвах Авеля в повествовании "Бытия".[76] Поскольку мы напомнили здесь специально о библейском символизме, то неплохо тут же отметить по этому поводу, что еврейская «Тора» относится, собственно, к типу закона кочевых народов: отсюда и тот способ, которым представлена история Каина и Авеля, которая с точки зрения оседлых народов выглядела бы в совершенно ином свете и имела бы иную интерпретацию; разумеется, соответствующие аспекты этих двух точек зрения заключены один в другом в своем глубинном смысле, но в общем, это лишь приложение двойного смысла символов, приложение, о котором мы отчасти уже упоминали в связи с «отвержением», поскольку этот вопрос, как мы это, может быть, еще лучше увидим далее, тесно связан с символизмом убийства Авеля Каином. От особого характера еврейской традиции происходит также осуждение, с которым в ней относятся к некоторым искусствам и ремеслам, которые соответствуют, собственно говоря, оседлым народам, а именно всему тому, что относится к строительству постоянных жилищ; по крайней мере, так действительно было до того времени, когда Израиль перестал быть кочевым народом, по меньшей мере, многие века, то есть до времен Давида и Соломона; известно, что для строительства Храма в Иерусалиме еще надо было вызывать иностранных рабочих.[77]

Естественно, что земледельческие народы, именно в силу того, что они оседлые, рано или поздно приходят к созданию городов; и действительно, сказано, что первый город был основан самим Каином; это основание, однако, мы находим гораздо позже, чем было сделано упоминание о его земледельческих занятиях; это хорошо показывает, что здесь были как бы две последовательные фазы в «оседлости», по отношению к первой вторая представляла более подчеркнутую степень фиксации и пространственного «сжатия». Вообще, труды оседлых народов, можно сказать, это труды времени: фиксированные в пространстве, в строго ограниченной области, они развивают свою деятельность во временном континууме, который представляется им бесконечным. Напротив, кочевые и пастушеские народы не создают ничего длительного и не работают ради будущего, которое от них ускользает; но они имеют перед собой пространство, не выдвигающее перед ними никакого ограничения, но напротив, открывающее им постоянно новые возможности. Таким образом, обнаруживается соответствие космическим принципам, с которыми соотносится – в ином порядке – символизм Каина и Авеля: принцип сжатия, представленный временем; принцип расширения, представленный пространством.[78] На самом деле, и тот и другой принципы проявляются сразу и во времени, и в пространстве, как и во всех вещах, что необходимо отметить, чтобы избежать слишком «упрощенческих» уподоблений или отождествлений; но не менее верно, что действие первого преобладает во временных условиях, а второго – в пространственных. Однако время изнашивает, если можно так сказать, пространство, утверждаясь в своей роли «пожирателя» а также в ходе веков оседлые народы мало‑помалу поглощают кочевые: в этом, как мы уже указывали выше, социальный и исторический смысл убийства Авеля Каином.

Деятельность кочевников осуществляется специальным образом в животном мире, мобильном как и они; напротив, именно у оседлых в качестве непосредственного объекта принимаются фиксированные растительный и минеральный миры.[79] С другой стороны, силою вещей оседлые приходят к созданию визуальных символов, образов, сделанных из различных субстанций, с точки зрения их сущностного значения всегда более или менее непосредственно сводимых к геометрическому схематизму, истоку и основанию любого пространственного образования. Кочевники, для которых образы, как и все, что стремится привязать их к определенному месту, запрещены, напротив, создают звучащие символы, единственно совместимые с их состоянием постоянной миграции.[80] Но что замечательно, среди чувственных способностей, зрение имеет отношение к пространству, а слух – ко времени: элементы визуального символа выражаются в одновременности, в этом порядке происходит нечто вроде переворачивания отношений, которые мы выше рассматривали, переворачивания, которое, однако, необходимо для установления определенного равновесия между двумя противоположными принципами, о которых мы говорили, и для поддержания соответствующих действий в границах, со