Чтобы обезвредить разбойничью шайку, надо сначала поймать главаря

 

Ярко раскрашенные и густо позолоченные узорные свечи горели в брачной комнате. В нише на брачном ложе сидела Бао с распущенными волосами в; платье из пурпурного шелка. Она гладила свой большой живот и просила маленького Ши подождать возвращения отца. Ши хотел подойти к ней и обнять ее, хотел пожать ее, но ноги не шли, а губы не шевелились... От отчаяния Ши проснулся в холодном поту. Сердце билось, как будто он только что бежал несколько часов кряду. Ясность, полная ясность мысли и осознания вернулась к нему.

Ши подошел к выходу из пещеры. Холодный фиолетовый свет дальних звезд встретил его – исцеляющий, возвращающий к жизни. Он четко увидел свою цель – спасти сына, спасти Бао от нападения Темурджина, если это возможно, увезти их подальше, может быть, в горы, чтобы никто не видел. Спасти им жизнь тобой ценой, даже ценой своей жизни, ведь зачем ему быть императором, если не будет империи, а будет пустыня, как та, из которой пришло это огромное войско! У него появилась цель, он ожил, наполнился энергией, проснулся и бросился домой, чтобы поскорее увидеть спою жену и присутствовать при родах. Как там его жена, может быть, ее обижают, может быть, его позор лег на ее плечи? Он должен вернуться быстрее. Он правитель, он защитник своей жены и своего сына. Скорее домой...

Ши пробирался по незнакомой местности, унося с собой вновь обретенную способность ясновидения, ориентируясь по звездам, но все еще помня холод страха, который держал ясной голову. Приближался рассвет. Ши выбрал пещеру и решил в ней провести световой день, все еще не решаясь открыто в одиночку возвращаться домой. Тем более что глаза после длительного нахождения в темноте не могли так быстро адаптироваться к солнечному свету. Однако как только Ши устроился на отдых, он почувствовал на себе чей‑то взгляд. Обернувшись, он увидел монаха, сидящего в позе лотоса за спиной. Монах вызвал в нем странное чувство любви и нежности, непонятностью своею насторожившее Ши.

Монах улыбнулся и жестом предложил Ши сесть напротив него. Ши сел. Конечно, это был не монах, это была я, которая пришла, чтобы помочь ему. Мой Воин обладал опасным для меня ясновидением, но я тоже была на высоте и старалась не выдавать себя. Я от лица монаха сказала, что он выбрал правильный путь, но что его вид не является безопасным, а лучше будет, если он переоденется в одежды монаха, чтобы никто не мог заподозрить, что он – действительный наследник империи. Ши согласился со мной и переоделся, больше радуясь тому, что эта хлопковая и шерстяная одежда ныла теплая, чистая и удобная.

Заварив круглый чай, именуемый также чаем «Дракона и Феникса», я попросила его рассказать, что он намеревается делать дальше. На что Ши ответил:

– Я хочу победить Темурджина.

Тогда я спросила, что значит для него победа. Он ответил, что победа – это возможность жить дома с семьей и не думать о том, что кто‑то захочет прийти и убить его.

– Будь по‑твоему, – ответила я и предложила совершить ритуал победы над Темурджином.

Ши согласился, и мы совершили этот ритуал, который мог быть только слиянием с его сущностью и с ним. Победить Темурджина пониманием и вхождением в его сущность – съесть его мясо, выпить его воду и его вино – чтобы проникнуть во власть его духов‑помощников. Благо, все это оставалось до сих пор и тронутым в походной сумке Ши. Когда он стал доставать все это из своей сумки, на землю выпала маленькая сухая веточка ивы. Ши захотел её поднять, но она, как пепел, рассыпалась у нею между пальцев.

Ши серьезно отнесся к ритуалу, в точности выполнив все мои предписания. После ритуала, устав от похода в долину духов и чувствуя тошноту после мяса, из‑за того что он практически ничего не ел несколько недель, он лежал в пещере на толстом монгольском одеяле из грубой верблюжьей шерсти, которое я принесла специально для него. Глоток вина, который ему необходимо было сделать согласно ритуалу, вызвал у него сонливость. Он тяжело возвращался в действительность. Я попросила его не беспокоиться, и сказала, что побуду с ним до тех пор, пока он не придет в себя. Он заснул беспокойным сном, но постепенно тревоги и воспоминания стали покидать его, и на лице появилась улыбка. Я знала, что во сне он видит свой дом и то, как они с Бао палочками пытаются отобрать друг у друга кусочки фруктов.

Когда Ши проснулся, в пещере на золотом блюде возвышались мелко нарезанные фрукты, а рядом лежала пара золотых палочек. Он приподнялся, сел по‑турецки и, продолжая улыбаться, медленно стал выбирать по одному кусочку и класть в рот, смакуя и наслаждаясь каждым вкусом. Я была рада его улыбке – первой за эти несколько недель. Холод страха покинул его почки, и нежность, теплая и улыбчивая, заполнила эти маленькие голубые ушки.

В это время я приготовила отвар трав, чтобы довершить то последнее, что должно было сделать Ши похожим на простого монаха, – сбрить его роскошные косы. Он принял это как необходимость и не выразил никаких эмоций по этому поводу. Но мое сердце билось, как беличье, когда я касалась его кожи и когда мягкие косы упали к моим ногам. Казалось, я растворялась в нем при каждом прикосновении. Когда я закончила, он обернулся ко мне, сияя лучезарной улыбкой, как будто пелена спала с его глаз, как будто он проснулся от долгого сна. К нему вернулось настоящее и будущее. Теперь в его мозгу стучала только одна мысль – скорее домой.

«Доблесть не в том, чтобы победить Темурджина, это невозможно (великий Дух Воина явился на землю, чтобы быть многократно усиленным, Дух, а не душа, нашел свое чистое воплощение), а в том, чтобы остаться в живых после встречи с ним», – эта мысль билась в его мозгу, как маленький зверек, посаженный в клетку. Именно осознание этого и дало ему шанс провести впоследствии переговоры с Темурджином и откупиться от него на время (почти на 69 лет), пока один из наследников Темурджина по имени Хубилай в 1253 г. не занял южные города.

Как только солнце коснулось вершины горы и в долину опустились сумерки, Ши вышел из пещеры. Ему предстояло под видом простого монаха пробираться более тысячи ли[13] через непонятно чьи территории домой в Ханчжоу – Линъянъ.

Я смотрела на маленькую фигурку удаляющегося монаха в желтой сутане оттенка, говорящего о принадлежности монаха к храму Линъюнь, который был известен тем, что в 713 г. монах Хайтун из этого храма собрал множество мастеров по всей округе и начал вырубать Большого Будду высотою в 22,(2) чжана[14]. Число 2, многократно повторенное, должно было гармонизировать, по замыслу монаха, нрав трех бурных рек – Миньцзян, Дадухэ и Цинъицзян, – которые ныне покорно сливаются перед этим исполином, восседающим в горе Линъюнь– шань. Однако раньше эти три реки были бурными потоками и приносили всем много бедствий. Сохранение точной высоты статуи Большого Будды было очень важным, так как она материализовала магическое число – двадцать два и два в периоде, поэтому над ним построили тринадцатиярусный деревянный терем «Дасянге», чтобы защитить статую от дождя и снега.

Ши уже дошел до конца долины. Мне так хотелось взять на руки этого юного монаха и унести его домой! Но это его путь, и этот путь он должен пройти сам. Воин, мужчина, он шел, повинуясь своей звезде, среди безлюдной пустыни, и никто не должен помогать ему, даже я. Все, что я могла сделать для него, я сделала. В горах темнеет быстро, и вот уже далекий дух света звезд протянул к нему свои руки с раскрытыми навстречу ладонями и принял его в свой храм. Чуть более месяца оставалось до того момента, как маленький Ши должен был появиться на свет, и его отец спешил навстречу к своему сыну.

Я с благоговейным трепетом и любовью собрала роскошные косы Ши, лежавшие на камнях в пещере, и спрятала их в маленькой сумочке у себя на поясе, убрала следы нашего пребывания в пещере и улетела домой, к Бао.

В это время во дворце царило тревожное ожидание и отчаяние. Дело в том, что уже два месяца не было никаких вестей от Ши. Однако вечером в столицу вошел торговый караван из Бухары и принес известие, что китайская армия разбита союзом племен и никого не остаюсь в живых.

Тяжелое молчание нависло над всем дворцом. Наисветлейший, отец Ши, пришел в покои к Бао и долго сидел, глядя, как слуги купами ее в яшмовой ванне и готовили ко сну. Она должна была скоро родить. Ей все говорили, что с Ши все в порядке и он скоро вернется.

Наисветлейший всегда улыбался, он и сейчас улыбался, однако глаза его тронуло облако печали тягучей сердечной болью.

Ши шел, замерзая в горах, продуваемых промозглым, влажным ветром, срываясь с ледников, с окровавленными пальцами ног и рук, пробираясь через дебри холодного ада. Безлюдные долины, закрытые от ледяных ветров горами, были более благосклонны к нему, несмотря на время Зимнего Солнцестояния, температура там была выше нуля даже ночью. Хотя Ши и выглядел как обычный монах, он стремился поменьше контактировать с людьми и побольше двигаться вперед по направлению к Линъяну, даже в ночное время, сведя к минимуму время на сон. Однако обходные пути сильно удлиняли дорогу. Один, лишившись слуг, охранников и друга, он шел, движимый и поддерживаемый только одной целью – увидеть жену, сына и спасти их от той немыслимой силы, которая, вероятно, скоро докатится и до его дома.

Слишком много времени было потеряно в пещере.

На закате одного из дней, после обильного дождя перед заходом солнца, чуть правее отвесной скалы он увидел тень монаха, вокруг которой было радужное свечение. Прямо по

контуру тени оно было золотистым, далее небесно‑голубым, с синими и фиолетовыми переливами, и шириной в полтора размера от роста самого монаха, далее голубой цвет заканчивался тонкой зеленой полоской и переходил и желтый широкий полукруг и еще более широкий оранжевый, заканчивающийся еле видимым красным, переходящим в туманную дымку. Слева от монаха скала была видна ясно и отчетливо, а сам монах, казалось, был в неком цветном туманном облаке.

Смутное чувство овладело Ши. Монах, казалось, протягивал к нему свои руки и подзывал ею к себе, одновременно выполняя упражнения кун‑фу. Свет вокруг него становился то ярко‑бирюзовым, то вновь небесно‑голубым, причем было ощущение, что даже тонкая полоска земли вокруг монаха вспыхивала ярко‑бирюзовым светом. Ши застыл в оцепенении, наблюдая за танцем монаха. «Может быть, – подумал Ши, – это сам Будда занимается здесь кун‑фу на закате, а может быть, это мой Учитель зовет меня к себе, но нет, еще слишком рано, я должен спасти сына здесь, в этом мире».

IIIи не мог оторвать глаз от Нимба Будды, который произвел на него судьбоносное впечатление. Он понимал, что соприкасался не просто с Учителем, а с самым святым Бессмертным из всех Бессмертных Учителей, видя в этом для себя святое и благое предзнаменование. Уверовав, что даже Будда посылает ему свое благословение, Ши поклонился ему и неподвижно ждал, когда последние лучи уходящего солнца покинут этот мир. Отдохнув два часа, он вновь отправился в путь уже при свете луны.

Приближалось утро, когда Ши, двигаясь на юго‑восток, вышел на равнину, покрытую незнакомыми ему травами и огромными прекрасными дикими цветами под сенью великолепных деревьев, небольшими группами стоящих на равнине повсюду, куда только мог проникнуть взгляд одинокого путника. Вдали он увидел прекрасную беседку и водопад, видимо, рядом был монастырь. Вдруг из‑за деревьев вышла грациозная белая лошадь и тихо заржала, протянув к нему свою морду.

Ши принял решение затаиться и понаблюдать за местностью. Было время последней стражи (начало пятого). Протяжные звуки труб возвестили начало утренней службы в монастыре. Ши никогда ранее не слышал такой службы. Монахи исполняли гимны в неизвестной ему специальной тональности, которая заставляла его сердце завороженно биться в такт пению, а самого его сидеть неподвижно в укрытии, ощущая, как мурашки священного трепета пробегают по спине.

Из своего укрытия он увидел, что лошадь была не одна – молодой, такой же белый жеребец пытался заигрывать с ней. Они то бегали друг за другом, то долго неподвижно стояли, прижавшись мордами друг к другу.

Тем временем служба закончилась, и надо всей равниной вновь воцарилась тишина. Солнце вот‑вот должно было показаться из‑за горы с пологими склонами. Ши заметил, что по направлению к нему, удаляясь от беседки, идут два монаха в бордовых платьях с желтыми накидками. Он почувствовал теплоту и доверие к ним. Когда они поравнялись с ним, он вышел из своего укрытия.

Монахи проводили Ши к Настоятелю, который побеседовал с ним, объяснив, что Ши видел Нимб Будды, и это является хорошим таком. Однако Ши не рассказал полностью о себе, хотя, может быть, Настоятель и сам все увидел, ведь, по мнению Ши, он также обладал даром ясновидения. Но Ши не говорил неправды, он просто не говорил всего, пытаясь даже не думать, чтобы Настоятель не мог догадаться о том, кто в действительности перед ним стоит. Однако такие детали не волновали Настоятеля, он мыслил в категориях – святой, посвященный, совершенномудрый, бессмертный, воплощение, – поэтому его не волновало земное положение стоящего перед ним монаха. Это было кстати для Ши, но от Настоятеля он узнал о себе много нового, особенно его поразило то, что он, оказывается, рожден, чтобы стать бессмертным. Даже Будда явился к нему, чтобы позвать к себе. Еще на этой земле, совсем скоро его также ждет большое будущее.

Братья из монастыря помогли ему, дали двух лошадей, написали сопроводительное письмо, рассказали, как добраться до берега реки Янцзы и дальше, по реке – до Ханчжоу, что займет у него не так много времени, как если бы он продолжал двигаться пешком, да еще и без лошади.

Познакомившись немного с жизнью монастыря, осмотрев уникальную и довольно большую библиотеку с редчайшими древними фолиантами, приняв участие в дневной и вечерней молитве, Ши отправился в путь, нагруженный подарками. Молодой монах должен был проводить Ши до берегов реки Янцзы, где Ши сможет продолжить свой путь уже на лодке. Ши умел плавать и не боялся холодной воды, а посему решил, что река не представляет для него никакой опасности, поэтому принял план, предложенный монахами.

Плыть по течению реки было действительно довольно просто и безопасно, так как лодка была китайской, с водонепроницаемыми переборками. Ши чувствовал себя спокойно, и все путешествие проходило в разговорах о дальних диковинных странах, потому как попутчики оказались купцами из Индии, которые везли на рынки Ханчжоу пряности, благовонные масла, ткани, самоцветы и ювелирные изделия.

Вскоре он достиг места, от которого до Ханчжоу был только день пешего перехода. Можно было, конечно, еще воспользоваться каналами, благо, что Ханчжоу был окружен цепью озер Сиху, но по прямой пешком было ближе. Сердце его сжалось, в голове была только одна мысль – скорей! Скорей – чтобы увидеть свою жену, чтобы спасти их от грядущей опасности.

Ноги бежали сами, усталость последних дней сняло как рукой, наоборот, казалось, что ноги хотели размяться после долгого плавания в лодке по реке.

Едва заступила вторая стража, а Ши уже был к Ханчжоу. Он шел по своему городу, и слезы накатывались сами при виде знакомых с детства домов и лавочек, библиотеки, музыкальной школы... Вот и дорога, ведущая к дворцу. Узнают ли его дома? Может быть, Бао уже спит. Хорошо, тогда пусть это будет сюрпризом для нее.

В кабаке около дворца он решил передохнуть и, пользуясь своей неузнаваемостью, проведать о разговорах, которые шли вокруг дворца. Никто не обращал внимания на бродячего монаха в грязном желтом платье. Ши услышал, что его считают погибшим, а его душу просили найти правильный путь, чтобы она не сбилась со своего пути. Наисветлейший убит горем, потеряв любимого сына, и по этому случаю отменены на время государственные экзамены... Никто не знал о грозящей опасности, они обсуждали смерть молодого императора, как обсуждают вкус вчерашней утки, съеденной после заката.

Ши, однако, узнал, что молодая вдова на сносях в добром здравии и скоро должна родить. Уже ничто не могло остановить его. Не притронувшись к кабацкой еде, даже не выпив воды, он встал и твердым шагом, сдерживая себя, чтобы не броситься бежать, не привлекая внимания прохожих, направился к дворцу. Стража не пустила его, но это его только позабавило, ведь он знал столько всяких потайных ходов и, конечно же, без труда проник во дворец.

Жизнь во дворце шла своим чередом. Становилось довольно темно, челядь и прислуга расходились по комнатам, чтобы лечь спать. Он легко проник в комнату Бао. Она лежала на подушках и, улыбаясь, разговаривала с маленьким Ши:

– Совсем скоро ты выйдешь, приедет твой отец, и мы вместе пойдем смотреть праздник фонарей.

Ши сел напротив нее и наблюдал за ней. Она, почувствовав на себе чей‑то взгляд, стала искать по комнате глазами, однако я стала невидимой и, затаившись, наблюдала за этой сценой, а Ши сидел неподвижно и улыбался, будто еще одно изваяние Будды, только очень молодого, появилось в комнате Бао. Слабый свет фонарей под потолком не позволял хорошо рассмотреть его. Бао легла на подушки и закрыла глаза. Ее дыхание стало спокойным и ровным. В этот момент Ши подошел к Бао и начал ее целовать.

Ей снилось, как они с Ши гуляют по лунному саду, поэтому она только улыбалась, когда Ши начал ее целовать, воспринимая поцелуи как продолжение своего сна. Ее руки привычно обнимали его, ведь каждый раз во сне она делала одно и то же, обнимая и лаская своего повелителя.

И в этот раз она делала то же самое.

Это длилось довольно долго, однако вдруг в комнату со всех выходов ворвались стражники с яркими фонарями, готовые к нападению.

Ши громко крикнул:

– Фансоо!!! – Улыбка играла на его лице, а обезумевшие стражники, узнав голос Наисветлейшего, не понимая, кто перед ними, живой император или его дух, застыли в ужасе.

Бао открыла глаза, и торжественная улыбка счастья воссияла на ее лице. Она единственная среди всех присутствующих не знала известия торговцев из Бухары и была счастлива, что Ши вернулся. Для нее это было естественно.

Однако божественный страх на лицах стражников заставил ее пристальнее всмотреться в своего супруга. Много изменений произошло с ним. Но он был все тот же улыбающийся и озорной мальчишка, влетевший с орхидеями к ней в комнату тогда, когда она узнала, что беременна.

Стражники упали на колени, и Ши приказал им удалиться. Они удалились, но не успели супруги поцеловаться после долгой разлуки, как в комнату вошел отец Ши, отталкивающий слуг с носилками.

– Ты вернулся, ты выполнил мой приказ, – только и смог произнести он, не зная, однако, что это вовсе не конец тревогам, а только начало.

 

ЧАСТЬ ДВЕНАДЦАТАЯ