Дарья Федоровна Тютчева (1834–1903) – вторая дочь поэта Ф. И. Тютчева от первого брака с Элеонорой Тютчевой

Я не думаю ни о чем, не мечтаю, не молюсь, не вспоминаю ни о чем, я только живу ощущением лета. Мне нравится ни о чем не думать, ничего не желать, не испытывать той тяжелой работы души, которой я обыкновенно одержима. Мне кажется, будто мне снова двенадцать лет, я просто чувствую и люблю природу и не занимаюсь никакими умствованиями, будто натянутая во мне обыкновенно струна вдруг расслабилась. Я испытываю восхитительное чувство покоя. Я всегда буду благодарить милостивого Бога за то, что Он придумал утреннюю пору.

Папа скучает, у него сплин, и он больше всех недоволен мною. Наверное, у меня раздражающе довольный вид. Он хочет мне доказать, что я вовсе не довольна и придумываю себе нарочитые радости. Никто не знает меня хуже, чем мой отец, он пытается судить меня по себе. Он желает меня убедить, будто я люблю свет, что я могу быть счастлива, только если устроюсь при дворе. Он не понимает, что я просто прихожу в отчаяние при одной мысли об этом. Никто меня не понимает…

30 июля

На днях Яковлев изложил нам свою теорию о человеке, его происхождении и цели существования. Запишу, потому что она показалась мне любопытной, а я могу забыть. Он сказал, что земной шар, на котором мы живем, не просто неразумная масса, но живое и мыслящее существо, бывшее когда–то единым разумом, но вследствие греха и порока это существо было повергнуто Богом в бесчувственное состояние и приговорено к возрождению через свои отдельные части: растения, животных и, наконец, человека. Каждая частичка земного шара заключает в себе дремлющий разум, из такого собрания частиц состоит и человек, в нем эти частицы очищаются и возрождаются через труд и страдание. Душа материальна, и существование ее без тела не признается. Но личность все же существует, одно и то же существо воспроизводит себя в разных формах в течение многих веков, постепенно улучшая содержащиеся в нем поточные частицы и все более их совершенствуя. Когда, наконец, все частицы земного шара будут очищены, состоится Страшный суд, человек воскреснет, и тогда личность, полностью очищенная и достигшая совершенства, будет существовать в иных формах, чем после сотворения мира. Каждый век – как поворот лопасти веялки, отделяющей доброе зерно от мякины. Яковлев считает, что своей теорией он открыл сокровенное в христианском учении. Он говорит, что Бог явился в образе человека, когда набралось достаточное количество частиц, способных принять и понять откровение.

Бог хотел показать своим примером, что страдание и самоотречение – единственный путь к спасению человека. Святые – это те, кто уже достиг совершенства, их организм не будет больше воспроизводиться во времени. Яковлев основывается на том, что ни в Ветхом, ни в Новом завете ничего не говорится о пребывании души отдельно от тела, а речь идет только о Воскресении. С помощью своей теории он объясняет и магнетизм, и симпатии, и любовь, а также постепенный прогресс человечества. Разум и чувства единого существа, земного шара, постепенно пробуждаются и живут в каждом отдельном разуме. В судный день все будет обновлено и преображено огнем и образует новое гармоническое и совершенное целое.

Очень любопытная и остроумная теория, она доставляет пищу для ума и выглядит довольно правдоподобной. Она дает понять, что весь наш мир – род человеческий, животные и растения связаны между собой глубинными и тайными узами. Мы испытываем к природе, а она к нам такую сильную привязанность, что мы не можем назвать ее бездушной, поверить, что это просто инертная неразумная масса. Лето, солнце, зелень, цветы – все это заставляет нас жить новой жизнью, не только физической, но и умственной. Ум и чувства обретают новую силу вместе с пробуждением природы. Я не хочу обожествлять природу, но почему бы мне не чувствовать родство с ней, как с сестрой, с братом, с матерью. Разве я могу заглушить в моем сердце непреодолимое и мощное чувство любви, влекущее меня к ней. А она отвечает взаимностью так, как не могут ответить люди. Осенью нам обычно грустно, будто милая природа погибает навеки. Мы выходим из нее и в нее возвращаемся, у нас нет отдельной от нее жизни, ибо апостол Павел сказал, что тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих, и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих. Самое поразительное – это возникающие в иные минуты смутные воспоминания, что все это уже было и знакомо мне, хотя я уверена, что в нынешнем моем существовании этого со мной не было.

Однако я не думаю, что после смерти мы будем существовать в других формах, но я часто размышляла о том, что когда мы умрем, время перестанет существовать для нас, потому что мы сами создаем понятие времени последовательностью наших дел и поступков, и вне нас времени не существует. Спящий не знает, прошло десять минут или десять часов, умерший – тем более. Что же будет после смерти? Возможно, что в момент нашего воскресения века пройдут над нашей могилой, а нам покажется, что мы спали одну ночь, и мы возродимся душой и телом, как единый и совершенный организм. Церковь не запрещает таких взглядов, особенно наша, не признающая веры в чистилище. Впрочем, все это отвлеченные материи, на которых не следует заостряться, потому что они непреодолимо прельщают ум.

Я люблю размышлять, а еще больше знакомиться с мыслями умных и гениальных людей. Я не думаю, что стоит как–то сопротивляться влечению души и мешать собственному развитию. Прежде анализ и исследование были уделом малого числа избранных. Теперь жажда знания распространена повсюду, душа каждого стремится к познанию и постижению. Теперь уже не довольствуются тем, чем удовлетворялись прежде. Возникла потребность в более широких горизонтах. Я чувствую в душе беспокойство и жажду знания, и ничто меня не интересует так, как теоретические естественные науки, все, что касается создания видимого и невидимого, и сердце мое дрожит от радости при мысли, что это неисчерпаемое знание в течение всех времен будет раскрывать перед нами все новые секреты. Раздвигая таким образом горизонты души мыслями о великом и возвышенном, я хочу совершенствовать ее, оторвать ее от мелких интересов и обратить к Богу и его подобию, не сосредоточиваясь на мелочном выполнении косных правил ума и поведения, убивающих в нас всякие порывы души и создающих себе из набожности кумира, заслоняющего от нас Бога и вселенную, Бог даровал нам мышление и любовь к знанию. Он даровал нам необъятные стремления, не будем же убивать их. А поскольку нам достался век, позволяющий углубить знание о предмете нашей веры, воспользуемся этим преимуществом, чтобы упрочить ее.

Стоит такая дивная, такая дивная погода, что я совершенно счастлива. Когда земля напоена солнцем и теплом, чувствуешь себя такой богатой, веселой и живой! Становишься как бы другим человеком. Я готова весь день напролет славить Бога за то, что Он создал такую славную вещь, как лето. Только летом я испытываю наслаждение жизнью. Я счастлива до смешного. Но как только небо хмурится, мое счастье улетучивается: вот каков человек.

16 августа

Мама больна. Ее положение не внушает мне иллюзий. Она кашляет, худеет, у нее постоянный жар. Она так слаба, утомлена, что не в силах сделать лишнего движения. Она так и не поправилась после того, как заболела весной. Ее отец умер от истощения, и она умрет от этой же болезни. Я никогда не забуду этого лета и мук, которые мне пришлось перенести, я знала, что она больна, и видела, как она медленно гибнет, но ничего не могла сделать. Она запретила даже разговаривать с ней о здоровье, сердилась и решила ничего не предпринимать для своего выздоровления. Она сыта жизнью. Со своей стороны она права. Ее существование так безотрадно, что, несмотря на отчаянные муки, которые я испытываю при мысли, что она может умереть, я не могу молить Бога о ее выздоровлении. Она обретет покой, только когда придет к Нему. Ее жизнь – такое непрерывное страдание, что мне кажется, я бы вздохнула с облегчением, узнав, что она отмучилась, и все же я не могу примириться с этой мыслью, я пребываю в постоянном страхе, борьбе, надежде, негодовании, и это состояние разбивает мне душу. Порою я боюсь думать, я сдерживаю мысли, чтобы не вызывать лишних страданий. Это приносит некоторое облегчение душе, страх прячется внутри. Я хорошо знаю, что наше материальное положение рухнет с ее смертью, но не хочу думать об этом. Одна страшная, недоступная пониманию мысль гложет меня – никогда не увидеть ее больше. Все остальное мне безразлично, а надо будет как–то жить дальше и, может быть, долгие годы. Я теряю рассудок при этой мысли. Боже, где взять смирения?

Мне почти смешно, оттого что ничего нельзя сделать, чтобы изменить, поправить то, что я считаю хуже смерти. Может быть, у нее нет чахотки, и она может поправиться, поехав в теплые края вдвоем с папа, туда, где у нее не будет ни забот, ни хлопот. Может быть, она выздоровеет. Но нет денег. Деньги на эту поездку будут, если мы останемся здесь и не поедем на зиму в Москву. Но на это мама ни за что не согласится. Чтобы она приняла такую жертву от своих падчериц?! Если бы мы были ее родными дочерьми, мы бы имели право не дать ей умереть, но – увы – это не так. Мы поедем в Москву, где заботы и хлопоты по устройству новой квартиры, дурной климат усугубят болезнь мама. И все это для того, чтобы мы томились скукой среди своей родни и в кругу московских знакомых, которые нам безразличны. Считается, что молодых девиц следует веселить и развлекать. Оставшись здесь, мы, по крайней мере, будем утешаться тем, что принесли кому–то пользу. Но мы никогда не убедим в этом наших родителей. Словом, нет никакого достойного способа выйти из этого сложного затруднения.

Одному Богу известно, что будет, и нет надежды, что мы избавимся от мук. Нужно готовиться к худшему и предоставить все судьбе. Откуда у человека, вечного раба обстоятельств, который ничего не может сам по себе, откуда у него это ложное чувство свободы, сознание необходимости действовать, предотвратить, повлиять на судьбу, когда он может только одно – смириться перед ней. Мой разум теряется в этих рассуждениях, так думать грех, и говорить так непозволительно, но если человеку больно, то нужно ведь как–то выразить страдания. Я довольна, что искренне сказала, вернее, написала мама 3 августа и получила от нее столь же искреннее объяснение. Во всяком случае, я спокойна, что она не заблуждается в отношении искренности моих чувств и преданности ей. Разумеется, я готова на любую жертву для нее, я была бы этим счастлива, и хотя мысль о разлуке с ней огорчает меня, я бы смирилась, если б это принесло ей благо. Но все эти рассуждения смешны. Все будет так, как велит судьба. Все эти волнения напрасны. Человек должен иметь силу и инициативу только в одном – в смирении.

5 сентября

Слава Богу, мама чувствует себя лучше, но пока не принято окончательного решения о том, что мы будем делать зимой.

Дядюшка хочет, чтобы мы все остались здесь, потому что нет денег. Мама, похоже, не испытывает большого желания. Не знаю, что из этого выйдет. Мне бы хотелось остаться здесь, потому что этого требует необходимость и это единственный способ избавить мама на зиму от забот и хлопот. Однако, по–моему, зимой здесь будет скучно и уныло. Семь месяцев тишины и одиночества – это слишком много. Словом, куда ни кинь, всюду ждет тоска и скука, и жизнь обещает так мало радости, что у меня нет охоты чего‑либо желать. Я ставлю на себе мучительные опыты. Во мне произошла такая сильная перемена, что, кажется, я сегодня и вчера – это два разных человека. Все, что я любила, все, во что верила с таким воодушевлением, больше меня не волнует, как забытый сон. И все же мне кажется, что тогда я была лучше, больше понимала жизнь, была более цельной. А теперь во мне нет той любви, чистоты, стремления к прошлому идеалу. Чувства, открывавшие передо мной горний мир, угасли, и душа моя впала в оцепенение, в полусон, в котором прозябает большинство людей.

Прежде такое состояние окружающих внушало мне жалость и презрение к ним, а теперь я сама в таком же положении и даже хуже, потому что я забыла все, что я когда–то поняла и прочувствовала. Я стремлюсь, насколько в моих силах, вызвать в себе желание земного счастья. Мне хотелось бы выйти замуж, иметь хорошего мужа, детей. Я бы очень их любила, потому что по природе своей склонна любить и привязываться. Я бы сумела внушить любовь к себе, потому что у меня дар быть кокетливой и ласковой, привлекающий ко мне. Когда я бывала поглощена чувством или мыслью, мои внешние качества были как бы парализованы. Я жила подлинной и полной внутренней жизнью. Теперь самое сокровенное во мне словно закрылось. Я вновь стала веселой, дружелюбной, обаятельной, в хороших отношениях с близкими. Одиночество, бывшее для меня некогда раем, теперь ничего не дает моей душе, я уже не молюсь, как прежде, с ощущением полного счастья. Теперь же я получаю удовольствие от каждой прочитанной книги, от стихов, от каждой прогулки, каждого маленького события, тогда как прежде все мне казалось тусклым и неинтересным. Мне доставляет удовольствие даже неопределенность будущего, я жду и надеюсь, тогда как прежде реальная жизнь представлялась мне пустыней, через которую требовалось шагать, а жила я своим идеальным миром. Один образ затмил все остальное, но по мере того, как образ бледнел, все остальное обретало свой цвет и привлекательность, и все же я знаю жизнь, все ее радости не стоят и одной минуты тоски и скорби. Я бывала сама собой только в такие моменты. Теперь я возвращаюсь к неопределенной, не наполненной и бесцельной жизни. Я даже нахожу удовольствие в том, чтобы ничего не делать, ничего не бояться, ничего не любить чрезмерно.

Я хорошо понимаю, что мое прежнее состояние не могло продолжаться долго, иначе я бы погибла. Все мои нравственные и физические способности были истощены, у меня не было никаких умственных интересов, я была безучастна ко всему, и в то же время я страдала телесно от этого бесчувственного, болезненного состояния, в котором находилась всю прошлую зиму. Папа постоянно упрекал меня за мое уныние и, как он выражался, полную апатию. Лиза говорила мне много раз, что все удивлены, почему я утратила весь свой ум и естественную живость, свойственную молодой особе. Оставалось или умереть, или жить идиоткой, или перемениться. Последнее и случилось помимо моей воли. Теперь я чувствую себя совсем другим человеком, способным жить, действовать, радоваться, любить, словом, я как будто заново родилась, и в то же время я чувствую, что нечто – мое лучшее «я» – умерло во мне. Если бы я была счастлива в ту пору моей жизни, то я уверена, что мои душа, ум, все мои способности стали бы полнее и совершеннее. Теперь же во мне навсегда останется нечто уродливое и несовершенное.

Увы, как мало мы владеем собой. Разве мы сами заставляем себя любить, страдать и забывать? Все это происходит в нас помимо воли. Наше настоящее «я» относится к прошедшему «я», как могильщик, принимающий разубранных покойников, чтобы выкопать для них могилу и в ней погрести прах. Все, что он может сделать, – это позаботиться об их могилах, поплакать над ними и бросить на них цветы. Все это очень печально, и я досадую, когда испытываю удовольствие, оттого что жизнь захватывает меня, что все проходит, все рушится, а я становлюсь день ото дня все равнодушнее ко всему.

11 сентября

Решено, что мы проведем зиму вместе с мама в деревне. Я этим удовлетворена. Однако надо признаться, что это удовлетворение весьма отрицательного свойства. Я рада, что мама не придется встречать зиму в хлопотах и огорчениях, что не будет вставать вопрос о нехватке денег, что я не увижу московскую родню, не будет тягостных впечатлений от балов и раутов, не надо совершать трудный переезд из деревни в Москву. Что касается до положительной стороны, то не могу сказать, что испытываю удовольствие при мысли о зимней тишине, одиночестве и пустоте. Было время, когда я заполняла эту пустоту мечтами, моим идеальным миром и с наслаждением упивалась грустью. Но это время прошло. Теперь я предпочитаю действие и жизнь. Я чувствую свое сердце и воображение слишком опустошенными, чтобы жить в уединении. Нужно иметь постоянное занятие, чтобы не поддаться унынию. Я наконец решилась принимать жизнь с самой веселой стороны. В душе я не желаю ничего определенного и не строю иллюзий относительно своего будущего. Я решила расстаться с прошлым, которым так долго жила. Я пребываю в настроении, когда плывешь по течению с самым полным безразличием. Я ощущаю такую легкость, будто я маленькая непотопляемая пробка.