Участники хора для спевки должны явиться в 15 ч.

 

– Видишь, и название придумали: «Площадка встреч»! – сердито сказал Женька. – Ишь, до чего додумались! А мы всем назло будем играть здесь в футбол… Айда за ребятами!

Только мы свернули к пустырю, смотрим: по шоссе навстречу нам катят два красных автобуса.

Поравнялись с нами, головная машина протяжно заскрипела тормозами.

– Эй, хлопчики! – крикнул шофер, высунувшись из кабины. – Где у вас расположен храм искусства?

– Вам музыкальную школу? – воскликнули мы в один голос. – Она рядом, за углом!

Автобусы свернули к «Площадке встреч». Мы бросились следом.

Вскоре на «Площадке» послышался шум и крик: это музыканты штурмом брали автобусы. Замелькали футляры, нотные папки, скамейки, скамеечки и еще какие‑то незнакомые нам предметы.

Громко суетилась высокая женщина, которую все называли Татьяной Васильевной.

Она сердилась и покрикивала:

– Скорее, скорее, не копайтесь, ребятки! До концерта осталось не больше часа, а нам еще надо акустику попробовать.

Женька, не мигая, смотрел на всю эту кутерьму.

Я не знаю, о чем думал мой друг, но мне определенно хотелось быть сейчас среди тех, кто лез в автобус.

Неожиданно я увидел стекольщика дядю Степу. Он осторожно втаскивал в автобус многострунную диковину, которую я недавно видел в окно.

Резная колонка и лебединая шея инструмента золотом сверкали в лучах солнца.

– Это арфа, – сказал Женька. – Я такую видел по телевизору.

Мне вдруг показалось, что я в театре и передо мной развертывается действие незнакомой сказки…

Вообще у меня понятие «концерт» связано с каким‑то праздничным ощущением. Мама иногда водила меня на свои любимые концерты. Разговоров потом об этом хватало на целую неделю, а то и на две. Мама слушала музыку затаив дыхание. У нее розовели щеки, глаза делались мечтательными, и она становилась такая красивая, что мне порою казалось, что это не моя мама. На всякий случай я прижимался к ее плечу, моментально успокаивался и частенько, пригревшись, засыпал. И мне было так хорошо, что меня не будили даже аплодисменты.

Словом, концерт – это праздник. А сегодня просто понедельник – самый что ни на есть будничный день. По двору бродит комендант Уточкин и ищет, к чему бы придраться. Водопроводчики роют яму. Папа на работе, мама сидит за диссертацией. А тут – веселая суета, красные автобусы, золотая арфа, парадная форма.

– Вот люди, – сказал я. – Акустику какую‑то едут пробовать…

Вдруг Женька толкнул меня в бок.

– Гляди!

Возле автобуса среди остальных ребят толкался Кузя‑барабанщик с неизменными палочками в руках.

– Ну, сейчас мы зададим ему жару! – произнес Женька, потирая руки.

– Может, когда‑нибудь потом? – неуверенно спросил я.

– Нет, дудки! – решительно ответил Женька. – Именно сейчас мы ему покажем, где раки зимуют!

Я невольно попятился назад.

– Слушай, Женька, только я тебе не помощник… Тебе‑то хорошо, тебе всегда везет. А меня… а меня опять притянут к ответу… Нет уж…

Я говорил Женьке о том, что не хочу страдать из‑за него, совсем забыв, что Женька собирается отомстить за обиду, нанесенную всем, в том числе и мне. Я говорил своему другу, что я не козел отпущения, хватит с меня всяких неприятностей. На что Женька ответил, что я не козел, а трусливый барашек. И он съездит мне по шее, если я не перестану ныть и действовать ему на нервы.

Я понял: Женька не отступит. Он сейчас напоминал охотника, который совсем недавно любовался красотой леса и вдруг увидел зайца. И все для него пропало – и лес, и красота. Остался лишь заяц, которого нельзя упустить.

Но Кузя не был зайцем. И к тому же мы находились не в лесу, а в новом микрорайоне.

Женька остановил какого‑то мальчугана. Тот шагал в сторону школы.

– Слушай, – сказал ему Женька. – Позови сюда во‑о‑он того, с барабанными палочками.

– Куда позвать?

– Сюда. Скажи: тебя, мол, брат спрашивает. На минутку. А я побуду здесь.

Пока мальчуган шел на «Площадку встреч» звать Кузю, мы с Женькой чуть не поссорились.

– Ну, давай уходи. Чего ты ждешь? – сказал он мне.

– Нет, Жень, я никуда не пойду. Я тоже буду драться.

– Тоже мне боец нашелся! Толку от тебя…

В общем, Женька был прав. Толку от меня было мало. Я не люблю драться, а если говорить начистоту, то просто не умею. Но ведь стыдно оставлять товарища!

– Знаешь, – сказал я Женьке, – я отойду в сторонку. А если понадобится, в один миг примчусь. Договорились?

– Ладно, – не глядя на меня, согласился Женька.

И вот я вижу, как мальчуган, показывая на угол, что‑то говорит Кузе. Тот, пожав плечами, сначала топчется на месте, а потом медленно и нерешительно направляется к Женьке, которого, конечно, не видит.

Не успел Кузя зайти за угол дома, как Женька ринулся ему наперерез и дал подножку. Кузя выронил из рук барабанные палочки и едва не растянулся на асфальте. А Женька, пользуясь замешательством противника, в один миг повалил его на землю.

Тут уж я выскочил из своего укрытия, снял очки, зажал их в правом кулаке и принялся бегать вокруг дерущихся. Я скакал возле них и все никак не мог выбрать подходящий момент, чтобы треснуть Кузю.

Наконец я изловчился и что было сил стукнул. Но тут же услышал сердитый Женькин возглас:

– Меня‑то чего бьешь?

Мой удар оказался поворотным моментом в драке. Кузя рванулся, вскочил на ноги и завопил на всю улицу:

– Татьяна Васильевна‑а‑а!

Женька успел дать ему хорошего пинка. И для верности съездил разочек по башке.

После этого мы, подобрав Кузины барабанные палочки, спрятались в ближайшем подъезде.

– Ловко ты его! – виновато сказал я, помогая Женьке отряхнуться. – А тебе почти и не влетело. Вот только маленькая царапина на лбу.

– Твоя работа, – недовольно сказал Женька. – Не умеешь драться – не лезь…

Мимо нас проплыли красные автобусы. В окне одного из них мелькнула заплаканная физиономия Кузи‑барабанщика с огромным синяком под глазом…