Страхи, «видения», бунты: история одного карантина

СТРАХИ, «ВИДЕНИЯ», БУНТЫ: ИСТОРИЯ ОДНОГО КАРАНТИНА

Памяти Московского архиепископа Амвросия (Зертис-Каменского; † 1771)

Священник Валерий Духанин

Это событие забыто напрасно. Сумерки переживаний и кровавые блики мятежа – это всё про нашу историю. И всякий бунт, не только русский – бессмыслен и беспощаден. Забытые же события способны повторяться.

Москву бросили на произвол судьбы в 1771 году. Ни начальствующие лица, ни простой люд, ни сама императрица не могли и помыслить, что в сердце России случится что-либо подобное.

Война и чума

Архиепископ Амвросий (Зертис-Каменский) Уже как третий год полыхал огнем фронт. Войну спровоцировали западные державы, но напала на Россию Турция. И когда лучшие полководцы, такие как Петр Румянцев, Александр Суворов и Михаил Кутузов, побеждали вдесятеро превосходящего противника, напасть подкралась с самой неожиданной стороны. В турецком войске появилась чума.

Вопреки расхожему мнению, зараза в войске противника поражает не только противника. Не терпя слаженных действий русского воинства, турки в панике отступали, бросая свои пожитки на поле боя. Многие охотно сдавались в плен. Так наши солдаты соприкоснулись с зараженным противником и с инфицированными вещами.

В то время (шел январь 1770 года) в Яссах расположился на зимние квартиры корпус генерала Штофельна. Там-то в госпитале врачи впервые отметили резкое увеличение больных лихорадкой, у которых через семь-восемь дней появлялись паховые бубоны. Относительно диагноза возникли сомнения. Врачи боялись признаться сами себе в том, что они видели. Штофельн же не хотел и слышать о чуме, слишком уж катастрофичны представлялись последствия возможной эпидемии. Он приказал врачам подать ему письменный рапорт о том, что начавшаяся болезнь есть «горячая лихорадка с пятнами». Доклад составили, и лишь один из врачей отказался его подписать.

Штофельн не хотел и слышать о чуме. Он приказал врачам написать в рапорте, что эта болезнь – «горячая лихорадка с пятнами»

Вовремя не распознанная болезнь перекинулась на всех лежавших в госпитале, которые в короткий срок стали умирать. Затем перешла и на корпус, от чего в Яссах умерло несколько тысяч солдат, а затем перешла и на город, где люди умирали прямо на улицах. Два греческих врача бежали при первых же признаках эпидемии. Русские полковые врачи продолжали жертвенно ухаживать за больными и заражались сами.

Всюду расползались слухи. Главнокомандующий Петр Румянцев направил к Штофельну в Валахию доктора Ореуса для выяснения характера болезни. Прибыв в Батуманы, он обнаружил, что город пуст. За городом ему повстречался русский офицер, который рассказал, что два месяца назад из Ясс в Батуманы попала моровая язва (так называли чуму в те времена). Из населения почти в 3000 человек умерло 800, остальные бежали в горы, где большая часть их умерла. В гарнизоне города из 320 солдат умерло 110, а еще около 50 были больны со всеми признаками бубонной чумы.

В Яссы Ореус прибыл 10 мая 1770 года. Чума уничтожала город. Больных выносили в окрестные леса, где они лежали без всякой помощи, разве что родственники приносили им воды и пищи. Ореус предложил ряд санитарных мер, жесткую изоляцию и запрет многолюдных собраний (в том числе общие собрания на богослужение). Генерал Штофельн на эти меры соглашался с трудом, но вскоре он сам, посещая больных солдат, заразился и умер.

Благодаря мерам, предпринятым Ореусом, чума не перекинулась на основную русскую армию. Однако местное население оказалось заражено. Из Молдавии чума перешла в Польшу. Из Польши – на Украину. В Киеве моровая язва разбушевалась в августе 1770 года, оттуда в сентябре она попала в Севск. И вот уже оттуда поздней осенью добралась до Москвы.

Москва в эпицентре

В конце ноября в Московском генеральном сухопутном госпитале умер один из врачей, как записали в заключении, «от гнилой горячки». После этого один за другим стали болеть и умирать служители госпиталя.

Главный доктор госпиталя Афанасий Шафонский (один из основоположников отечественной эпидемиологии) диагностировал моровую язву – чуму. Совет известных в Москве врачей подтвердил начало эпидемии. Уведомили начальствующего в Москве генерал-фельдмаршала Петра Семеновича Салтыкова (1698–1772). Госпиталь, в котором находилось около 1000 человек и оставался сам Шафонский, оцепили военным караулом и отрезали от всякого сообщения с городом.

Но вышло так, что московский штадт-физик (главный врач Москвы) Риндер подал в конце января 1771 года Салтыкову свои сомнения относительно эпидемии. Риндер утверждал, что это вовсе не чума, а «злая, гнилая и прилипчивая лихорадка», случившаяся из-за тесноты, грязного содержания и плохого воздуха в помещениях. Шафонский пытался возражать и призывал к серьезным предупредительным мерам. Однако мнение Риндера как главного доктора Москвы расслабило бдительность властей. Мероприятия по борьбе с эпидемией проводились небрежно. Шафонского встречали насмешками.

Архиепископ Амвросий

Владыка Амвросий (Зертис-Каменский; 1708–1771) жил в монастырях с детских лет. Рано потеряв отца, он был взят на воспитание в Киево-Печерскую Лавру родным дядей монахом Владимиром. Пройдя обучение в Киевской духовной академии, достаточно быстро он выдвинулся вперед как выдающийся ученый. Именно он составил службу святителю Димитрию Ростовскому. А еще осуществил новый перевод Псалтири, опираясь на древние тексты. Познакомиться с этим переводом имеет смысл всем, кто хочет прояснить для себя труднопонимаемые стихи псалмов.

Императрица Елизавета прониклась уважением к образованному монаху, он был поставлен архимандритом Новоиерусалимского монастыря. Там довершил строительство Воскресенского собора и прочих зданий, а монахов обучил различным ремеслам. И вот этот образованнейший архипастырь, имевший способности к практической, хозяйственной деятельности, был избран архиепископом Москвы. Совершилось это всего за три года до описываемых событий. Екатерина II просила его благоустроить три московских собора: Успенский, Благовещенский и Архангельский. Еще известно, что он обновил Чудов монастырь, причем щедро тратил на церковное строительство свои личные средства.

Чудов монастырь

Тучи сгущаются

Начальствующий в Москве генерал-фельдмаршал Салтыков с ситуацией не справлялся. 25 марта его помощником и заместителем по борьбе с эпидемией назначен был генерал-поручик Петр Дмитриевич Еропкин – личность в дальнейших событиях ключевая. Нередко Еропкин лично посещал больных и утешал их теплым словом. Нередко он трудился без сна круглые сутки, стараясь спасти Москву от вкравшейся заразы.

Он мобилизовал всех московских врачей, как состоявших на службе, так и уволенных. Москву поделили на 14 частей. Во главе каждой находился смотритель, при котором – врачи. Они старались выявить заболевших и скоропостижно скончавшихся. В случае подозрения на чуму сообщали Еропкину, и тот направлял врачебную комиссию для установления диагноза. При подтверждении чумы больного направляли в Угрешскую больницу. Жившие с больным изолировались в особых покоях, а дом оцеплялся полицейским караулом. В конце марта зараженных выявлялось по 10 человек в день.

Капитуляция

Во второй половине августа в Москве смертность резко возросла – до 500 человек в сутки. По улицам тянулись вереницы гробов. Всюду воцарились страх и уныние. Гробов не хватало, стали хоронить в простых ящиках, наспех сколоченных. Затем трупы везли просто в телегах, в сопровождении уголовников со зловещими крючьями. На площадях днем и ночью горели костры из можжевельника или навоза, распространяя смрадный дым.

Болезнь распространилась по многим окольничьим уездам. Вследствие недостатка воинских команд Еропкин решил набрать полицейский батальон из фабричных. Пикеты и дозоры следили днем и ночью, чтобы никто не выбрасывал на улицу больных и мертвых.

Положение Москвы становилось с каждым днем всё отчаяннее. Руководство города стало потихоньку разъезжаться. Начальственные лица получали сведения о состоянии города через других.

14 сентября 1771 года Салтыков послал императрице донесение следующего содержания:

«Болезнь уже так умножилась и день ото дня усиливается, что никакого способу не остается оную прекратить, кроме чтобы всяк себя старался охранить. Мрет в Москве за сутки до 835 человек, выключая тех, коих тайно хоронят, и всё от страху карантинов, да и по улицам находят мертвых тел по 60 и более. Из Москвы множество народу подлого (т.е. низшего класса) побежало, особливо хлебники, калачники, маркитанты, квасники и все, кои съестными припасами торгуют; и прочие мастеровые; с нуждою можно что купить съестное; работ нет, хлебных магазинов нет, дворянство всё выехало по деревням.

Генерал-поручик Петр Дмитриевич Еропкин старается и трудится неусыпно оное зло прекратить, но все его труды тщетны; у него в доме человек его заразился, о чем он просил меня, чтоб донести Вашему Императорскому Величеству и испросить милостивого увольнения от сей комиссии. У меня в канцелярии также заразились, кроме что кругом меня во всех домах мрут, и я запер свои ворота, сижу один, опасаясь и себе несчастья. Я всячески генерал-поручику Еропкину помогал, да уже и помочь нечем, команда вся раскомандирована, в присутственных местах все дела остановились, и везде приказные, служители заражаются.

Чумной бунт. Художник: Эрнест Лисснер Приемлю смелость просить дозволить мне на сие злое время отлучиться, пока оное по наступающему холодному времени может утихнуть. И комиссия Еропкина ныне лишняя и больше вреда делает, и все те частные смотрители посылают от себя и сами ездя более болезнь развозят. Ныне фабриканты делают свои карантины и берут своих людей на свое смотрение, купцы также соглашаются своих больных содержать, раскольники выводят своих в шалаши, и ничего так всех не страшит, как карантины, для чего мертвых тайно хоронят разными манерами».

Не дождавшись ответа на письмо и разрешения императрицы, Салтыков в полном отчаянии уехал в свое подмосковное имение. Талантливый главнокомандующий, разбивший в 1759 году прусские войска, в результате чего был взят Берлин, мужественный герой на поле битвы оказался слаб перед лицом эпидемии. Всячески сторонившийся интриг и придворных склок, пользовавшийся всеобщим уважением как «победитель Фридриха» и еще отличавшийся удивительным добродушием, этот всецело положительный человек оказался обескуражен, напуган и внутренне разбит.

На следующий день после отъезда Салтыкова – 15 сентября (по юлианскому календарю) 1771 года – в Москве вспыхнул знаменитый чумной бунт.

«Откровение свыше»

Владыка Амвросий деятельно помогал Петру Еропкину. Он устраивал карантины при монастырях и, как мог, объяснял значение мер изоляции. Но по многим приходам открылись самочинные ежедневные крестные ходы, за которыми тянулись вереницы людей. Архиепископ выступал категорически против – теперь на него смотрели как на врага молитвенных стояний.

В это время объявился некий фабричный, который утверждал, что видел во сне Богородицу, Которая сказала, что город будет спасен, если люди исполнят открытую ему, то есть фабричному, волю Божию. «Откровения» фабричного подхватил священник церкви Всех святых, что на Кулишках. Вместе они привлекли множество людей и наполнили Москву будоражащей сознание идеей.

В чем же выражалась «воля Божия»?

С давних пор на Варварских воротах висела Боголюбская икона Божией Матери. Фабричный открыл страшную тайну: Господь прогневался на Москву за то, что целых тридцать лет перед Боголюбской иконой никто не только не отслужил молебна, но даже свечи не поставил, и Господь хотел послать на Москву каменный дождь, но Богородица умолила Своего Сына вместо каменного дождя наказать город трехмесячной моровой язвой.

Можно представить, как действовали эти «откровения» на простых, напуганных эпидемией людей, которые, и правда, ждали помощи свыше. Чувствуя вину за непочитание висевшей высоко иконы, люди готовы были выполнить всё, что им скажут. Фабричный, встав на скамью, кричал что есть мочи: «Порадейте, православные, на всемирную свечу Богоматери!» Икона висела на воротах высоко, к ней приставили лестницу. Все спешили приложиться, сделать вклад, со всех сторон собирались толпы народа, а крестцовые попы не медля наперебой служили молебны. Толчея и давка усиливались, и над всем разносился зычный голос фабричного: «Порадейте, православные!».

После убиения

Окровавленное тело лежало на месте убийства весь день 16 сентября.

В тот же день Петр Еропкин пытался навести в Москве порядок и с горечью обнаружил, что солдаты разбежались и защищать город от погромщиков некому. Тогда он кинулся собирать добровольцев. К вечеру 16 сентября он набрал около 130 человек из солдат и полицейских. Нашлось также несколько пушек. Пытались спасти Кремль, монастыри, больницы. Схлестнувшись с огромной толпой бунтовщиков, Еропкин велел дать холостой залп из пушки для устрашения. Но мятежники, нисколько не испугавшись, ринулись на солдат Еропкина, бросая каменья. Два камня разбили Еропкину ногу. Кроме того, он получил сильный удар шестом. Для отражения атаки он вынужден был велеть стрелять из пушки картечью. Бунтовщики понесли большие потери и отступили. Весь следующий день 17 сентября Еропкин со своим небольшим отрядом ездил по улицам Москвы и ловил мятежников.

Когда бунт был практически подавлен, в город вернулся Салтыков и прочее руководство города (гражданский губернатор, полицеймейстер и др.), а также введен был полк солдат. Потом со значительными средствами для борьбы с эпидемией приехал фаворит Екатерины граф Григорий Орлов, ряд высших чиновников и доктор Ореус (мы писали о нем в самом начале). Главные бунтовщики и убийцы были строго наказаны. Петр же Еропкин подал в отставку.

СТРАХИ, «ВИДЕНИЯ», БУНТЫ: ИСТОРИЯ ОДНОГО КАРАНТИНА

Памяти Московского архиепископа Амвросия (Зертис-Каменского; † 1771)

Священник Валерий Духанин

Это событие забыто напрасно. Сумерки переживаний и кровавые блики мятежа – это всё про нашу историю. И всякий бунт, не только русский – бессмыслен и беспощаден. Забытые же события способны повторяться.

Москву бросили на произвол судьбы в 1771 году. Ни начальствующие лица, ни простой люд, ни сама императрица не могли и помыслить, что в сердце России случится что-либо подобное.

Война и чума

Архиепископ Амвросий (Зертис-Каменский) Уже как третий год полыхал огнем фронт. Войну спровоцировали западные державы, но напала на Россию Турция. И когда лучшие полководцы, такие как Петр Румянцев, Александр Суворов и Михаил Кутузов, побеждали вдесятеро превосходящего противника, напасть подкралась с самой неожиданной стороны. В турецком войске появилась чума.

Вопреки расхожему мнению, зараза в войске противника поражает не только противника. Не терпя слаженных действий русского воинства, турки в панике отступали, бросая свои пожитки на поле боя. Многие охотно сдавались в плен. Так наши солдаты соприкоснулись с зараженным противником и с инфицированными вещами.

В то время (шел январь 1770 года) в Яссах расположился на зимние квартиры корпус генерала Штофельна. Там-то в госпитале врачи впервые отметили резкое увеличение больных лихорадкой, у которых через семь-восемь дней появлялись паховые бубоны. Относительно диагноза возникли сомнения. Врачи боялись признаться сами себе в том, что они видели. Штофельн же не хотел и слышать о чуме, слишком уж катастрофичны представлялись последствия возможной эпидемии. Он приказал врачам подать ему письменный рапорт о том, что начавшаяся болезнь есть «горячая лихорадка с пятнами». Доклад составили, и лишь один из врачей отказался его подписать.