Окончательное решение еврейского вопроса

Н ас чрезвычайно ограничивает тематика нашего небольшого исследования: отклики Л.Н. Толстого не на всю мировую ложь и всё зло, даже не на всякое насилие, а именно на УБИЙСТВО БЕЗЗАЩИТНЫХ, системное, холодное и расчётливое, КАЗНИ юридически оформленные и казни фактические (как медленное убивание «доброй» тётей родиной учителя Дрожжина). Всё же — воротимся снова к тому, с чего начали во введении, к тому, что ниасилил пониманием Александр Мотелевич Мейлахс, он же А. Мелихов, писатель «Литературной газеты»: к различию РЕЛИГИОЗНОГО ПОНИМАНИЯ ЖИЗНИ, то есть, одном словом, ВЕРЫ.

 

Мы не случайно заканчиваем анализом этого концепта, то есть темой, которой Толстой, как ключевой, ОТКРЫВАЕТ каждый месяц в своём сборнике мудрых мыслей «На каждый день» (1909) и делает содержанием Первого Отдела в финальном своём философском труде «Путь жизни» (1910). ВЕРА, и необходимость, как путь к всеединству — ЕДИНЕНИЯ всех людей человечества в ОБЩЕЙ ВЕРЕ, в одном актуальном жизнепонимании: в учении Христа.

 

«Наш Христос — не ваш Христос». Так, словами Победоносцева, можем ответить и мы, современные единомышленники Льва Николаевича Толстого. Представления церковных о Христе и о своей церкви или секте — обличают в них примат ЕВРЕЙСКОГО, низшего, чем Христово, жизнепонимания, с его идеями народного (национального) избранничества, особости, «копроративной» гордыни… В этом смысле интересна переписка Льва Николаевича, состоявшаяся в 1890 году, с педагогом и публицистом Файвелем Меер-Бенцеловичем Гецем (1853 - 1931). Толстой, сперва сбитый с толку красотами изложения в присланной Гецем книге «Еврейская этика», вскоре “раскусил” всю ограниченность этой этики и в письме от 30 июня 1890 г. решительно писал следующее:

 

«…Для меня равенство всех людей — аксиома, без которой я не мог бы мыслить. То, что заложено в сердце одного человека, лежит и в сознании всякого другого, и то, что лежит в сознании одного народа, то лежит и в сознании всякого другого. Смотрят только люди и народы с разных сторон. Высота же их или низость — уровень их один и тот же. И потому я теоретически признавал всегда то, что вся высота христианского учения доступна всякому народу, тем более еврейскому, из которого оно вышло.

Мешает этому, я думаю, преимущественно та исключительность, та особенная миссия, которую приписывают себе евреи. Знать свою миссию народу, как человеку своё призвание, не только не нужно, но вредно. Человек и народ должен всеми силами делать то, что составляет его призвание, а не определять его, так как определить его и нельзя до самой смерти. […] кроме того, рассуждения о миссии еврейства, обособляя еврейство, делают его отталкивающим, для меня по крайней мере. Как противно, отвратительно англо-саксонство, германство, славянство (в особенности мне славянство), так противно еврейство, как какое-то сознанное, обособленное начало, возведшее себя самозванно в какую-то должность и чин.

 

Есть люди более или менее разумные (и потому свободные) и добрые — и чем они разумнее и добрее, тем они теснее, органичнее сливаются друг с другом воедино, будь они германцы, англосаксонцы, евреи или славяне, тем они дороже друг другу; чем они менее разумны и добры, тем более они распадаются и становятся ненавистными друг другу. И потому кажется, что и еврею, и зулу, и германцу, и русскому больше нечего и делать и не к чему иному стремиться, как к тому, чтобы быть как можно разумнее и добрее, забывая о своём славянстве или еврействе, что и давайте с вами делать» (65, 117 - 118).

 

Удивителен тот «барьер невосприятия», который толстовская проповедь единой веры встречает в сознании людей даже не всегда глупых, а просто — следующих низшему, нежели всемирное, христианское, религиозному жизнепониманию. Процитированные нами выше строки могут навести их на подозрения в антисемитизме Толстого… а, к примеру, много более позднее по времени написания письмо Толстого от 13-16 марта 1909 г. в адрес некоей Елены Ефимовны Векиловой подозревается в кругах поклонников ислама как свидетельство едва ли не «тайной принадлежности» Л.Н. Толстого к этой вере.

 

Векилова была русской, вышедшей замуж за мусульманина. В своём письме Толстому от 2 марта 1909 г. она сообщала, что её два сына, учащиеся в Петербурге и Москве, просят у неё разрешения перейти из православной веры в магометанскую. «Причина, побудившая их, — поясняет Векилова, — не имеет жизненной подкладки … а только одно желание прийти на помощь этому тёмному татарскому народу толкает их на этот шаг; а слиться с ним, войти в его среду мешает религия» (79, 120).

 

И далее Векилова просит мнения и совета Льва Николаевича. Вот выдержки из его ответного письма:

 

«Не могу не одобрить желания ваших сыновей содействовать просвещению татарского народа.

 

Что касается до самого предпочтения магометанства православию и в особенности по тем благородным мотивам, которые выставляют ваши сыновья, я могу только всей душой сочувствовать такому переходу. Как ни странно это сказать, для меня, ставящего выше всего христианские идеалы и христианское учение в его истинном смысле, для меня не может быть никакого сомнения в том, что магометанство по своим внешним формам стоит выше церковного православия. Так что если человеку поставлено только два выбора: держаться церковного православия или магометанства, то для всякого разумного человека не может быть сомнения в выборе и всякий предпочтёт магометанство с признанием одного догмата единого Бога и его пророка, вместо того сложного и непонятного богословия – троицы, искупления, таинств, богородицы, святых и их изображений и сложных богослужений. Оно и не могло быть иначе, […] уже по одному тому, что магометанство возникло на 600 лет позднее христианства.

 

…Извращения истины, чем дольше исповедовались религии, тем всё больше и больше нарастали на открытую основателями истину и затемняли её. И потому в самых древних религиях больше всего чудесного и всякого рода суеверий, скрывающих истину […].

 

И потому магометанство находится в самых выгодных в этом отношении условиях. Ему стоит только откинуть всё неестественное, внешнее в своём вероучении и в основу поставить основное религиозно-нравственное учение Магомета, и оно естественно сольётся с основами всех больших религий и в особенности с христианским учением, которое оно признаёт истиной.

 

Пишу вам так длинно потому, что думаю, что вы сообщите мои мысли вашим сыновьям и что мысли эти могут им пригодиться в исполнении их прекрасного намерения» (79, № 131).

 

Как видим, по существу перед нами — всё та же идея ПУТИ К ВСЕЕДИНСТВУ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА через обретение единого актуального религиозного руководства жизни, через преодоления АНТЕРЕЛИГИЙ: суеверий человеческой фантазии, различных у разных народов и эпох и служащих разделению, а не единству людей и оправданию зла, а не победе над ним.

 

Христианство для Льва Николаевича не равнозначно церковному православию, и, отринув, как известно, на рубеже 1870 – 1880-х гг. именно церковное православие, Толстой выбрал для себя отнюдь не переход в ислам или иную, отличную от православной, религию, а тяжёлый, напряжённый труд самостоятельного постижения по евангелиям – учения Христа в его истинном, не перетолкованном богословием, значении, а по другим книгам – мудрости других вероисповеданий, которые, как верил и понимал Лев Николаевич, в своих основах все сходятся с христианством и друг с другом, ибо все имеют источником – открытое от Бога людям учение о доброй и разумной жизни. И так как высшее, всемирно-божеское, жизнепонимание имеет лучшим своим выражением учение Христа в его настоящем, евангельском, без церковных перетолкований, виде (см. концепцию "трёх жизнепониманий" в статье Льва Николаевича «Религия и нравственность»), то верным направлением очищения ислама от того, что сделало его тем, что он есть, является, по мнению Толстого, его самоуничтожение как самобытной религии, слияние с христианством и «с основами всех больших религий», которые (как полагает Толстой) выражены в «религиозно-нравственном учении Магомета».

 

Как и евреи, познавшие по евангелиям учение Христа и отринувшие ветхое еврейство, сыновья Векиловой, считает Лев Николаевич, могут, как просветители и русские, соприкоснувшиеся с христианством, люди, — послужить этому созидательному делу уничтожения «исторического» ислама во имя религиозного христианского единения человечества как сынов общего всем Отца – Бога.

 

О том же, О ВСЕЕДИНСТВЕ В БОГЕ, которое внешне должно выразиться Единой Религией и одной Церковью для всего человечества, Толстой делает многочисленные записи в Дневнике 1900-х гг., пытаясь раскрыть хотя бы для себя не только этический, но и метафизический смысл Всеединства. Это уже не тема нашего теперешнего исследования, но, для примера, приведём в заключение запись из 13 февраля 1907 г.:

 

«Сейчас ходил и думал: Основа жизни нашей — беспредельное СТРЕМЛЕНИЕ К БЛАГУ. Но, как отдельные, ограниченные существа, мы никогда не получаем всего того блага, которого желаем. Полное благо можем мы получить только как участники жизни не только всего человечества, но всего существующего. И эту возможность участия в жизни Всего мы имеем, когда сознаём себя тем духовным началом, которое даёт нам жизнь. Сознание это проявляется в нас любовью.

 

Ничто лучше этого сознания не подтверждает той истины, что жизнь наша — в любви не к себе одному, но ко Всему, и не кончается или, скорее, не ограничивается мирской, телесной жизнью от рождения до смерти»

 

Осознание нашего Всеединства в Боге и единение в общей вере и в любви — единый истинный путь не только к разрешению «дилеммы» о смертных казнях, но и путь спасения и совершенствования для всех.

 

3 - 18 ноября 2019 г.

Ясная Поляна.

 

 

КОНЕЦ

___________

______________________________