Ты - лютый зной, субтропик, жар,

Юнна Мориц

ПОРА ДОЖДЕЙ И УВЯДАНЬЯ

 

Чем безнадежней, тем утешнее

Пора дождей и увяданья,

Когда распад, уродство внешнее -

Причина нашего страданья.

 

Тоска, подавленность великая

Людей тиранит, словно пьяниц, -

Как если б на углу, пиликая,

Стоял со скрипкой оборванец!

 

Но явлена за всеми бедствами,

За истреблением обличья,

Попытка нищенскими средствами

Пронзить и обрести величье.

 

Во имя беспощадной ясности

И оглушительной свободы

Мы подвергаемся опасности

В определенный час природы,

 

Когда повальны раздевания

Лесов и, мрак усугубляя,

Идут дожди, до основания

Устройство мира оголяя.

 

Но, переваривая лишнее

Перед глазами населений,

Художника лицо всевышнее

Оставит голой суть явлений:

 

Любови к нам - такое множество,

И времени - такая бездна,

Что только полное ничтожество

Проглотит это безвозмездно.

                                1968

 

                 * * *

Запах пены морской и горящей листвы,

И цыганские взоры ворон привокзальных.

Это осень, мой друг! Это волны молвы

О вещах шерстяных и простудах банальных.

 

Кто зубами стучит в облаках октября,

Кастаньетами клацает у колоколен?

Это осень, мой друг! Это клюв журавля,

Это звук сотрясаемых в яблоке зерен.

 

Лишь бульварный фонарь в это время цветущ,

На чугунных ветвях темноту освещая.

Это осень, мой друг! Это свежая тушь

Расползается, тщательно дни сокращая.

 

Скоро всё, что способно, покроется льдом,

Синей толщей классической твердой обложки.

Это осень, мой друг! Это мысли о том,

Как кормить стариков и младенцев из ложки,

 

Как дрожать одному надо всеми людьми,

Словно ивовый лист или кто его знает...

Это осень, мой друг! Это слезы любви

Ко всему, что без этой любви умирает.

                                          1973

 

          * * *

Отбросим ветку от окна

И выглянем наружу,

А там увидим, как весна

Перемогает стужу.

 

Сугробы вянут на глазах,

И сад шалит капелью,

А только день тому назад

Исхлестан был метелью.

 

Казалось, это - навсегда,

Как римское изгнанье,

А вот прошло - и ни следа,

Одно воспоминанье.

 

В камине скука сожжена,

Как черновик негодный.

Душа прекрасно сложена -

Как раз чтоб быть свободной,

 

И всё овеять и назвать

Своими именами,

И прутья в чашке целовать,

И сочетаться с нами.

                       1969

 

 

              * * *

Лимонницы, капустницы, белянки

Дремали на плечах моих прозрачных,

и чистотел, затягивая ранки,

Сочился в кровь. И это было детство.

 

Люцерна, клевер и паслен лиловый

Хрустели на зубах моих прозрачных.

Коза прозрачная с прозрачною коровой

Плела венки. И это было детство.

 

Они брели в венках медовых, смачных

По деревенским улочкам голодным

В лучах заката, звонких и прозрачных,

Как молоко. И это было детство.

 

И голова от голода звенела,

И пища, наконец, была готова -

Прозрачная, как плечи, зубы, слово

В прозрачном воздухе. И это было детство.

 

И, кутаясь в прозрачные лохмотья,

Калачиком сворачивалось тело

И на прозрачных крыльях сна летело,

Дрожа за жизнь. И это было детство.

                                   1977

Юнна Мориц

ЭСТОНСКАЯ ПЕСНЯ

 

Влюбиться - пара пустяков:

Осенний свет из облаков,

Жар-птице двадцать тысяч лет,

И за углом - кофейня.

Четыре или пять шагов -

И нет врагов, и нет долгов,

И молод в сорок тысяч лет,

И за углом - кофейня.

 

Вдоль улиц Длинная Нога

Или Короткая Нога

Шатайся двадцать тысяч лет, -

И за углом - кофейня.

А в Хельсинках - сухой закон,

И финн приплыл за коньяком,

Он сбросил сорок тысяч лет, -

И за углом - кофейня!

 

Свежо ли, милый, век вдвоем?

(Что в имени тебе моем?)

Вопрос - на двадцать тысяч лет,

А за углом - кофейня.

Навстречу - плут, весьма поэт,

Он лихо врет: - Какой дуэт!

Ищу вас сорок тысяч лет, -

Тут за углом - кофейня!

 

А в зазеркальной глубине -

Часы, весы точны вполне

(Плюс-минус двадцать тысяч лет),

И за углом - кофейня.

Мы в ней садимся у окна -

Лицом к луне, и времена

Шалят на сорок тысяч лет, -

Ведь за углом - кофейня!

 

О чем поет, переведи,

Эстонка с хрипотцой в груди.

Ужель сошелся клином свет

И за углом - кофейня?

Ты наклоняешься вперед,

И твой подстрочник, нет, не врет,

В нем этот свет, а также тот,

И там, и тут - кофейня.

 

Как сочен точный перевод!

Он кормит нас не первый год,

Прокормит двадцать тысяч лет, -

Ведь за углом - кофейня,

Где можно дешево поесть,

Присесть и песню перевесть,

И через сорок тысяч лет

Ее споет кофейня:

 

Влюбиться - пара пустяков,

Разбиться - пара пустяков:

Нырнул на сорок тысяч лет, -

И за углом - кофейня,

Да в небесах - альпийский луг,

Да золотой воздушный плуг,

Да сносу нет, да спросу нет,

Да за углом - кофейня!

                         1975

 

     СНЕГОПАД

Снега выпадают и денно и нощно,

Стремятся на землю, дома огибая.

По городу бродят и денно и нощно

Я, черная птица, и ты, голубая.

 

Над Ригой шумят, шелестят снегопады,

Утопли дороги, недвижны трамваи.

Сидят на перилах чугунной ограды

Я, черная птица, и ты, голубая.

 

В тумане, как в бане из вопля Феллини,

Плывут воспарения ада и рая,

Стирая реалии ликов и линий,

Я - черная птица, а ты - голубая.

 

Согласно прогнозу последних известий,

Неделю нам жить, во снегах утопая.

А в городе вести: скитаются вместе

Та, черная птица, и та, голубая.

 

Две птицы скитаются в зарослях белых,

Высокие горла в снегу выгибая.

Две птицы молчащих. Наверное, беглых!

Я - черная птица, а ты - голубая.

 

Качаются лампочки сторожевые,

Качаются дворники, снег выгребая.

Молчащие, беглые, полуживые,

Я - черная птица, и ты, голубая.

 

Снега, снегопады, великие снеги!

По самые горла в снегу утопая,

Бежали и бродят - ах, в кои-то веки -

Та, черная птица, и та, голубая.

                                 1963

    * * *

В серебряном столбе

Рождественского снега

Отправимся к себе

На поиски ночлега,

 

Носком одной ноги

Толкнем другую в пятку

И снимем сапоги,

Не повредив заплатку.

 

В кофейнике шурша,

Гадательный напиток

Напомнит, что душа -

Не мера, а избыток,

 

И что талант - не смесь

Всего, что любят люди,

А худшее, что есть,

И лучшее, что будет.

                            1970

Юнна Мориц

             * * *

Над нами, я чувствую, есть небеса,

Которые скрыты от взора.

И этих незримых небес бирюза

Незримые полнит озера.

 

И крылья незримые тайно парят

В незримых воздушных высотах.

И звезды незримые тайно горят

В незримых, немеркнущих сотах.

 

Бывает, закрою глаза на заре -

И вдруг ослепительно близко

Незримый огонь проплывет в пузыре,

В бутылке незримой записка.

 

Схватить и прочесть! Но с незримых небес

Незримый туман опускает

Сто тысяч - и больше! - незримых завес

И знает, куда не пускает!

 

А мне ведь оттуда поют голоса,

Из гущи незримого хора, -

Что есть они, есть они, есть небеса,

Которые скрыты от взора!

 

Поэтому дико мне слышать порой

Хвалу своим образам зримым.

Вся сила - что рядом с незримой горой

Везувий мне кажется мнимым!

                                1978

 

ГЛЯДЯ В ОСЕННЮЮ МГЛУ

Девочка, не жалуйся на скуку.

Мальчик, обрати ее вниманье -

Что за существа парят в тумане,

К тайному прислушиваясь звуку?

Эти переливчатые тени

Воздухом питаются, росою,

Лепестками розы и сирени,

Ярко увядающей красою.

Вот где собираются фиалки,

Лип и одуванчиков пушинки,

Ряска и прохладные кувшинки

Из садов, где плавают русалки.

Вот где мы с тобой однажды будем,

Будем вечно жить, не умирая,

Как душа, мерцающая людям,

Чьи тела возьмет земля сырая.

Наши переливчатые тени

Тоже будут воздухом питаться,

Лепестками розы и сирени

И в тумане осенью сплетаться,

К дальнему прислушиваясь пенью,

Узнавая сладкий голос жизни,

Детский хор тоски по вдохновенью,

Древний хор любви к земной отчизне!..

Девочка, не жалуйся на скуку,

Мальчик, обрати ее вниманье -

Что за существа парят в тумане,

К тайному прислушиваясь звуку?

Девочка, не жалуйся на скуку,

Мальчик, обрати ее вниманье...

                            1977

   ПЕРЕД СНОМ

Ночью будут холода.

В синем сумраке окна

Намечается звезда,

Намечается луна.

 

Стала каменной вода.

Там, где сглажена волна,

Намечается звезда,

Намечается луна.

 

Грань гранатного плода

Огрубела, как стопа.

Слышу хруст - пришла звезда,

А за нею - звезд толпа.

 

Наступила тишина.

Свет раздался восковой.

Слышу хруст - пришла луна,

А за нею - никого.

 

Шея мальчика длинна,

Холод - в мыслях и на лбу,

Что луна пришла одна,

А звезда влекла толпу.

 

Но зато теперь видна

Та хрустящая тропа,

По которой шла луна,

Шла звезда и звезд толпа

И уходят времена.

                      1971

        * * *

Морей полночных колыханье,

Огней полночных полыханье,

Полночных крылышек и крыл

Порханье, шорох, трепыханье -

Так возвращается дыханье!

Так хороводы тайных сил

Подхватывают всех, кто мил

Их сердцу в творческом тумане.

 

Так начинается поход

По звездам, правду говорящим

О будущем и настоящем!

Так открывает темный рот

Поэзия, кустом горящим

Всплывая из трясин, болот

И заливая небосвод

Слепящим светом и разящим!

 

Так раскрывает лепестки, -

Венец свой лунный, звездный, млечный, -

Так дышит роза жизни вечной,

Так разрывает на куски

Чугунный мрак мертвосердечный,

Чтоб аромат струить беспечный,

Туманить выдохом стихи.

                          1978

Юнна Мориц

      ФЕДРА

Не вздумай, Федра, потакать

Мычащей страсти, лгать так ярко!

Жара позора, жир огарка -

В них будут образ твой втыкать!

И лишь мифический прополис

Срастит обоих в глобус, в шар!

Лишь миф, навеянный землей,

По образу ее, единой,

Смыкает пекло с холодиной

И пресмыкает страсть змеей.

Так стисни зубы (страшный блеск!),

Ежевечерне в разных лицах

Не умирать под рукоплеск!

Уткни свой локоть золотой

В перильце прялки, грозно свежей!

На хор вселенских побережий

Скорей свой зверский слух настрой!

Отказ холодного мальчишки,

Бросающий в холодный пот?

Но раскаляется рапид,

Где слитком пламенеет Федра

И леденеет Еврипид!

Да, огненной, да, ледяной

ДЕРЕВЕНСКАЯ ГРОЗА

 

И вот из туч - как из живых яиц змеиных! -

Помчались молнии на огненных хвостах.

И затряслись деревья на равнинах,

И ветер спятил в растопыренных кустах.

 

Какие силы накопились в жилах пыли?

Она таращится, трещит - как саранча,

И ест глаза привязанной кобыле,

И ватник рвет у конюха с плеча!

 

Дрожит свеча за очумелой ставней,

И дрожь колотит запертую дверь, -

Как будто дует отовсюду ужас давний

И от него нам негде спрятаться теперь!

 

В углу за печью два ребенка, брат с сестрою,

Под страшный шепот числят детские грехи:

Свои мошенничества, свинства за игрою -

Те угрызения, к которым мы глухи...

 

Но гром небесный удаляется помалу

В края, где время прогреметь ему из туч.

И брат с сестрой, прижав сердечки к одеялу,

Впадают в сон, как в океан - вечерний луч.

 

А на конюшне бодро фыркает кобыла

И жеребенок бродит, жалуясь во тьму:

Ну, что с того, что столько страху в сердце было? -

Он сердцем чист, и облегченья нет ему!

                                    1974

 

 

   КОЛЫБЕЛЬНАЯ

 

Месяц в облаке зевнул,

К небесам щекой прильнул,

Весь калачиком свернулся,

Улыбнулся и уснул.

 

Я прильну к тебе щекой,

Серебристою рекой,

Абрикосовою веткой...

Помни! Я была такой.

 

Сердцем к сердцу прислоню,

К ненасытному огню.

И себя люблю и многих...

А тебе не изменю.

 

На челе твоем крутом

Будет тайный знак о том,

Что меня любил всех раньше,

А других - уже потом.

 

Будет тайный знак о том,

Что в рассвете золотом

Я сперва тебя кормила,

А земля - уже потом.

 

Спи, дитя мое, усни.

Добрым именем блесни.

И себя люби, и многих...

Только мне не измени.

 

А изменишь - улыбнусь

И прощу... но я клянусь,

Что для следующей жизни

Я с тобою не вернусь,

 

Не вернусь тебя рожать,

За тебя всю жизнь дрожать.

Лучше камнем под ногами

В синей Индии лежать.

 

Спи, дитя мое, усни.

Белой магией блесни.

И себя люби, и многих...

Только мне не измени.

                      1979

Юнна Мориц

     СПЯЩАЯ ПТИЦА

 

На эти звезды плыть, читая книгу света

в пустыне водяной, шатаемой волной,

на мачте птица спит, в ее головке спето

три лета, три весны, глаза под пеленой

так закатились вглубь, зашли в такие выси,

что, если бы не дрожь сердечка, боже мой,

кто знал бы, что жива не в переносном смысле,

не в писанине слов, не в бликах за кормой

сознанья, где в слезах и в разноцветных блестках

волнуется простор, извилистый, как мозг, -

спи, маленькая, спи в соленых крыльях жестких,

их делал не Дедал, и держит их не воск,

их невозможно снять, от них не оторваться -

хоть мясом станет плоть и, поднабрав пера,

дикарка и дикарь костюмы резерваций

начнут производить, а также веера, -

спи, маленькая, спи, твой путь так страшно долог,

в причинности твоей нет мусора обид,

ты светишься насквозь - как птица и осколок

цветного витража, в котором птица спит.

И там, где нет времен, твое перо искрится

в летящих зеркалах неисчислимых лун,

мы все туда плывем - зеркально повториться,

как тени на воде, как тени тайных струн,

спи, маленькая, спи на мачте, на сосновой,

держись за карандаш из хвойного бревна,

у ветра он в руках, он ветра стал основой,

расписывая путь, где я тебе равна.

                                1996

 

       * * *

На мокрой бумаге

я тушью китайской

рисую слова,

где в снежном овраге

прозрачны и наги

живут дерева,

 

их птицы - на юге,

их листья - под снегом,

их ветви - во мгле.

Китайские слуги

согнулись, как дуги,

в мечтах о тепле.

 

Озябшие ноги

звенят на морозе.

Фонарик зари

трепещет в дороге,

в китайской тревоге,

пространства внутри,

 

где древние книги

светают в пещерах,

сияя, знобя,

в тишайшие миги,

на умственном сдвиге

ушедших в себя.

                1991

 

 

     * * *

Дует ветер из окошка

На тебя и на меня.

Нож, тарелка, вилка, ложка -

Для тебя и для меня.

 

Свыше начата дележка

Для тебя и для меня -

Озарения немножко

Для тебя и для меня.

 

Капля сока, хлеба крошка -

Для тебя и для меня.

В рай волнистая дорожка

Для тебя и для меня.

 

Неба синяя рогожка

Для тебя и для меня.

Пощади меня немножко

Для тебя и для меня.

                     1969

 

              * * *

В этой деревне, на этой веранде,

В сумраке сада, в холодное лето

Под грохотанье железной дороги

Нами была эта песенка спета.

 

Ветер насвистывал, сосны трубили,

Дождь барабанил ее беспробудно.

Соль океана была в этой песне,

Пьяный матрос и летящее судно.

 

Падали звезды, скрипели ворота,

Плакала свечка на глиняной плошке -

Пьяный матрос не хотел возвращаться

Ни по земной, ни по водной дорожке,

 

Только хотел он, чтоб судно летело,

Чтобы качалось, ходило кругами,

Чтобы нетвердая, зыбкая почва

Вечно плыла у него под ногами!

 

В этом - проклятое счастье матроса,

В этом - проклятое счастье поэта,

Неукротимое наше влеченье

Стать веществом нерастленного света,

 

Музыкой звезд, океанов и кленов,

Дебрей зеленых, песков раскаленных...

А под конец этой песенки вышли

Слезы из глаз и маяк из туманов.

                                    1980

Юнна Мориц

СТОЯНКА КОРАБЛЯ

 

Майский ливень перечмокал

Ребра кровель, щеки стекол, -

Уходя, он плакал, плакал...

А к полудню в бухте нашей

Вдруг запахло щами, кашей -

"Бела Барток" встал на якорь!

 

И теперь - везде матросы,

У ларька, где папиросы,

На качелях, в оперетте...

В лунной арке,

Ночью в парке,

Целовальный бродит ветер

В синей блузе и в берете!

 

Бродит ветер целовальный,

Ветер, нежный и печальный,

Неминуемой разлуки,

Ветер чистый, ветер честный,

Распахни же ворот тесный -

И скрестим в объятьях руки!

 

Это счастье - лучше многих,

Благовидных и убогих.

Это счастье - без обмана,

Оно - горькое, как море,

И туманом станет вскоре,

Потому что даль туманна...

 

Не пиши мне! Пусть волнами

Вечно пенится над нами

Эта нега, эта сила!

Если встретимся мы снова,

Ты увидишь,как сурово

С нами время поступило...

 

Бродит ветер целовальный,

Ветер, нежный и печальный,

В синей блузе и в берете.

Жаль, стоянка маловата,

Юность, жаль, коротковата,

Чистый ветер, честный ветер!

 

       * * *

Холод. Утро раннее.

Стирка в умывальнике.

Спит мое желание

В голубом свивальнике,

Спит мое мечтание,

Плод воображения,

Вот ему питание -

От стихосложения,

Вот ему летание,

С миром сочетание,

Лика очертание

С бликом выражения.

А мне - мытье, катание,

В поджилках трепетание,

Да с песенкой топтание -

До головокружения.

А в глуби - ожидание

Родства и продолжения

В чертах изображения.

За это обладание

Любое съем страдание,

Минуя унижения.

Плачь, мое мечтание,

Плод воображения,

Вот тебе питание -

От стихосложения:

Кушай, моя деточка,

Кушай, мое солнышко,

Кушай, моя веточка,

Кушай, мое зернышко!

                        1972

 

 

  ЧИТАЯ ГРЕЧЕСКИЙ КУВШИН

 

Вся она ходит за ним, вытянув личико лисье,

робкой вздыхая душой, шелком зеленым шурша.

Он же - склоняется весь к бегственной, чувственной

                                                                          мысли,

юношу подвиг влечет, славы большая лапша!

В море гудят паруса, флот уплывает во вторник,

даже поэта берут, чтобы украсить войну, -

видя широкую кровь, пусть вдохновится затворник.

Вся она ходит за ним, плавную стелет волну...

Дева предчувствий полна, он возвратится нескоро,

будет измызган тоской, играми резвых богов,

язвами рабских галер, беженством, нищенством вора, -

будет орать он во сне... голеньким ртом без зубов.

Вся она ходит за ним, пряча улыбку возмездья.

Весь он на месте стоит, в свой путешествуя ад.

Странствует только душа, всё остальное - на месте,

в чем убедится с лихвой, кто возвратится назад.

                                                                 1987

 

                    * * *

Не знает Лермонтов, что так теперь не пишут

в приличном обществе... С европским вкусом люди

не содрогаются и воздух не колышут,

в какой-то мысли превратясь орудье.

Так не ведут себя темно и мрачно,

чтоб не смешить родимое Бермудье,

не брызжут желчью, свойственной зануде

и психу, страсть которого безбрачна,

а жизнь конечна... Снегом воздух вышит,

за всем - дыра неведенья сквозная.

Так не ведут себя и так теперь не пишут,

не носят этого, но Лермонтов не знает,

что этого не носят, - столь несносны

подобный стиль и скрежет оборотов,

что это носят лишь дубы, и сосны,

и несколько несносных идиотов.

Оно потешно, старомодно, зябко -

носиться, этой манией пылая:

однако же поэзия - не тряпка,

чтоб модной быть, чего и вам желаю.

                                         199 5

 

Юнна Мориц

ПОРА ДОЖДЕЙ И УВЯДАНЬЯ

 

Чем безнадежней, тем утешнее

Пора дождей и увяданья,

Когда распад, уродство внешнее -

Причина нашего страданья.

 

Тоска, подавленность великая

Людей тиранит, словно пьяниц, -

Как если б на углу, пиликая,

Стоял со скрипкой оборванец!

 

Но явлена за всеми бедствами,

За истреблением обличья,

Попытка нищенскими средствами

Пронзить и обрести величье.

 

Во имя беспощадной ясности

И оглушительной свободы

Мы подвергаемся опасности

В определенный час природы,

 

Когда повальны раздевания

Лесов и, мрак усугубляя,

Идут дожди, до основания

Устройство мира оголяя.

 

Но, переваривая лишнее

Перед глазами населений,

Художника лицо всевышнее

Оставит голой суть явлений:

 

Любови к нам - такое множество,

И времени - такая бездна,

Что только полное ничтожество

Проглотит это безвозмездно.

                                1968

 

                 * * *

Запах пены морской и горящей листвы,

И цыганские взоры ворон привокзальных.

Это осень, мой друг! Это волны молвы

О вещах шерстяных и простудах банальных.

 

Кто зубами стучит в облаках октября,

Кастаньетами клацает у колоколен?

Это осень, мой друг! Это клюв журавля,

Это звук сотрясаемых в яблоке зерен.

 

Лишь бульварный фонарь в это время цветущ,

На чугунных ветвях темноту освещая.

Это осень, мой друг! Это свежая тушь

Расползается, тщательно дни сокращая.

 

Скоро всё, что способно, покроется льдом,

Синей толщей классической твердой обложки.

Это осень, мой друг! Это мысли о том,

Как кормить стариков и младенцев из ложки,

 

Как дрожать одному надо всеми людьми,

Словно ивовый лист или кто его знает...

Это осень, мой друг! Это слезы любви

Ко всему, что без этой любви умирает.

                                          1973

 

          * * *

Отбросим ветку от окна

И выглянем наружу,

А там увидим, как весна

Перемогает стужу.

 

Сугробы вянут на глазах,

И сад шалит капелью,

А только день тому назад

Исхлестан был метелью.

 

Казалось, это - навсегда,

Как римское изгнанье,

А вот прошло - и ни следа,

Одно воспоминанье.

 

В камине скука сожжена,

Как черновик негодный.

Душа прекрасно сложена -

Как раз чтоб быть свободной,

 

И всё овеять и назвать

Своими именами,

И прутья в чашке целовать,

И сочетаться с нами.

                       1969

 

 

              * * *

Лимонницы, капустницы, белянки

Дремали на плечах моих прозрачных,

и чистотел, затягивая ранки,

Сочился в кровь. И это было детство.

 

Люцерна, клевер и паслен лиловый

Хрустели на зубах моих прозрачных.

Коза прозрачная с прозрачною коровой

Плела венки. И это было детство.

 

Они брели в венках медовых, смачных

По деревенским улочкам голодным

В лучах заката, звонких и прозрачных,

Как молоко. И это было детство.

 

И голова от голода звенела,

И пища, наконец, была готова -

Прозрачная, как плечи, зубы, слово

В прозрачном воздухе. И это было детство.

 

И, кутаясь в прозрачные лохмотья,

Калачиком сворачивалось тело

И на прозрачных крыльях сна летело,

Дрожа за жизнь. И это было детство.

                                   1977

Юнна Мориц

ЭСТОНСКАЯ ПЕСНЯ

 

Влюбиться - пара пустяков:

Осенний свет из облаков,

Жар-птице двадцать тысяч лет,

И за углом - кофейня.

Четыре или пять шагов -

И нет врагов, и нет долгов,

И молод в сорок тысяч лет,

И за углом - кофейня.

 

Вдоль улиц Длинная Нога

Или Короткая Нога

Шатайся двадцать тысяч лет, -

И за углом - кофейня.

А в Хельсинках - сухой закон,

И финн приплыл за коньяком,

Он сбросил сорок тысяч лет, -

И за углом - кофейня!

 

Свежо ли, милый, век вдвоем?

(Что в имени тебе моем?)

Вопрос - на двадцать тысяч лет,

А за углом - кофейня.

Навстречу - плут, весьма поэт,

Он лихо врет: - Какой дуэт!

Ищу вас сорок тысяч лет, -

Тут за углом - кофейня!

 

А в зазеркальной глубине -

Часы, весы точны вполне

(Плюс-минус двадцать тысяч лет),

И за углом - кофейня.

Мы в ней садимся у окна -

Лицом к луне, и времена

Шалят на сорок тысяч лет, -

Ведь за углом - кофейня!

 

О чем поет, переведи,

Эстонка с хрипотцой в груди.

Ужель сошелся клином свет

И за углом - кофейня?

Ты наклоняешься вперед,

И твой подстрочник, нет, не врет,

В нем этот свет, а также тот,

И там, и тут - кофейня.

 

Как сочен точный перевод!

Он кормит нас не первый год,

Прокормит двадцать тысяч лет, -

Ведь за углом - кофейня,

Где можно дешево поесть,

Присесть и песню перевесть,

И через сорок тысяч лет

Ее споет кофейня:

 

Влюбиться - пара пустяков,

Разбиться - пара пустяков:

Нырнул на сорок тысяч лет, -

И за углом - кофейня,

Да в небесах - альпийский луг,

Да золотой воздушный плуг,

Да сносу нет, да спросу нет,

Да за углом - кофейня!

                         1975

 

     СНЕГОПАД

Снега выпадают и денно и нощно,

Стремятся на землю, дома огибая.

По городу бродят и денно и нощно

Я, черная птица, и ты, голубая.

 

Над Ригой шумят, шелестят снегопады,

Утопли дороги, недвижны трамваи.

Сидят на перилах чугунной ограды

Я, черная птица, и ты, голубая.

 

В тумане, как в бане из вопля Феллини,

Плывут воспарения ада и рая,

Стирая реалии ликов и линий,

Я - черная птица, а ты - голубая.

 

Согласно прогнозу последних известий,

Неделю нам жить, во снегах утопая.

А в городе вести: скитаются вместе

Та, черная птица, и та, голубая.

 

Две птицы скитаются в зарослях белых,

Высокие горла в снегу выгибая.

Две птицы молчащих. Наверное, беглых!

Я - черная птица, а ты - голубая.

 

Качаются лампочки сторожевые,

Качаются дворники, снег выгребая.

Молчащие, беглые, полуживые,

Я - черная птица, и ты, голубая.

 

Снега, снегопады, великие снеги!

По самые горла в снегу утопая,

Бежали и бродят - ах, в кои-то веки -

Та, черная птица, и та, голубая.

                                 1963

    * * *

В серебряном столбе

Рождественского снега

Отправимся к себе

На поиски ночлега,

 

Носком одной ноги

Толкнем другую в пятку

И снимем сапоги,

Не повредив заплатку.

 

В кофейнике шурша,

Гадательный напиток

Напомнит, что душа -

Не мера, а избыток,

 

И что талант - не смесь

Всего, что любят люди,

А худшее, что есть,

И лучшее, что будет.

                            1970

Юнна Мориц

             * * *

Над нами, я чувствую, есть небеса,

Которые скрыты от взора.

И этих незримых небес бирюза

Незримые полнит озера.

 

И крылья незримые тайно парят

В незримых воздушных высотах.

И звезды незримые тайно горят

В незримых, немеркнущих сотах.

 

Бывает, закрою глаза на заре -

И вдруг ослепительно близко

Незримый огонь проплывет в пузыре,

В бутылке незримой записка.

 

Схватить и прочесть! Но с незримых небес

Незримый туман опускает

Сто тысяч - и больше! - незримых завес

И знает, куда не пускает!

 

А мне ведь оттуда поют голоса,

Из гущи незримого хора, -

Что есть они, есть они, есть небеса,

Которые скрыты от взора!

 

Поэтому дико мне слышать порой

Хвалу своим образам зримым.

Вся сила - что рядом с незримой горой

Везувий мне кажется мнимым!

                                1978

 

ГЛЯДЯ В ОСЕННЮЮ МГЛУ

Девочка, не жалуйся на скуку.

Мальчик, обрати ее вниманье -

Что за существа парят в тумане,

К тайному прислушиваясь звуку?

Эти переливчатые тени

Воздухом питаются, росою,

Лепестками розы и сирени,

Ярко увядающей красою.

Вот где собираются фиалки,

Лип и одуванчиков пушинки,

Ряска и прохладные кувшинки

Из садов, где плавают русалки.

Вот где мы с тобой однажды будем,

Будем вечно жить, не умирая,

Как душа, мерцающая людям,

Чьи тела возьмет земля сырая.

Наши переливчатые тени

Тоже будут воздухом питаться,

Лепестками розы и сирени

И в тумане осенью сплетаться,

К дальнему прислушиваясь пенью,

Узнавая сладкий голос жизни,

Детский хор тоски по вдохновенью,

Древний хор любви к земной отчизне!..

Девочка, не жалуйся на скуку,

Мальчик, обрати ее вниманье -

Что за существа парят в тумане,

К тайному прислушиваясь звуку?

Девочка, не жалуйся на скуку,

Мальчик, обрати ее вниманье...

                            1977

   ПЕРЕД СНОМ

Ночью будут холода.

В синем сумраке окна

Намечается звезда,

Намечается луна.

 

Стала каменной вода.

Там, где сглажена волна,

Намечается звезда,

Намечается луна.

 

Грань гранатного плода

Огрубела, как стопа.

Слышу хруст - пришла звезда,

А за нею - звезд толпа.

 

Наступила тишина.

Свет раздался восковой.

Слышу хруст - пришла луна,

А за нею - никого.

 

Шея мальчика длинна,

Холод - в мыслях и на лбу,

Что луна пришла одна,

А звезда влекла толпу.

 

Но зато теперь видна

Та хрустящая тропа,

По которой шла луна,

Шла звезда и звезд толпа

И уходят времена.

                      1971

        * * *

Морей полночных колыханье,

Огней полночных полыханье,

Полночных крылышек и крыл

Порханье, шорох, трепыханье -

Так возвращается дыханье!

Так хороводы тайных сил

Подхватывают всех, кто мил

Их сердцу в творческом тумане.

 

Так начинается поход

По звездам, правду говорящим

О будущем и настоящем!

Так открывает темный рот

Поэзия, кустом горящим

Всплывая из трясин, болот

И заливая небосвод

Слепящим светом и разящим!

 

Так раскрывает лепестки, -

Венец свой лунный, звездный, млечный, -

Так дышит роза жизни вечной,

Так разрывает на куски

Чугунный мрак мертвосердечный,

Чтоб аромат струить беспечный,

Туманить выдохом стихи.

                          1978

Юнна Мориц

      ФЕДРА

Не вздумай, Федра, потакать

Мычащей страсти, лгать так ярко!

Жара позора, жир огарка -

В них будут образ твой втыкать!

Ты - лютый зной, субтропик, жар,