Каким образом экономические сдвиги в России повлияли на изменений функций и статуса русского мата?

Как вы понимаете утверждение С.Н. Бройтмана, что для читателя эйдетической эпохи произведение было прежде всего жанром, а уже потом становилось созданием того или иного автора? С чем это связано?

Эпоха эйдетической поэтики начинается в Европе с формирования системы жанров в древнегреческой литературе. Читатель той эпохи в первую очередь читал поэму, оду, элегию или роман, а уже потом они становились для него литературным произведением, или созданием того или иного автора. Это было связано с тем, что читатель и автор воспринимали действительность через призму жанра. Эйдетическое мышление имеет тенденцию к абстрагированию, но и невозможностью оторваться от феномена. Поэтому в жанре явлены одновременно и образ и образец, и прецедент и закон.

2) Историческим завершением эйдетической поэтики стало барочное соединение образа и понятия как единораздельных, "далековатых" начал. Прокомментируйте это утверждение.

 В эйдетической поэтике образ и понятие не мыслились автономными, хотя и различались между собой.

 Барочное соединение готово распасться, но они нуждаются друг в друге (Гамлету нужен Призрак). Образ и понятие в барочной поэтике едины (единораздельны), но уже раздельны.

 

Семинар 9.04

Рабле и Гоголь

Украинская народно-праздничная и ярмарочная жизнь, отлично знакомая Гоголю, организует большинство рассказов в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» — «Сорочинскую ярмарку», «Майскую ночь», «Ночь перед Рождеством», «Вечер накануне Ивана Купала». Тематика самого праздника и вольно-веселая праздничная атмосфера определяют сюжет, образы и тон этих рассказов. И в названных нами чисто праздничных рассказах, и в других существеннейшую роль играет веселая чертовщина, глубоко родственная по характеру, тону и функциям веселым карнавальным видениям преисподней и дьяблериям. Гоголевский смех в этих рассказах — чистый народно-праздничный смех.

 В «Тарасе Бульбе» можно найти родственные Рабле образы веселого богатырства, раблезианского типа гипeрболы кровавых побоищ и пиров и, наконец, в самом изображении специфического строя и быта вольной Сечи обнаружил бы и глубокие элементы народно-праздничного утопизма, своего рода украинских сатурналий. Много в «Тарасе Бульбе» и элементов карнавального типа, например, в самом начале повести: приезд бурсаков и кулачный бой Остапа с отцом.

В петербургских повестях и во всем последующем творчестве Гоголя мы находим и другие элементы народной смеховой культуры, и находим прежде всего в самом стиле. Здесь не подлежит сомнению непосредственное влияние форм площадной и балаганной народной комики.

Элементы «кокаланов» — как отдельные алогизмы, так и более развитые словесные нелепицы — очень распространены у Гоголя. Эти элементы были связаны с формами народной комики и с гротескным реализмом.

 В основе «Мертвых душ» внимательный анализ раскрыл бы формы веселого (карнавального) хождения по преисподней, по стране смерти. «Мертвые души» — это интереснейшая параллель к четвертой книге Рабле, то есть путешествию Пантагрюэля.

Не чужд Гоголь и гротескной концепции тела. Вот очень характерный набросок к первому тому «Мертвых душ»: «И в самом деле, каких нет лиц на свете. Что ни рожа, то уж, верно, на другую не похожа.”

Найдем мы у Гоголя и чрезвычайно последовательную систему превращения имен в прозвища. С какою почти теоретическою отчетливостью обнажает самую сущность амбивалентного, хвалебно-бранного прозвища гоголевское название города для второго тома «Мертвых душ» — Тьфуславль!

Гоголь глубоко чувствовал миросозерцательный и универсальный характер своего смеха и в то же время не мог найти ни подобающего места, ни теоретического обоснования и освещения для такого смеха в условиях «серьезной» культуры XIX века. Когда он в своих рассуждениях объяснял, почему он смеется, он, очевидно, не осмеливался раскрыть до конца природу смеха, его универсальный, всеобъемлющий народный характер; он часто оправдывал свой смех ограниченной моралью времени.

«Положительный», «светлый», «высокий» смех Гоголя, выросший на почве народной смеховой культуры, не был понят (во многом он не понят и до сих пор). Этот смех, несовместимый со смехом сатирика 1, и определяет главное в творчестве Гоголя. Можно сказать, что внутренняя природа влекла его смеяться, «как боги», но он считал необходимым оправдывать свой смех ограниченной человеческой моралью времени. Однако этот смех полностью раскрывался в поэтике Гоголя, в самом строении языка.

 Гоголь остро ощущает необходимость борьбы народной речевой стихии с мертвыми, овнешняющими пластами языка. Характерное для ренессансного сознания отсутствие единого авторитетного, непререкаемого языка отзывается в его творчестве организацией всестороннего смехового взаимодействия речевых сфер.

Смеховое слово организуется у Гоголя так, что целью его выступает не простое указание на отдельные отрицательные явления, а вскрытие особого аспекта мира как целого. В этом смысле зона смеха у Гоголя становится зоной контакта. Тут объединяется противоречащее и несовместимое, оживает как связь. Слова влекут за собой тотальные импрессии контактов — речевых жанров, почти всегда очень далеких от литературы.

Гоголевский мир находится все время в зоне контакта (как и всякое смеховое изображение). Все становится сущим, современным, реально присутствующим.

Смеющийся сатирик не бывает веселым. В пределе он хмур и мрачен. У Гоголя же смех побеждает все. В частности, он создает своего рода катарсис пошлости. Проблема гоголевского смеха может быть правильно поставлена и решена только на основе изучения народной смеховой культуры.

 

 

26.04 Лекция 

 

1. В чем заключается принципиальное отличие двуголосого прозаического слова от слова поэтического по мнению М. М. Бахтина?
2. Что предшествует рождению “нового восприятия мира”?
3. Как вы понимаете высказывание, что у Пастернака стихи, предметы и природа - это порождение единой стихии жизни?

 

 

4.05 Лекция

 

1. Какие формы сюжета становления вывел М. М. Бахтин?
2. Какой феномен имеет своего исторического предшественника в принципе сюжетной неопределенности и в символическом сюжете?
3. Перечислите пять типов построения по степени и форме проявленности принципа сюжетной неопределенности.
4. В чем заключается противоположность и дополнение Толстовской и Джойсовской формы кумулятивного сюжета по отношению друг к другу?

 

11.05 Лекция

1. Какой облик принимает неканонический жанр в результате переориентации?
2. В чем состоит значимость романа для исторической поэтики?
3. Что предполагал канон фольклорной баллады?

 

 

14..05 Семинар

Размышление одиннадцатое

Каким образом экономические сдвиги в России повлияли на изменений функций и статуса русского мата?

Двадцатый век стал для русского мата временем резкой смены как культурного статуса, так и тех социальных функций, которые он — с теми или иными вариациями, но относительно неизменно — выполнял, очевидно, на протяжении многих и многих веков. Масштабные социальные и культурные ротации, вызванные известными политическими событиями, начиная с осени 1917 года, не могли не привести к не менее резкой смене доминирующих в тех или иных сферах поведенческих практик — в том числе и речевых.

Существенную роль в изменении функций и общего статуса русского мата сыграло формирование в России фабричного пролетариата.

Революция семнадцатого года, последовавшая за ней гражданская война и начало «строительства коммунизма» сформировали целый ряд совершенно новых, неизвестных до сей поры не только в России, но и в предшествующей мировой традиции культурных практик. Одной из таких — речевых — практик является создание совершенно особенной кодовой системы «советского» говорения, получившей постфактум с легкой руки Оруэлла название «новояз». Колоссальная по своим масштабам ротация населения, приведшая к резкому росту городской его части за счет «вымываемой» сельской общины, создала небывалый прецедент: изрядно повыбитая за годы социальных потрясений прослойка «урбанизированного» мещанства была явно не в состоянии «переварить» эту волну, соотношение сил было слишком неравным. Оказавшиеся в совершенно новой для них реальности огромные массы оторванного от общинных корней населения остро нуждались в средствах речевого освоения того колоссального «Дикого Поля», в которое превратилась вся страна. Таким средством и стал своеобразный «советский» речевой код, построенный по всем законам кодового говорения, который позволял “сойти за своего”.

Наряду с советским «новоязом» несколько более широкое распространение, чем в дореволюционный период, получил и традиционный русский мужской обсценный код — мат. Предпосылок к тому было несколько. Во-первых, постепенное и во многом целенаправленное превращение всей страны в огромное «Дикое Поле» не могло не сказаться на статусе не только вновь образованных, но и традиционных маргинальных речевых практик. Во-вторых, мат — опять же, наряду с «новоязом» — стал естественным речевым кодом растущей и набирающей силу прослойки «партийно-хозяйственного актива» на всех уровнях новых советских структур. Здесь, несомненно, сыграли свою роль и «исходные» для партии большевиков речевые и поведенческие стереотипы — жестко привязанные к способу жизни сплоченной и агрессивной маргинальной группы, то есть уже по существу «волчьи» — и сознательная работа по разрушению «бывшего» культурного пространства.

Не стоит забывать и о весьма существенном, беспрецедентном в отечественной истории, воздействии криминальной среды на образ жизни и мышления основной части населения. Печально знаменитые советские лагеря сыграли в этом отношении весьма значимую «культурную роль». Задуманные как горнило по «перевоспитанию» чуждых элементов, они действительно выполнили — в этом отношении — свою задачу. Миллионы людей, прошедших через опыт зоны, возвращались к «нормальной» жизни «обогащенные» навыками бытового и речевого поведения, свойственными стержневому для зоны контингенту — то есть блатным.

Интересна также и ситуация с постепенным «снятием запрета» на мат для отдельных женских социальных страт. Воздействие лагерных и «аппаратных» поведенческих практик здесь, конечно, также сыграло свою роль. Однако, гораздо более значимым, на мой взгляд, было «сцепленное» влияние двух факторов — тотальных методов ведения Второй мировой войны и сознательной номенклатурной установки на «замену» мужского труда женским (и детским!). Относительно массовый «приход» женщин в армейскую среду, причем в ситуации многолетних и непрерывных боевых действий, не мог, естественно, не сказаться на поведенческих практиках «фронтовичек». Следует, однако, заметить, что и в тылу существовали такие специфические зоны, в которых строгий табуистический запрет на женский мат постепенно сдавал свои позиции. Женщины, которым приходилось осваивать традиционно мужские профессии, в ряде случаев были фактически вынуждены переходить на мат как на «профессиональный жаргон».

 

3. "Мат, - пишет В.Ю. Михайлин, - служит основой поведенческих и кодовых практик, существующих в Российской армии".

Мат служит основой всех поведенческих и кодовых практик, существующих в Российской армии. «Всасывание службы» «духа­ми» происходит через усвоение матерного армейского кода, демон­стративное использование которого выступает в качестве одного из маркеров успешной адаптации. Попытка призывника сохранить «правильную» русскую речь неминуемо обернулась бы его перево­дом в деклассированный разряд «чмо» — при том что иные формы активного или пассивного сопротивления системе традиционной самоорганизации солдат срочной службы (системе «неуставных отношений», «дедовщины») подлежат «коррекции» в рамках самой системы. Подобная «оборонительная» реакция системы как раз и свидетельствует о первичности матерного кодирования для суще­ствующих в ее пределах практик.

Владение матом подчер­кивает высокий ситуативный статус говорящего и в случае с «ино­родческим» сержантским составом фактически заменяет владение уставным русским языком.

Как и всякая маргинальная среда, самоорганизованная среда солдат срочной службы нуждается в жесткой системе поведен­ческого кодирования, выраженной внешне в не менее жесткой системе кодовых маркеров. Только наличие подобной строго ран­жированной и маркированной системы позволяет моментально ус­танавливать и воспроизводить присущие этой среде иерархические отношения.

 

 

Лекция 6.04