Ру-ка и двенадцать таблеток»

Все произошло с такой быстротой, что теперь вспоминается как сновидение.

Я начала передавать людям истины, которые открыл мне Пта-хотеп.

На мои лекции стали сходиться люди, их приходило с каждым разом все больше и больше. Они стремились к посвящению в глу­бочайшие тайны Божественного Я, как истомившиеся путники стре­мятся к оазису, чтобы утолить жажду. С того времени моя работа неизменна: я встречаю всех приходящих в начале бесконечно длин­ной дороги и указываю им вдаль — туда, где стоит величественная фигура, окутанная светом, — Космическое Я, ожидающее каждого путешественника с открытыми объятиями. Я стою в начале дороги и указываю путь бесконечному потоку «овец», стремящихся к свету, и этот поток медленно движется к сияющей фигуре и растворяется в ней... именно так я все это и видела в моем видении в Доломитах. Здесь же — в трехмерном мире — моя карма, создавшая мой харак­тер и судьбу, разворачивалась согласно законам времени и прост­ранства. Я выполняла свою задачу одна — рядом не было никого, кто мог бы дать мне совет, — ведь каждый, кто хочет стать незави­симым, действительно полезным соратником исполнителей вели­кого проекта, должен оставаться один. Лишь в редкие моменты своей жизни, когда я наконец достигала той или иной поворотной точки, мне приходила помощь от высшей силы. Но и тогда мне приходилось решать свои проблемы в одиночку. То и дело проис­ходили события, напоминающие мне о моей жизни в Египте.

Однажды, отправившись на международную конференцию в далекую страну, я встретила там человека, знакомого мне по Египту. Войдя в зал, где собрались участники конференции (думая в тот момент о чем угодно, только не о Египте), я вдруг заметила человека, которого знала в Египте, и мое сердце учащенно забилось. Это был Ру-Ка! Мужчина поднялся с места, и, хотя я не стала выказывать Удивления (мое лицо было совершенно спокойно), в глазах мужчины я прочла изумление. Он поклонился мне и представился: «Эвалт Климке». Мы обменялись рукопожатием. Несколько минут мы без­молвно стояли, глядя друг на друга. Он первый нарушил молчание:

— Как странно! Кто же вы на самом деле? Я не могу отделаться от ощущения, что должен поклониться вам до самого пола. Как странно! — Затем, вопросительно заглянув мне в глаза, добавил: —, Почему же все-таки у меня возникло это странное чувство?

— Вы были министром финансов у моего отца в Египте, — ответила я, улыбаясь.

Все, кто наблюдал за этой сценой, рассмеялись —им показалось, что я шучу. Не смеялся лишь господин Эвалт Климке. Он продолжал смотреть на меня все так же вопросительно. В течение всей конфе­ренции, длившейся несколько дней, он обращался ко мне не иначе, как «царица». И каждый раз, вглядываясь в мое лицо, он бормотал себе под нос: «Странно... очень странно!» Мы общались с ним как старые друзья.

Еще одно событие, относящееся к тому же периоду моей жизни, запомнилось мне с особой отчетливостью. Однажды одним осенним вечером я, как обычно, легла спать. Мне снился обычный сон, абсо­лютно не имеющий никакого значения, как вдруг все в этом сне озарилось ярким светом и передо мной остановился автомобиль. Из него вышли два человека, одетые как врачи, во все белое. Один из них извлек из кармана инструмент, похожий на ложку, и с его помощью удалил из глазницы мой правый больной глаз. Другой, открыв какой-то пузырек, достал из него большой белый диск, напоминающий таблетку. Показав мне эту таблетку, он произнес: «Не пугайся, сейчас я вставлю ее в твою глазницу. Но тебе понадо­бится двенадцать таких таблеток, чтобы твое зрение пришло в нор­му. Так что не пугайся, когда обнаружишь, что твой правый глаз не видит — это временно». С этими словами он вставил таблетку в мою пустую глазницу и наложил повязку.

Проснувшись на следующее утро, я замечаю, что ничего не вижу больным глазом. Кажется, что его прикрыли дощечкой, сквозь ко­торую не проходит свет. Испуганная, я бросаюсь к зеркалу и своим левым, здоровым глазом вижу, что зрачок правого глаза помутнел. Я поняла, что это — катаракта. Болезнь развивалась медленно, исподволь, — еще вчера я могла видеть правым глазом довольно сносно, а со стороны вообще ничего не было заметно... но теперь я ослепла на один глаз!

— Не бойся, — раздался в моей голове голос ночного гостя. Нет, я не испугалась! Да и чего бояться? Вновь начнутся мои

бесконечные походы по профессорам, пока, наконец, мне ясно не скажут, что иного выхода, кроме операции, нет. Страх не приведет ни к чему хорошему — я это поняла давно. Но что это за белые таблетки? И что имелось в виду, когда мне сказали, что исцеление наступит лишь после того, как я приму двенадцать таких таблеток?

Я снова обошла всех знаменитых профессоров страны, и они в один голос заявили, что операция необходима, хотя и она не гаран­тирует полного выздоровления, и мне, возможно, после операции придется носить темные очки. Дело в том, что они собирались удалить часть радужки так, чтобы зрачок принял форму замочной скважины. А поскольку мне было тогда всего тридцать пять лет, врачи боялись, что я не смогу переносить излишек света, попадаю­щий на глазное дно через деформированный зрачок. Так что они сошлись на том, что с операцией можно повременить, и я последо­вала их совету. Я продолжала работать, но с больным глазом это было непросто. Катаракта причиняла мне большое беспокойство.

Пришло лето, и, как обычно, мы отправились всей семьей на каникулы, на свою озерную виллу. Там я повстречалась с католичес­ким священником, который порекомендовал мне отправиться в Вену и показаться там всемирно известному окулисту, которого он знал лично.

— В отличие от остальных врачей, он применяет нетрадицион­ные средства, — сказал мне священник. — Отправляйтесь к нему и спросите совета. Я — слуга Божий, и, возможно, моими устами с вами говорит Бог.

К этому времени я уже наслушалась столько советов относи­тельно своего глаза, что стала почти глуха к ним. Но слова священ­ника: «Я — слуга Божий, и, возможно, моими устами с вами говорит Бог» запали мне в душу.

Когда пришла осень, я в сопровождении отца отправилась к венскому профессору. Он настаивал на немедленной операции:

— Вы должны удалить эту безобразную катаракту как можно скорее. Это также очень важно для вашей психики!

— Не пострадает ли мой глаз оттого, что вы вырежете кусочек радужки? — спросила его я.

Он вопросительно посмотрел на меня, проверил мои рефлексы, а затем стал расспрашивать меня о моих занятиях скульптурой, постепенно переходя к вещам, не имеющим совершенно никакого отношения к зрению. И вдруг он сказал без всякого перехода:

— Я не вырежу вам ни кусочка радужки, так что можете не переживать относительно этого.

— В таком случае давайте сделаем операцию как можно ско­рее, — решительно заявила я.

Через неделю я уже находилась в санатории и готовилась к операции, которую назначили на следующий день.

Стоял прекрасный осенний вечер, и, прежде чем отправиться в постель, я подошла к окну, чтобы полюбоваться красивым городом, раскинувшимся внизу. Отодвинув занавеску, я увидела огромный белый диск луны, медленно катящийся на восток. Я тут же узнала ту большую белую таблетку, которую вставил мне в глазницу врач из моего сна. Это жебыла полная луна! Ведь тот врач сказал: «ты должна употребить двенадцать таких таблеток, чтобы твой глаз возвратился на место». С бешено колотящимся сердцем я стала подсчитывать, сколько времени прошло с той ночи, когда мне приснился этот странный сон. Безусловно! Прошло двенадцать лунных месяцев! Я поняла, что операция возвратит моему правому глазу способность видеть!

Следующим утром я уже лежала на операционном столе, и все произошло в невероятно короткий срок. Свет ударил в мой больной глаз, и через секунду перед ним появилась рука.

— Что вы видите? — услышала я голос профессора.

— Вашу благословенную руку, профессор, — ответила я. Через минуту оба мои глаза покрыла повязка. Когда меня выво­зили из операционной в кресле-каталке, рядом раздался голос отца:

— Как дела, Эстер?

— Все хорошо, папа, — сказала я, — мне вернули зрение. Операция на глазе значительно обогатила мой опыт. Я узнала,

что вибрации, которые мы зовем «светом», являются таковыми только для здоровых глаз. Вообще же свет — огромная сила, спо­собная убить человека. Все зависит от соотношения между чувствительностью кожи и интенсивностью света. Через несколько часов после операции в палату вошел профессор и сказал:

— Не пугайтесь. Сейчас я сниму повязку с вашего глаза. Мне нужно проверить, как глаз реагирует на пламя свечи.

«Почему он думает, что я могу испугаться?» — подумала я. Врач тем временем снял повязку с моего прооперированного глаза и сказал:

— Пожалуйста, раскройте веки.

Открывая глаз, я ожидала увидеть перед собой пламя свечи, но вместо света я увидела лишь темноту и ощутила сильную боль в прооперированном глазу. Отдернув голову назад, я вновь зажмури­лась. Я не понимала, что произошло, но тут услышала смех моего доктора.

— Я же советовал вам не пугаться, — сказал он, — сетчатка вашего глаза сейчас настолько чувствительна, что реагирует на свечу не как на свет, а как на резкий удар. А сейчас продолжайте отдыхать. Я вернусь через несколько часов, чтобы проверить, как обстоят дела. Пока все нормально.

И с этими словами он ушел.

Я осталась в темноте и одиночестве — моим мыслям была предоставлена полная свобода. Что же такое свет? Почему тот же свет, который я воспринимаю здоровым глазом как мерцание свечи, доставляет невыносимую боль, попадая на сетчатку больного глаза? И при этом я не вижу никакого «света», а ощущаю удар такой силы, что моя голова сама отлетает назад. Отсюда следовал вывод, что, если есть существа, чья кожа обладает такой же чувствительностью к свету, как сетчатка моего больного глаза, их парализует, а возмож­но, даже убьет направленный на них световой поток.

Из всего этого следовал еще один вывод: если существует осо­бый вид света (назовем его для простоты «ультрасветом»), оказыва­ющий на нашу кожу гораздо более сильное воздействие, чем обыч­ный свет, он сможет поразить нас точно так же, как обычный свет способен поразить существа, чья кожа столь же чувствительна, как сетчатка моего прооперированного глаза.

Тут я осознала, что все относительно, и весь вопрос заключается во взаимоотношении между действующей силой и сопротивляе­мостью объекта, на который она направлена. Из этого следовал логический вывод о бесконечном разнообразии форм жизни, существующих на различных планетах и небесных телах. Например, по­добное человеку существо, проживающее на Уране или Нептуне, из-за огромного удаления этих планет от Солнца должно обладать той же чувствительностью к свету, что и сетчатка моего проопери­рованного глаза. И если такие существа способны «видеть» солнеч­ный свет так же, как его видим мы, сетчатка их глаз должна обладать во много раз большей восприимчивостью по сравнению с нашей. Но зачем нужно идти так далеко? Миллионы существ, живущих в глубинах океана, обладают подобными глазами, а также возможнос­тями, которых мы даже представить себе не можем — поскольку не понимаем, что такое существовать во мраке.

И тут я начала медитировать на безграничных возможностях бесчисленных миров и на том, какие формы жизни они могут со­держать. И чем дольше я думала о таких вещах, тем больше напол­нялось мое сердце смирением пред лицом той вечной сущности, которую мы зовем Богом.

Операция на глазе стала причиной еще одного интересного переживания. Я осознала, что глаза вбирают свет не только для себя, но и для всего тела — точно так же, как легкие вбирают воздух и кислород! Свет —это сила!

На третий день после операции профессор пришел ко мне вмес­те с сестрой.

— Пора подниматься. Наденьте, пожалуйста, тапочки и сади­тесь в это кресло. Сестра поможет вам, — сказал он.

— Доктор, — ответила я, почувствовав себя оскорбленной, —я не больна, а три дня, проведенных в постели, не ослабили меня настолько, чтобы я потеряла способность передвигаться без посто­ронней помощи. Мне не нужно помогать.

— Что ж, тогда поднимайтесь самостоятельно, — сказал про­фессор. И добавил: — Если сможете!

Я начала было вставать с постели, но, к удивлению своему, обнаружила, что мои ноги отказываются держать меня, и я бы обязательно упала, если бы две сильные руки не подхватили меня с двух сторон. Ноги свисали, как тряпки, а спина была просто совер­шенно бессильной. Да, такого я не ожидала! Почему же это прои­зошло?

Сидя в кресле, я услышала смех.

— Вот видите, — сказал профессор, перестав смеяться, — у вас пока самостоятельно не получается. А все потому, что вы провели три дня в полной темноте. Если человек изолирован от света, — он теряет силы с поразительной скоростью. Но скоро вы сможете вновь открыть глаза. Тогда вы сами убедитесь, как быстро будут восста­навливаться ваши силы. Самой сложной задачей, которую нам при­ходилось решать во время Первой Мировой, была помощь слепым солдатам. И не столько из-за их психического состояния, сколько из-за быстрой потери сил после наступившей слепоты. Душа чело­века устроена таким чудесным образом, что способна перенести даже такую катастрофу, как внезапная слепота. Более того, человек в таком состоянии может находить новые, доселе не осознаваемые радости жизни и учиться по-новому воспринимать окружающий мир. Но самым трудным для нас было то, что эти бедняги даже не могли подняться на ноги после того, как пролежали в постели нес­колько дней или недель. Мы не могли возвратить им способность вновь увидеть свет. Но Бог, в безграничной милости своей, сделал так, что кожа слепых начинает вбирать в себя солнечный свет, отчасти компенсируя функцию глаз.

Я не смогла вымолвить ни слова в ответ. Когда мое зрение ухудшилось, я начала осознавать проблему слепоты куда острее, чем люди, обладающие здоровыми глазами. Сейчас, благодаря этому новому опыту, я понимаю куда лучше слова Библии:

Светильник для тела есть око.

Итак, если око твое будет чисто,

То всё тело твое будет светло;

Если же око твое будет худо,

То всё тело твое будет темно.

Итак, если свет, который в тебе, тьма,

То какова же тьма?

(Матф. 6: 22, 23)

Мое сердце обливается кровью, когда я спрашиваю себя: разве мало человечеству того количества слепых, которое и так существует в природе? Нет, человечество развязывает войну за войной, чтобы на свете появлялись все новые слепые и искалеченные существа! Когда же оно дорастет до того уровня сознания, что прекратит покорно подчиняться политикам, подписывающим декларации о войнах?

Через две недели профессор отвел меня в темную комнату, где осмотрел мои глаза. С помощью сильной лупы я смогла разбирать любой шрифт, который он мне предлагал, — вплоть до мельчайших букв. Вдруг, к моему величайшему изумлению, старик-профессор вскочил со своего стула и, подхватив меня на руки, поднял над своей головой. Я совершенно опешила... что это случилось с этим очаро­вательным стариком? Осторожно опустив меня на пол, с лицом, светящимся неподдельной радостью, он заявил:

— Операции, подобные вашей, прежде делались только детям и юношам не старше двадцати лет. Мы никогда не рисковали делать такие операции людям более зрелого возраста, опасаясь воспаления радужки, которое может привести к полной слепоте. Как вы могли заметить, во время вашего первого визита я подробно расспрашивал вас о всевозможных вещах, не имеющих, на первый взгляд, отно­шения к вашему зрению. Уже тогда я отметил необыкновенную выносливость и жизнеспособность вашего организма. Ваши реф­лексы также оказались на редкость хорошими... и я доверился ин­туиции. Что ж, это успех! Ваши ткани все еще молоды, и вы смогли пройти через эту трудную операцию. Так что сейчас вы можете возвращаться домой с двумя здоровыми глазами. Примите мои поздравления!

Я поблагодарила профессора за его доброту, и мы расстались. Возвращаясь домой, я вспоминала о «двенадцати таблетках», кото­рые должны были возвратить зрение моему многострадальному глазу. Все так и случилось.

 

ПОЯВЛЯЕТСЯ МОЛОДОЙ ЖРЕЦ»

 

Несколько лет мы жили с мужем спокойно и счастливо. В нашей взаимной любви ничего не менялось. Я продолжала занимать­ся скульптурой, а в свободное время давала психологические кон­сультации. Несколько раз в неделю я читала лекции по самопозна­нию, руководствуясь информацией, полученной от Птахотепа. Ког­да же чувствовала, что нуждаюсь в отдыхе, я садилась за фортепьяно.

Ежедневно я практиковала духовную Йогу и научилась легко погружаться в глубокий транс, но последняя — высшая —дверь на этом пути все еще оставалась для меня закрытой. Уже имея опреде­ленный уровень духовного развития, я осознала, что путь к оконча­тельному познанию собственного Я мне преграждает какое-то пре­пятствие, напоминающее стену, сквозь которую я никак не могу пробиться. Каждый год я отправлялась на несколько месяцев в свой лесной домик и практиковала там Йогу. Молодые деревца, посажен­ные мною несколько лет назад, превратились в большие плодонос­ные деревья. Я продолжала практиковать Йогу с прежним усерди­ем... и все же стражи, охраняющие тайную дверь, отказывались ее отворить.

Как-то осенью я покинула свой лесной домик и отправилась в город. У отца был день рождения, и мы вместе со всеми домочадца­ми, родственниками и многочисленными друзьями семьи собира­лись отпраздновать это событие.

На следующее утро я готовилась возвратиться в горы, но тут зазвонил телефон. Сняв трубку, я услышала голос подруги. Она спрашивала меня о моих планах на день. Я ответила ей, что совер­шенно свободна.

— Ко мне приехал знаменитый писатель, вместе с которым я изучала Йогу в Индии под руководством Махариши. Если хочешь, можешь прийти ко мне сегодня и поговорить с ним, — сказала подруга.

Переступив порог ее дома, я тут же встретилась лицом к лицу со знаменитым автором книг по Йоге и о йогах. Я была потрясена — передо мной стоял не кто иной, как молодой жрец из египетского храма, помогавший мне в моих последних приготовлениях перед Посвящением!

Мы обменялись с ним несколькими фразами, и я, упомянув о том, что читала его книги, сообщила, что, несмотря на продолжи­тельную практику Йоги, все еще не могу достичь высшей цели. Тут к нам присоединились остальные гости, и мы были вовлечены в продолжавшуюся целый вечер общую беседу. Мне больше ни разу не предоставилась возможность остаться с ним наедине.

«Ну вот, ничего не случилось», —думала я, прощаясь с хозяйкой.

Втайне я надеялась, что знаменитый «белый йог» поможет мне продвинуться по мистическому пути.

На следующее утро подруга вновь позвонила мне, чтобы сооб­щить, что писатель желает поговорить со мной лично.

— Если располагаешь временем, приезжай ко мне пополуд­ни, — сказала она.

Войдя в ее кабинет, я увидела писателя, сидящего в позе лотоса на софе. Я села рядом, и он спросил:

— Что ты желаешь получить от меня?

— Я ничего не желаю, — ответила я, — моя жизнь протекает совершенно спокойно. В моей душе царит мир.

— Тогда почему же ты пришла сюда? Чего ты ждешь от меня?

— Мне нужна реальность, — сказала я.

Несколько мгновений писатель смотрел на меня в молчании, а затем спросил:

— А твой душевный покой — разве это не реальность?

— Да, это реальность, но я хочу большего. Я чувствую себя как Моисей, который видел Землю Обетованную, но так и не дошел до нее. Мне кажется, что я тоже вижу, но я хочу дойти. Мне недоста­точно увидеть ее со стороны — мне нужно войти, — ответила я.

—Да,—ответил он, улыбаясь, — ты уже стоишь перед большой дверью, держась за ее ручку. Достичь такого в одиночку, без помощи великого Мастера, — большая редкость. Очевидно, ты уже была посвященной в одной из прошлых жизней. Тебе остается сделать лишь один шаг, отделяющий тебя от великой цели.

Я внимательно посмотрела на йога. Неужели он забыл, что мы встречались прежде, когда он был жрецом в египетском храме? Или он просто не желает говорить об этом? В его глазах трудно было прочесть ответ.

— Я это и сама знаю, — сказала я, — и собираюсь войти, даже если мне для этого придется проломить эту дверь.

— И ты веришь, что я могу помочь тебе? — спросил он.

— Да, сможешь, если я буду готова, — ответила я.

— Так ты веришь, что готова принять мою помощь? — спросил он снова.

— Да, я готова! —решительно сказала я.

Наступила пауза... я ждала ответа... наконец он указал мне на стул напротив софы и сказал:

— Садись на этот стул, закрой глаза и проникни всеми мыслями в свое сердце.

Я так и сделала. Как только мне удалось сконцентрироваться на сердце, я увидела сквозь закрытые веки поток желтоватого света, исходящий из солнечного сплетения йога. Вначале этот поток окру­жил меня, а затем окутал его, словно ярко светящаяся восьмерка.

И тут я ощутила, что моя концентрация достигает высшей точки, которой я нередко достигала сама. Но в этот раз меня подхва­тил поток неведомой мне прежде посторонней силы, и тут же передо мной словно распахнулась какая-то огромная дверь и открылась бесконечная глубина, в которую я погрузилась.

Исчезло всякое ощущение времени —у меня не было ни малей­шего представления, как долго это продолжалось. Но вот я услышала голос йога:

— Сейчас ты можешь открыть глаза.

Только тут я осознала, насколько далека я была от земного физического сознания. Мне не хотелось ничего говорить —все слова казались теперь такими бессмысленными и ничтожными!

— Я установил контакт между твоим личным Я и Сверх-Я, — сказал писатель, — ты была готова к этому. Отныне, как только у тебя возникнет какой-нибудь вопрос, концентрируйся на мне, и в тот же день ты получишь ответ.

— Мне нужно будет концентрироваться на твоем личном или Высшем Я?

В ответ йог лишь улыбнулся. Но я все поняла. Не стоило тратить слова и время на разговор о «личном».

С этого дня я оказалась в группе людей, собирающихся в доме у моей подруги для медитаций под руководством йога.

Через несколько недель он покинул нас, чтобы продолжить путешествие. Внешне моя жизнь продолжалась как и прежде.

Прошло полгода, и как-то я оказалась в обществе людей, где велся разговор о черной магии. Один из собеседников утверждал, что черные маги используют одного или нескольких своих учеников как слепое орудие, лишая их воли и черпая их энергию для осущес­твления своих целей. Эти ученики вскоре полностью теряют свою независимость и погибают.

На следующий день мне вспомнились эти слова, и я подумала, что же заставило меня полностью довериться «белому йогу» и отдать себя его воле. Я все еще считала его «белым магом» — если уж использовать эту терминологию, — но меня поразила собственная блаженная доверчивость. Действительно, кто может сказать с уве­ренностью, что тот или иной человек «белый» или «черный» маг? Этот вопрос всерьез обеспокоил меня.

В тот же день мы нанесли визит старинному отцовскому другу, и тот сообщил нам, что недавно, листая древнюю книгу, наткнулся на интересный отрывок, в котором разъяснялась разница между черными и белыми магами:

— Белый маг, желая помочь своим ученикам продвинуться вперед, устанавливает с ними связь в форме восьмерки, таким обра­зом оставляя за ними независимость. При этом как ученик, так и учитель находятся в центре своего собственного круга. Черный же маг всегда лишает учеников независимости, заключая их в один общий круг, центром которого является он сам. Он — солнце, вокруг которого вращаются планеты — его ученики.

Я слушала эти слова с замиранием сердца. Наш друг не имел ни малейшего представления о том, что беспокоило меня в последнее время. Я никому не говорила о своих сомнениях. И вот получила ответ!

Высшее Я — Бог всегда находит человека, когда желает сооб­щить нам что-либо. Для Я не существует препятствий!

 

ИМА И БО-ГАР»

 

Но вот началась великая война.

Оба принадлежавших мне мужчины надели военные формы. Моего мужа мобилизовали для обслуживания одного из крупней­ших заводов, перепрофилированного для военных нужд. Ему приш­лось нести на своих плечах огромную ответственность командира.

Однажды, когда мы сидели за столом, открылась дверь и в комнату вошел наш сын, одетый в форму военного летчика.

Мне показалась, что земля уходит у меня из-под ног. Многие дети моих друзей ушли служить в авиацию, но все как один вскоре возвратились... в гробах. Когда он вошел в столовую, у меня возник­ло странное чувство, что я уже когда-то видела его в этой форме. Но у меня просто не было времени, чтобы раздумывать, где и когда я уже видела его таким, — меня просто ужасала мысль о том, что он отправляется служить в авиацию. Страны, против которых мы во­евали, имели в своем распоряжении намного более совершенные самолеты. Они сбивали наших лучших ребят (ведь только лучшие из лучших способны были сдать все вступительные экзамены по физической и психологической подготовке), как воздушные шари­ки. Как раз в это время я работала над памятником для погибшего летчика — одного из приятелей моего сына. И вот он сам перед моими глазами... в форме военного летчика.

— Где ты раздобыл эту форму? — спросила я растерянно.

—Она казенная, —ответил он с гордостью, —мне удалось сдать экзамены в летное училище.

—Мы рассчитывали, что ты запишешься в инженерные войска. Мы уже обо всем договорились. Так почему же ты оказался в ави­ации? Ни один молодой человек не может попасть в Военно-Воз­душные Силы без родительского согласия.

— Мама, как только началась война, это правило отменили. Теперь каждый может записываться, куда захочет, если сдаст все экзамены.

На какое-то время я лишилась дара речи. Что я могла сделать?

И вот наступили дни, когда я ходила по квартире, словно сом­намбула, и говорила с Богом. Моя власть над сыном закончилась. Я хотела обратить его к Богу. Я осознавала, что Бог любит моего сына больше, чем я, больше, чем способно одно несовершенное челове­ческое существо любить другое.

«Не важно, что случится, все—к лучшему, —говорила я себе, — пусть это даже покажется мне в моей слепоте катастрофой или трагедией».

Я была вынуждена поступать сообразно силе моей веры в реаль­ность Бога. Я не позволяла своему сердцу бешено колотиться, а нервам терять покой, так как мне пришлось взирать на все проис­ходящее с моим сыном с точки зрения великого божественного проекта. Другие матери день и ночь молились о своих сыновьях. Но могла ли я поступать так же? Как можно пытаться упросить Бога? Я твердо знала, что, согласно закону судьбы, Бог всегда распорядится так, чтобы человек извлек из своей жизни наиболее полный опыт, необходимый для развития сознания. Да, Бог любит его — любит больше, чем я! Осознание этого давало мне силы продолжать жить.

Война разгоралась, а жизнь превратилась в постоянное ожида­ние окончания этой массовой бойни, хотя внешне во многом шла как и прежде. Мы посещали концерты и театры, общались, ходили в гости друг к другу. Но за всем этим крылось напряженное ожида­ние... ожидание конца войны.

Так прошло несколько лет, и перед моим внутренним взором то и дело представала картина — гигантский паровой каток, катя­щийся на нас с востока.

Однажды мне позвонила моя подруга, чтобы заявить, что же­лает познакомить меня с индусом — «настоящим йогом». Она уже неоднократно предпринимала такие попытки и перезнакомила ме­ня со множеством «настоящих йогов» из Индии, которые при близ­ком рассмотрении оказывались совершенно заурядными людьми. Однако это нисколько не мешало ее убеждению, что каждый индус является «настоящим йогом». Для меня это было достаточно веской причиной, чтобы не проявить ни малейшего интереса к ее новому «открытию».

Отказавшись принять мое «нет», подруга сама примчалась ко мне с совершенно невероятной историей о том, что, увидев в газете фотографию индийского йога и сообщение о том, что он приехал в наш город, она тут же отправилась на поиски. Когда она, отчаявшись найти его в городе, где проживает более миллиона жителей, верну­лась домой, оказалось, что по «невероятному совпадению» индус поселился в том же доме, где она арендовала квартиру. Подруга жила в большом современном многоквартирном доме, так что не было ничего удивительного в том, что жильцы не знали друг друга.

Терпеливо выслушав всю эту долгую историю, я наконец пере­била ее:

— Так чего же ты хочешь от меня?

— Просто ты должна повидаться с ним, — невозмутимо отве­тила она, — я привезу его сюда. Вообще-то он ведет весьма уединен­ный образ жизни и почти никогда не покидает своей квартиры. Но когда я упомянула о том, что ты читаешь лекции по Йоге, он сразу же изъявил желание познакомиться с тобой. Вот, взгляни сама на его фотографии.

Я взглянула на фотографии, которые она протянула мне... и вдруг у меня перехватило дыхание: да это же Бо-Гар! Мое сердце бешено колотилось, когда я рассматривала эти фотографии. Нет, сомнений быть не могло — с каждой из них на меня своими боль­шими черными глазами смотрел Бо-Гар. Это совершенно чистое и детское выражение лица могло принадлежать только ему! Но он уже не был тем маленьким мальчиком, которого я знала в Египте. Сейчас это был молодой, но вполне зрелый человек.

— Хелен, — сказала я, — завтра вечером у меня будет свободное время. Так что можешь привести его.

На следующий день Хелен явилась ко мне с Бо-Гаром. Мы пили чай и болтали, но все это время перед моим внутренним взором стояла картина: огромный дворец, сделанный из крупных камней, в нем — моя комната, в центре которой находится великолепный фонтан, позади — низкое кресло, покрытое шкурами диких живот­ных. На этом кресле сидит фигура, которую я не могу различить, но знаю, что она принадлежит мне... а у моих ног резвится чудесный ребенок — Бо-Гар.

— Но почему вы называете меня «царицей»? — спрашиваю я

его.

— Потому что вы — царица, — убежденно отвечает Бо-Гар.

— Это верно! — радостно восклицает мой муж. — Она отдает приказы как настоящая царица, особенно мне!

И он тут же заливается смехом, обрадовавшись собственной шутке. Мы все присоединяемся к нему.

В дверях появляется мой сын. Увидев Бо-Гара, он замирает и несколько мгновений стоит, неподвижный как соляной столб. За­тем, взяв себя в руки, он представляется Бо-Гару. Оба молодых человека внимательно изучают друг друга. Мне удается прервать неловкую паузу, предложив сыну чашку чая. Он соглашается, но, даже сев за стол, продолжает пристально рассматривать молодого индуса.

Так Бо-Гар впервые появился у нас. Очень скоро он завоевал сердца всех членов семьи. Мои родители, брат и сестры приняли его как родного. Он открыл школу Йоги, но, поскольку не знал языка, попросил меня читать лекции его ученикам. Так началось наше сотрудничество.

Война продолжалась. Зимой мы работали, а летом перебирались в наш маленький лесной домик. Бо-Гар всегда находился рядом. Он жил в лесу, согласно предписаниям Йоги, которые ему преподал его учитель.

К тому времени мой сын побывал в авиакатастрофе. К счастью, он отделался всего лишь сотрясением мозга, и его высокий лоб украсил длинный шрам.

В один чудесный летний день, когда гигантский паровой каток уже подкатывался к нашим границам, моя мать внезапно упала на пол. Когда мы бросились поднимать ее, она отчетливо произнесла: «Удар... это апоплексический удар».

Прикованная к постели, с трудом выговаривая слова, она сооб­щила нам, что одна сторона ее тела «стала мертвой».

— А знаете, это интересно, — добавила она, — ощущать, что одна твоя половина здесь, а другая уже там. Я даже вас вижу напо­ловину с этой стороны, а наполовину с той. Я вижу ваше будущее. Как только мне станет лучше, я обязательно расскажу вам об этом... но сейчас... мне трудно говорить.

Она уже находилась очень близко к миру духов. Когда какой-нибудь из ее друзей или подруг начинал говорить о ней, мать тут же сообщала нам: «Моя подруга, госпожа X, сейчас со мной... вот что она говорит».

И тут же она передавала слова подруги, находящейся за десятки миль от нашего дома. Когда мы впоследствии проверяли это, все совпадало до мельчайших деталей. Бывало и так: моя мать находи­лась внизу, с медсестрой, тогда как я, сидя наверху, говорила о ней с мужем. Тут же мать обращалась к медсестре со словами: «Моя дочь, Эстер, сейчас со мной... она говорит...» и передавала весь наш разго­вор, не искажая ни слова.

Однажды встревоженная медсестра позвала меня к матери. У нее случился второй удар.

Я тут же бросилась вниз. Мать лежала в постели, бледная как смерть, не в силах произнести ни слова. Правой рукой она указывала на свой язык, давая мне тем самым понять, что не в состоянии им пошевелить.

Так она пролежала, не шевелясь, несколько часов. Внезапно дверь в ее комнату открылась, и вошел Бо-Гар. На полупарализован­ном лице матери появилось подобие улыбки, а ее глаза озарились радостью. Бо-Гар, присев на стоящий рядом с постелью стул, взял руку моей матери в свои ладони. Через несколько секунд мать мед­ленно заговорила: «Из руки Бо-Гара исходит сила. И эта сила сейчас достигла того места в моем мозгу, где я ощущаю давление, не поз­воляющее мне говорить. Но благодаря силе, исходящей из руки Бо-Гара, давление ослабело, и я снова обрела дар речи». И тут она сообщила нам свою последнюю волю.

Вскоре Бо-Гар удалился, и мать еще продолжала общаться с нами на протяжении получаса. И вдруг она сказала: «Сила, передан­ная мне дорогим Бо-Гаром, уходит. Мне становится все труднее и труднее говорить. Связь между мной и телом исчезает. Бог всегда с нами». Это были ее последние слова.

Через два дня из нашего дома вынесли гроб с ее телом. Ее место во главе стола опустело. Теперь, каждый раз собираясь за столом, мы зажигали свечу и ставили ее там, где обычно сидела мать.

 

ИСПЫТАНИЯ ПОВТОРЯЮТС»

 

Это была последняя зима войны, вашего садовника давно уже призвали в армию. Ухаживать за садом было некому, и, чтобы спасти то немногое, что от него оста­лось, я переехала в наш маленький лесной домик. Однажды ночью меня разбудил страшный шум. Сирены в городе!

Я тут же вскочила и метнулась из спальни в столовую. Из окон столовой открывался вид на город. Десятки самолетов с ревом про­носились над моей головой. Все вокруг дрожало от шума их моторов. Внезапно прямо на моих глазах произошло нечто ужасное: самолеты стали сбрасывать бомбы на густонаселенные кварталы. Ночное небо озарилось вспышками взрывов и огнем пожаров. Над городом во­царился оглушительный грохот. Пушки городской противовоздуш­ной обороны отчаянно били по летящим мишеням. На расстоянии казалось, что в небо поднимаются крошечные фонарики. Время от времени с небес срывался большой зажженный факел — еще одна мать не дождалась возвращения сына.

Этот дьявольский фейерверк продолжался около полутора ча­сов. Мне показалось, что я простояла у окна вечность. Эта игра света и тени, развернувшаяся внизу, в долине, несла с собой гибель для тысяч людей, в том числе и для многих моих близких.

И вдруг словно какая-то сила притянула меня к себе. Повернув голову, я увидела два смотрящих на меня зеленых глаза. Сова! Она сидела на ветке, неподвижная, словно статуя. Никогда прежде не видела я сову в этих местах. Что ее занесло сюда? Почти бессозна­тельно я стала произносить слова в своей душе: «Милая птица, не твоя вина, что суеверные люди считают тебя предвестницей смерти. И все же, неужели ты хочешь сообщить мне, что мои близкие, оставшиеся там, в долине, уже больше не живут на Земле?»

И тут же сова, подпрыгнув на ветке, расправила крылья и скры­лась в лесу.

Я поняла, что сила, управляющая всем на Земле, сообщает мне, что все мои родные и близкие, оставшиеся в городе, живы!

Да, все мои родные... но как же те, кто был убит этой ночью в городе? И те, кого убили во время всей этой ужасной войны, — ведь они тоже чьи-то родные и близкие! Почему должны погибать эти люди? Почему люди так беспоща<