Бег Легионера: сказано-сделано

Новый Действующий Образ Себя делает мечту достижимой целью

 

«Я уменьшил в себе деньги до игрушечных размеров и вдруг обнаружил, что они научились считать себя сами...»

«Видеть Дело как Дерево и растить его...»

 

Здравствуйте, Доктор... Сказать спасибо за ваши книги и за мою жизнь— значит ничего не сказать. Но может быть, вам любопытно будет узнать, каким конкретным образом или способом через ваш труд произошло превращение личинки, казалось, уже навсегда окуклившейся в ипостаси младшего научного сотрудника с недописанным диссером, в бабочку Олигарх Махровый.

(Мой банк сейчас занимает энное место по рейтингу, но эти рейтинги, сами знаете..)

До нашей встречи, имею ввиду книгу, камнем преткновения был перевод «Сказано» в «Сделано». Вы, кажется, называли это «желанием желания». Я хотел хотеть быть организованным и работоспособным, хотел хотеть самопреодолеваться, хотел хотеть защититься, хотел хотеть жить...

А хотелось чего и каждому: вина и женщин, кофе в койку, квартиру нормальную, семью крепкую, загранпоездок, свою яхту, похвал пять раз в день и дважды в ночь, какой я хороший мальчик и сильненький мужичок.. ну и деньжонок на все на это откуда-нибудь. Мечтал в космос слетать по блату, как мой везучий сосед Борька Е., и мерцал где-то огонек тщеславной надежды, что после моей жизни останется след, если не улица, то хоть тропинка...

Так вот: путь от Сказано к Сделано.

Вас читая, на третьем чтении осознал одну из своих основных внутренних ошибок. Я всегда по инерции детства ощущал себя изнутри маленьким, а свою Цель— несоизмеримо большой. Покуда предмет желания оставался мечтой и не становился Целью— все было классно, чувствовал себя великаном.

Как же только Мечта переносилась из миражных далей в суровую близь действительности.. Ну как я, такой крохотный, влезу на эту гору, на этот небоскреб заберусь?..

Да разве справлюсь, да сколько же всего нужно суметь, надо сделать, требуется обеспечить, необходимо учесть.. Страшно, давит..

Путь от желания к осуществлению, от «Хочу» к «Есть» оказывался разделенным на множество неодолимых горных вершин с одним именем— «Надо», и каждая требовала немыслимого, и с каждой на каждую как без крыльев над пропастью лететь..

Без чуда— никак!

Ну все, баста, сказал я себе. Никаких чудес. Отныне:

Я ОЩУЩАЮ СЕБЯ БОЛЬШИМ, Я БОЛЬШОЙ! -

вот и все, а моя цель, любая моя цель — маленькая, как детская игрушка, забавная..

Ну что такое какой-то мильончик долларов? Фигня, пустячок. Не надо его ни сколачивать, ни заколачивать: он существует, он есть в природе как еще тысячи миллиончиков, точно таких же. Маленькие, ничтожненькие, забавненькие мильончики.

Есть среди них и мой— и он ждет и зовет Меня, своего хозяина, и Я, как небезызвестный командор, окажу ему милость: возьму-пройду по дорожке к тому месту, где он лежит и скучает без меня, подойду и возьму.

А потом пойду дальше, возьму другой..

Вот такой подход к себе и к предметам моих желаний внушили мне вы. Когда так себя чувствуешь — вместо мечты в тебе поселяется Дело, с конкретным расчетом. Когда смотришь на цель как на близкую и почти достигнутую, когда созерцаешь ее высокомерно, хозяйски-спокойно— путь к ней уже не разбит на точечные эвересты, а видится как одна линия, по которой ведет тебя мощный единополетный шаг— я его для себя называю Бегом Легионера. И уже нет существенной разницы— сделать шаг или тысячу.

 

 

Длинная дорожка к цели или короткая, пологая или крутая, мне теперь все равно, потому что Я ЕСМЬ БОЛЬШОЙ, и уже не вопрос такие мифологические признаки Легионера, как воля, энергия, уверенность и т.д.

..Всю жизнь и по сей день ненавижу считать деньги. Просто люблю, что греха таить, наркотически люблю это зелье. Любовная аллергия к волшебной палочке..

Деньги же, как справедливо замечено, счет любят, и вся наука разбогатения состоит в умении считать не столько наличные, сколько возможные — деньги-цель, деньги-будущее. Считать так, будто они уже есть..

Я уменьшил в себе деньги-цель до игрушечных размеров и вдруг обнаружил, что они во мне научились считать себя сами, в обратном порядке— от искомой суммы к слагаемым.

Видеть Дело как Дерево— держать в голове ветвистые многовариантные схемы на цельном стволе — и растить его стало так же просто, как ориентироваться по карте: смотри внимательно и выбирай маршрут, комбинируй отрезки пути. Конечно, есть многое и вне карты, в этом и интерес.

Мир российского, с позволения сказать, бизнеса— нравственный антимир, царство нечистого в чистом виде.

Но ведь все это было тут, среди нас, когда и слова этого буржуйского «бизнес» еще и в помине не было — и во времена Достоевского, и в петровские, и в ивановские..

Вся наша антижизнь, вся заказуха как была, так и есть, и на основании закона сохранения дерьма вычислима и предсказуема.

Из дерьма этого произрастает наш хлеб и наши цветы, в нем рождаются наши дети...

Итак, спасибо за основное внушение, я его пересамовнушил и теперь возвращаю вам как обратную связь: Сделано— Сказано.

Легионер продолжает Бег — а куда? — спросите вы. В жизнь, отвечаю я, в другие измерения жизни..

Валентин П.

 

БУМЕРАНГ МЫСЛЕФОРМЫ

еще о психотехнологии «сбычи мечт»

 

ВЛ, ваша теория и практика создания Действующего Образа События (ДОС), действительно, приближается к материализации мысли. Только, как правило, человек не имеет достаточно ума и веры в себя, чтобы превратить возможность в действительность.

У меня это иногда получается — в основном, как и у других, непроизвольно, нечаянно. Но я постарался пронаблюдать — как можно воплотить мечту, «сказку сделать былью» — и, кажется, немного продвинулся..

В первую очередь нужно предельно концентрированно представить то, что ты хочешь. Это может быть вещь, действие, отношение с людьми, всё что угодно.

Главное — сфокусированная мысль и детальное представление. Причем важнее не представление внешей формы, вида чего-то — а точное внутреннее воспроизведение своих ОЩУЩЕНИЙ от этого «чего-то», КАК ЕСЛИ БЫ ОНО УЖЕ БЫЛО МОИМ.

Вот это «как если бы» — ключ ко йсему.

Допустим, мне очень нужен диван. Я пока точно не знаю, какой.. И я начинаю подробно представлять то ощущение, которое хотел бы испытывать на своем диване, сидя на нем и лежа в разные мгновения моей жизни..

Отдых после долгого рабочего дня.. Хочется расслабиться, вытянуться, задремать, поспать.. До полной расслабухи, до непроизвольного закрывания глаз, до сладкой зевоты и дремоты представляю себя блаженно отдыхающим.. Включаю в это самоощущение, в этот кайф свой любимый, свой милый диван...

И вот я уже внутренне вижу его в обстановке своей комнаты, и мне сам собой является его внешний вид, я уже знаю, как он выглядит, мой сладкий диван.. И цвет его, и фактура вытекают из моих ощущений..

Всё, мыслеформа есть. Теперь я спокойно уверен: она воплотится, она неминуемо воплотится в реальность уже самим своим пребыванием в моей голове, в моем теле, в моих ощущениях.. ЧТО ВНУТРИ, ТО И ВОВНЕ.

Скоро я как бы случайно забреду в мебельный магазин — и..

Вот тут очень-очень тонкий момент и самый-самый великий секрет.

Парадокс, который вы описали и практически применили в психотехнике «Эхо-магнит»: чудо целенаправленного действия, отвязанного от своего результата.

Много раз убеждался, чтобы попалась вещь, которая тебе необходима, желанна, — следует, представив себе ее вот так вот точно и сочно, так ИЗНУТРИ СЕБЯ (и еще точнее, еще сочнее!!) — потом полностью отвлечься от своего желания, совсем, начисто, нафиг — ЗАБЬГГЬ его.

Но вот КАК забыть — в этом все!

Забыть не памятью, нет. Забыть только корыстной частью своего существа. Не отказаться от мечты, не перечеркнуть, не задушить, не убить — но ОТПУСТИТЬ ее, или, как вы писали, ОСВОБОДИТЬ ОТ СЕБЯ — пусть себе как хочет живет без меня, сама.. И ты живи сам, свободно живи своей жизнью, действуй.

Вы цитировали где-то Олешу, произнесшего великие, потрясающие слова «Да здравствует мир без меня!» — так вот: ДА ЗДРАВСТВУЕТ МОЯ МЕЧТА БЕЗ МЕНЯ!

Вот тут—то и происходит чудо, маленькое или побольше. Проходит некоторое время (NB! — его никогда нельзя определить точно и даже приблизительно не следует пытаться определить!) — и мыслеформа твоя, она же мечта, возвращается к тебе уже из внешнего мира, извне, словно хорошо брошенный бумеранг. Возвращается овеществленной, материализованной, сбывшейся. Только узнавай и принимай. (Не пишу: «бери», «вступай во владение»: такой подход — роковая ошибка!)

Именно таким образом я в последнее время стал не только владельцем нескольких очень ценных для меня материальных предмес детства), но и нашел хорошую работу, а самое главное (трижды через левое, чтоб не сглазить), встретил подругу, прекрасную Женщину Моей Мечты.

В одинокой мечте о Ней я не конкретизировал ни черты ее лица, ни цвет волос, ни тембр голоса — ничего внешнего.. Жил только тем ощущением, которое испытывал бы, общаясь с Ней — КАК ЕСЛИ БЫ мы уже встретились и были знакомы целую вечность..

Встретившись въявь, я Ее сразу не распознал. Но пообщавшись немного, почувствовал, понял — это Она, любимая, это Она.

Единственная на все времена..

Антон.

PS. Уточнения для стремящихся к «сбыче мечт». ДОС, он же мечта, должен быть строго соизмерим с вашими реальными возможностями. Если вы наследственно склонны лысеть (как, например, я), нет смысла воображать себя густоволосым, перебьетесь и так.

Не перестарайтесь и с конкретизацией вашей мечты: мечтайте легко, весело, юморно, мечтайте светло. И не вздумайте лелеять мечты злобные, мстительные: темные мечты не сбываются или сбываются против вас!..

 

«Я ЖИВУ В СКАЗОЧНОМ МИРЕ ВЛЮБЛЕННОСТИ...»

мотористка опасного груза (автопортрет сомнамбулы)

 

...Не могу не вспомнить еще один случай.

Письмо-исповедь. Получено в 1984 г. В архиве моем относится сразу к пяти разделам: «Характеры». «Общество и Душа», «Гипноз», «Саморабота» и «Смысл жизни».

Л.А., пожилая женщина из промышленного городка, ветеран войны. Характер чистый, чудесный — из исчезающей породы душевных людей, с безграничным запасом доброты, терпения, совестливости, с искрами дара Божьего... А с тем вместе внушаемость и наивность, детская беззащитность и неспособность себя утвердить, поразительное соединение несчастности и счастливости...

Многих таких сложнопростых людей я узнал самым близким образом, спасибо врачебной практике...

Письмо привожу в литературной обработке и с сокращениями. Прошу обратить внимание на места, где Л. А. рассказывает о сеансе гипноза (внушение переходит в самовнушение почти «без потерь на трение»), о самозаговаривании зубов (тут Л. А. проявляет недюжинный поэтический дар) и, наконец, о работе мотористкой опасного груза - поразительный образец действия подсознания...

 

«Доктор, можно? Науке мое письмо не даст ничего, хочется просто позывные подать.. До пенсии дожила. Вроде бы заслужила отдых, а все равно считаю свою жизнь так себе. Мне говорят: ты безвольная, бесхарактерная. Я согласна, и признак есть: подбородок маленький. А голова крупная, лоб большой — умная вроде должна быть, ан нет. По жизни как есть— бестолочь.

Сын у меня учится в вечернем институте.

Способный, а ленивый до жути. Ругаю, а он: «Я в тебя, мам. Не влечет меня к достижениям». Хоть бы тщеславия на чуток было, ведь лучше же быть дипломированным специалистом, чем электриком захудалым. Нет, ему все равно. В меня, прав он..

Хотела учить детей, кончила педучилище, а вкалываю на заводе простой рабочей. Воля у меня работает, только если подчинена другой воле. Не начальству, нет, воле не единоличной.. Не знаю, как сказать правильно..

Трусливая, а на войне шла в огонь, страх исчезал. И сейчас так, при случаях.

Со смены возвращаемся среди ночи. Женщины наши жуть как боятся входить в темные подъезды. И правильно, всякое у нас тут случаться стало.. Провожаю самых трусливых, развожу по подъездам, а сама в свой тоже боюсь входить, ужас одолевает. Проводила как-то одну, не успела отойти, глядь — бежит за мной. «Там.. в подъезде.. Кто-то...»

Повела. Парочка педерастов там.. Если бы у себя в подъезде их увидала..

В моей жизни есть чудеса, доктор, может быть, вам любопытно будет?.. Когда-то в училище у нас гипнотизер Карич сеанс проводил.

Я пожелала заснуть, приняла позу на сон. Начал он убаюкивать, а сидела я с подружками втроем на двух стульях. На счете «12» засыпать начала, а подружки с обеих сторон локтями в бока: «Ты что?.. Правда хочешь уснуть?!» Разбудили.

Но как в дальнейшем мне пригодилось даже и это мимолетное засыпание! На работу вставать в полчетвертого ночи, вечером скорее надо уснуть. Вот я сама себя и усыпляю словами того гипнотизера, и замечательно получается, сразу глаза уходят под лоб...

Доктор, я научилась сама себе заговаривать зубы! Разорились они у меня на сегодня уже почти все.

Удалять не боюсь, нет, но очень боюсь лечить, пуще боли боюсь бормашины, сверлежки, просто умираю со страху.

Заранее заговариваю дома один зуб, на который решаюсь, только один: сажусь, указательный палец к этому зубу прикладываю, глаза закрываю, дышу спокойно, будто задремываю, как на том сеансе, и бормочу себе:

«Грызи, мышка, зернышко, на зубок.. Свети в небе, солнышко, спаси Бог.. Чтоб светло было, чтоб тепло было.. Чтобы зубик зажил и про все забыла..» Сама придумала.

На два зуба душевной силы не хватает, а на один в самый раз. Раздражаю врачей только тем, что не даю пройтись крючочком по всем зубам: «Заговор на один!»

Когда заговариваю на удаление, это совсем легко, обезболивания никакого уже не требуется. Один клык был с загнутым корнем, три раза докторша принималась его крутить, пот у нее выступил, ну никак...

Говорю ей: «Давайте, давайте! Отдохните, соберитесь с силами... Докручивайте его, добивайте!» В изумлении смотрит: «Вы что, водки выпили? Или портвейна?» — «Да нет, трезвая. И вообще не пью». — «Ну и ну. В первый раз в жизни встречаю такое!»

Не выношу толпы, людской тесноты. По этой причине ничего не покупаю в очередях, не получаю зарплату в кассе, приезжаю на другой день, не хожу в мойку, дома купаюсь.

Но тесного автобуса не миновать, на работу ездим за семь километров, битком: страх и дурнота каждый раз. Не единожды оставалась до утра на работе.

Однажды в ночной автобус шагнуть никак не могла, все ждут меня, автобус фырчит, а я стою как овца у открытой дверцы.

Тогда начальник мой, мужик здоровенный, грузный, спиной как всех вдавит — и освободил у двери пространство. Закричал на меня: «Влезай, горе!» — тут уж прыгнула как-то, себя не помня.. Вот ведь вояка! А под бомбежкой была в полном порядке..

Работаю мотористкой подъема опасного груза, вожу груз к аппаратчице. Безбожно засыпаю за работой, все мотористки этим страдают, очень уж убаюкивает ровно гудящий цех: груз медленно движется вверх, потом далеко по цеху, а глаза сами собой закрываются.. И хоть бы раз не успела машину выключить — просыпаюсь когда нужно, верю себе, аппаратчицу не боюсь ударить: исключено!.. Если на линии еще кто-то стоит (электрик, контролер, слесарь — хоть закрыты глаза, все чувствую: палец сам собой выключает двигатель, а уж потом просыпаюсь.

Как-то раз плохо себя чувствовала, температура высокая, грипп, что ли, прямо беда: отключается сознание на ходу! — Но и подъемник с каждой моей отключкой выключается тоже! Очнешься на полпути— стоишь, а когда остановилась и почему — не помнишь.

Хитро мозги устроены, правда?

А вот хитрость наоборот: не умею ничего для себя добиваться. Люди административные действуют по формуле: дитя не плачет, мать не разумеет.. От школы отстранили, сократили, а нельзя было меня сокращать, ни по закону, ни по делу — с младшеклассниками хорошо работала, любила их, а они меня.

Друзья возмущались, да толку-то.. Должна была за себя заступиться, а я как парализовалась. В школу больше не смела сунуться.

Нет у нас ни одного человека на заводе, который проработал бы больше семи лет и не имел заводской квартиры. Только я одна живу в шахтовой, в общей. Выйду на пенсию — и вовсе не дадут. За квартирой надо ходить, голосить, кулаками стучать.

Не для меня это, нет.. Друзья хоть и жалеют, а осуждают, что без квартиры, так в лицо и говорят: «Жить не умеешь. Столько работаешь и не добилась!» Правы они, признаю, но что делать, если такой дефект? Не умею жить за себя, душа отключается. Женихи погибли, заступника нет..

Все мои несчастья, доктор, ничто в сравнении с исключительной, не преувеличиваю, исключительной любовью людей, близко меня знающих. Я живу в сказочном мире влюбленности, и если писать о хороших людях, которые меня окружают, то это будут тома.

Только в учреждениях ко мне глухи, везде отказ. Сына не принимали ни в ясли, ни в детский сад..

Зато не найдете ни одной женщины на свете, чтобы хоть в треть было у нее столько добровольных помощниц, как у меня. И сына все любят. Мне так хорошо жить на свете..

Утомила вас, извините, это я как бы в окошко выглянула из маленькой своей жизни, она уже вся позади почти...

Сколько помню себя, все хотелось в желанное кинуться со всей волей, в главное самое.. Плачу, потому что заряд любви до сих пор чувствую в себе..

 

Вдохновение - это падение вверх

со скоростью смерти —

вся жизнь сжимается в точку.

Скорость плотнит пространство,

и смерть разжимается,

чтобы все твои кривизны

дали свет...

 

Ты узнаешь меня на последней строке,

мой таинственный Друг...

Все притрутся, приладятся как-то,

зацепятся звуком за звук,

только эта останется непристроенной,

просто так,

и ее принесет сквозняк...

 

Слышишь, Друг?..

Я как скрипка в концерте —

проповедую бред наяву

и сегодня со скоростью смерти

лишний раз для тебя оживу...

Глава 5. СТАНЦИЯ ПРОВОЖАНИЕ

 

 

Фотография солнечного затмения.

 

Взгляд уходящих не мигает.

Пора, пора — разъезд гостей...

Судьба не разожмет когтей

и душу, легкую добычу,

ввысь унесет, за облака,

а кости вниз — таков обычай

и человеческий, и птичий,

пришедший к нам издалека...

 

ПРОГУЛОЧНЫЙ ДВОРИК

 

Тот, кто ищете читаемом только рецепты для себя, эту главу может пропустить. А кому интересно сопоставить свой опыт с моим и вместе поразмышлять — милости прошу. Рецепты, впрочем, есть тоже...

Тексты, собранные здесь, писались в разное время; одни уже публиковались («Разговор в письмах», «Приручение страха»), другие написаны давно, а печатаются впервые, третьи совсем новорожденные.

Так на одну нитку можно нанизать грибы, собранные не за один раз. Все подсохнут...

Бессмертие души врача обычно не занимает, по крайней мере во время работы со смертным телом. И я тоже забыл думать об этом, вступив на медицинское поприще, хотя подростком еще сочинил теорию космической вечности, основанную на математическом представлении о бесконечно малых величинах...

Я вспомнил, когда работал в большой московской психиатрической лечебнице.. Дежуря, ходил на вызовы и обходы, в том числе в старческие отделения — те, которые назывались «слабые») и откуда не выписывали, а провожали. (Ходил потом и в другом качестве. Провожал.)

Меня встречали моложавые полутени со странно маленькими стрижеными головками; кое-где шевеление, шамканье, бормотание, вялые вскрики...

Удушливо-сладковатый запах стариковской мочи — запах безнадежности... Если о душе позабыть, то все ясно: вы находитесь на складе психометаллолома, среди еще продолжающих тикать и распадаться, полных грез и застывшего удивления биопсихических механизмов.

Одни время от времени пластиночно воспроизводят запечатленные некогда куски сознательного существования, отрывки жизни профессиональной, семейной, интимной, общественной; другие являют вскрытый и дешифрованный хаос подсознания, все то банальное и подозрительное, что несет с собой несложный набор основных влечений; третьи обнажают еще более кирпичные элементы — психические гайки и болты, рефлексы хватательные, сосательно-хоботковые и еще какие-то...

Это уже не старики и старухи. Что-то другое, завозрастное. Что-то зачеловеческое.

Заведовал слабым отделением доктор Медведев Михал Михалыч, огромный, грузный, седой, телом вправду очень медведистый, а лицом вылитый пес сенбернар, глаза с нависшими веками, печально-спокойные.

Вся больница его величала заглазно Пихал Пихалычем, или сокращенно Пих Пихычем: кое-кто иногда забывался, называл так и в лицо. Доктор кротко грустнел, поправлял: «Медведев Михаил Михайлович я. Не обижайте меня, пожалуйста. Я вас очень уважаю, мой друг».

И на самом деле это было совершенно неподходящее для него прозвище, но прилипшее так, что и в памяти не могу отклеить. Единственное, на что этот гигант обижался. Жил холостяком. Девять лет отсидел ни за что, по доносу дворника.

Пих Пихыч был созерцательным оптимистом. Что-то пунктуально записывал в историях болезни. За что-то перед кем-то отчитывался — то ли оборот койко-дней, то ли дневной койко-оборот, статистика диагнозов и т. п.

Но сам не ставил своим больным никаких диагнозов, кроме одного: «Конечное состояние человека»; различиям же в переходных нюансах с несомненной справедливостью придавал познавательное значение.

Больных неистощимо любил и называл уменьшительно, как детей: Сашуня, Валюта, Катюша. Некоторые реагировали на свои имена, некоторые на чужие...

И еще ласково-уважительно называл их «мой друг», как и нас, коллег.

— А вот эта койка будет моей, — сказал он однажды мне, застенчиво улыбнувшись и указав на аккуратно застеленную пустую кровать в углу палаты, где из окна виднелся прогулочный дворик с кустами то ли бузины, то ли рябины. - Вот тут будет Миша.

— Ага... Как?.. То есть почему? — тупо спросил я.

— Я намереваюсь дожить до старческого слабоумия и маразма. Ни рак, ни инфаркт, ни инсульт меня не устраивают, это все ошибки... Маразм, знаете ли, мой друг, это очень хорошо. Мечтаю о здоровом маразме. Правильное, нормальное конечное состояние.

Пих Пихыч ничуть не шутил. Но мечта его не сбылась: он был сбит пьяным водителем самосвала возле подъезда своего дома, умер почти мгновенно.

 

...и этот дождь закончится как жизнь,

и наших душ истоптанная местность,

усталый мир изломов и кривизн,

вернется в изначальную безвестность..,

все та же там предвечная река,

все тот же гул рождений и агоний,

и взмахами невидимых ладоней

сбиваются в отары облака,

и дождь, слепой неумолимый дождь,

свергаясь в переполненную сушу,

пророчеством становится, как дрожь

художника, рождающего душу...

и наши голоса уносит ночь...

крик памяти сливается с пространством,

с молчанием, со всем, что превозмочь

нельзя ни мятежом, ни постоянством...

нe отнимая руки ото лба,

забудешься в оцепененье смутном,

и сквозь ладони протечет судьба,

как этот дождь, закончившийся утром...

 

... Я возвращался в дежурку, чтобы пить чай, курить (после этих обходов особенно хотелось курить, пить что-нибудь покрепче и...), болтать с медсестрой, читать и, если удастся, поспать, а если не удастся, поесть. Бывало, что и ничего не хотелось...

Нагота человеческая беспомощна и при самых могучих формах. Патолого-анатомический зал — первое посещение в медицинском студенчестве. (Не последнее...)

Хищные холодные ножницы с хрустом режут еще не совсем остывшие позвонки, ребра, кишки, мозги, железы.

Помутневшая мякоть... Все видно, как при разборке магнитофона: все склерозы и циррозы скрипят и поблескивают на ладони... Вон сосуд какой-то изъеден, сюда, наверно, и прорвалось...

Прощальная, искаженная красота конструкции, всаженная и в самые захирелые экземпляры...

Я не испытывал ничего, кроме отвлеченной непрактической любознательности. Да, все это ТАК кончается. Сегодня он, завтра она, послезавтра я — что по сравнению с этим какие-то там неуспехи, комплексы, ссоры, болячки и прочие несообразности?..

 

Вопрос только в том, ВСЕ ли кончается?

Существует ли бесконечное состояние человека?

 

«АЩЕ НЕ УМРЕШЬ, НЕ ОЖИВЕШЬ»

 

У всякого существа есть четко действующие наследственные пределы продолжительности существования; порядки различны, но это не принципиально. Во всякую особь — и в вас, и в меня, и в любого ребенка, в вашего и в моего — вместе с генопрограммой жизни вложена и программа смерти: «время жить и время умирать».

Механизм самоуничтожения.ЕКще не вполне ясно, что главное в нем: просто износ и отказ батареек, поддерживающих жизнь или включение батареек смерти — активных «летальных?) генов. Возможно, когда как и у кого как — это не так уж важно.

Лишь жизнь вида, рода, как и всепланетная Жизнь-в-Целом, имеет непрослеживаемое начало, неопределенный конец и может с какой-то долей условности быть приравненной к вечности.

Если считать вечным или стремящимся к вечности род, становится понятным, зачем нужна смерть.

Для движения. Для развития. Для того, чтобы жизнь рода-вида и Жизнь-в-Целом могла обновляться.

Попробуем представить, что было бы, если бы вдруг выплодились на планете какие-нибудь бактерии, муравьи, птицы, кошки или обезьяны, тем паче люди, неспособные умирать ни при каких обстоятельствах и воздействиях, восстающие из небытия после убийства...

Мифотворцы, сказочники и фантасты это уже напредставляли во всевозможнейших вариантах, от Кащея Бессмертного до Вечного Жида, от свифтовских струлъдбругов до толкиеновского Властелина Мордора.

На идее бессмертия построились и многие серьезные философии и идеологии — в России, например, грандиозная «философия общего дела» Федорова.

Олицетворенный образ бессмертия положительного — Господь Бог и его приближенные. Отрицательное бессмертие — дьявол и всевозможная нечистая сила...

И то и другое страшно, пусть даже и с разным знаком.

Логика проста: не иметь возможности умереть — значит иметь возможность неограниченной власти. Вот почему даже отдаленный намек на реальное личное бессмертие вызвал такой панический ужас у современных обществ.

Клонирование... Эка невидаль, скажет, какая-нибудь земляника — размножение почкованием. Не бессмертие это, не сохранение вот этого организма с его неповторимой душой, а генокопирование с некоторыми потерями — создание отставленных во времени близнецов.

Это уже делают, будут делать и впредь — будут копироваться, как копируют файлы и видеофильмы.

Но даже самое идеальное генокопирование есть всего лишь копирование возможностей, а не их осуществления. Не бессмертие, а тиражирование смертности.

Бессмертие - совершенно иное качество Жизни, и если не брать в расчет непостижимую для нас иномерную иномирность, то здешняя вечность земная, может быть лишь уделом Существа Абсолютного — полностью совладавшего со своим эгоизмом, безгранично интеллигентного и неограниченно развивающегося.

Существа, могущество которого равновелико его совести, то есть соединенности с Жизнями всех других существ. Именно таков Бог, если он есть.

Бессмертные создания ограниченно-эгоистического образца, каковы сейчас все твари земные, включая нас, и в степени наибольшей, — с жизнью несовместимы: они бы ее свели только к себе и остановили, убили бы.

Мы умираем, чтобы давать жить другим.

А сказать правильнее — себе-другим.

 

ПЯТАЧЕК БЕЗОПАСНОСТИ

беседа с Георгием Дариным из книги «Приручение страха»

 

ГИД — Владимир Львович, я, как выубедилисъ, паникер, ипохондрик, но, глядя вокруг, убеждаюсь, что еще не самый большой. Среди моих знакомых, людей, казалось бы, не больных, многие мучаются страхами за здоровье, боятся болезней, боятся боли, боятся смерти... Странно, что те, кому действительно угрожает скорая смерть, ее не боятся, например один человек, у которого рак..

— Парадокс закономерный. Хотя и верно «что имеем, не храним, потерявши, плачем», все же больше боятся болезней, боли и смерти люди здоровые, которым есть что терять.. А больные боятся меньше, бояться им не с руки, они заняты непосредственно выживанием и потому нередко кажутся здоровым людям героями.

— Да, знаю таких пятерых... Двоих уже нет.

До болезней были мнительными, вроде меня. А когда серьезное началось, словно переродились...

— Страхи относятся к миру потемков. Когда знаешь — призраки умирают... Мудрец сказал: «Не боль страшна, а ее ожидание, и не смерть, а лишь мысль о ней. Мудрый не ждет, ибо ждет всегда».

— Замечательные слова. И что ж так зазря мучится наша здоровенькая мнительная братия?

— Работает над ошибками здоровья...

Страх смерти, удушающий страх... Мучаясь этим в свои плохие времена, а в хорошие стараясь помочь множеству страдальцев, я долго не мог добраться до корневой сути, до основания... У кого-то в недавнем или далеком прошлом — эпизоды действительной угрозы: сердечно-сосудистые кризисы, травмы и шоки...

Но тот же парадокс: чем серьезней, чем ближе был человек к смерти — тем меньше, как правило, остаточный страх. Иногда всю драму многолетней танатофобии (греч. танатос — «смерть») провоцирует какая-нибудь случайная дурнота или просто — узнал, услышал: с кем-то произошло... Страх «этого» (танатофобики боятся и самого слова «смерть») и признаки-ощущения обычно меняют порядок следования на обратный. Не признаки «приближения» вызывают страх, а наоборот...

— Вот именно, у меня точно так...

— Потому-то многие быстро доходят до «страха страха» — отгораживаются ото всего, что может вызвать хоть малейший намек... Сосредотачивают жизнь на пятачке условной безопасности. «Борьбой за здоровье» лишают себя здоровья, «борьбой за жизнь» отнимают жизнь...

Была у меня пациентка, еще далеко не пожилая женщина, восемь с лишком лет прожившая в паническом ожидании смерти. Началось с эпизода головокружения и предобморока на улице, стала бояться открытых пространств — это называется агорафобией — и перестала ходить по улицам одна, только в сопровождении.

Через некоторое время в душном метро, во время технической остановки поезда между станциями тоже стало нехорошо — сердцебиение, дурнота, страх смерти...

Ничего катастрофического не случилось, вполне живой добралась до дома, но с этого дня стала бояться уже и закрытых помещений — транспорта, лифта — присоединилась, медицински говоря, клаустрофобия.

Бросила работу. А вскоре скоропостижно скончалась от сердечного приступа одна пожилая родственница.

После известия об этом началась неотвязная боязнь смерти. Буквально привязала себя к домашнему телефоу, чтобы в любой миг можно было вызвать «скорую».

Но однажды случилось так, что все родные разъехались, верный заботливый муж слег в больницу на срочную операцию, а телефон целую неделю не работал — стряслось что-то на АТС.

За это время больная выздоровела. Вдруг сама явилась ко мне сияющая, с бутылкой, цветами. «Доктор, я в полном порядке. Больше ничего не боюсь». — «Позвольте, но как же так?» — «А знаете, когда уже совсем не на кого надеяться, то остается только либо помереть, либо выздороветь. Мой организм выбрал выздоровление. Оказывается, он был симулянтом. Но я об этом не знала...»

Вот тебе на, думал я. А я-то, тупоголовый, полтора года промучился — убеждал всячески, гипнотизировал, пичкал лекарствами, пытался вытаскивать чуть не силком на прогулки — казалось, вот-вот. еще усилие...

— Такие пациенты не поддаются гипнозу?

— Наоборот, поддаются со всем возможным усердием и входят в самые глубокие трансы.

Только вот лечебные результаты предельно скромны.

Повышенная гипнабельность — оборотная сторона медали совсем иной... Подсознательно танатофобик желает не вылечиться, а только лечиться, лечится, бесконечно лечиться. Ваг почему так трудно, долго и нудно лечатся и клаустрофобии, и агорафобии, и всевозможные ипохондрии. И обязательно, закон: как ни посмотришь — рядышком с таким пациентом или пациенткой находится кто-то дееспособный, заботливый и послушный — супруг или родитель, верная подруга или преданный доктор...

Да, внутри у этих милых и, кажется, разумных созданий сидит, неведомо для них, вампиричный младенчик — слепой вроде бы, но и страшно зоркий — мертвою хваткой вцепляющийся во всякого, кто подаст им надежду на иждивенческую безопасность.

— Да, знаю и по себе: под предлогом боязни смерти очень удобно от жизни прятаться... Сама твоя «должность» больного страхом и оказывается пятачком безопасности...

С вами такого, наверное, не бывало...

— Зря так думаете. Пережил и я ужасы «приближения» и кошмарную унизительность страха... Судорога утопающего, тянущего ко дну своего спасителя... Нюанс в том, что спаситель этот — ты сам.

— Что помогало в такие моменты?

Как и при всех страхах. Доктор Торобоан: парадоксальная психотерапия. Страшно? Пусть будет еще страшней, до упора...

Роль Доктора Торобоана сыграл для меня однажды мой друг Юлий Крелин, хирург и превосходный писатель.

Встретились мы случайно в московском Доме литераторов. Сидели в фойе, болтали. Вдруг резко мне поплохело. Казалось — вот-вот...

Я не сказал ни слова, но Юлик увидел мое состояние и кого-то послал принести воды. Пока несли (мне показалось, что вечность), сказал, улыбнувшись: «Что, прихватило? Не трепыхайся, коллега, помирай смело. Смертность стопроцентна, сам знаешь». — «Ага... Это ты меня психотерапевтируешь?» — «Ну... И себя впридачу».

Ухмыльнулись оба, и сразу же я почувствовал себя на чуть-чуть увереннее — этого оказалось достаточно, чтобы мозг успел отдать сердцу команду «держаться» и что-то во мне спружинило и пошло вверх — как поднимается в отчаянном усилии рука армреслингового бойца, уже почти припечатанная...

С этого дня, прямо с этой минуты пошел на поправку.

Вот такая польза всего лишь от напоминания общей Истины и того, что ты не исключение из нее..

— А сейчас вы смерти боитесь?

— Вот прямо сейчас? Нет повода.

— А если бы был?.. Какой-нибудь приступ...

— Наверно, боялся бы, если бы успел испугаться.

Или если позволил бы себе это.

— Мысль о неизбежности смерти не вызывает у вас ужаса, не угнетает?.. «Мудрый всегда готов» — к вам относится?

— Нет, это не про меня, я человек, всего лишь кое-что знающий благодаря профессии. В отношении к смерти, равно как и к боли, страданию, действуют обычные человеческие защиты.

— Какие?

— Забвение, вытеснение. О смерти не думается, даже если есть основания. Не пускается эта мысль в сознание — что-то ее отталкивает, даже если добросовестно стараешься думать и понимаешь: надо... А если все-таки думаешь, то чем больше — тем, как ни странно, спокойне... Природа, при всей жестокости, довольно гуманна.

Как еще Гиппократ заметил, долгое страдание не бывает сильным, а сильное не бывает долгим. А сверхсильное страдание, околосмертное, либо протекает вообще за гранью всякого восприятия, как, например, при болевых шоках с отключкой, либо очень быстро и хорошо забывается, как родовые муки...

— Что еще вам помогает от страха смерти?

— Работа. Музыка. Дети. Память и размышление.

Природа. Любовь... Все человечество, размышляющее о смерти с тех пор, как обрело дар размышлять...

Экклесиаст, Марк Аврелий, Будда, Хайям, Монтень, Вивекананда, Ауробиндо, Толстой, Бердяев, Семен Франк, Владимир Соловьев, Януш Корчак, Александр Мень... И Спиноза, и Пушкин...

— «Философствовать — значит учиться умирать», это и я себе повторяю, но туго выходит...

— А у кого не туго? Это ведь уже запредельная задача, всежизненная. В числе первейших моих докторов — великий С