В. Автономность международно-правовых норм в системе права иностранных инвестиций России

Одной из важных проблем соотношения международного и национального права является вопрос о том, превращаются ли международно-правовые нормы в нормы внутригосударственного права? Актуальность данного вопроса обусловливается тем, что именно от отнесения норм к той или иной правовой системе зависит, какие принципы будут применятся к их толкованию*(205). Большинство исследователей считают, что международное право, будучи самостоятельной правовой системой, обладает автономностью по отношению к национальному праву. "Механизм действия национального права непригоден для регулирования международных отношений, - считает И.И. Лукашук, - так же, как международное право не способно регулировать внутриобщественные отношения"*(206). Иногда высказывается точка зрения, согласно которой международное право вообще и международные договоры в особенности являются источником внутреннего права России: "Источниками гражданского процессуального права нужно считать международные договоры и соглашения, определяющие взаимную помощь государств по гражданским делам"*(207).

Данный подход противоречит самостоятельному существованию международного и национального права как отдельных правовых систем, а также действующему российскому законодательству, которое говорит, что общепризнанные принципы и нормы международного права, международные договоры являются частью правовой системы, но не права России.

Некоторые ученые подходят к этой проблеме с практической точки зрения. Немецкий автор Д. Раушнинг утверждает: "Выражение "являются составной частью права Федерации" может ввести в заблуждение. Это положение не означает, что нормы международного права становятся нормами национального права ФРГ. Они остаются нормами международного права. Смысл данной статьи Конституции в том, что она предписывает применять такие нормы в рамках правовой системы ФРГ". Далее он основывает свою мысль на аналогии с применением иностранного права: "Мы применяем подобную конструкцию и в международном частном праве. Если норма, регулирующая конфликт права, предписывает немецкому судье применять иностранное право, применяемая норма не становится нормой немецкого права. Немецкий закон предписывает применять нормы иностранного права без изменения национального характера последнего". И ниже Д. Раушнинг отмечает, что ст. 25 Основного закона устанавливает соответствующие правила для немецких предпринимателей: международные обычаи применяются непосредственно. Но эти нормы применяются как нормы международного публичного права и нет необходимости в их трансформации или инкорпорации в немецкое право*(208).

Аналогичной позиции придерживается С.В. Черниченко, отмечая, что для практики важно не то, образует ли международное и внутригосударственное право единую правовую систему или же они являются двумя самостоятельными правовыми системами, а то, может ли какой-либо государственный орган, включая суд, или должностное лицо при решении конкретного дела, относящегося к их компетенции, для обоснования своего решения сослаться непосредственно на международный договор или международный обычай*(209).

Третий автор уточняет: "Будучи включенными в правовую систему страны, международные нормы не утрачивают связи с международно-правовой системой. Они продолжают оставаться элементами международной нормативной системы, однако в силу вышеупомянутого положения Конституции России нормы, содержащиеся в международном договоре Российской Федерации, или обычаи, могут быть применены соответствующими государственными и муниципальными органами"*(210).

С.Ю. Марочкин утверждает, что международно-правовые нормы по своей природе занимают обособленное положение в нормативном массиве российской правовой системы, функционируют параллельно с российским правом, должны толковаться и применяться в свете целей и принципов международного права и конкретного договора с установленными в нем временными, пространственными и субъектными пределами действия, в контексте значения используемых в нем терминов, а не с точки зрения соответствующих ориентиров внутреннего права. А это, в свою очередь, предопределяет и особые правила соотношения юридической силы норм российского и международного права. Эти правила не ограничиваются только установленными в п. 4 ст. 15 Конституции РФ и приоритетом договоров над законами*(211).

Решительно против иллюзорного представления о переходе норм одной системы в другую выступил Г.В. Игнатенко, считая, что концепция трансформации международно-правовых норм в национально-правовые, международных договоров во внутригосударственное законодательство не имеет под собой никакой почвы. Во-первых, трансформация (перевоплощение) означает прекращение существования "трансформируемого" предмета, явления, по международным договорам такая судьба недопустима. Во-вторых, в ходе правоприменительной практики взаимодействие двух правовых систем, если принять данные суждения, заменяется единоличным действием правовой системы государства, "поглотившей" международные нормы; в-третьих, традиционно в ряде отраслей национального права допускается применение норм иностранного законодательства, однако не высказывается предположение о "трансформации" и этих норм в российское законодательство*(212).

Однако повышение роли международного права на современном этапе не означает, что только его нормы и правила могут и должны выступать в качестве нормативных регуляторов отношений международного характера. "Существенное значение для эффективности воздействия на международные отношения имеет правильное сочетание правовых и других (и, прежде всего, политических) видов регулирования. Использование лишь международно-правового регулирования не всегда является оптимальным вариантом. В некоторых случаях рекомендации международных организаций являются более эффективным средством воздействия, а в других - предпочтительным может быть урегулирование политическое"*(213). Конкретный выбор тех или иных форм и методов регулирования зависит от реальных политических, экономических, социальных и иных предпосылок.