Станислав Романович опять задумался и опять, наверное, как ученый-теоретик стал прикидывать количество и качество элементарного в собеседнике.

— Человек, у которого отсутствует чувство юмора, лжет с большим трудом, чем юмором одаренный. Человек без юмора слишком серьезно относится к словам.

— Сложно что-то. Не пойму.

— Отнюдь! Элементарно.

— Элементарно! Мы, по-моему, слишком часто употребляем это слово.

— В вас говорит редактор. И хорошо: вы всюду на работе, всегда на посту, настоящий профессионал.

— Спасибо. Вы иронизируете?

— Упаси господь. Я не люблю и иронию. Она не помогает, она все скрывает.

— Может, вы что-то хотите скрыть?

— Может. Я скрываю свои научные идеи от…

— А ненаучные идеи свои вы тоже скрываете? Станислав долго молчал, переливая пиво из бутылки в рот, потом просветленно посмотрел на молодого человека.

— Никогда.

— Тогда вот, без юмора, скажите…

— Я же сказал, что я человек без юмора.

— Вот и скажите, как обществу стать лучше? Какова роль культуры?

— Без юмора?

— Без!

— Ну!.. Без юмора уже Толстой это сказал.

— Толстой писал большие романы и давно. Мы за это время как-никак шагнули вперед, сильно изменились.

— Изменились? Шагнули — да, изменились мало. Да и не только романы он писал. Разве можно что-нибудь сказать новее, чем один из его постулатов? Нет. Гипотеза. Или, еще лучше, — концепция. Впрочем, он сам думал, что это аксиома, трюизм.

— Сколько красивых слов!

— Вот опять редактор. Я просто взял старые слова, которые тоже не изменились, как и люди.

— Так какой трюизм он сказал?

— Чтобы общество становилось лучше, надо, чтобы люди, его составляющие, становились лучше. Как для того, чтобы нагрелась вода в чайнике, надо, чтобы нагрелись все ее капли.

— Но кто-то должен зажечь огонь?

— Огонь зажигается в человеке с жизнью. А что, если мы еще по бутылочке? Нас не осудят?

— Кто же осудит за пиво, если вы не за рулем!

— И то. Золотые слова. Может, жизнь, природа и высшие силы мне помогут, и я никогда не буду за рулем.

— Не любите?

— Пиво люблю.

— Никогда не водили?

— Упаси природа, жизнь и высшие силы, — покривил душой Стас.

— Ну и что ваш чайник и капли?

— А ничего. Люди сами себя должны улучшать, улучшать, избегая элементарной, прошу прощения за повтор, логики и психологии. Улучшать себя, а не соседа.

Станислав Романович стал следить глазами за бурной деятельностью Валерия Семеновича, перебегавшего от одной группки своих людей к другой.

— Но почему же не помочь соседу? Помогая соседу, улучшаешь себя.

— Я не против. Я говорю: не занимайтесь улучшением соседа. Помогайте ему. Вон ваш сегодняшний начальник. — Стас кивнул в сторону Валерия Семеновича. — Он помогает, должно быть, но не улучшает. Он полезен и сам становится лучше.

— А взять у вас серьезное интервью можно?

— Только серьезно и говорю: я человек без юмора. Серьезно. Только серьезно. Приходите, посидим за столом, выпьем пивка и ни-ни другого чего-нибудь. Ну, а сейчас, здесь? Чего время терять?

— Это не серьезно. Не будьте таким экономным. Вон, смотрите, по-моему, перекличку начинают.

Проверка прошла весело, с прибаутками, комментариями и хохотом. Ко второй половине списка кто-то притащил магнитофон, и после каждой фамилии раздавался туш. В конце переклички, при последних бравурных звуках появилась Лариса. По какому поводу торжество? Стас объяснил ей все величие и всю значимость момента.

— Есть будешь, Стас? Кофе принесла.

— А пива?

— Машине противопоказано.

— Иди корми своего атамана.

— Он не атаман он есаул. Все равно. Все бездельники. Сколько времени ухлопаете и на что?!

— Ну хорошо, хорошо. Выпил, что ли?

— Не исключено. Все вы тут стали дружные такие, общественные, а тронь сейчас каждого за карман.

— Что ж ты пил? Ничего здесь нет. Неужто с пива?

— Тоже вопросы задавать? Интервью захотела?

— Что ты злобишься, будто голодный, а не только опьяненный?

— Ладно тебе со своей копеечной моралью!

— Парень хотел использовать время. Вполне похвально. Не бездельник.

— Юмор ему необходим. Для мозговой лабильности и упрощенных компромиссов.

— Ну ладно, Стас, ты, наверное, и до пива что-нибудь выпил. Давай я тебя домой отвезу. Стас, у меня к тебе просьба. Завтра днем замени меня, пожалуйста, часа на два: приехал мой оппонент из Ленинграда. Надо с ним обязательно увидеться.

— Все вы так. Дай тебе ноготок — ты голову откусишь.

— Хорошо, не надо. Попрошу еще кого-нибудь.

— Придет завтра, придет мысль, придет решение.

— Господи! Садись, отвезу тебя. Минутку только обожди.

Станислав, усевшись на заднее сиденье, стал зло смотреть на очередь машин, на очередь людей, потом что-то пробормотал самому себе, вытащил из кармана плоскую металлическую фляжку, сделанную ребятами из экспериментальных мастерских, и отхлебнул.

— Валерий Семенович, товарищ хорунжий, дозволь благоверного домой свезти и тут же назад. Кофе уже доставила.

— Давай, Нарциссовна…

— Борисовна!

— Ты же путаешь мои звания, должности, положение. Квиты. За взятку в виде кофе и всего, что к нему полагается, даю вам, мадам, тридцать минут максимум.

— Это не взятка.

— Ну? А что это?

— Взятка — это когда совершается должностным лицом должностное преступление, — сказала как выученный текст.

— Узнаю ответы на упреки по поводу коньяков, конфет и цветов от больных, — тоже с усмешкой, но благодушной.

— И даже если не только цветы и конфеты. Мне, например, впору вместо них талоны на бензин брать. И все равно это не будет взяткой.

Лариса почувствовала неведомо откуда появившееся раздражение. Однако уже в следующее мгновение, взяв себя в руки, поняла, что наплыв этот скорее всего связан не с сиюминутной ситуацией, а просто с общим беспокойством, отсутствием времени, призрачностью нынешней цели, с больной, с мышами, со Стасом. Она обругала себя уже в который раз, что не выдерживает, заводится, когда видит Станислава во второй половине дня, хотя давно уже абсолютно ясно: Стас добрый, честный, веселый, доброжелательный в основном утром, реже — днем, почти никогда — вечером. Пора привыкнуть и не раздражаться.