Звучит фонограмма «Землянка»

Звучит фонограмма «Землянка»

 

Сцена 3

Третьяков:

А я тоже однажды из-за снайпера чуть под членовредительство не попал. У нас там оборона давно стояла, снайпера и с нашей и с ихней стороны действовали. Иду, день ясный, солнце, снег отсвечивает... Вдруг Фьють- пуля. Лег. Только шевельнулся - фьють!

Старых:

       Такой и снайпер!-

  Третьяков:

       Так ведь не на передовой.

Старых:

       Два раза стрелял, а он жив. Снайпер...

Китинев:

       Снайпера тоже когда-то учатся.

Третьяков:

Вот он на мне и учился. Я дождался, пока солнце на эту сторону перешло, в глаза ему засветило, вскочил, побежал. В дивизион являюсь, губы заледенели, слова не выговаривают.

Старых:

       Снайпер... Таких снайперов...

Китинев:

       Дай человеку рассказать!

Третьяков:

А в дивизионе, связного гонять не стали, отправили меня в штаб полка. Там как раз десант готовился: аэросани вдоль всей улицы стоят, моторы работают. И у одних аэросаней позади дрожит лучик света. Мне почему-то подумалось, что вокруг пропеллера должно быть еще ограждение. Иду смело, ка-ак рубанет мне по локтю! Я присел- и молчком, молчком от него, на корточках. Между прочим, все мне по этому локтю попадает.

Старых:

Что ж он, пропеллер, и руку тебе не отрубил?

Третьяков:

Так мне самым кончиком попало.

Старых:

       Ин-те-рес-но!..

Третьяков:

 И потом на мне была шинель, под ней-гимнастерка.

Китинев:

       Вот вшам раздолье!

Третьяков:

Я пришел в штаб, под локоть ее несу, пакет отдал, а рассказать стыдно, не поверят еще...

Старых:

И я бы не поверил! Какое-то ограждение, черт те чего…

Китинев:

Что ж он, сам ее подсунул? По миллиметрам рассчитал?

Старых:

А я и не обязан знать. Никилированное…

 

Участник:

Земли потрескавшейся корка.

Война. Далекие года…

Мой друг мне крикнул: — Есть махорка?.

А я ему: — Иди сюда!..

 

И мы стояли у кювета,

Благословляя свой привал,

И он уже достал газету,

А я махорку доставал.

 

Слепил цигарку я прилежно

И чиркнул спичкой раз и два.

А он сказал мне безмятежно:

— Ты сам прикуривай сперва…

 

От ветра заслонясь умело,

Я отступил на шаг всего,

Но пуля, что в меня летела,

Попала в друга моего.

 

И он качнулся как-то зыбко,

Упал, просыпав весь табак,

И виноватая улыбка

Застыла на его губах.

 

И я не мог улыбку эту

Забыть в походе и в бою

И как шагали вдоль кювета

Мы с ним у жизни на краю.

 

Жара плыла, метель свистела,

А я забыть не смог того,

Как пуля, что в меня летела,

Попала в друга моего…

 

 

Участник читает запись «Из фронтового дневника Семена Гудзенко»

Фронтовики в карманах гимнастёрок носят странные вещи. Немецкие губные гармошки, трубки, офицерские нашивки (одна) или кусочек свинца, вынутые из собственных ран ловкими руками хирурга. Это не талисманы. Это вещи, которые как искры воспламеняют память. И начинаются долгие правдивые истории.

 

Участница читает письмо:

«Сыночка! Утром искала я какую-то справку, и попалась мне твоя фотография. Ты, трехлетний, в рейтузах, сидишь на игрушечном коне и ручонками вцепился в гриву. Словно вчера это было. И вот ты уже на войне… Береги себя, родной!..» Обо мне не беспокойся. Здорова. Работы сейчас на здравпункте много. Да это и хорошо: пусто дома без вас. Я очень сдружилась с моей санитаркой Анной Саввишной. У нее тоже сыновья на фронте.

 

Участник читает письмо:

“Здравствуйте Папа, Мама и все родные дома.

Я жив, лежу в госпитале в г. Киров с 16 сентября. Ранен 29 августа под Ржевом разрывной пулей в левую часть живота и вышла осколками через тазовую кость и переломила её и воздушные гребневые тоже повредило.

Операции ещё не было, я слишком слаб. Температура всё время 38-39. Лежу пластом на спине. Двигаться нельзя, а то обломки костей втыкаются в раны.

Пока до свидания. Ваш сын Леонид. 4 октября 1942 года.”

 

Участница:

Четверть роты уже скосило…

Распростёртая на снегу,

Плачет девочка от безсилья,

Задыхается: «Не могу!»

 

Тяжеленный попался малый,

Сил тащить его больше нет…

(Санитарочке той усталой

Восемнадцать сровнялось лет.)

 

Отлежишься. Обдует ветром.

Станет легче дышать чуть-чуть.

Сантиметр за сантиметром

Ты продолжишь свой кре́стный путь.

 

Между жизнью и смертью грани —

До чего же хрупки́ они…

Так приди же, солдат, в сознанье,

На сестрёнку хоть раз взгляни!

 

Если вас не найдут снаряды,

Не добьёт диверсанта нож,

Ты получишь, сестра, награду —

Человека опять спасёшь.

 

Он вернётся из лазарета,

Снова ты обманула смерть,

И одно лишь сознанье это

Всю-то жизнь тебя будет греть.

 

 

Участница:

Я только раз видала рукопашный
Раз наяву и тысячу во сне.

Кто говорит, что на войне не страшно

Тот ничего не знает о войне.

Выходят ещё два участника.

Первый читает:

30 июня 1944 года

Основная тактика нашего наступления сейчас - это непрерывное движение вперед, не обращая внимания на соседа и не боясь обнажить фланги. Поэтому получаем маршрут до реки Березина, хотя дорога ещё у врага. В 20-25 километрах южнее нас проходит шоссе Могилев-Минск, но немцы крепко за него уцепились.

Снаряды рвутся рядом, лошади обезумели… Едем дальше, всё глубже вовлекаясь в узкий коридор прорыва.

 

Второй:

11 августа 1944

Получили маршрут до реки Бобр (р. Бобжа), но ещё за 10 километров до неё идёт жаркий бой за деревню Лутихи, ни на минуту не смолкают разрывы и пулеметная дробь. Нравятся мне мои ребята. Если по правде сказать, то кричать и ругаться приходится, но нельзя же без этого. Зато в бою дружны, в дело вкладывают всю душу, весь задор. А это - главное.

 

Звучит фонограмма «Землянка»

 

Сцена 3

Третьяков:

А я тоже однажды из-за снайпера чуть под членовредительство не попал. У нас там оборона давно стояла, снайпера и с нашей и с ихней стороны действовали. Иду, день ясный, солнце, снег отсвечивает... Вдруг Фьють- пуля. Лег. Только шевельнулся - фьють!

Старых:

       Такой и снайпер!-

  Третьяков:

       Так ведь не на передовой.

Старых:

       Два раза стрелял, а он жив. Снайпер...

Китинев:

       Снайпера тоже когда-то учатся.

Третьяков:

Вот он на мне и учился. Я дождался, пока солнце на эту сторону перешло, в глаза ему засветило, вскочил, побежал. В дивизион являюсь, губы заледенели, слова не выговаривают.

Старых:

       Снайпер... Таких снайперов...

Китинев:

       Дай человеку рассказать!

Третьяков:

А в дивизионе, связного гонять не стали, отправили меня в штаб полка. Там как раз десант готовился: аэросани вдоль всей улицы стоят, моторы работают. И у одних аэросаней позади дрожит лучик света. Мне почему-то подумалось, что вокруг пропеллера должно быть еще ограждение. Иду смело, ка-ак рубанет мне по локтю! Я присел- и молчком, молчком от него, на корточках. Между прочим, все мне по этому локтю попадает.

Старых:

Что ж он, пропеллер, и руку тебе не отрубил?

Третьяков:

Так мне самым кончиком попало.

Старых:

       Ин-те-рес-но!..

Третьяков:

 И потом на мне была шинель, под ней-гимнастерка.

Китинев:

       Вот вшам раздолье!

Третьяков:

Я пришел в штаб, под локоть ее несу, пакет отдал, а рассказать стыдно, не поверят еще...

Старых:

И я бы не поверил! Какое-то ограждение, черт те чего…

Китинев:

Что ж он, сам ее подсунул? По миллиметрам рассчитал?

Старых:

А я и не обязан знать. Никилированное…

 

Участник:

Земли потрескавшейся корка.

Война. Далекие года…

Мой друг мне крикнул: — Есть махорка?.

А я ему: — Иди сюда!..

 

И мы стояли у кювета,

Благословляя свой привал,

И он уже достал газету,

А я махорку доставал.

 

Слепил цигарку я прилежно

И чиркнул спичкой раз и два.

А он сказал мне безмятежно:

— Ты сам прикуривай сперва…

 

От ветра заслонясь умело,

Я отступил на шаг всего,

Но пуля, что в меня летела,

Попала в друга моего.

 

И он качнулся как-то зыбко,

Упал, просыпав весь табак,

И виноватая улыбка

Застыла на его губах.

 

И я не мог улыбку эту

Забыть в походе и в бою

И как шагали вдоль кювета

Мы с ним у жизни на краю.

 

Жара плыла, метель свистела,

А я забыть не смог того,

Как пуля, что в меня летела,

Попала в друга моего…