Противоправное причинение вреда

 

Вторым правовым основанием или условием возмещения причиненного вреда мы назвали противоправность действий причинителя вреда.

Значит, можно причинить вред, не нарушая закон? Конечно. И в законе перечислено много таких случаев. Это относится и к имущественному ущербу, и к причинению вреда личности. При необходимой обороне, в частности, о которой мы уже говорили, можно даже убить человека. Можно причинить и имущественный ущерб. Условия ответственности за подобный вред установлены законом и практикой.

Человек попал под поезд, и ему отрезало ногу. Железная дорога как владелец источника повышенной опасности (собственником является государство) в ряде случаев несет имущественную ответственность за причинение вреда. Врач, хирург отрезает ногу человеку, страдающему гангреной, чтобы спасти ему жизнь.

Вред, причиненный железной дорогой и хирургом, одинаков — человек лишился ноги. Но врач причинил вред не противоправно, и потому ответственность за вред не несет.

Те, кто видел американский сериал “Скорая помощь” знают, как самоотверженно врачи бьются за спасение жизни людей, независимо от того, кто они — грязные пьяные бомжи или маленькие дети, богатые или бедные. Но в то же время, как они боятся за свою ошибку или ошибку коллеги, потому что больные или их близкие могут предъявить больнице колоссальные иски. Нам до создания в стране такого положения еще очень далеко. Слишком долго здравоохранение было единой системой, и все медики были объединены круговой порукой.

Задача. Уходя на пенсию, рабочий попросил выдать ему справку о среднем заработке. Бухгалтер Романова, которая производила подсчеты, ошиблась и выдала справку с заниженным средним заработком. Рабочий же верил, что бухгалтерия ему вычислила средний заработок правильно. В соответствии со справкой в райсобесе ему назначили и выплачивали заниженную пенсию. Случайно рабочий узнал об этом через два года. Недоплаченная пенсия за два года составила большую сумму.

Рабочий обратился в собес, но там ответили, что их вины нет, они выплачивали ему пенсию в полном соответствии со справкой.

Тогда он обратился на завод. Там ему сказали, что ничего не знают, бухгалтер Романова вскоре после выдачи справки уволилась, где она сейчас, им не известно, пусть разыщет ее и с нее взыскивает ущерб.

Тогда он обратился в суд с иском к заводу.

Как должно быть решено дело?

 

ЦЕНА ЧЕСТИ

 

В очень давние времена, когда государства еще не было, и потом, когда оно было еще слишком слабо, отдельный человек не мог защитить себя от посягательств. Ни от имущественных в виде кражи, ни от личных в виде избиений, ранений и убийств. В родовом обществе члена рода мог защитить только род. И тогда родился обычай кровной мести — за члена рода должен был отомстить его ближайший родственник. Кровная месть иногда длилась поколениями, вплоть до того времени, когда уже забывали о причине вековой вражды. Это хорошо показал Шекспир на примере семей Монтекки и Капулетти в трагедии “Ромео и Джульетта” Обычай был очень живуч и дожил до нашего времени, на Кавказе, например.

Поэтому в родовом строе одним из тяжелейших наказаний за нарушение религиозных и иных запретов (табу), наряду со смертной казнью, которую осуществляли все члены рода (побивание камнями, например), было изгнание. Это было почти равно смертной казни, так как изгой, чужак для другого племени был врагом. Его могли безнаказанно убить, а в лучшем случае обратить в раба.

По мере развития и расслоения общества, появления государства и права, которые служили богатым, все преступления стали наказываться штрафом. Древние варварские “Правды” (ранние средневековые судебники), в том числе “Русская правда”, содержали подробные “прейскуранты” цен за каждый поврежденный член. Например, установленные цены назначались отдельно за каждый палец. Дороже всего был большой палец, дешевле всего — средний.

Штрафы были настолько велики, что заплатить их мог только род, что тоже укрепляло и поддерживало родовой строй, ибо каждый человек знал, что защитить его мог только род. Порвав с родом, он становился беззащитным.

Суд не собирал доказательств. Процесс начинался по заявлению одной из сторон, которая представляла доказательства. Другая сторона, если отрицала иск, должна была тоже собрать и представить доказательства противного. Когда дело казалось суду или судье неясным, например, если ни у обвинителя, ни у обвиняемого не было доказательств, прибегали к так называемому “божьему суду”. Он состоял, например, в том, что стороны опускали руку в кипяток или брали в нее раскаленное железо, а судьи потом смотрели характер ожогов. Кто меньше обожжен, тот и прав. Но и здесь богатые получали преимущества. “Салическая правда”[1], например, разрешала “выкуп руки от котелка”.

Появился и такой вид “божьего суда”, как судебный поединок (дуэль). Он назначался обязательно, когда одна из сторон обвиняла другую во лжи.

До нас дошел рассказ о лесничем, который донес королю Гунтрамну о том, что некий знатный франк по имени Хундо охотился в королевском лесу. В те времена браконьерство считалось одним из тягчайших преступлений, за это казнили. Хундо отрицал факт и обвинил лесничего во лжи. Тогда между ними был назначен поединок. Но в это время богатые опять получили преимущество: они могли нанимать за себя профессиональных бойцов — “чемпионов”. Лесничий едва не был побежден, но ударом ножа решил дело в свою пользу. Результатом была казнь Хундо.

Отсюда и пошли дуэли. Но дуэлями решались вопросы чести. Дуэли могли совершаться только между равными — простолюдин не мог вызвать на дуэль дворянина. Дворянину недостойно было принимать такой вызов.

Затем государство начало бороться против дуэлей, ибо дуэль — вид самосуда, а государство не хотело выпускать из рук свое право казнить и миловать. Об этом мы можем прочитать в “Трех мушкетерах” Александра Дюма. От дуэлей полагалось отказываться. Есть старинный анекдот: один француз сказал некому немцу, что от того воняет. Немец вызвал его на дуэль. Вызванный на дуэль француз ответил, что не видит в дуэли никакого смысла. “Если вы убьете меня, от вас будет вонять по-прежнему, если я убью вас, от вас будет вонять еще хуже”.

Как известно, от дуэлей погибли два величайших русских поэта, два “невольника чести” — Пушкин и Лермонтов. В первом случае Дантеса царь наказал высылкой из России. Наказанием могла быть и ссылка на Кавказ, разжалование офицера в рядовые и т.д. Наказания не слишком тяжелые. Поэтому отказаться от дуэли было бесчестием. Но, во всяком случае, в прежние времена честь ценилась дороже жизни, а “божий суд” не гарантировал победы правому. Часто побеждал виноватый.. Как говорил один учитель фехтования, “Каждый удар можно парировать, но Бог не дает одному из дуэлянтов вспомнить, как это делается”.

А в Японии обесчещенный самурай должен был с особой церемонией особым кинжалом вспороть себе живот, сделать харакири. Но опять-таки бесчестие считалось смерти подобно.

В наше время дуэли не в моде, и вызов на дуэль воспринимается как курьез. Убийство на дуэли, если оно произойдет, будет расцениваться судом как умышленное убийство.

Со временем защиту чести и достоинства повсеместно в цивилизованных странах взяло на себя государство. Причем за урон, нанесенный чести, полагалось уплачивать деньгами.

Советское государство очень долго не признавало обязанности возмещения морального ущерба. Объяснение было очень простое — это только в аморальном капиталистическом обществе все измеряется деньгами. В социалистическом обществе на деньги честь не разменивается. А оскорбление и клевета караются в уголовном порядке по заявлению потерпевшего (так называемые дела частного обвинения). В Гражданский кодекс 1964 года ввели статью 7 “О защите чести и достоинства”, в соответствии с которой можно было по суду добиваться от клеветника или оскорбителя опровержения распространенных сведений. Опровержение клеветы аки извинение признанный виновным должен сделать в той же форме, в какой произошли клевета или оскорбление, то есть если это было сделано уютно на собрании коллектива, то там же, если клевета была опубликована в газете, то опровержение следовало дать в той же газете.

Многие юристы в юридических изданиях настаивали на принятии и у нас закона о денежном возмещении морального ущерба. На своих лекциях я тоже говорил студентам, что возмещение морального ущерба состоит не только, а возможно и не столько, в защите чести и достоинства, а в материальном возмещении вообще всяких страданий. Я приводил в качестве примера такой случай, произошедший в одном из московских аэропортов.

Молодая женщина с грудным ребенком летела с юга домой на Крайний Север, куда железнодорожного сообщения не было. В Москве у нее была пересадка. Она спросила в справочном бюро, когда отправляется ее самолет. Служащая назвала поздний час. Поскольку времени осталось много, она решила съездить в Москву. Когда она приехала обратно в аэропорт, то узнала, что самолет давно улетел по расписанию. А следующий будет только через три дня. Материального ущерба женщина практически не потерпела, так как эти три дня она провела в аэропорту, ребенка кормила грудью, сама питалась в буфете, что, конечно, дороже домашней еды, но не в таком размере, из-за которого стоит судиться.

Но легко себе представить, какие моральные и физические страдания она перенесла. Если бы по закону у нас существовало тогда материальное возмещение морального ущерба, и она взыскала с аэропорта крупную сумму, то администрация относилась бы серьезнее к “ошибкам” своего персонала. Матери крупная денежная сумма помогла бы получить моральное и материальное удовлетворение за перенесенные страдания.

Приводил и другой пример.

В лаборатории произошел небольшой взрыв прибора, лаборантка получила повреждения лица, обезобразившие ее, хотя трудоспособности она не утратила. Временная нетрудоспособность по бюллетеню оплатили. По закону ничего больше лаборантке не было положено, но вы легко можете себе представить, какие страдания ей причинило случившееся. Между тем крупная сумма возмещения морального ущерба могла бы позволить ей сделать дорогостоящую пластическую операцию.

В 1991 году были приняты “Основы гражданского законодательства СССР”, которые ввели материальное возмещение морального ущерба. Заявленная сумма не имеет значения. Суд исходит из многих обстоятельств, в том числе и из материального положения каждой из сторон. Вопрос о сумме морального ущерба возникает всегда, но заранее определить ее нельзя, потому что моральный ущерб измерить в деньгах действительно невозможно. Когда меня об этом спрашивают, приходится отвечать, что это — дело суда. Запросить же можно любую сумму. И любую сумму может назначить суд.

Перебежавшего на Запад крупного сотрудника ООН Кравченко французская коммунистическая газета “Юманите” назвала предателем. Он обиделся и предъявил в суде Франции иск о защите чести и достоинства и возмещении морального ущерба на крупную сумму. Суд, рассмотрев дело в громком процессе, постановил удовлетворить иск и в качестве возмещения морального ущерба взыскать в его пользу с газеты... 1 франк!

Выиграл Кравченко процесс или проиграл? Юридически (де юре) процесс он выиграл, так как суд признал, что газета нанесла ему оскорбление, что возлагало на нее обязанность оплатить весьма существенные судебные издержки. Фактически же (де факто) суд влепил Кравченко звонкую оплеуху, определив цену его чести в 1 франк.

Занимательный казус с оценкой чести произошел и у нас. В декабре 1996 года генерал Лебедь почувствовал себя оскорбленным офицером же, хотя и милицейским, генералом Куликовым. На дуэль, конечно, генерал Лебедь генерала Куликова не вызвал, но вызвал в суд. (Остроумные журналисты окрестили это судебное дело “птичьим процессом”.) Генерал Лебедь потребовал с генерала Куликова в качестве возмещения своего морального ущерба... один рубль! Нанятые им (очевидно, не самые дорогие) юристы крепко его подставили. Полагаю, что не умышленно, а по неграмотности, поскольку иски о возмещении морального ущерба — дело для нас новое. На состоявшемся 1 б декабря судебном заседании эти юристы пояснили, что 1 рубль — сумма символическая, поскольку честь генерала Лебедя в деньгах не измеряется.

Но тогда вообще незачем было определять моральный ущерб в денежной сумме. Статья 152 ГК РФ позволяет защищать честь и достоинство личности, требовать опровержения порочащих сведений, не упоминая о денежной компенсации в порядке параграфа 4 главы 59 ГК РФ. Потребовав денежное возмещение, генерал Лебедь сам определил цену своей чести в один рубль.

Как меняются времена! Когда-то не только офицеры, но и штатские дворяне ценили честь дороже жизни. Теперь генерал удовлетворен, если, выиграв процесс, получит за свои, по формулировке закона, “физические и нравственные страдания” один рубль! Но не мне же с ним спорить! Ему видней. Может, на самом деле красная цена генеральской чести — один рубль? В рыночной экономике цену определяет рынок.

Еще весьма любопытный казус по проблеме защиты чести произошел недавно. Мадам Наталья Кагаловская была уволена из “Бэнк оф Нью-Йорк” за махинации с “грязными деньгами”. Кроме того, ее привлекли к уголовной ответственности.

В Америке существует такая “маленькая хитрость” в уголовном процессе: прокуратура выдвигает против подозреваемого несколько обвинений разной тяжести и с разными наказаниями. Затем, учитывая то, что по некоторым обвинениям доказательства слабоваты и под натиском ловких адвокатов могут на суде развалиться, прокуратура выдвигает обвиняемому предложение заключить сделку: он признает обвинения со сравнительно легкими наказаниями, предположим, 5 лет тюремного заключения, а прокуратура снимает ряд более тяжелых обвинений, которые “тянут” на пожизненное заключение.

Мадам Кагаловская и ее муж — банкир Кагаловский так и поступили и были на суде приговорены, кажется, к пяти годам тюрьмы. Пока адвокаты обжаловали приговор, “сладкая парочка” оказалась в России, где мадам созвала пресс-конференцию, на которой отвергла все обвинения, и в обычном Савеловском межмуниципальном суде Москвы предъявила к “Бэнк оф Нью-Йорк” иск о защите чести и достоинства, оценив свою честь в фантастическую сумму в 270 миллионов долларов! Так что и на чести можно неплохо заработать.

Во время конференции она заявила, что иск она подает в России, поскольку “Бэнк оф Нью-Йорк” имеет в России имущество. Но, совершенно очевидно, она понимает, что в США она этот иск проиграет. Зато надеется, что Россия защитит ее поруганную честь.

Юридически дело очень интересно. Мадам Кагаловская — американская гражданка. Иск предъявляет к американскому банку, который нанес ущерб ее чести в Америке. С какой стороны имеет к этому делу отношение российский суд?

Какой статус имеет имущество, принадлежащее “Бэнк оф Нью-Йорк”? Если в России нет отделения банка, имеющего статус юридического лица, суд вообще не может рассматривать этот иск. Если в Москве есть отделение банка, имеющее права юридического лица, то основной принцип состоит в том, что оно не несет ответственности за обязательства других юридических лиц. Московское отделение ущерба чести Кагаловской не наносило и может предложить ей обратиться с иском в Нью-Йорк. Московский суд в любом случае не должен принимать иск к рассмотрению.

Но даже если суд, паче чаяния, признает себя правомочным и удовлетворит иск, его решение не будет признано в США, ибо у нас нет соглашения с США о правовой помощи. Денег она не получит. Но, возможно, получит от судебного решения моральное удовлетворение.

Кроме того, супруги, признавшие обвинение, по-моему, должны явиться в США для “отсидки”. Они останутся в России, поскольку Россия не выдает своих граждан? Так она не российская гражданка... Мне очень интересно, чем кончится дело.

Такие вот казусы происходят с честью на протяжении тысячелетий.

А теперь попробуйте решить такую интересную задачу.

Некий предприниматель открыл частную школу. Школа успешно работала, приносила прибыль и приобрела хорошую репутацию, но однажды в местной газете появился фельетон “Воспитатель”, в котором говорилось, что этот предприниматель — преступник, осужденный за развращение малолетних.

Родители стали забирать детей из школы, школа разорилась, и предприниматель решил подать в суд иск к газете о возмещении материального и морального ущерба. На суде выяснилось, что 20 лет назад этот предприниматель действительно был осужден за развращение малолетней, наказание отбыл, судимость снята. Больше в подобных действиях он замечен не был. К учебному процессу непосредственного отношения не имеет. Управляет школой директор. Предприниматель появлялся в школе только по торжественным случаям.

Каким, по-вашему, должно быть решение суда, поскольку газета написала правду, но причинила предпринимателю весьма существенный моральный и материальный ущерб?

 

«ЦАРИЦА ДОКАЗАТЕЛЬСТВ»

 

Наиболее древняя форма процесса и уголовного, и гражданского состояла в том, что одна сторона представляла доказательства вины обвиняемого или основания своих имущественных требований к другой стороне, а другая сторона защищалась, представляя свои доказательства. Судья оценивал их и принимал решение. Стороны как бы состязались перед судьей. А иногда состязались и физически. Поэтому такая форма процесса называется состязательной.

В мрачную эпоху средневековья в судебном процессе существовала твердая шкала оценки доказательств. “Святая инквизиция” католической церкви ввела форму процесса, которая затем стала применяться и в светских судах и получила название инквизиционного процесса. Она отличалась формальной оценкой доказательств. Прежде всего оценивалось качество свидетелей. Так, свидетельство дворянина стоило свидетельств двух простолюдинов, свидетельство мужчины оценивалось дороже свидетельства женщины и т.д.

Во французском суде существовала такса оценки доказательств — единица, половина, четверть, одна восьмая и т.д. В конце процесса судья производил арифметическое сложение оцененных доказательств защиты и обвинения и по сумме доказательств выносил приговор или решение.

Я немного отвлекусь и замечу, что по гражданскому делу судья выносит решение, а по уголовному — приговор. Наши журналисты обожают красивые иностранные слова и к месту а большей частью не к месту, употребляют слово “вердикт”. Вердикт выносят только присяжные. Вердиктом они отвечают на вопрос судьи, виновен или не виновен обвиняемый. После этого судья выносит приговор. Судья вердикта вынести не может.

Журналисты этого не знают, но “они хочут свою образованность показать”, как говорила чеховская героиня. Простим их. Они все равно будут употреблять не к месту слово вердикт, упрекать наших врачей в “нарушении клятвы Гиппократа”, хотя советские врачи никогда клятвы Гиппократа не приносили, все равно будут произносить на телевидении и радио слово “афера” через ё. Они считают, что так “красивше”...

“Душой процесса” инквизиторы считали следствие, а “царицей доказательств” — признание обвиняемого. Это можно понять, поскольку, например, сношений женщины с дьяволом никто не видел, и доказать это было невозможно. Чтобы получить признание, после которого обвиняемого отправляли на костер, церковь узаконила пытки. В этой области палачи были исключительно изобретательны, и сейчас в музеях можно видеть орудия страшных пыток. Любой человек вынуждался к признанию, просто чтобы положить мучениям конец, который все равно был неизбежен.

Современный гражданский процесс во всех странах остается состязательным. Собирают доказательства стороны, но суд тоже может затребовать недостающие доказательства. Современный уголовный процесс остается инквизиционным, но не в смысле применения пыток, а в смысле того, что он не полагается на доказательства, представленные сторонами, а следственные органы сами добывают доказательства. Слово “инквизиция” на всех европейских языках означает — следствие, расследование.

Сейчас уже все знают, какие пытки применяло сталинское НКВД-КГБ. Ими выбивалась та самая “царица доказательств” — признание. Были случаи, когда выдержавшего пытки выпускали и даже возвращали на прежнюю должность, но в большинстве случаев и без признания все равно расстреливали или отправляли в лагеря, где тоже применяли пытки, но уже в виде наказания. Это описал Солженицын и другие “сидельцы”.

После половинчатого разоблачения Хрущевым “культа личности Сталина” наиболее одиозные палачи были уволены из КГБ. Некоторые из них стали профессорами права, докторами наук, как профессор Юридической академии Гришаев (следователь по делу “врачей-убийц”), некоторые, как следователь Хват, пытавший гениального ученого Вавилова, погибшего в лагерях, отправлены “на заслуженный отдых”. Там были великолепные мастера пыточного искусства. Некто, по прозвищу “Боксер”, одним ударом выбивал челюсть, другой ударом ноги на спор ломал любое ребро.

Но и после Сталина, даже после начала горбачевской “перестройки”, даже после ельцинской “демократической революции” в “правоохранительных” органах сохранились те же методы добывания “царицы доказательств”.

Интересное дело случилось в 1986 году в Латвии. Трое парней были арестованы по делу об изнасиловании с убийством в городе Огре. Одному удалось доказать алиби. Двое других "сознались”. Так как милиция решила, что в преступлении участвовало трое, то "нашли” и третьего. И через три месяца он “сознался". Вы представляете, какие пытки надо было применить, чтобы молодые парни сознались в гнусном преступлении, за которое им грозил расстрел.

На этом деле “органы" решили показать евою распрекрасную работу, и дело широко рекламировалось в печати, на телевидении и радио. Журналисты не жалели слюней, чтобы расписать подробности преступления и мерзавцев, его совершивших. В “День милиции" наградили “отличившихся” и даже одного... свидетеля, разумеется, лже.

Ребята надеялись на открытый суд, где они бы отказались от признаний и рассказали о пытках. Один из них пытался доказать, что он вообще никогда не был в Огре. Куда там! Их никто не слушал. Общественное мнение было хорошо подготовлено и жаждало мести. Адвокаты помогали обвинению (отсюда и поговорка уголовников “адвокат— второй прокурор"). Одного из ребят приговорили к расстрелу, двоих к длительному заключению. Приговор публика встретила аплодисментами!

К счастью, парня расстрелять не успели: настоящий преступник сознался в убийстве. Ему не поверили! Не хотели! И полгода проверяли, а пока ребята сидели в тюрьме. Но все же, их, “скрипя сердцем" (как говорят некоторые старушки) пришлось реабилитировать.

Только потому, что процессу дали слишком широкую рекламу и слишком громким стал провал, замять его не удалось, и против виновников возбудили уголовное дело. Председательствовавший судья Грант в наказание был отправлен, куда бы вы думали? В адвокатуру!

Во время следствия по делу троих ребят следователь спросил “народную заседательницу” Верховного суда Латвийской ССР (по правам в процессе она — равноправный судья): “Вы слышали, как обвиняемые рассказывали об избиениях?" Она ответила: "А кто же сознается в преступлении, если его не бить?".

Этот ответ характерен для ментальности наших современных "правоохранительных” органов.

Подобные истории редко имеют такой счастливый конец. И когда по тем или иным причинам фальсифицированные дела лопаются, их участники остаются безнаказанными. Вы мне не верите? Тогда поверьте бывшему председателю Верховного суда СССР Теребилову. На вопрос журналиста, сколько уголовных дел возбудили суды против “правоохранителей” за такие фальсификации, ответ был краток, но красноречив — “Ни одного”! (“Литературная газета”, 17.12.86.)

Этот вопрос ему был задан в связи с другим нашумевшим делом, названным “Витебским”. Там было изнасиловано и убито маньяком 36 женщин. За это последовательно было осуждено 14 человек! Один из них был расстрелян! Один был освобожден досрочно — ослеп в заключении. Один полностью “отсидел” 10 лет. Остальных освободили, когда нашли подлинного преступника. Но все они дали “признательные” показания! Подвергали истязаниям даже “свидетелей”. Конечно, обвиняемые рассчитывали на суд скорый, правый и милостивый... Напрасно! И таких дел множество. Большинство раскрытых фальсификаций и реабилитаций осужденных (в том числе посмертных) происходит либо в результате хорошей работы следователя, как в “Витебском” деле, соединившего все 36 дел по почерку убийцы, либо как в латвийском деле — в результате случайного появления подлинного преступника.

Как это происходило, пишет юридический обозреватель “Известий” Ю. Феофанов. “Совершено дикое преступление. “На ковер” вызывают (обратите внимание на безличный оборот! Кто вызывает? Обычно, секретарь обкома КПСС. — А.Т.) прокурора и милицейского начальника: “найти и обезвредить! Иначе... (Ю. Феофанов не осмеливается добавить: положишь партбилет! Не говорит он и о том, что босс дает краткий срок — 10 дней, две недели... — А.Т.). Те дают указания подчиненным, те, в свою очередь... И ведь находят... Только не всегда того” (“Известия”, 20.02.87. Разгар “перестройки”).

Автор “темнит”. Вроде босс требует найти настоящего преступника, а далее действует “испорченный телефон”. Но босс заинтересован в том. чтобы успокоить общественное мнение, и знает практику не хуже меня. Он заинтересован в том, чтобы “закрыть” дело. Любой ценой! И это знают все “правоохранители”. Поэтому, когда дело “разваливается”, босс прикроет вассалов и будет защищать их до последнего. Правда, если это не удастся, он все свалит на них, и пусть попробуют сослаться на приказ!

Правда, сейчас следователи не так просты, они знают, что одним признанием не обойтись. И они закрепляют “царицу доказательств” другими “доказательствами”. Находят “свидетелей” (готовят их так же, как и обвиняемых), сломленных обвиняемых ведут на место преступления, показывают, где и как все они совершили, заставляют это запомнить, фотографируют, снимают на видео. Потом в присутствии понятых заставляют их все повторить. Понятые становятся “свидетелями”. Это на жаргоне “правоохранителей” называется “выводка”.

Опытный судья, конечно, видит всю эту инсценировку, как зритель в театре видит бутафорию и декорации, знает, что Отелло не задушит Дездемону, и они выйдут раскланиваться после спектакля. Но зритель не будет вмешиваться в спектакль. Ведь весь театр строится на этой системе.

Более осторожные следователи сохраняют “чистые руки", поручая обработку обвиняемых уголовникам в СИЗО. Начальник уголовного розыска Иркутской области полковник Шевелев, узнав, что на него собирают “компромат” в связи с тем, что, расследуя одно уголовное дело, он вторгся в сферу деятельности партийной мафии, бежал и три года скрывался в тайге. Он говорит: “Комиссии важно было меня посадить, а в камере они могли руками осужденных сделать со мной все, что угодно, и даже убить” (“Известия”, 05.12.88.)

Практика использования уголовников для “проведения” допросов третьей степени была хорошо знакома святилищу правосудия — Верховному суду СССР, но документальное доказательство я добыл только одно: 22 сентября 1987 г. пленум Верховного суда СССР отменил приговор Иркутского областного суда от 25 апреля 1985 года (прикиньте, сколько времени сидят невиновные, пока ползет улита правосудия) по делу троих граждан, обвиненных в групповом изнасиловании с убийством, в связи с “применением незаконных методов расследования”. Подсудимые отказались от признаний, сделанных “под воздействием содержавшихся с ними в одной камере Т, Ч„ и X.”. В чем выражалось “воздействие” высокие судьи не пишут, полагая, вероятно, что мы сами догадаемся, поскольку- знаем, что за подобное деяние грозит расстрел.

Упоминавшийся X. даже написал заявление, что он “по поручению следственных органов (ну не трогательное ли сотрудничество “правоохранителей” с уголовниками? — А.Т.) действительно оказывал давление (?) на Б., и что о существе дела ему рассказывали следователь прокуратуры и сотрудник уголовного розыска”. Такова “тайна следствия”, скрываемая от прессы, но доверяемая “классово близким”! В постановлении ни слова осуждения виновников фальсификации. И Верховный суд не прекратил дело, а только направил на новое рассмотрение. А люди пока сидят (Бюллетень Верховного суда СССР, 1988, №1, с. 25).

Вы ошибетесь, читатель, если подумаете, что все это “преданья старины глубокой”, и теперь, при расцвете у нас невиданных доселе “демократии”, плюрализме, гласности, после тысячелетия христианства в России и двух тысяч лет после Рождества Христова “царицу доказательств” свергли с ее трона.

Вот сообщение газеты “Коммерсантъ” от 22 марта 2000 года: в Челябинске арестован начальник криминальной милиции Варнинского РОВД Сурайкин и два подчиненных ему “опера” за избиения и пытки. Он лично принимал участие в избиениях, заставляя людей сознаться в преступлениях, которых они не совершали. О том, что это вообще обычная практика для “моей милиции”, которая, если верить классику, “меня бережет”, говорит то, что только в феврале в суд было направлено дело двух сотрудников Сурайкина, которые не только избивали гражданина, но еще и обворовали его.

Этот случай свидетельствует также о том, что блюстителям беззакония ничего не угрожает, и никакого страха перед судом (свои люди! Те же “правоохранители”!) они не испытывают.

Для этого должно пройти еще много-много лет, а главное — произойти глубокие изменения в сознании, мышлении, менталитете и правящей номенклатуры, дающей нереальные сроки для поимки преступников, и рядовых исполнителей, полагающих, что если человека не бить, то он никогда и не сознается в преступлении.

“Известия” писали об отношении граждан к милиции: “до участкового не достучишься, в милицию не пойдешь — туда явиться страшнее, чем в воровской притон” (;подчеркнуто мной. — АТ.).

“Новая газета”, рассказав о случаях произвола милиционеров, в частности, в деле об одном убийстве, объявила акцию “Против произвола милиции в Москве” (№21, 1999). Благое дело, но почему только в Москве?

А после того, как “народный избранник”, депутат от ЛДПР в Государственной Думе и одновременно водочный фабрикант Скорочкин застрелил двух человек из автомата, а Дума, естественно, отказала в лишении его депутатской неприкосновенности, конкурирующая мафия не стала дожидаться конца длительной процедуры и прикончила его самого. Милиция начала, под давлением Владимира Вольфовича (а это пострашнее, чем секретарь обкома!) активные розыски убийц его коллеги, то есть ловила правых и виноватых, и больше правых, чем виноватых. В Москве задержали вице-президента клуба бокса и тенниса г. Коломны Олега Липкина. При задержании у него якобы обнаружили гранату (обычный прием, как повод отправить в камеру: “находят” гранату, пистолет или пакетик анаши) и вместе с товарищами препроводили в 31 отделение милиции, где их начали “вести” к делу Скорочкина по обычному пути через “признательные показания”. Адвокаты, которых допустили только через три дня, увидели их избитыми до того, что они мочились кровью (бьют по почкам, внешних следов не остается).

А во Владивостоке независимый журналист — 18-летний Алеша Садыков осмелился критиковать владыку Приморья, всесильного губернатора Наздратенко. “Его пытали по инструкциям гестапо: заламывали на дыбе, гасили окурки о спину, закручивали вокруг шеи проволоку. И с тупой настойчивостью быков выбивали признание: я, журналист Садыков, критиковал владивостокского и.о. мэра Толстошеина, потому что меня купил за 100 (сто) долларов бывший мэр Черепков...” (“Комсомольская правда”, 24.11.94). Измученного пытками паренька редакция от правила лечиться за границу, чтобы он мог оправиться от свидания с блюстителями порядка.

Эта же газета 05.02.98 опубликовала статью “Камера пыток №306”, в которой знакомила читателей с одним из самых распространенных способов добычи “признаний” — “слоником”, не оставляющим внешних следов. (Впрочем, как показывает практика, в милиции не слишком этого боятся.) Способ этот состоит в том, что подследственного сажают на стул, сзади связывают руки, надевают противогаз и зажимают шланг, перекрывая кислород. Иногда для усиления эффекта впрыскивают слезоточивый газ, а за неимением оного (милиция у нас бедная) просто нашатырь. Тоже действует неплохо.

Из той же статьи: в Саранске ограбили “комок” (комиссионный магазин), ранив продавщицу. Задержали некого Лавренева, избивали, а когда стали готовить “слоника”, он, чтобы получить передышку, назвал случайную фамилию знакомого. Когда “опера” установили подвох, они взялись за Лавренева серьезнее. Под пытками он назвал фамилию другого знакомого — Олега Игонина. Глубокой ночью за ним пришли четыре “опера” и отвели в кабинет №306, где Игонина уже ждал пресловутый “слоник”. Истязали Игонина до потери сознания (кстати, прекращение доступа кислорода в мозг ведет к умиранию мозга и коме). Затем кто-то крикнул: “Мужики! Он же ни хрена не дышит!” Начали делать искусственное дыхание. Вызвали “Скорую” Поздно. Заключение: “Смерть Игонина наступила от механической асфиксии”. Врачам “Скорой” истязатели сказали: “Игонин умер сам. Ему стало плохо и он задохнулся”. Семь человек попали на скамью подсудимых. (Из них двое также участвовали в избиениях по делу об угоне трактора — о нем ниже.)

В последнем слове подсудимые взывали: “Мы выполняли указания и не могли ослушаться. Никто не хотел смерти Игонина”.

В деревне угнали трактор. По доносу деревенского “стукача" задержали шофера Шубина. С ним поступили “помягче" — заставили встать в позу горнолыжника, согнуть колени и вытянуть вперед руки (попробуйте так стать и посмотрите, сколько сможете простоять). “Опера" играли в карты, а он должен был стоять, не меняя положения. Когда менял — били. Измученный Шубин назвал братьев Абрамовых и водителя Деркаева.

Необычным было то, что Абрамовы были коллегами палачей.— инспекторами ГАИ. Из Василия Абрамова “признательные показания" выбивали... томиком Уголовно-процессуального кодекса! Достойное применение следственных законов! В той же упомянутой статье из “Комсомольской правды” не разъясняется, как это делают, и читателю может показаться, что это и не пытка вовсе. Но это не так. Для этого способа нужна любая книжка, но, как вы можете догадаться, сочинений Пушкина в отделении милиции не держат. Книжку кладут на голову и бьют по ней кулаком. Попробуйте. Тоже могут убить, вызвать сотрясение мозга с необратимыми последствиями, но следов избиения не остается. Так что, если кому-нибудь придет в голову организовать музей современных пыток, он совсем не произведет впечатления. Противогаз, томик УПК, солдатский ремень, пузырек с нашатырем...

Потом применили “слоника", впрыскивали в шланг нашатырный спирт. Потом били пряжкой ремня по половым органам... К утру его привели в кабинет начальника угро (уголовного розыска), где он упал на колени и, плача, умолял его пощадить, поскольку того трактора он в глаза не видел. Тогда его били по ушам (не говоря о боли, могут лопнуть барабанные перепонки). Потом скрутили в дугу, руки и ноги сковали наручниками и для пущего смеха катали колесом по полу (уровень милицейского юмора).

Шофер Деркаев — спецназовец, штурмовал дворец Амина, прошел Афган. И тоже плакал под пытками в милиции. Ему сломали ребро, били по половым органам, применяли “слоника"... Надо понять, что это все и ломает душу, унижает...

Н. Абрамов — человек огромной физической силы. Выдержал страшные пытки. А привели его в милицию в милицейской форме и после пыток отправили в камеру к уголовникам, зная, как те "любят” ментов. Очевидно, надеясь, что те доделают их “работу". Там Абрамов пластом пролеж