Официальные встречи: Нетаньяху как переговорщик

Дипломатические отношения между двумя странами были восстановлены лишь в последние месяцы существования Советского Союза. Уже в официальном качестве министра иностранных дел я посетил Израиль три раза — в 1996–1997 годах.

22 апреля 1996 года произошла встреча с премьер-министром Пересом. Она мало отличалась от той, что состоялась в начале 70-х на неофициальном уровне. «Нам нужен только один посредник, и им должны быть Соединенные Штаты», — с металлом в голосе произнес Перес. Так он ответил на мое предложение, с помощью которого я пытался придать хоть какую-то динамику застопорившемуся процессу ближневосточного урегулирования. Для закрепления уже достигнутых результатов предложил, чтобы все участники арабо-израильского конфликта приняли на себя обязательство не отвергать договоренности, достигнутые при их предшественниках. Это представлялось очень важным, так как надвигались перемены — по обе стороны конфликта к власти могли прийти более молодые и не связанные никакими обязательствами лидеры. Одновременно предлагалось осуществлять движение к урегулированию по всем «трекам», не оставляя в стороне ни один из них.

Такую инициативу полностью одобрил президент Египта Мубарак, с которым я встретился до этого в Каире, позитивно отнесся к ней и президент Сирии Хафез Асад во время беседы со мной в Дамаске. Речь шла о документе, который можно было бы подписать, как говорится, в рабочем порядке, без созыва специальной конференции. Перес начисто отверг эту идею.

31 октября, во время следующей поездки на Ближний Восток, я встретился в Тель-Авиве с новым премьер-министром Израиля Беньямином Нетаньяху. В отличие от Переса он сказал, что заинтересован в активной роли России, подчеркнув, что наряду с США Россия является сопредседателем Мадридской мирной конференции. Однако жизнь сложна: расположив к себе конструктивным подходом к роли России в политурегулировании, Нетаньяху на деле отходил от договоренностей с палестинцами, состоявшихся при Рабине, убитом еврейским террористом в 1995 году, и Пересе. Сбывалось то, что я попытался предотвратить подписанием документа о преемственности курса на урегулирование. Сказал Нетаньяху, что Россия не сойдет ни при каких обстоятельствах со своей позиции в отношении необходимости создания палестинского государства. Подтвердил это и тем, что после этой и следующей встречи с Нетаньяху, состоявшейся через год, ездил в Газу, где меня принимало палестинское руководство во главе с Арафатом, и заявлял во время пресс-конференций и там, и в Иерусалиме, что Россия категорически настаивает на выполнении Израилем мадридской формулы «территории в обмен на мир».

Однако мне казалось, что с Нетаньяху все-таки можно вести дела. Моя первая встреча с ним совпала с периодом возросшей напряженности на линии прекращения огня между Израилем и Сирией. Сирийцы считали, что израильтяне проводят военные маневры на Голанских высотах, готовясь ударить по Сирии, а израильтяне думали, что переброска элитарных сирийских частей к высотам означает стремление Дамаска начать наступление на израильские позиции. Нетаньяху с недоверием спросил: «Можете ли вы на пресс-конференции заявить, что Россия против нарушения прекращения огня на Голанских высотах?» — «Конечно, могу это сделать», — ответил я и подчеркнул это в заявлении израильским журналистам. Тогда Нетаньяху попросил меня сообщить сирийцам, что Израиль не намерен предпринимать каких-либо военных действий на Голанских высотах и был бы заинтересован получить аналогичный ответ из Дамаска. Я по его просьбе осуществил «челночную дипломатию», снова полетел в Дамаск, где передал Асаду слова Нетаньяху, а затем сообщил Нетаньяху, что и сирийцы не намерены нарушать соглашение о прекращении огня.

Позже я понял причину беспокойства израильского премьера: военная разведка Израиля, которую не раз уличали в самом Израиле в блефе с целью продемонстрировать свои «блестящие возможности», доложила информацию своего источника в Дамаске, что сирийцы якобы готовят прорыв на Голанские высоты. Через некоторое время выяснилось, что доклад разведки не отражал действительности. Но первой о том, что сирийцы не заинтересованы в военном столкновении, сообщила российская сторона. Уверен, что этот эпизод мог способствовать укреплению Нетаньяху во мнении о полезности контактов с Россией.

Еще раз подтвердилось это, когда я принимал Нетаньяху в Москве в качестве председателя российского правительства. Ельцин был болен и поручил роль «хозяина» мне. Не в пример многим своим предшественникам, Нетаньяху был расположен к открытому, откровенному обмену мнениями. Мне это, нужно признаться, импонировало. С ним можно было обсуждать самые острые вопросы — он не отвергал их с порога, как это делали многие другие израильские руководители. Вот несколько примеров. Нетаньяху понимал, может быть даже лучше своих предшественников, необходимость урегулирования с Сирией.

Я подчеркиваю здесь его понимание этой проблемы, но не согласен с содержанием, которое он стремился придать этим договоренностям, и говорил ему прямо, что Дамаск не согласится на отказ от суверенитета над Голанскими высотами и поддерживается в этом Россией. Тем не менее Нетаньяху прислушался к моим словам, что нельзя игнорировать Сирию, ее позиции в Ливане и, предварительно не обговорив с ней — конфиденциально, прямо или косвенно, — выводить израильские войска с ливанского юга. Многие в Израиле подталкивали именно к тому, чтобы отвод израильских войск максимально расшатал ситуацию в Ливане, укрепил в ней антисирийские элементы. Нетаньяху согласился со мной.

«Главное для меня — безопасность Израиля, — утверждал он. — С учетом этого мы готовы рассматривать вопрос о Голанских высотах». Но когда я спросил, согласно ли его правительство объявить, что готово эвакуировать свои войска с Голанских высот и признать суверенитет Сирии над ними при многих «если», он, по сути, не дал ответа на этот вопрос.

Конечно, я далек от идеализации фигуры Нетаньяху. Естественно, у нас сохранялись разные подходы к урегулированию, но важно, что с ним можно было говорить напрямую. Мы договорились поддерживать контакты и продолжать обмениваться мнениями через специально выделенных для этого лиц. Произошло несколько встреч между ними в Европе, во время которых был продолжен обмен мнениями.

12 мая 1999 года я перестал быть премьер-министром. Через пять дней, 17 мая 1999 года, в Израиле состоялись внеочередные выборы парламента, и премьер-министром вместо «Биби» Нетаньяху стал Эхуд Барак. При нем переговорный палестиноизраильский процесс активизировался. Переговоры и контакты продолжались, в том числе при посредничестве американцев, но они не приводили к прорывным результатам. В начале сентября 2000 года были организованы встречи президента США Клинтона с Бараком и Арафатом в Нью-Йорке. Но и это не помогло. Затем последовало второе издание интифады, спровоцированное визитом Шарона на Храмовую гору. А дальше началось правление Шарона.

2 мая 2002 года США и Россия собрали «квартет» (США, Россия, ЕС, ООН). Так родилась «дорожная карта», которая представляла собой три этапа в реализации палестино-израильского урегулирования. Главное в «дорожной карте» не только поэтапность, но и провозглашение окончательной цели — создание палестинского государства. Россия противилась любым попыткам перечеркнуть эту цель, выступала за прекращение вооруженного насилия, тем более террористических актов против мирного населения. Но это уже все было не при моем прямом участии.

В 2006 году с моей супругой Ириной Борисовной поехали в Израиль, чтобы поздравить с 30-летием внука Евгения Сандро, которому посвящена эта книга. В то время он был корреспондентом Первого канала российского телевидения по Ближнему Востоку с местом пребывания в Тель-Авиве. Узнав о моем приезде, Нетаньяху предложил встретиться с ним в израильском парламенте, депутатом которого он был в то время. Поехали вместе с нашим послом Петром Владимировичем Стегнием — высокопрофессиональным дипломатом, обладающим поистине энциклопедическими знаниями. Нас сопровождала представительница МИД Израиля Оля. Ее абсолютно славянская внешность полностью соответствовала этому отнюдь не израильскому имени.

В Израиле, очевидно, не принято встречать гостей у входа — во всяком случае, рядом с нервничающей Олей мы минут десять дожидались, пока дежурный получил информацию, подтверждающую, что мы действительно приглашены Нетаньяху. Затем неожиданно последовало требование охранника снять обувь и дать ему для осмотра брючные ремни. Оля, жестикулируя (она по-настоящему была возмущена), что-то пыталась втолковать ему на иврите, очевидно перечисляя мои прошлые должности. Охранник ответил ей (Оля перевела), что у него единственный начальник — стоявший в двух шагах от нас темнокожий сержант, по-видимому эфиопского происхождения. Естественно, мы не подчинились и ушли. Только мы отъехали от здания парламента, в машину позвонил по телефону Нетаньяху. Он извинился, сказал, что предлагает мне встретиться с ним в любое устраивающее меня время, но я ответил, что вскоре улетаю, — собственно, так и было на самом деле.

Глава 16

Феномен Саддама Хусейна

Как возник и сложился феномен Саддама Хусейна? Ответ на этот вопрос составляет значительную часть анализа положения на Ближнем Востоке за последние 30 лет XX и начала XXI века.

Возвышение Саддама Хусейна в Ираке в первую очередь связано с его личными качествами. После прихода к власти в Багдаде в 1968 году новых лидеров во главе с президентом Бакром мало кто мог предположить, что обозначенный под номером пять в опубликованном списке из семи человек руководства Ирака — Высшего революционного совета — буквально через пару лет будет признанным лидером, а затем уберет от власти своего родственника, президента Бакра, и займет его место.

Сначала гораздо выше котировались Аммаш, некоторые другие. Саддам Хусейн смог их отстранить. Одни ушли из жизни, другие из руководства, а сам он стал ближе всех к Бакру. Сказались такие качества его характера, как напористость, целеустремленность, смелость и, конечно, отсутствие, мягко говоря, сентиментальных чувств, особенно когда расправлялся со своими коллегами. В формировании того Саддама Хусейна, каким он стал и для иракского народа, и для Ближнего Востока, и для всего мирового сообщества, большую роль сыграли Советский Союз и Соединенные Штаты. Первый объективно способствовал его выдвижению в качестве лидера Ирака, вторые — тоже объективно — в формировании его мировоззрения, которое во многом легло в основу внешней политики Саддама.