сказка про художника или про Белого кита

жил художник. ну как художник? скорее нехудожник. а ещё точнее и то, и другое разом. в общем, Вы сейчас всё поймёте.

каждое утро он выходил на улицу, шёл в ближайший уютный скверик, ставил мольберт, прикреплял к нему полотно – всё как полагается пока! а за ним уже стояла гурьба народа – огромная-преогромная, кто-то даже стульчики с собой приносил, чтобы из задних рядов было лучше видно. ну, а передние ряды, конечно, притаскивали диваны. скрипучие-прескрипучие – да так, что на них даже птицы слетались, ну и, прямо сказать, тоже скрипеть начинали. в общем, кутерьма – ужасная! а вокруг художника как будто плотной стеной стояла тишина…

и что же они вот так собрались такой толпой? сейчас узнаете. художник доставал кисти и краску, и начинал медленно, без отрыва руки от полотна, вырисовывать… это нельзя назвать картиной – только чудом – до того она была хороша! в это время умолкали все – и люди, и диваны, и даже птицы, не веря это слепящей глаза красоте. кто-то даже дышать забывал. а картина выходила и впрямь невозможно красивой – это когда тебе красиво так, что все остальное – становиться просто невозможным…

но как только картина полностью вырисовывалась, художник отрывал кисть от полотна – на долю мгновения! – менял кисть и краску – на белую! - и начинал с конца проведённой бесконечной линии так же последовательно всю картину – зарисовывать! не отрывая руки. зрители стояли с остановившимися сердцами. только что нарисованный совершенный мир исчезал на их самых глазах! и они только и успевали запоминать, что же было там, в конце, и жадно захватывать памятью то, что ещё не было зарисовано белым. и как только кисть возвращалась к началу своего пути, как только картина вновь становилась абсолютно белой, как только опускалась рука художника – раздавался стонущий вздох целой толпы восхищения!

а художник тем временем, всё так же не замечая зрителей, снимал полотно и аккуратно ставил его в снег. или в траву. или в грязь – в зависимости от времени года. чаще в грязь, конечно. собирал мольберт и уходил. а зрители шумной гурьбой бросались на это полотно – каждый хотел забрать его себе! – ведь столько памяти и чувств погребено в его белизне. но, конечно, если один не успевал утащить его быстрее всех, всем оставались только маленькие белые клочки воспоминания.

на этом сказка заканчивается.

***

однако сказки - странные создания. вот дописалась эта сказка и глядит на меня с листа обиженно. а я делаю вид, что нашёл что-то на полу – то ли карандаш, то ли ещё что – не хочу на неё смотреть, потому что знаю, что хочет она – продолжения. в итоге, конечно же, я сдаюсь и начинаю писать. а продолжения – всегда грустные.

итак, вот однажды, когда в очередной раз художник начал рисовать свою чудо-картину, к толпе зрителей подошёл человек – явно из другого города, потому что все на него повернулись, фыркнули как кошки, и отвернулись. а в тот момент, когда художник начал вторую часть своего представления – белую, то есть закрашивать уже нарисованное Чудо – в мёртвой тишине незнакомец отчётливо и выразительно спросил в никуда:

- а смысл?

и ушёл. художник закончил своё творение, как всегда поставил его в грязь и тоже покинул сквер. а зрители сидели. и птицы сидели на диванах. и стулья стояли под задними рядами. и не было никакого общего вздоха восхищения. абсолютная тишина. и тут вдруг кто-то в толпе громко и сочно кааак чихнёт! и тут же зрители почему-то недовольно бурча быстро все разошлись. один даже стул забыл с собой прихватить.

с тех пор художник каждый день рисовал в скверике один – только птицы на ветвях грустно разглядывали небо. даже прохожие не останавливались взглянуть, что он делает. каждый день – полотно, каждый день – полотно… и так прошёл месяц. и накопилось его картин такая гора в скверике, что в ней даже глупые зайцы поселились - снизу нору прорыли. нет чтоб нормальный дом найти. а наверху птицы гнёзд понаделали и уже не смотрели грустно в небо.

и вот в один день художник как всегда вышел в скверик и начал рисовать картину. и вот, в тот момент, когда надо было менять кисть и краску на белую, он опустил руки и… не стал закрашивать полотно. а нарисовано на нём было вот что: огромный белый кит в чёрном космосе. при этом кит был нарисован только в виде плавника, но такого огромного, что он закрывал почти всю картину – оттого и было понятно, насколько огромен кит. а космос наоборот казался перед этой громадиной маленьким паучком.

но как только художник дорисовал своё творение, откуда ни возьмись появился опять тот самый незнакомец, встал перед картиной и проговорил:

- а смысл?

и ушёл. а художника с тех пор больше не видели. люди проходили по скверику, слепо проводили взглядом по картине, всё ещё стоящей в снегу, и шли себе дальше – в никуда из ниоткуда.

и вот, казалось бы, сама природа должна была доделать чудо-картину художника – довести её добела – градом, снегом, дождём. но прошёл месяц, потом год, потом три – а полотно оставалось неприкосновенным. хотя на него никто и не смотрел. ну как никто. в особо лунные ночи, когда светло почти как днём, из-под груды полотен выскакивали зайцы, садились перед чудо картиной и заворожённо разглядывали огромного белого кита. смысл? видимо, не такие уж и глупые они – зайцы…

Последняя сказка

ну разве может быть последняя сказка?! ну вот, скажем, апельсин – не может же он быть последним – вон их сколько продаётся! а кошка? кошка тоже не может быть последней – откуда тогда котятам-то браться? а котята есть. значит, и кошкам – быть. или вот, например, снег – он хоть и бывает последним – весной, но ведь он всегда возвращается! на то она и зима, что снег есть. а не будет снега вообще, так и зимы не будет – вот тебе и дырка в календаре. деревья тогда, без зимнего-то отдыха сразу устанут – только скинешь листья, чтобы отдохнуть, отоспаться – а тут надо сразу же новые выращивать! жуть как устанешь жить. так и деревья от усталости исчезнут. а потом и птицы – жить то им негде… а небо опустеет и смотреть на него не за чем будет. а если на него не смотреть, хотя бы изредка, то тогда и летать не научишься. а если люди не будут хоть немного, да летать, то тоже быстро устанут и огрустятся, упечалятся. и тоже не станут.

нет, не может так быть. не бывает ничего последнего. потому надо переназвать сказку. пусть она там, в названии будет последняя, раз уж так вышло, а тут мы её переназовём. как? а мы просто начнём её сначала, с чистого листа. и не закончим. так-то!

Половинка сказки

жила была последняя сказка. но мы-то с вами знаем, что последних сказок не существует! поэтому и жила она – в сказке. а в ней кого только нет – и дикие кошки, и художник, и флибустьер и даже Лара есть! и вот все, прямо все-превсе, до самого последнего зайца – эту сказку недолюбливали. и никому-то она рассказаться не может - только начнут её читать, так сразу и прекращают, как видят, что она – последняя.

так и бродила она по сказке: к белому киту подойдёт – а тот хоть и нарисованный, да всё равно слушать ничего не хочет; к ёжику в луже подкрадётся – а тот только то и делает, что в небо смотрит – сам себя не слышит… даже к жёлудю один раз пришла – а у него не то, чтобы глаз – ушей даже нет!

хорошо, что Лара есть. она добрая, - взяла да и подсказала последней сказке, что делать. и пошла тогда последняя сказка к Сказочнику. а идти долго – в самое начало. и вот идёт она, идёт – мимо великана, мимо феи, мимо висяки… и до того долго шла, что уснула. и вдруг ей возьми да и приснись сон – про Самое главное: