Социализм и коммунизм в России: история и перспективы

С. Кара-Мурза.

1.

Наша тема – социализм и коммунизм как два больших проекта жизнеустрой- ства и два окормляющих эти проекты социально-философских учения, социал-демократия и коммунизм.

Оба они сыграли, играют и будут играть важную роль в судьбе России. С этой точки зрения и будем их рассматривать. Оба эти проекта и учения тесно связа- ны с трудом Маркса, только коммунизм уходит корнями в раннее христианство, а социализм – продукт современности (модерна). В реальной практике ХХ века социал-демократия получила распространение на Западе и тесно связана с гражданским обществом, а коммунизм укоренился в традиционных обществах России и Азии.

Понятия, которыми обозначаются оба явления, расплывчаты и плохо опреде- лены, нередко перекрывают или заменяют друг друга. Часто за основание для разделения берут самоназвание или судят по простым, «внешним» признакам. Признаешь революцию – ты коммунист, не признаешь – социал-демократ. Сле- довать таким признакам – значит сковывать и мышление, и практику. Даже и в словах мы часто путаемся. Социальный – значит общественный (от слова со- циум – общество). А коммунистический – значит общинный (от слова коммуна

– община). Это – огpомная pазница.

Конечно, над главными, исходными философскими основаниями любого большого движения наслаивается множество последующих понятий и доктрин. Но для проникновения в суть полезно раскопать изначальные смыслы. Маркс,

 

указав Европе на Призрак коммунизма, видел его не просто принципиальное, но трансцендентное, «потустороннее» отличие от социализма.

Вступление в коммунизм для Маркса – завершение огромного цикла цивили- зации, в известном смысле конец «этого» света, «возврат» человечества к ком- муне. То есть, к жизни в общине, в семье людей, где преодолено отчуждение, порожденное первородным грехом частной собственности.

Социализм же – всего лишь экономическая формация, где разумно, с боль- шой долей рациональной солидарности устроена совместная жизнь людей. Но не как в общине («семье»)! «Каждому по труду» – принцип не семьи, а весьма справедливого общества, в том числе и буржуазного. Кстати, главная справед- ливость социализма заключена в первой части формулы, которая обычно за- малчивается – в том, что «от каждого по способности».

Оставим пока в стороне проблему: допустимо ли спускать «призрак комму- низма» на землю – или он и должен быть именно Призраком, к которому мы обращаем гамлетовские вопросы. Зафиксируем, что рациональный Запад за призраком не погнался, а ограничил себя социал-демократией. Ее лозунг: «Дви- жение – все, цель – ничто!». Уже здесь – духовное отличие от коммунизма. А подспудно – отличие почти религиозное, из которого вытекает разное понима- ние времени.

Время коммунистов – цикличное, мессианское, эсхатологическое. Оно устрем- лено к некоему идеалу (светлому будущему, Царству свободы – названия мо- гут быть разными, но главное, что есть ожидание идеала как избавления, как возвращения, подобно второму пришествию у христиан). Это – Преображение мира, в этой идее – эсхатология коммунизма. Корнями она уходит в хилиазм ранних христиан. По словам С. Булгакова, хилиазм «есть живой нерв истории,

– историческое творчество, размах, энтузиазм связаны с этим хилиастическим чувством… Практически хилиастическая теория прогресса для многих играет роль имманентной религии, особенно в наше время с его пантеистическим уклоном» [9].

Время социал-демократов линейное, рациональное («цель — ничто»). Здесь

– мир Ньютона, бесконечный и холодный. Можно сказать, что социал-демокра- тов толкает в спину прошлое, а коммунистов притягивает будущее.

Менее очевидны различия в представлении о пространстве, но они тоже есть. Коммунизм латентно присутствует во всех культурах, сохранивших космическое чувство. Большевизм сформировался под заметным влиянием русского космизма, уходящего корнями в крестьянское холистическое мироо- щущение (характерно отношение большевиков к Циолковскому). Социал-де- мократия в своем мировоззрении тяготеет к механицизму, к ньютоновской картине мира.

Социал-демократия выросла там, где человек прошел через горнило Рефор- мации. Она очистила мир от святости, от «призраков» и надежды на спасение души через братство людей. Человек стал одиноким индивидом. Постепенно он дорос до рационального построения более справедливого общества – добил- ся социальных прав. А личные права и свободы рождались вместе с ним, как

«естественные».

Вспомним, откуда взялся сам термин социал-демократия. Демократия на За- паде означала превращение общинного человека в индивидов, каждый из ко- торых имел равное право голоса («один человек – один голос»). Власть уста- навливалась снизу, этими голосами. Но индивид не имел никаких социальных прав. Он имел право опустить в урну свой бюллетень, лечь и умереть с голоду. Социал-демократия – движение к обществу, в котором индивид наделяется и социальными правами.

История для социал-демократии – не движение к идеалу, а уход от дикости, от жестокости родовых травм цивилизации капитализма – без отрицания самой этой цивилизации. Это – постепенная гуманизация, окультуривание капитализ- ма без его отказа от самого себя. А в чем же его суть? В том, что человек – товар на рынке и имеет цену, в зависимости от спроса и предложения. А значит, не имеет ценности (святости), не есть носитель искры Божьей. Если это перевести в плоскость социальную, то человек сам по себе не имеет права на жизнь, это право ему даёт или не даёт рынок. Это ясно сказал заведующий первой в исто- рии кафедрой политэкономии Мальтус: «Человек, пришедший в занятый уже мир, если общество не в состоянии воспользоваться его трудом, не имеет ни малейшего права требовать какого бы то ни было пропитания, и в действитель- ности он лишний на земле. Природа повелевает ему удалиться, и не замедлит сама привести в исполнение свой приговор».

Становление рыночной экономики происходило параллельно с колонизаци-

ей «диких» народов. Необходимым культурным условием для неё был расизм. Отцы политэкономии Смит и Рикардо говорили именно о «расе рабочих», а пер- вая функция рынка – через зарплату регулировать численность этой расы. Все формулировки теории рынка были предельно жестокими: рынок должен был убивать лишних, как бездушный механизм. Это могла принять лишь культура с подспудной верой в то, что «раса рабочих» – отверженные. Классовый кон- фликт изначально возник как расовый.

Историки указывают на важный факт: в первой трети ХIX века характер де- градации английских трудящихся, особенно в малых городах, был совершен- но аналогичен тому, что претерпели африканские племена: пьянство и прости- туция, расточительство, потеря самоуважения и способности к предвидению (даже в покупках), апатия.

Огрубляя, обозначим, что коммунизм вытекает из идеи общины, а социал-де- мократия – из идеи общества. Разное у них равенство. В общине люди равны как члены братства, что не означает одинаковости. В обществе, напротив, люди равны как атомы, как индивиды с одинаковыми правами перед законом. Но вне этих прав, в отношении к Богу они не равны и братства не составляют. Чтобы возникло общество, надо было уничтожить, растереть в прах общину с её чув- ством братства и дружбы.

Вот слова лидера Второго Интернационала, идеолога социал-демократов Бернштейна: «Народы, враждебные цивилизации и неспособные подняться на высшие уровни культуры, не имеют никакого права рассчитывать на наши сим- патии, когда они восстают против цивилизации. Мы не перестанем критиковать некоторые методы, посредством которых закабаляют дикарей, но не ставим под сомнение и не возражаем против их подчинения и против господства над ними прав цивилизации… Свобода какой-либо незначительной нации вне Европы или в центральной Европе не может быть поставлена на одну доску с развитием больших и цивилизованных народов Европы».

Русский коммунизм исходит из совершенно другого представления о челове- ке, поэтому между ним и социал-демократией – не мост, а духовная пропасть. Она в философии бытия, хотя в политике можно и надо быть союзниками и друзьями. Коммунисты могут вести дела, «как социал-демократы» – приходится приспосабливаться. Но думать, как они, коммунисты не могут. Из этого вовсе не следует, что коммунисты лучше социал-демократов. Например, абсурдно же- лать, чтобы западные социал-демократы превратились в большевиков – это было бы катастрофой.

Что же касается западных коммунистов, то это (если не считать выходцев из анклавов традиционного общества, примером которых можно считать До- лорес Ибаррури) – левое крыло социал-демократов, в котором сохранилась верность «призраку коммунизма» как мечте. Кризис коммунистов на Западе во многом порождён их наивной верой в возможность повторения пути совет- ской России – при несоответствии большевизма западному представлению о человеке.

Как же социал-демократы «окультурили» этот расово-классовый конфликт? Они объяснили, что выгоднее не оскорблять рабочих, а обращаться с ними вежливо, как с равными. Так же теперь обращаются с неграми. Но  социал-де- мократы были частью этого процесса: отказавшись от «призрака коммуниз- ма», они приняли расизм. В этом смысле социал-демократия уходит корнями в протестантизм, а коммунизм — в раннее христианство (к которому ближе всего Православие).

Чтобы понять социал-демократию, надо понять, чтó она преодолевает, не от- вергая. Рабочее движение завоевало многие социальные блага, которые в на- чале отрицались буржуазным обществом, ибо мешали Природе вершить свой суд над «слабыми».

Хлебнув дикого капитализма, рабочие стали разумно объединяться и вы- грызать у капитала социальные права и гарантии. Шведская модель выросла из голода и одиночества начала века. Полезно прочесть роман Кнута Гамсуна

«Голод». В зажиточном Осло молодой писатель был одной ногой в могиле от голода – уже и волосы выпали. Ему не только никто не подумал помочь – он сам не мог заставить себя украсть булку или пирожок, хотя это было не трудно. Святость частной собственности и отсутствие права на жизнь были вбиты ему в подсознание так же, как святость его личных прав гражданина.

На какой же духовной матрице вырастала «социальная защита»? На благо- творительности, из которой принципиально была вычищена человечность (М. Вебер). Социал-демократия произвела огромную работу, изживая раскол между обществом и «расой отверженных», превращая подачки в социальные права. Только поняв, от чего она шла, можно в полной мере оценить гуманистический подвиг социал-демократов. Но в России современный коммунизм начинался совершенно с иной базы – с человека, который был проникнут солидарным чув- ством. Это – иная траектория. Не может уже Россия пройти путь Запада. Не было у нас рабства, да и феодализм захватил небольшую часть России и очень недолгое время.

Общинное сознание не перенесло капитализма и после Февраля 1917 г. и гражданской войны рвануло назад (или слишком вперёд) – к коммунизму. Здесь ребенок рождался с коллективными правами как член общины, а вот личные права и свободы надо было требовать и завоёвывать.

Именно глубинные представления о человеке, а не социальная теория, поро- дили русскую революцию и предопределили её характер. Ленин, когда решил сменить название партии с РСДРП (Российская социал-демократическая ра- бочая партия – прим. ред.) на РКП(б) (Российская Коммунистическая партия (большевиков), с марта 1918 г. прим. ред.), понял, что революция занесла не туда, куда предполагали социал-демократы – она не то чтобы «проскочила» социал-демократию, она пошла по своему, иному пути.

В этом и есть суть развода коммунистов с социал-демократами в России: мас- сы сочли, что могут не проходить через страдания капитализма, а проскочить сразу в пост-рыночную жизнь. Идея народников (пусть обновленная) победила в большевизме, как ни старался Ленин следовать за Марксом. Оказалось, что это было возможно, но сейчас нас пытаются «вернуть» на место.

Мы не понимали фундаментальных оснований советского строя («не знали общества, в котором живём»). Внешне блага социал-демократии, например, в Швеции, кажутся просто улучшенными советскими благами. А ведь суть их со- вершенно разная. Так, одним из социальных прав как в СССР, как и в некото- рых странах при социал-демократических правительствах было право на бес- платное медицинское обслуживание. При внешней схожести этого конкретного права, его основания в СССР и в Швеции были различны. Согласно концепции индивида (в Швеции), человек рождается вместе со своими неотчуждаемыми личными правами. В совокупности они входят в его естественное право. Но бесплатное медицинское обслуживание не входит в естественное право чело- века. Он это право должен завоевать как социальное право – и закрепить в ка- кой-то форме общественного договора.

В советском обществе человек являлся не индивидом, а членом общины. Он рождался не только с некоторыми личными, но и с неотчуждаемыми обще- ственными, социальными права-ми. Поскольку человек – не индивид (он «де- лим»), его здоровье в большой мере было национальным достоянием. Поэто- му бесплатное здравоохранение рассматривалось (даже бессознательно) как естественное право. Оберегать здоровье человека было обязанностью и госу- дарства как распорядителя национальным достоянием, и самого человека.

Вспомните, как трудно было нас загнать на диспансеризацию. На Западе это никому объяснить невозможно: бесплатно врачи, рентген – а не шли. А причина в том, что индивид (т.е. «неделимый») имеет своё тело в частной собственно- сти. Наш человек собственником не был, его тело во многом было «общенарод- ным достоянием», и государство обязывало его хранить и предоставляло для этого средства. В 90-е годы врачи были ещё бесплатны, люди много болели– а к врачу не шли. Почему? Они уже освободились от обязанности перед госу-дарством – быть здоровым, но еще не осознали себя собственниками своего тела. Что же позволило социал-демократам «очеловечить» капитализм, не порывая с ним? Есть ли это условие в России сегодня – ведь от этого зависит шанс нашей социал-демократии на успех. Пока что попытки были неудач-ными – и Горбачева с Яковлевым, и Роя Медведева с Рыбкиным, и Селезнева, а теперь и С. Миронова с Бабаковым. Фундаментальны ли причины этих неу-дач? Чтобы разобраться, надо вспомнить историю социал-демократии и коммунизма в России.

ХХ век – это несколько исторических периодов в жизни России, периодов кри- тических. Суть каждого из них была в столкновении противоборствующих сил, созревавших в течение веков. В разных формах эти силы будут определять и

  Бюллетень №1 декабрь 2019 г.                                                                  57

нашу судьбу в ХХI веке. Но весь ХХ век Россия жила в силовом поле большой мировоззренческой конструкции, называемой русский коммунизм.

Русский коммунизм – сплетение очень разных течений, необходимых, но в ка- кие-то моменты враждебных друг другу. Советское обществоведение дало нам облегчённую модель этого явления, почти пустышку. Главные вещи мы начали изучать и понимать в ходе катастрофы СССР – глядя на те точки, по которым бьют в последние двадцать пять лет.

В самой грубой форме русский коммунизм можно представить как синтез двух больших блоков, которые начали соединяться в ходе революции 1905-1907гг. и стали единым целым перед войной (а если заострять, то после 1938 г.). Первый блок – то, что Макс Вебер назвал «крестьянский общинный коммунизм». Вто- рой – русская социалистическая мысль, которая к началу ХХ в. взяла как свою идеологию марксизм, но им было прикрыто наследие всех русских проектов модернизации, начиная с Ивана IV.

Оба эти блока были частями русской культуры, оба имели сильные религиоз- ные компоненты. Общинный коммунизм питался «народным православием», не вполне согласным с официальной церковью, со многими ересями. Он имел идеалом град Китеж (хилиастическую ересь «Царство Божье на земле»). Со- циалисты исповедовали идеал прогресса и гуманизм, доходящий до человеко- божия. Революция 1905 г. – дело общинного коммунизма, почти без влияния блока социалистов. Зеркало её – Лев Толстой. После неё произошёл раскол у марксистов (социал-демократов), и их «более русская» часть пошла на смычку с общинным коммунизмом. Отсюда «союз рабочего класса и крестьянства», ересь марксизма. Возник большевизм, первый эшелон русского коммунизма.

Соединение в русском коммунизме двух блоков, двух мировоззренческих матриц, было в российском обществе уникальным. Ни один другой большой проект такой структуры не имел – ни народники (и их наследники эсеры), ни ли- бералы-кадеты, ни марксисты-меньшевики, ни консерваторы-модернисты (Сто- лыпин), ни консерваторы-реакционеры (черносотенцы), ни анархисты (Махно). В то же время, большевизм многое взял у всех этих движений, так что после Гражданской войны видные кадры из всех них включились в советское строи- тельство.

В русской революции 1917 г. с первых её дней стали формироваться два типа государственности – буржуазно-демократическая республика и Советская власть. Это были две ветви (а не два этапа) революции, которые находились на двух разных и расходящихся цивилизационных траекториях. Их «конверген- ция» была невозможна, хотя поначалу особых идеологических различий между ними не было видно. Временное правительство не скупилось на «социали- стическую» риторику.

Таким образом, под знаменем марксизма в России возникло два разных (и даже враждебных) социалистических движения, которые в Гражданской войне оказались, в общем, по разные стороны линии фронта. Из марксизма они взяли разные смыслы.

Маркс предсказывал приход коммунизма, как пророк. Революция – конец ста- рого мира, мессия – пролетариат. Но апокалиптика Маркса, то есть, описание пути к преображению (пролетарской революции), исходила из идеи распростра- нения капитализма во всемирном масштабе с полным исчерпанием его потен- циала развития производительных сил, вслед за которым произойдёт всемир- ная революция под руководством пролетариата Запада. В России крестьянский коммунизм легко принял пророчество Маркса, но отвёл рассуждения о благода- ти капитализма. Большевики, освоив опыт 1905 года и реальное состояние ми- ровой системы капитализма (империализма), примкнули к коммунизму. Мень- шевики остались верны ортодоксии.

А. Грамши опубликовал 5 января 1918 г. статью об Октябрьской революции под названием “Революция против “Капитала”. Он писал: “Это революция про- тив “Капитала” Карла Маркса. “Капитал” Маркса был в России книгой скорее для буржуазии, чем для пролетариата. Он неопровержимо доказывал фатальную необходимость формирования в России буржуазии, наступления эры капи- тализма и утверждения цивилизации западного типа… Но факты пересилили идеологию. Факты вызвали взрыв, который разнёс на куски те схемы, согласно которым история России должна была следовать канонам исторического мате- риализма. Большевики отвергли Маркса. Они доказали делом, своими завоева- ниями, что каноны исторического материализма не такие железные, как могло казаться и казалось» [1].

Маркс прозорливо предвидел такую возможность и заранее предупредил, что считает «преждевременную» антикапиталистическую революцию реакционной. В «Манифесте коммунистической партии» специально говорится, что сословия, которые «борются с буржуазией для того, чтобы спасти своё существование от гибели,.. реакционны: они стремятся повернуть назад колесо истории”. Таким сословием было в России крестьянство, составлявшее 85% населения.

Положение о том, что сопротивление капитализму, пока он не исчерпал своей потенции в развитии производительных сил, является реакционным, было за- ложено в марксизм, как непререкаемый постулат. Красноречиво высказывание Энгельса (1890 г.): «В настоящее время капитал и наёмный труд неразрывно связаны друг с другом. Чем сильнее капитал, тем сильнее класс наёмных рабо- чих, тем ближе, следовательно, конец господства капиталистов. Нашим немцам

… я желаю поэтому поистине бурного развития капиталистического хозяйства и вовсе не желаю, чтобы оно коснело в состоянии застоя» [2]. Вот вам и диалекти-

Бюллетень №1 декабрь 2019 г.                                                                        59

ка – нужно всемерно укреплять капитализм, потому что это приближает «конец господства капиталистов».

В отличие от марксистской теории классовой революции в России создава- лась теория революции, предотвращающей разделение на классы (Бакунин, Ткачев и народники, позже Ленин). Для крестьянских стран это была револю- ция цивилизационная – она была средством спасения от втягивания страны в периферию западного капитализма. Это – принципиально иная теория, можно даже сказать, что она является частью другой парадигмы, другого представле- ния о мироустройстве, нежели у Маркса. Между этими теориями не могло не возникнуть глубокого когнитивного конфликта. А такие конфликты всегда вы- зывают размежевание и даже острый конфликт сообществ, следующих разным парадигмам. Тот факт, что в России большевикам, следующим ленинской тео- рии революции, приходилось маскироваться под марксистов, привёл к тяжёлым деформациям и в ходе революционного процесса, и в ходе социалистического строительства.

Однако совмещение крестьянского коммунизма с марксизмом было проведе-

но виртуозно. Так произошло, например, с понятием «диктатура  пролетариата». Она воспринималась русскими людьми как диктатура тех, кому нечего терять, кроме цепей – тех, кому не страшно постоять за правду. Н.А. Бердяев писал:

«Марксизм разложил понятие народа как целостного организма, разложил на классы с противоположными интересами. Но в мифе о пролетариате по-ново- му восстановился миф о русском народе. Произошло как бы отождествление русского народа с пролетариатом, русского мессианизма с пролетарским месси- анизмом. Поднялась рабоче-крестьянская, советская Россия. В ней народ-кре- стьянство соединился с народом-пролетариатом вопреки всему тому, что го- ворил Маркс, который считал крестьянство мелкобуржуазным, реакционным классом» [3, c. 88].

Суть Октября как цивилизационного выбора сразу отметили многие левые идеологи России и Европы. Лидер эсеров В.М. Чернов считал это воплощением

«фантазий народников-максималистов», лидер Бунда М.И. Либер (Гольдман) видел её корни в славянофильстве, на Западе сторонники Каутского определи- ли большевизм как «азиатизацию Европы». Настойчиво повторялась идея, что советский проект и большевики – сила Азии, в то время, как и либералы-каде- ты, и марксисты-меньшевики считали себя силой Европы. Они подчеркивали, что их столкновение с большевиками представляет собой войну цивилизаций. Н. Бердяев неоднократно высказывал такую мысль: «Большевизм гораздо бо- лее традиционен, чем принято думать. Он согласен со своеобразием русского исторического процесса. Произошла русификация и ориентализация марксиз- ма» [3, c. 89].

В условиях революции когнитивный конфликт перерос в политический. Марк- сист Жордания, в прошлом член ЦК РСДРП, в Грузии убедил меньшевиков не идти на коалицию с буржуазией и взять власть. Сразу была образована Красная гвардия из рабочих, которая разоружила солдатские Советы, которые поддер- живали большевиков. В феврале 1918 г. эта Красная гвардия подавила демон- страцию большевиков в Тифлисе.

При этом внутренняя политики правительства Жордании была социалисти- ческой. В Грузии была проведена стремительная аграрная реформа – земля помещиков конфискована без выкупа и продана в кредит крестьянам. Затем национализированы рудники и почти вся промышленность, введена монополия на внешнюю торговлю.

Таким образом, возникло социалистическое правительство под руководством марксистской партии, которое было непримиримым врагом Октябрьской рево- люции. И это правительство вело войну против большевиков. Жордания так объяснил это в своей речи 16 января 1920 г.: «Наша дорога ведет к Европе, дорога России – к Азии. Я знаю, наши враги скажут, что мы на стороне импери- ализма. Поэтому я должен сказать со всей решительностью: я предпочту импе- риализм Запада фанатикам Востока!»

…Верно понять природу Советов и социальную базу большевиков нельзя без рассмотрения трудового самоуправления, которое после Февраля сразу же ста- ло складываться на промышленных предприятиях. Его ячейкой был фабрично-заводской комитет (фабзавком). Ими в Центральной России было охвачено 87% средних предприятий и 92% крупных.

В те годы фабзавкомы возникали и в на Западе, там они вырастали из сред- невековых традиций цеховой организации ремесленников, как вид ассоциаций гражданского общества. А в России – из традиций крестьянской общины. Во время Мировой войны на фабрики пришло пополнение из деревни, и доля

«полукрестьян» составляла до 60% рабочей силы. Из деревни на заводы при- шел середняк, составлявший костяк сельской общины. Эти люди обеспечили господство в среде городских рабочих общинного крестьянского мировоззрения и общинной самоорганизации.

Фабзавкомы, в организации которых большую роль сыграли Советы, быстро сами стали опорой Советов. Они финансировали деятельность Советов, пере- числяя им «штрафные деньги», а также 1% дневного заработка рабочих. Они обеспечили Советам массовую и прекрасно организованную социальную базу. Фабзавкомы рассматривали Советы как безальтернативную форму государ- ственной власти. Они сыграли ключевую роль в организации рабочей милиции и Красной гвардии. В них возник лозунг «Вcя власть Советам!» – на заводе Михельсона уже в апреле, а на заводе братьев Бромлей – 1 июня 1917 г.

  Бюллетень №1 декабрь 2019 г.                                                                  61

Антибуржуазность фабзавкомов была порождена не классовой ненавистью, а именно ненавистью к классовому разделению, категорией цивилизационной. Фабзавкомы предлагали владельцам стать «членами трудового коллектива», войти в «артель» – на правах умелого мастера с большей, чем у других, долей дохода (как крестьяне в деревне, предлагали и помещику взять его трудовую норму и стать членом общины). Ленин писал о рабочем в фабзавкоме: «Пра- вильно ли, но он делает дело так, как крестьянин в сельскохозяйственной ком- муне» [см. 4, с. 86].

Меньшевики, ориентированные марксизмом на опыт рабочего движения За- пада, сразу же резко отрицательно отнеслись к фабзавкомам как «патриархаль- ным» и «заскорузлым» органам. Они стремились «европеизировать» русское рабочее движение по образцу западноевропейских профсоюзов. Поначалу фабзавкомы (в 90% случаев) помогали организовать профсоюзы, но затем ста- ли им сопротивляться. Например, фабзавкомы стремились создать трудовой коллектив, включающий в себя всех работников предприятия, включая инже- неров, управленцев и даже самих владельцев. Профсоюзы же разделяли этот коллектив по профессиям, так что на предприятии возникали организации де- сятка разных профсоюзов из трёх-четырёх человек.

Часто рабочие считали профсоюзы чужеродным телом в связке фабзавко- мы-Советы. Говорилось даже, что «профсоюзы – это детище буржуазии, завко- мы – это детище революции». В результате к середине лета 1917 г. произошло размежевание – в фабзавкомах преобладали большевики, а в профсоюзах меньшевики. Однако в дальнейшем, в процессе индустриализации, когда на стройки и на заводы пришла крестьянская молодёжь, профсоюзы все же при- об-рели сущность фабзавкомов. Они не разделяли работников завода по про- фессиям, а всех объединяли в один трудовой коллектив.

Антисоветские силы искали поддержки марксистов-меньшевиков. Так, в мае 1917 г. при Временном правительстве создавался Отдел пропаганды. Искали лучших авторов, и вот с кем была достигнута договоренность: Г.В. Плеханов, В.И. Засулич, В.Н. Фигнер, Л.Г. Дейч, Н.С. Чхеидзе, Г.А. Лопатин. Всё это вид- нейшие деятели российской социал-демократии. По главнейшим тогда вопро- сам они стояли на антисоветской позиции.

На допросе в чрезвычайной комиссии Временного правительства генерал Л.Г. Корнилов после провала его мятежа сказал, что в список будущих министров при нём, как диктаторе, был включён основоположник российской социал-де- мократии Г.В. Плеханов (а также эсер Савинков). В это надо вдуматься, чтобы понять суть противостояния между белыми и красными, между меньшевиками и большевиками.

Генерал Слащов-Крымский писал, что по своим политическим убеждениям Белая армия была «мешаниной кадетствующих и октябриствующих верхов и меньшевистско-эсерствующих низов… «Боже Царя храни» провозглашали только отдельные тупицы, а масса Добровольческой армии надеялась на «уч- редилку», избранную по «четырёххвостке», так что, по-видимому, эсеровский элемент преобладал».

Вот выдержки из документа, который называют «Политическим завещанием» лидера меньшевиков Аксельрода (письмо Ю.О. Мартову, сентябрь 1920 г.). Он пишет о большевиках: «Самой главной … изменой их собственному знамени является сама большевистская диктатура для водворения коммунизма в эконо- мически отсталой России в то время, когда в экономически наиболее развитых странах ещё царит капитализм. Вам мне незачем напоминать, что с первого дня своего появления на русской почве марксизм начал борьбу со всеми русскими разновидностями утопического социализма, провозглашавшими Россию стра- ной, исторически призванной перескочить от крепостничества и полупримитив- ного капитализма прямо в царство социализма…

Большевизм зачат в преступлении, и весь его рост отмечен преступлениями против социал-демократии… Где же выход из тупика? Ответом на этот вопрос и явилась мысль об организации интернациональной социалистической интер- венции против большевистской политики… и в пользу восстановления полити- ческих завоеваний февральско-мартовской революции»[8].

Суть конфликта между социал-демократией и коммунизмом в «точке бифур- кации» представлена ясно. Из этой точки Россия пошла по пути реализации проекта коммунизма (хотя он и назывался социализмом).

 

3.

Какие главные задачи, важные для судьбы России, смог решить русский ком- мунизм? Что из этих решений необратимо, а в чем 90-е годы пресекли этот ко- рень? Что из разработок коммунистов будет использовано в будущем? Главное я вижу так.

Большевизм преодолел цивилизационную раздвоенность России, соединил

«западников и славянофилов». Это произошло в советском проекте, где удалось произвести синтез космического чувства русских крестьян с идеалами Просве- щения и прогресса. Это – исключительно сложная задача, и сегодня, разбирая её суть, поражаешься тому, как это удалось сделать. Японцам это было сделать гораздо проще, а уже Китай очень многое почерпнул из опыта большевиков.

Если брать шире, то большевики выдвинули большой проект модернизации России, но, в отличие от Петра и Столыпина, не в конфронтации с традицион- ной Россией, а с опорой на её главные культурные ресурсы. Прежде всего, на

культурные ресурсы русской общины, как это предвидели народники. Этот про- ект был в главных своих чертах реализован – в виде индустриализации, модер- низации деревни, культурной революции и создания специфической системы народного образования, своеобразной научной системы и армии. Тем «подкож- ным жиром», который был накоплен в этом проекте, мы питаемся до сих пор. А главное, будем питаться и в будущем – если ума хватит. Пока что другого источ- ника не просматривается (нефть и газ – из того же «жира»).

Второе, чего смогли добиться большевики своим синтезом, это на целый исторический период нейтрализовать западную русофобию и ослабить накал изнуряющего противостояния с Западом. С 1920 по конец 60-х годов престиж СССР на Западе был очень высок, и это дало России важную передышку. Рос- сия в облике СССР стала сверхдержавой, а русские – полноправной нацией. О значении этого перелома писали и западные, и русские философы, очень важ- ные уроки извлек из него первый президент Китая Сунь Ятсен и положил их в основу большого проекта, который успешно выполняется.

Из современных об этом хорошо сказал А.С. Панарин: «Русский коммунизм по-своему блестяще решил эту проблему. С одной стороны, он наделил Россию колоссальным «символическим капиталом» в глазах левых сил Запада — тех самых, что тогда осуществляли неформальную, но непреодолимую власть над умами — власть символическую.

Русский коммунизм осуществил на глазах у всего мира антропологическую метаморфозу: русского национального типа, с бородой и в одежде «а la cozak», вызывающего у западного обывателя впечатление «дурной азиатской экзотики», он превратил в типа узнаваемого и высокочтимого: «передового пролетария». Этот передовой пролетарий получил платформы для равноправного диалога с Западом, причём на одном и том же языке «передового учения». Превратив- шись из экзотического национального типа в «общечеловечески приятного» пролетария, русский человек стал партнёром в стратегическом «переговорном процессе», касающемся поиска действительно назревших, эпохальных альтер- натив» [5, с. 139].

Третья задача, которую решили большевики и масштаб которой мы только сейчас начинаем понимать, состоит в том, что они нашли способ «пересо- брать» русский народ, а затем и вновь собрать земли «Империи» на новой ос- нове – как СССР. Способ этот был настолько фундаментальным и новаторским, что приводит современных специалистов по этнологии в восхищение – после того, как опыт второй половины ХХ века показал, какой мощью обладает взбун- товавшийся этнический национализм.

Но в решении этой задачи еще важнее было снова собрать русских в импер- ский (теперь «державный») народ. Этот народ упорно «демонтировали» начи-

ная с середины ХIХ века – и сама российская элита, перешедшая от «народо- поклонства» к «народоненавистничеству», и Запад, справедливо видевший в русском народе «всемирного подпольщика» с мессианской идеей, и западни- ческая российская интеллигенция. Слава Богу, что сильна была крестьянская община, и она сама, вопреки всем этим силам, начала сборку народа на новой матрице. Матрица эта (представление о благой жизни) изложена в тысячах на- казов и приговоров сельских сходов 1905-1907 гг., составленных и подписанных крестьянами России. И слава Богу, что нашлось развитое политическое дви- жение, которое от марксизма и перешло на эту матрицу («платформу»). Так и возник русский коммунизм. Это был случай, о котором Брехт сказал: «Ведомые ведут ведущих».

Сборка народа была совершена быстро и на высшем уровне качества. Так, что Запад этого не мог и ожидать – в 1941 г. его Нашествие встретил не «колосс на глиняных ногах», а образованная и здоровая молодежь с высоким уровнем самоуважения и ответственности. Давайте сегодня трезво оглянемся вокруг: ви- дим ли мы после уничтожения русского коммунизма хотя бы зародыш такого типа мышления, духовного устремления и стиля организации, который смог бы, созревая, выполнить задачи тех же масштабов и сложности, что выполнил со- ветский народ в 30-40-е годы, «ведомый» русским коммунизмом? А ведь такие задачи на нас уже накатывают.

Русский коммунизм доработал ту модель государственности, которая была необходима для России в новых, труднейших условиях ХХ века. Основные её контуры задала та же общинная мысль («Вся власть Советам»), но в этом кре- стьянском самодержавии было слишком много анархизма, и мириады Советов надо было стянуть в мобильное современное государство. Это и сделали ком- мунисты, и это была творческая работа высшего класса.

Русский коммунизм (именно в его двуединой сущности) спроектировал и построил большие технико-социальные системы жизнеустройства России, ко- торые позволили ей вырваться из исторической ловушки периферийного ка- питализма начала ХХ века, стать индустриальной и научной державой и в исто- рически короткий срок подтянуть тип быта всего населения к современному уровню развитых стран. Мы не понимали масштабов и сложно