Когда плот с Геком и Джимом был уже на подходе к Каиру, перед Марком Твеном встал вопрос: что же дальше делать с героями?

Он думал долгих семь лет и однажды понял, что у романа, посвящённого великой реке, должна быть великая тема. Замысел романа должен быть изменён, сюжет — переосмыслен. Всё в романе должно стать серьёзнее, крупнее, шире. А главное, с самим героем — с Ге-ком — должно произойти что-то особенное, удивительное. Только тогда Гек и Джим, застывшие на целых семь лет, смогут поплыть дальше. Марк Твен переделал шестнадцатую главу (см. текст).

В «Приключениях Гекльберри Финна» повествование ведётся от лица самого Гека. Обо всём, что происходит в романе, мы узнаем со слов Гека, на всё смотрим его глазами.

О чём же мы узнаём из рассказа Гека в шестнадцатой главе? О приключениях: о том, как Гек и Джим проскочили Каир, как они едва не нарвались на охотников за беглыми неграми, как пароход врезался в плот, как Гек сумел спастись, но потерял Джима. Но не это главное: вовсе не ради новых приключений Марк Твен переделывал шестнадцатую главу.

Важнее здесь не события, а размышления.

Вдумаемся и мы. Гек хочет сдать Джима властям. И движет им вовсе не корысть или страх, а совесть. Надо понимать: рабство для Гека и для всех в его краях — это нечто привычное и само собой разумеющееся. Никому в Санкт-Петербурге и подобных ему городах и в голову не придёт сомневаться в оправданности рабства. Не приходит это в голову и Геку.

О том, как он и все прочие относятся к неграм, можно судить по его разговору с тётей Салли:

"— У нас на пароходе взорвалась головка цилиндра.

— Господи помилуй! Кого-нибудь ранило?

— Нет, никого. Только негра убило.

— Ну, это вам повезло; а то бывает, что и людей ранит".

Негров не считают за людей — и тётя Салли, и все прочие. Так повелось в тех краях испокон веков. И Гек никогда не слышал, чтобы кто-нибудь где-нибудь глядел бы на негров по-другому. Разве что аболиционисты — борцы за права негров из северных штатов, но для Гека они кажутся гораздо менее реальными, чем призраки и ходячие мертвецы.

Понятное дело, что совесть подсказывает Геку сдать негра. По-другому и быть не может. Ведь негр — законная собственность мисс Уотсон. Получается, что Гек, помогающий негру бежать, ничуть не лучше вора.

Обычная совесть зависит от того, какой эпохе, культуре, общественной группе принадлежит человек; от того, как он воспитан, каков его кругозор. Такая совесть требует от Гека сдать негра.

И тут происходит настоящее чудо. В душе Гека просыпается другая совесть — та, о которой он не ведал прежде, которая глубже любых предрассудков. Это не совесть мальчишки из Санкт-Петербурга, не совесть воспитанника вдовы Дуглас — это совесть человека. Гек слышит голос общечеловеческой совести — столь властный и сильный, что он не может сопротивляться. Гек хочет и не может сдать негра. Он готов считать себя вором, преступником, совсем пропащим человеком, но переступить через глубинную, подлинную совесть он не в состоянии.

Этот выбор, сделанный в шестнадцатой главе, можно считать настоящим подвигом. Гек отлично знает, какую цену ему придётся заплатить за укрывательство негра. Теперь, когда они с Джимом проскочили Каир, путь их лежит всё дальше на юг — в самые суровые рабовладельческие штаты. Положение их почти безнадёжно, а в случае поимки не только Джима, но и самого Гека ожидает весьма печальная участь.

Но этого мало. В сознании Гека неизбежное наказание за помощь Джиму — это не только муки в этой жизни, но и вечные муки в той, загробной.

Размышления Гека о наказании за укрывательство негра:

"И наконец меня осенило; ведь это, думаю, ясное дело: рука провидения для того и закатила мне такую оплеуху, чтобы я понял, что на небесах следят за моим дурным поведением; и там уже известно, что я украл негра у бедной старушки, которая ничего плохого мне не сделала. Вот мне и показали, что есть такое всевидящее око и оно не потерпит нечестивого поведения, а положит ему конец. И как только я это понял, ноги у меня подкосились от страха. Ну а всё-таки постарался найти себе какое-нибудь оправдание; думаю: ничему хорошему меня не учили — значит, я уже не так виноват; но что-то твердило мне: «На то есть воскресная школа — почему же ты в неё не ходил? Там бы тебя научили, что если кто поможет негру бежать, то за это веки вечные будет гореть в аду»".

Кажется, чего проще? Сдать негра, да и дело с концом — и душа будет спасена. Но даже под угрозой адского пламени Гек не сдаёт Джима.

Один мудрый философ как-то сказал, что на свете есть только два чуда. Первое — это звёздное небо над головой. Второе — моральный закон в душе человека.

В чудо звёздного неба Гек всматривается, когда долгими ночами лежит на плоту. По своему обыкновению, он не высказывает окончательного мнения о звёздах. Он только принимает к сведению мнение собеседника: возможно, это так, а возможно, иначе. Но тайна для него остаётся тайной, чудо — чудом, и душа его открыта чуду:

"Хорошо нам жилось на плоту! Бывало, всё небо над нами усеяно звёздами, а мы лежим на спине, глядим на них и спорим: что они — сотворены или сами народились? Джим думал, что сотворены, а я — что сами народились; уж очень много понадобилось бы времени, чтобы наделать столько звёзд. Джим сказал — может, их луна мечет, как лягушка икру; что ж, это было похоже на правду, я спорить с ним не стал; я видел, сколько у лягушки бывает икры, так что, само собой, это вещь возможная".

А другое чудо являет сам Гек — чудо нравственного закона. Гек досадует на это открывшееся в нём чудо: "Будь у меня собака, такая назойливая, как совесть, я бы её отравил. Места она занимает больше, чем все прочие внутренности, а толку от неё никакого". Но потому-то он и досадует, что эта "собака" сторожит его душу лучше всяких внешних обычаев и запретов.

После шестнадцатой главы роман круто меняет русло. Отныне Гек начинает смотреть на мир глазами общечеловеческой совести. Для автора и читателя взгляд Гека Финна точнее любого прибора. Сам Гек Финн почти никого не судит, но от взгляда его не ускользнёт никакая неправда, никакое зло.

Так автор находит новое применение игре в «А что если?».

А что если взглянуть на людские нравы глазами ребёнка? А что если этот ребёнок будет воплощением совести? Какими нам тогда покажутся человеческие дела?

Такая игра в «А что если?» — уже не игра. И она уже не для детей, а для взрослых. Марк Твен затеял её не затем, чтобы развлечь взрослых, а затем, чтобы они по-новому взглянули на свои дела и горестно удивились. Для этого автор и отправил Гека Финна в путешествие по Миссисипи.