Лирика, как элемент риторики

 

Помимо речи риторической, характерной для бурного движения драматической борьбы – и речи действенной по преимуществу – мы находим в драме и слово лирическое. Кроме редких моментов остановки действия, как, например,

 

Как сладко спит сияние луны

Здесь на скамейке! («Венецианский купец» - Лоренцо и Джессика IV акт);

 

Кроме редких моментов бездейственного созерцания, лирика в драме только маскирует волевые усилия: ее назначение в драме – чисто орудийное, действенное. Это то же слово – действие, только скрытое, принявшее облик эмоциональности, непосредственного чувства – Чеховские пьесы потому то и могли быть сыграны, что лирические излиячния чеховских героев прикрывают – если и не сильные и не решительные, то, во всяком случае определенные волевые устремления. Таков, например, монолог Таузенбаха перед уходом на дуэль, где ему суждено умереть: «Мне весело. Я точно первый раз в жизни вижу эти ели, клены, березы, и все смотрит на меня с любопытством и ждет. Какие красивые деревья и в сущности какая должна быть около них красивая жизнь». – «Мне весело» – самоободрение. Далее: момент сожаления о жизни, колебание воли. – Далее: (крики: «Ау!.. гоп-гоп!) Надо идти, уже пора. Так мне кажется, что если я и умру, то все же буду участвовать в жизни так или иначе». – Опять момент самоободрения, самоутешения.

 

Лирика в драме, таки образом, является как бы элементом риторики; это – та же убеждающая речь, однако действующая не столько на разум или непосредственно на волю, сколько на чувства партнера.

 

Во всяком случае, слово-действие, принимающее резко-выраженную эмоциональную, лирическую окраску, свидетельствует о стремлении слабом, сдержанном, нерешительном; бурная страсть проявляется в риторическом диалоге, как это мы видим у мастеров трагедии. Там же, где лирическая речь является прямым выражением чувства, действие останавливается.

 

Диалектика

 

Присутствие отвлеченной мысли чувствуется на каждой странице каждого более или менее значительного драматического произведения. Назначение теоретизирующей мысли в драматическом диалоге – также, как и лирического восклицания – орудийное. Риторика стремится воздействовать не только образными, красочными средствами, она действует также убедительными доводами и рассуждениями – стройной диалектикой. Мы находим в драме – прежде всего в трагедии – целые группы таких теоретических реплик и контр-реплик, дебатирующих по конкретному случаю какое-либо абстрактное положение.

 

Менее всего стремясь к отвлеченному познанию, осуществляя страсть, стремясь к непосредственной, конкретной цели – воздействовать на партнера (общая цель драматического героя может быть отвлеченная; например, он может стремиться к истине, справедливости и т.п., но цель каждой реплики самая конкретная), герой драмы невольно является философом, социологом, экономистом, правоведом, теоретиком искусства. Франц Моор, убеждая себя в том, что его злодейское хищничество вполне законно, импровизирует хитроумную систему аморализма и крайнего индивидуализма; Фамусов, в оправдание своей косности невольно занят социальной психологией и т.д. Теория в драматическом диалоге непосредственно служит практике. Герои драмы филосовствуют, отстаивают свои стремления, вооружают их орудием мысли. Мысль в драме есть все то же слово – действие, только принявшее обличие интеллектуальной отвлеченности.

 

Представители реалистической драмы обвиняли риторику в неестественности, искали более непосредственной, более близкой разговорному языку, драматической речи. Тем не менее, всякая убеждающая речь, если только она вызвана сильной страстью – и если действующее лицо, охваченное этой страстью, находится во всеоружии воли, ума и чувства, естественно принимает характер ярко-риторический.

 

Драматический стиль

 

Реплика в драме есть удар в драматической борьбе. Она произносится ради преодоления известного препятствия. По существу своему реплика должна быть ударна – и тем ударнее, чем живее драматическая борьба.

 

Ударность реплики заключается, прежде всего, в непосредственной ясности ее смысла. По общему правилу – кроме случаев нарочитого затемнения смысла – драматическая реплика должна быть отчетлива по своему смыслу. Ее цель – убедить, завладеть; туманная риторика бессильна. – Лирика, передающая утонченные движения нашего духа, может быть смутной, неуловимой; драматический герой стремится к ясности, он хочет быть легко и быстро воспринятым; иначе он не достигнет цели – тем более, что ему далеко не всегда приходится иметь дело с изысканным партнером. – Драматическая реплика может быть утонченным намеком в тех случаях, когда действующие лица – при тонкой духовной организации – понимают друг друга с полуслова, когда между ними возможно, так сказать, сокровенное общение. Таков стиль некоторых пьес Метерлинка и некоторых пьес Стриндберга (последнего периода).

 

Далее: ударность реплики заключается в ее динамической остроте, в ее наступательном ритме. Особенной ударностью стихийно-ритмического нарастания отмечены те фразы, которые являются решительным ударом, долженствующим вызвать контрастный перелом.

 

Я Дон-Жуан – и я тебя люблю.

 

Ритмический напор при фонетической звучности и отчетливости делает реплику удобной для актерского произношения.

 

Драматическая реплика должна быть ударна; этим объясняется то, что авторы драматических произведений в стихах редко прибегают к сложным размерам, заставляющих собой любоваться. Эврипид и Тирсо ди Молна – исключение. Огромное большинство драматургов английских, немецких и русских пользовались пятистопным ямбом, который Аристотель называет наиболее близким к разговорной речи; испанцы – шестистопным хореем, свободно выражая свою неудержимую патетику; французские классики – шестистопным ямбом, сообщающем драме несколько монотонную торжественность. В древнегреческой трагедии декламация хора отличалась сложным и причудливым размером в момент остановки действия, тогда как, вступая в драматическую борьбу, хор, обычно, начинал говорить пятистопным ямбом; виртуозная игра стихотворными размерами никак не способствует силе волевых воздействий, являющихся содержанием драматических реплик; хитросплетенные размеры более уместны в поэзии лирической.