VI. Кутузов в кедах и другие подарки природы

 

- Где ты купила такую замечательную брошь? – обратился Дима к Люде и почти ткнул ее вилкой в грудь.

- Тебе она нравится? – удовлетворенно замурлыкала рыжая Люда.

- Очень. Она подходит к цвету твоих волос.

- Это подарок.

«Гы-гы-гы! – усмехнулся про себя Дима. – Да кто тебе подарит такую вещь? И кто еще разберется, что подойдет к твоей одежде и фигуре? Нет, милочка, ты ее сама купила, и купила недешево. Но для кого? Неужели для того, чтобы показаться мне искусительной? В это я тоже не верю, потому что все знают, какой я болван и что я ни черта не смыслю в драгоценных камушках, стекляшках или деревяшках».

- Наверное, это подарок от Кости Коркина? – Дима намекнул на угрюмого соседа Люды – настолько угрюмого, что когда он вызывался проводить ее вечером до дома, прохожие думали, будто бедную девушку преследует маньяк. От такого не то, что брошь – даже вошь не получишь.

- Нет, – засмеялась Люда и заблестела глазками, – мне подарила ее мама.

- М-да... – Димка задумался и представил себе маму, которая торжественно, при свете свечей, взрывах хлопушек и пьяных возгласах: «Наливай!» ставит дочку на колени и произносит во всеуслышание: «Дочь моя! Ты стала взрослой девочкой. Поэтому мы все тут посоветовались и решили скинуться по рублю, чтобы купить тебе на день половой зрелости самую нужную в половозрелой жизни вещь. Вот тебе, доченька, подарок – брооошь!.. И сковородка «Тяжметпром» – с нею жизнь станет еще тяжелее. Одного только алюминия килограмм на двадцать!» Дочка рыдает от восторга и бьется головой о пол...

- М-да... – повторил Дима. – У твоей мамы есть вкус.

«Эх, вкус! Знал бы ты, каков вкус маминого коронного блюда – жаренных котлет с чесноком, горохом и свиным салом, обмоченных в чесночном соусе с яичным экстрактом и прочими яйцепродуктами! – Люда съежилась при воспоминании о домашних котлетах. – И все-таки, хорошо, что Димка обратил внимание на мою брошь. А вот Егор ее даже не заметил. Тем хуже для Егора: я вообще не стану с ним больше разговаривать. Димка намного интересней, хотя его портят чванство и неуклюжесть. Надо бы его занять, а то Оля перехватит инициативу».

Люда выпятила вперед грудь, и не потому, что не могла выпятить ее назад, а потому, что так брошь казалась еще заметнее. Как неопытная, но умная девочка, она понимала, что перед парнями надо всегда что-нибудь выпячивать, если хочешь, чтобы они не сводили с тебя глаз. Только не следует их соблазнять, так как прельщать и соблазнять – это разные понятия. Вот Оля, например, хотела как-то соблазнить Егора и выставила напоказ свою стройную ножку. «Эге-ге». – подумал Егор. Смекнув, что процесс пошел, Оля вздернула вторую ножку. «Ого-го!» – подумал на сей раз Егор. А Оля так обрадовалась, что на радостях решила продемонстрировать сразу обе ноги, да так их подбросила кверху, что перевернулась вместе со стулом. «Вау!» – блеснули серым веществом мозги Егора, а Оля захныкала: «Ой, ногу больно-о!» «Какую?» – поинтересовался заинтригованный Егор. «Обе-е!» «На кой мне колченогая жена?» – по-видимому, решил Егор и через три дня женился на Жанне...

Оля подсела к Егору и положила голову на его сильное плечо. Егор оторвался от пепельницы, молча взглянул ей в очи и пробормотал:

- Ну, и что у нас дальше по программе?

- Все, что пожелает мой повелитель.

- Прям уж! – недоверчиво фыркнул Егор.

- Все, но при одном условии: если ты не пойдешь сегодня к Жанне.

- К какой Жанне? А, к Жанне... Да на кой она мне сдалась?

«Вечно мужья и жены бросаются друг другом». – констатировал Дима, наблюдая лирическую сцену.

- Ты вернешься к Жанне, но потом. – прошептала Оля и плотнее прижалась к Егору.

- Тогда повелитель желает тебя поцеловать. – не растерялся Егор.

- А больше он ничего не желает? – с долей сарказма спросила Оля и искоса посмотрела на Диму.

«Как же, не желает! – внутренне ухмыльнулся Димка. – По-моему, это просто ходячее желание, которое только и делает, что желает чего-то большего».

- Твой слуга тоже желает поцеловать свою госпожу. – повернулся Димка к Люде.

Поскольку та не сказала ни «да», ни «нет», Димка осторожно прикоснулся губами к первому нейтральному объекту, который попался ему на глаза, то есть к броши на Людкиной груди. Почувствовав, как глубоко Люда вздохнула, Димка осмелел и поцеловал ее в шею. «Все выше, и выше, и выше...» – вспомнилась ему допотопная песня советских гинекологов. Люда прикрыла глаза, делая вид, что ей приятно. Да ей и в самом деле было приятно, потому что девушек целуют далеко не каждый день, и когда это все-таки случается, за них можно только порадоваться.

Оле не понравилась блаженная Людкина рожица, и, оттолкнув вечно чего-то желающего Егора, она встала с кресла и подошла к балконной двери. Егор последовал за ней, прихватив пачку сигарет и чувствуя немалую досаду. И после того, как Оля и Егор скрылись за занавеской и задымили на морозе, Дима положил ладонь на Людкино колено и произнес:

- Люда, я хочу кое о чем тебя спросить.

- Спрашивай. – тихо сказала девушка.

«Верно говорят старики, что женщина любит ушами. – признал Дима и вновь вспомнил о слегка растопыренных ушках Люды. – М-да...»

- Как ты относишься к тому, чтобы... – Дима начал и запнулся, соображая, чем бы закончить импровизацию: «Конечно, можно спросить: «Как ты относишься к тому, чтобы пойти со мной: а) в соседнюю комнату, б) прогуляться на улицу, в) сходить в голимый планетарий». Однако, идти в соседнюю комнату слишком поспешно и неприлично – обычно в гостях так делать не принято. На улице вообще делать нечего, да и к тому же, там холодно и темно. В планетарии тоже темно, в библиотеке сыро, а в музее пыльно. Одно слово – культура. Театры я не люблю, потому что перемазанные гримом дядьки и тетьки прыгают там, орут и кривляются, а зрители только и ждут, когда начнется антракт и можно будет сбегать за бутербродом с рыбой.

Однажды мой дядя пришел в театр, купил бинокль и принялся разглядывать пляшущего на сцене Сальери и пьяного в доску Моцарта. И в тот момент, когда Моцарт упал без чувств, откинув реквизитные сандалии с надписью «Сидоров», а зрители дожевали последние карамели и вздохнули с облегчением, сверху, с балкона, раздался дикий храп. Мой дядя как сидел с биноклем в руках, так и заснул с ним, не отводя глаз со сцены. Точно также однажды заснул профессор Стаканский во время своей лекции. Разбуженный ликованием толпы, дядя встрепенулся и, не успев толком разобраться в обстановке, заорал во все горло: «Бис, бис!» Моцарт, который и так еле держался на полусогнутых ногах, снова принял на грудь из хрустального фужера, вторично отравился и рухнул на пол от передоза. На этот раз дело было серьезное, и тело Моцарта, смачно впечатанное в сцену, отскребли и выволокли за ноги за кулисы под радостное улюлюканье тонких ценителей театрального искусства...»

- Как ты относишься к тому, чтобы сходить со мной в субботу или воскресенье в театр? – наконец решился Дима.

- С удовольствием. А в какой театр? – полюбопытствовала Люда.

- Честно говоря, для меня они все одинаковые. Можно в кукольный, потому что там меньше кривляются, а можно в балетный, потому что там Чацкий не будет закатывать театрально глаза и кричать, как недорезанный поросенок: «Карету мне, карету!» Он только сделает пируэт без штанов и молча уйдет со сцены.

- Нет, Дим, я серьезно...

- Я тоже говорю серьезно. В театрах я ничего не смыслю, но подозреваю, что ходить туда романтично. Правда, был я однажды в театре – не помню только, в Большом или Малом – и посмотрел там не то «Войну и мир», не то «Войну миров» – я точно так и не понял. И что ты думаешь? Как только перед зрителями показался жирный Кутузов в кедах и с повязкой с ромашками на глазу, зал просто покатился со смеху. Кутузов добавил жару, пропищав дистрофичным картавым голосом: «Князь Баглатион, вот тебе секлетный пакет. Скачи в Болодино и пеледай его Бонапалту. Пусть Бонапалт съест пакет по плочтении. И пусть он им подавится!»

- Так и сказал? – удивилась Люда.

- Ну, так или почти вот так. И еще притопнул кедом. Но поскольку я и мои друзья сидели на первом ряду и, не привыкшие к подобному авангардизму, заливались громким смехом, Кутузов сорвал повязку и, не выдержав срамоты, подбежал к нам: «Вы что, недоумки, плишли сюда, чтобы мешаться достойным злителям?» «Неа, мы плишли, чтобы потешаться над недостойными актелами». – парировал мой друг. Кутузов не знал, что ответить без мата, и побежал за подмогой к Бонапарту. Он вытащил его из-за кулис и подвел к краю сцены. «Эти?» – рявкнул Бонапарт, и Кутузов нервно закивал. И Бонапарт, хотя и был, кажется, узбеком, гордо проглотил соленый огурец и обматерил нас отборнейшей французской бранью, взятой из романа Льва Толстого. «Вот так-то». – вставил в конце Кутузов и разорвал в клочки почтовый конвертик с посланием Багратиона и надписью «180 лет со дня смерти М.И. Кутузова».

- А как же зрители?

- А что зрители? Они веселились от души, похрустывая карамелью... Ну что, пойдем в театр?

- Ладно, уговорил. Если это действительно так смешно, то грех не сходить.

- Тогда я позвоню тебе, когда куплю билеты.

«В такие минуты я вспоминаю песню про пень в апрельский день и невольно сопоставляю себя с пнем. – Димка потупил взор. – Сижу, как пенек, бок о бок с эдакой симпатяшкой и толкую ей о вонючих кедах Кутузова. Ну и кто я после этого?»

«Кажется, Димка лучше, чем я о нем раньше думала. – отметила про себя Люда. – Басню про Малый театр он, конечно, выдумал, но для чего? Чтобы не дать мне умереть со скуки. А женщины ничто так не ценят в мужчинах, как их чувство юмора, если юмор не черный и не бородатый, как мой папа, любящий пересказывать одесские анекдоты с такой бородищей, что она лезет у него из подмышек».

 

VII. Таблетка с шампанским

 

В комнату вернулись обкурившиеся и замерзшие, как суслики в ночной степи, Оля и Егор. Оля села между Димой и Людой и совершенно неожиданно для них обоих обвила руками Димкину шею. «Если не задохнется раньше времени, то станет моим кавалером. – смекнула Оля. – Отступать ему уже некуда – позади софа». Оля лучше других познала Димкину психологию и знала, что с секунду он подумает, а потом улыбнется и прокряхтит что-нибудь сдавленным голосом. Так оно и вышло: Димка принял гордую осанку, засиял миловидной улыбкой и лукаво произнес:

- В твоих руках я – покоренный раб.

- Краб... – буркнул со стороны Егор, проглотил две крабовые палочки и, подавившись, рявкнул: – Чтоб его!

- Ты такая чудесная, как солнышко. – продолжил в классическом духе завирания Дима. – Ну-ка, покажи мне лучики твоей солнечной улыбки...

- Как у рыбки... – не унимался Егор, поглощая шпроты.

Оля состроила Димке нечеловеческую рожу и отпустила его. Дело было сделано: Люда отодвинулась на край дивана. «Вот что значит взять инициативу в свои руки. Димка никогда не решится назвать тебя солнышком, если его как следует не прижать к стене. – порадовалась за себя Оля. – А вот Егор хочет взять инициативу, да я ему не дам».

- Я замерзла на балконе. – сказала Оля, удаляясь из комнаты. – Пойду за береткой.

- Таблеткой. – видимо, у Егора проснулся поэтический дар, но никому из присутствующих подарок не пришелся по вкусу: Дима хмыкнул, Оля огрызнулась, а сердобольная Люда протянула витии таблетку.

- Что это? – удивился поэт.

- Снотворное.

- Снотворное? Ну и ладно! – махнул рукой Егор, отправил таблетку в рот и запил ее шампанским. – Кайф!

- Дай ему еще, не мелочись. – посоветовал Дима Люде, но та не послушалась его совета.

Оля вернулась с сиреневым беретом на голове. «Что ж, теперь ей совсем тепло». – Димка посмотрел на Олю и перевел взгляд на Люду, которая почему-то наоборот, похолодела.

- В чем дело? – спросил у нее шепотом Димка. – Тебя тошнит от деликатесов?

- Та таблетка... – промямлила Люда.

- Что та таблетка?

- Это не снотворное. Это средство против тараканов. Я перепутала!

- Да не волнуйся! Хочешь, я куплю тебе еще несколько пачек?

Егору явно не нравилось то внимание, которое девушки начали оказывать новому гостю. До этого Егор был единственным самцом в квартире и воображал, что он единственный самец на всем белом свете, как если бы все мужики, включая китайцев, с наступлением темноты вдруг вымерли. Соперничества между самцами довольно трудно избежать. Естественный отбор способствует прогрессу в межполовых забавах, равно как неестественный – в однополых. «Пора-пора-порадуемся». – подумал Егор. «Пора брат, пора». – сообразила Оля. «Угрюмая пора, очей очарованье». – процитировала Люда. «Пора сматывать удочки». – заключил Дима.

Люду больше всего не устраивало то, что происходило в квартире. Димка вел себя, как сушенный выхухоль, и по заведенной им прескверной привычке старался угодить обеим красоткам сразу. «Его нерешительность прямо говорит о его слабости и даже большей моральной неустойчивости, нежели та, что характеризует Егора. – рассуждала Люда. – Оба они коллекционируют девушек и оба не могут сделать окончательного выбора. Мужики, гады, полигамны и думают, что все девицы обязаны виснуть у них на шеях, словно ожерелья из сосисок. Шею Егора уже подогнула Жанна, но сегодня он ее бросил и потому моментально выпрямился. Димка пока ходит с шеей жирафа и предлагает повисеть на ней то Оле, то Ирке. И они виснут, несмотря на то, что у Ирки есть муж, а у Оли – весь дом. Димка в наглую закрывает глаза на мое присутствие, и Оля играет с ним, как с глупым котенком. У нее холодное сердце, и если говорить по совести, то я бы на ее месте завела себе пингвина или полярника».

«Не пойму, чего добивается Оля, но действия Димона меня начинают раздражать. – нахмурился Егор. – И теперь единственное, что от меня требуется, так это выставить его дураком в глазах подружек. Можно, например, напоить педагога – ведь он слабак, а все педагоги любят выпить, да еще так, чтобы их вырвало на уроке прямо в классный журнал. Но, поскольку рвотой никого не удивишь, надо использовать какой-нибудь розыгрыш... Кстати, о рвоте. Что-то меня после снотворного стало мутить. О-о!»

Егор вскочил и выбежал на балкон.

- Тебе плохо? – забеспокоилась Люда, которая чувствовала вину за содеянную глупость – случай редкий, а потому сам по себе бесценный.

- Кажется, я сейчас засну! – крикнул Егор, оглушив жильцов соседних квартир. – Дайте шампанского. Шампанского мне!

- Ты хочешь спать? Этого нельзя допустить! – перепугалась Оля и полезла в шкаф. – Посмотрю, какие лекарства оставили тут мои предки.

Егору казалось, что он жутко устал, и только шампанское способно спасти его от внезапной слабости. Правда, чувство было обманчивым, потому что никакое средство от тараканов не заставит этих усатых лечь на хитиновые спинки.

- Вот, на, хрумкай. – Оля достала из шкафчика коробку с заморскими таблетками.

- А от чего они? – встревожился Егор.

- От головы, но для тебя они не представляют опасности.

- А почему тут нарисован какой-то череп?

- Это не череп, а лицо тощей фотомодели. Смотри, как она радуется, что потребляет эти таблетки!

- Давай, давай их сюда поскорее! – Егор схватил коробку и проглотил одну за другой четыре таблетки. – Хм, кажется, мне полегчало... Воды!

- Где у нас вода? – Димка встал с дивана и подошел к тумбочке. – Оль, можно взять этот стакан? Правда, в нем плавает чья-то челюсть.

- А, бабушка опять уехала без челюсти. – покачала головой Оля. – И то ладно, меньше колбасы изводить будет.

- Скорее! – попросил Егор, вырвал стакан из Димкиных рук и опорожнил его в одночасье.

- Челюсть-то отдай! – прикрикнула на него Оля.

- Да на кой мне твоя челюсть? – отмахнулся Егор. – У меня у самого природный кариес.

Димка взял коробку из-под таблеток и принялся вертеть ее в руках. «Слаб... бительное... – прочитал он. – Понятно, почему фотомодель так криво улыбается: с диареей да на подиум!»

- Ох, хорошо! – заулыбался Егор и даже воспрянул духом.

- Скоро тебе будет еще лучше. – подтвердил Дима.

«Можно пойти и покадриться. – подумал Егор. – Эх, видела бы меня Жанна! Какой я удалец!» Егор полез к Оле, напрочь позабыв о скромности:

- Ради красивой девушки я готов на все!

- Ну да! – хмыкнула Оля.

- Хочешь, спрыгну с балкона?

- Это банально. Все молодые люди так хорохорятся, а как доходит до дела, так поджимают хвосты.

- А я возьму, да и не подожму!

- Тогда иди и прыгай.

- А хочешь, я выйду голый на улицу, куплю шампанского и вернусь обратно?

- Ну, ежели купишь шампанского, то ступай.

- А хочешь, я не буду прыгать с балкона и выходить голым на улицу, но зато поцелую самую прекрасную девушку на свете? Выбирай.

Оля прищурилась, потому что девушки, мечтающие о поцелуе, нередко закатывают глаза в то время, как их ухажеры напротив, вытаращивают все, что можно. «На сей раз Егор больно сильно вытаращил глаза. – подметила Люда. – Наверное, слабительное уже дало благотворный эффект».

- Что же ты не целуешь? – понурила голову Оля.

- Знаешь, я, пожалуй, пойду голым за шампанским. – дрожащим от волнения голосом пробормотал Егор и выбежал из комнаты. – Прости, дорогая.

- Ничего, бывает. – пожала плечами Оля и, кажется, тут же забыла о беглеце. Она еще не знала, что с точно таким же оправданием женихи нередко сбегают из-под венца.

Дима посмотрел на Люду и как-то пригорюнился. Ему стало непонятно, как еще несколько минут назад он любовался этой Чебурашкой и даже приглашал ее в кукольный театр: «Нет, больше меня к ней не тянет. Сам не пойму, что произошло, но не могу я идти в театр с девушкой спорной красоты. Если уж посещать увеселительные заведения, то с такой партнершей, чтобы все завидовали, а не смеялись при первом же ее появлении. А зачем мне Люда, которая, кажется то симпатичной, то вовсе не привлекательной? Ведь кругом столько настоящих красавиц! Да и Оля ничего, а в поддатом виде еще и податливая».

- Я думаю, нам пора расходиться. – вздохнул Дима.

- Как? Уже? – не могла скрыть разочарования Люда.

- Егор согласится, что мы тут несколько засиделись. Правда, Егор?

- Нет, я пока посижу! – послышался глухой голос из уборной.

- Как хочешь. А я чувствую, что нам не мешает прогуляться. – настаивал на своем Дима.

- По такому холоду? Еще чего! – взвизгнула Оля. – Я не пойду. Кроме того, я должна помочь Егору... Тьфу, я хотела сказать, что я должна убраться в квартире до приезда родителей.

- Да, родители – это святое. – кивнул Дима и представил себе такую картину: звонок в дверь, дверь со скрипом открывается, и в Олину квартиру вваливаются старики-родители и бабушка без челюсти. «Чем ты тут без нас занималась?» – сердито вопрошает отец. «К экзаменам готовилась». – врет Оля. «Да? А это что?» – отец тычет пальцем в пустую бутылку от портвейна. «Ты, папочка, мухоморов там на даче не объелся? Не видишь, что ли, это – бутылка». «А зачем тебе, доченька, бутылка?» «Ну ты, папуля, и хохмишь! Не знаешь, для чего современной молодежи бутылки? Профессор зануда, конспект длинный, ночь бессонная – тут без бутылки не разберешься». «Я не спрашиваю, для чего, я спрашиваю, для кого?» «Здесь никого больше нет, я одна». Из туалета раздается возглас Егора: «Она одна и невинна, я свидетель!» «А это кто? Барабашка?» – сердится отец. «Не угадал, это – сантехник». «А почему он в туалете?» «Потому что у него понос». Отцу нечем крыть, и он утихает.

«А пошему моя челюшть в пепельнице?» – нарушает молчание бабушка. «Потому что это курящая челюсть. Сейчас вообще пепельницы из черепов делают». «А... а... а-а-а!» – бабушка хватается за голову и подбегает к кладовке. Дверь кладовки открывается, и из нее вываливается скелет с пожелтевшей газетой «Гудок» и в тапочках, но без черепа. «Дедушка!» – хором кричит вся семья и брезгливо отворачивается от пепельницы...