Победа в битве – поражение в войне

 

23 апреля 2012

 

Если вы слушаете BBC или читаете газеты разных стран, вы поймёте, что о нас, о США, думают, как об экономических эксплуататорах и не очень сострадательной нации. И всё же мы тоже не лишены сострадания. Это интересный парадокс. К примеру, вы видите, как здоровый задира избивает маленького ребёнка. Вы чувствуете гнев. Вы чувствуете боль и огорчение. Вы хотите остановить его. Насколько хуже вы себя чувствовали бы, если б понимали, что, на самом деле, похожи на этого задиру? Вы не только сами страдаете от несправедливости эксплуатации более слабых, но вам больно и оттого, что вы, в каком-то смысле, находитесь на стороне сильного, поскольку являетесь гражданином США. Так что вы получаете двойной удар.

Теперь посмотрим на ситуацию и с прагматической стороны, и со стороны духовности. Сначала о прагматизме... Если у вас и у меня есть разногласия, и мы оба чувствуем себя правыми, мы сражаемся. И если один из нас выигрывает, в конечном счете, оба являются проигравшими. Потому что, если есть победитель, то есть и проигравший. А когда есть неудачник, есть и кармические последствия. Вы видите, праведность – очень тонкая категория, чтобы работать в её рамках, потому что она содержит гнев. Праведность судит о том, кто и что делает неправильно, кто имеет больше власти... Таким образом, с прагматической точки зрения, вы можете выиграть сражение, но вы, по большому счёту, можете при этом проиграть войну. Когда вы говорите: «Меня не волнует война, я просто хочу выиграть битву», вы должны подумать и о последствиях.

Возвращаясь к вопросу о чувстве гнева, когда вы узнаёте об обиде кого-то кем-то... Вы можете признать, что те же самые качества, которые привели обидчика к негативным действиям, существуют и в вас? Мафиози, продающий детям крэк, идет домой и с любовью и нежностью сажает на колени внука, и он будет защищать внука всеми силами. Он построил в уме структуру, оправдывающую образ его жизни, он сам себя вовсе не воспринимает злым человеком. Точно также, мы возводим оправдательные структуры в собственных умах. Нам не следовало бы находиться вне осознанности, тем не менее, каждый день совершая бессознательные поступки, мы нарабатываем новую карму – за рулем автомобиля, загрязняющего воздух, или при потреблении товаров, являющихся производными от запасов нефти. Состояние планеты ухудшается. Мы покупаем продукты, на которые тратятся ее ресурсы, даже если думаем, что делаем это по уважительным причинам.

Если мы посмотрим на изображение Земли из космоса... она выглядит как большая деревня, где все мы живём в одной и той же среде обитания. Я встречаю детей, выросших с представлением о Земле, как о большом корабле, путешествующем через пространство со всеми людьми. Они выросли с Интернетом и телевидением. Они могут видеть события, происходящее в это время где-то очень далеко. Я наблюдал космические явления, глобальные изменения в природе и в нас; я наблюдал смешение культур; я следил за развитием цифровых средств массовой информации и веб-систем, которые связывают нас всех вместе в ещё более сложные структуры, что может привести к кардинальному сдвигу в сознании о том, кто же мы есть на самом деле. И политические, и социальные последствия этого могут быть огромными.

Мы все – элементы огромной сети, так что злиться на кого-то не имеет смысла. Это не есть хорошо. Вы сердитесь, потому что не можете принять, что всё в раздражающем вас человеке является частью вас же. И когда вы злитесь на кого-то, вы отталкиваете этого человека прочь. Вы делаете его объектом. Вы поляризуете всю ситуацию и не даёте этому человеку шанса изменить её.

Когда кто-то выполняет действия, которые вам не нравятся, решением в русле духовности является то, что следует остановить их, но сделать это таким образом, чтобы не отвергать человека. И тогда вы отвергаете действия, но не человека. Это важно. Вы отвергаете действия, но не человека. Я, например, до сих пор не могу выяснить для себя, кем был Джордж Буш. Я знаю, по его действиям, что он был полон дряни и манипулятивного обмана. Но я также знаю, что, в глубинной сути, он является душой, как и я. И я знаю, что он может расти, как и я могу расти. И я хочу держать мой ум и сердце мягкими, открытыми и восприимчивыми, чтобы позволить ему расти, потому что это необходимо и для моего собственного выживания.

Я могу не соглашаться с действиями политического лидера. Я могу как-то повлиять на законы. Я могу совершать акты гражданского неповиновения, если думаю, что лидер осуществляет что-то неправильно. Я могу не согласиться с действиями, которые не являются сострадательными. Но я хочу, чтобы мое сердце было открыто. Если я не делаю этого, я являюсь частью проблемы, а не частью решения. В конце концов, первое из этой дилеммы просто не достаточно интересно. Задачей внутренней работы – стать частью решения.

Так происходит вокруг, злиться на всё – дёшево и бессмысленно. Это действительно так. Вы не должны действовать в гневе, чтобы кому-то что-то противопоставить. Ваш акт оппозиции непременно создаст страдания. Но вы можете стать инструментом, облегчающим страдания, если не станете сердиться. Социальные действия не должны быть накачаны праведным негодованием или злостью. Это подпитывает тёмные силы. Это подпитывает страхи. Вы же можете работать с любовью. Вы можете противостоять кому-то, исходя из любви. Вы можете совершать социальные действия с любовью. И это подобно выигрыванию всей войны, а не только сражения.

 

ЭТО ПРОСТО ВОПРОС ВРЕМЕНИ

 

23 мая 2012

 

Много лет назад я проводил время с тибетским учителем Трунгпа Ринпоче. Как-то в беседе он рассказал мне о техники медитации – с расширением сознания наружу. Он предложил попробовать выполнить эту практику вместе. Так что, мы сидели друг против друга, и он сказал: «Просто расширься наружу». И я начал расширяться наружу.

Через двадцать секунд он сказал: «Рам Дасс, ты стараешься?». И я ответил с негодованием: «Да!». Он пояснил: «Не старайся, просто расширься наружу». И это абсолютно взорвало мой ум. Действительно, в тот момент передо мной предстало восхитительное учение: не старайся! Но лишь делай это. Следует осуществлять именно правильное усилие. Я думаю, ключ к правильности усилий – в согласованности и гармоничности.

При первых моих посещениях курсов медитации я ненавидел каждую минуту занятий. Но я думал: «Это хорошо для меня». Я пытался хоть чуть-чуть сменить позу, мои ноги болели, или я погружался в дрёму. Я считал часы и дни, когда курсы закончатся. Я чувствовал себя страдальцем и праведником. И тогда я задался вопросом: «Действительно ли это приближает меня к Освобождению?».

Я имею в виду, что моё состояние было совершенно невротическим: я просто ждал возможности съесть бифштекс и выпить молочный коктейль. То есть в первый день во время медитации я думал о том, как и чем пообедать, о том, как я въехал в страну, и каким свободным я себя ощутил. Но я продолжал занятия на курсах, потому что чувствовал, что это «хорошо для меня». Я чувствовал, что должен делать всё хорошо, чтобы быть хорошим. И тогда я решил: если это – единственный способ Освобождения, о котором я предполагал, то я не собираюсь этого делать. Так что я прекратил практику. Но через несколько лет я заметил, что начал тосковать по тому, чтобы просто посидеть тихо. И это была совсем другая игра. Индийский святой, Рамана Махарши, как-то сказал: «Я просто не ел, а они сказали, что я голодаю». То же самое!

Это имеет отношение ко времени. Как если бы наши умы, выходя за рамки дозволенного, увидели заранее, куда мы собираемся, а затем заставили нас подражать тому, о чём мы думаем, что мы туда собираемся, но наша интуиции не имела шанса своевременно двигать нас в нужном направлении. Кто-то подошел ко мне на днях, и сказал: «Вы знаете, я просто устал делать то, что следует». Я тоже!

Главным образом, я делал это с собой. Я уверял себя: «Ты должен сделать это, ты, действительно, должен!». Когда-то я даже сомневался, имею ли истинное стремление к Богу. И это «я должен» шло от недостатка веры. Чем больше я доверял себе, чем чаще говорил: «Ну и ладно, я буду просто тем, кто я есть», тем больше я начинал чувствовать глубокую тягу к Богу. И те методы, которые могли помочь мне, например, медитация, становились радостью, а не горой, на которую нужно карабкаться. Это просто вопрос времени.

 

РАМ ДАСC ОБ ИУДАИЗМЕ

 

30 мая 2012

 

Мой иудаизм был, прежде всего, «политическим». Я имею в виду, что никогда не проходил ритуала Бар Мицва и ему подобных. Хотя мой отец был весьма известным в еврейской общине. Он начал свою деятельность в Брандеском Университете и был главой еврейской благотворительной организации «United Jewish Appeal». Он встречался с Эйнштейном и сотрудничал с основателями Медицинского колледжа им. А. Эйнштейна в Нью-Йорке.

У меня случился интересный разговор, когда я был на открытии надгробного памятника моей матери в 1968 году. Я недавно вернулся из Индии, и раввин большой богатой синагоги в Бостоне, которую я посещал, кратко поприветствовал меня. Замечу, что мой отец был членом Совета попечителей синагоги. Итак, раввин пришел на открытие памятника, на нём была мягкая шляпа и тёмные очки. А я был во всех своих индийских одеяниях, и он никогда не встречал меня раньше. Он слегка напрягся, увидев меня, однако здраво предположил, что я был сыном усопшей. После церемонии он подошёл, взял меня за локоть и поинтересовался моей жизнью. Раз уж он спросил, я стал ему отвечать. Мы стояли меж двух надгробий, и я рассказывал ему, что случалось со мной в Индии. Я всегда был довольно прямым, и говорил с ним откровенно. А затем он поведал мне следующее: «Когда я был в богословской школе, однажды ночью я готовился к экзаменам – я был глубоко погружён в библейские исследования. И вдруг книга выпала из моих рук, и великий свет появился передо мной, и я имел невероятное вид е ние». Далее он описал своё вид е ние. Я сказал ему: «Отлично! Вам очень повезло». И добавил: «Это, должно быть, помогает вашей работе со многими прихожанами храма. Вы счастливчик. Вы должны бы поделиться своими переживаниями с людьми». – «Но, кроме тебя, я никогда и никому не говорил о вид е нии. Это не имеет никакого отношения к моей работе». И он отметил, что иудаизм является общенародной религией, мол: «Я не заинтересован в мистике».

Интересно, что различные религии, каждая религия, как и иудаизм, очевидно, имеют мистическую традицию, однако большинство их ритуалов предназначено для людей, которые в течение одной своей жизни и не собираются пробуждаться. Они разработаны, чтобы поддерживать спокойствие прихожан. Чтобы сохранить их моральные качества, порядок, единение. Но христианство не заинтересовано в том, чтобы Христос прогуливался между рядами в церкви. А евреи не хотят задумываться о том, что случилось с Моисеем на горе – их основной интерес состоит в принесённом Моисеем людям. Затруднение священников, в конечном счете, исходит из того, как рассказывать о Десяти Заповедях. Я бы начал со слов: «Есть Господь, и вам лучше бы следовать за Ним, иначе...».

Сейчас моё сознание находится в таком состоянии, когда я следую Десяти Заповедям, но это происходит не оттого, что я боюсь Бога, а потому что они являются единственным и логичным, что следует делать. Потому что они имеют смысл, и они были разработаны высоко осознающим существом. Верно? Но дело в том, что даже люди, которые учат Заповедям – большинство из них, – не имеют представления об уровне материала. Я чувствовал, что родился евреем по некоторым причинам, и я хотел бы выяснить, почему. Но каждый раз, когда я находился рядом с людьми, которые хотели бы сказать мне – почему, вибрация причин, их прояснения, не давала им сделать этого. А раввины всегда хотят, чтобы я лишь признал свой иудаизм, но их желание не является чистым – есть что-то в них, но что это, я не знаю...

 

Беркли, 7 марта 1973

 

МЕТАФОРА УМИРАНИЯ

 

6 июня 2012

 

 

Я провожу много времени с умирающими людьми, поскольку, в том числе, весьма заинтересован в создании метафорического образа умирания – не такого ужасного, как тот, к которому мы привыкли на Западе. Потому что наше представление об умирании происходит от философского материализма, где человек при смерти окружен людьми, говорящими: «Вы подниметесь, и у вас будет завтрашний день. Не говорите глупостей про смерть!», но, выходя в коридор, они произносят приговор: «Ночи не переживёт». Я имею в виду всеобщее лицемерие.

Да, вы не можете никого убивать, но вы не можете и продлить жизнь. Вы только знаете, продолжится жизнь или нет – если сами не боитесь смерти. В противном случае страх тотально искажает ваше восприятие, и вы просто паникуете, когда кто-то находится при смерти. Как-то Вэви Грэви позвонил мне (он очень красивый парень). Вэви рассказал про друга, который умирает здесь, в Сан-Франциско, и спросил, не мог ли бы я посетить его. Я ответил: «Конечно» и пошёл с ним. Парню было около 23 лет, и он умирал от болезни Ходжкина. Это было в августе прошлого года. Мы встретились в доме Тома Вульфа, я подошел к юноше, и сказал ему: «Слышал, вы скоро умрёте...». Он произнёс: «Да». Я продолжил: «Вы хотите поговорить об этом?». Он ответил: «Хорошо бы». И мы начали разговор о смерти. Через некоторое время он собрался зажечь сигарету, и я заметил, что рука его сильно дрожала, он был очень худым и слабым. И вдруг я почувствовал себя настоящим параноиком и подумал: «Ну и дела! Какое право я имею приходить к нему и что-то вещать? Он умирает, он глубоко одинок сейчас». Поэтому я сказал: «Хм, может мне уйти? Просто скажи. Мне не надо было делать этого». И он ответил: «Твоё присутствие заставляет меня нервничать, но причина в том, что, с приближением смерти, я искал какой-то опоры, и ты – первый человек из окружающих меня, кто, кажется, не боится смерти. А я только такого и ищу».

Я почувствовал себя ребёнком в тот момент, я был взволнован и ощутил дрожь. Он давал мне разрешение, он разрешил мне находиться с ним. И мы какое-то время были вместе, а чуть позже он умер. И ещё в прошлом году... В Нью-Йорке умирала Дебби Мэтисон – красивая женщина сорока с небольшим лет, мать двоих детей, жена писателя Петра Мэтисона. Она была связана с Дзен-центром в Нью-Йорке и перед смертью была помещёна в больницу «Маунт Синай». Так что студенты дзена приходили к ней в палату каждую ночь и медитировали – они превратили комнату в настоящий храм дзен-буддизма. И вот что произошло в первую ночь их посещения. Трое ребят сидели рядом с ней и медитировали. Вдруг открывается дверь, и появляются врачи с жизнерадостным видом всем знакомых «хороших парней»: «Как мы себя чувствуем сегодня? Мы хорошо едим сегодня? Давайте-ка посмотрим ваши графики». Вы знаете такого рода ситуации. Они вошли и наткнулись на странных существ, сидящих в полумраке среди свечей и ладана, и они были обескуражены. На вторую ночь врачи вошли несколько тише, осторожнее, а на третью открыли дверь очень тихо, вошли на цыпочках, некоторое время постояли в благоговении, а затем ушли.

Там, прямо в центре «Маунт Синай», они пересмотрели свои представления и силой разума создали новую метафору, поскольку можно создать свою вселенную в любом месте, где вы находитесь. Произошло осознание того, что больница является лишь общностью умов, разделяющих определенную модель характерной ситуации. И проблема в том, что в нашем обществе медики являются хорошо обученными, но недостаточно мудрыми. Следует признаться, что в настоящее время мы нуждаемся не только в знаниях наших целителей, но и в их мудрости. А мудрость имеется в сострадании. А сострадание всё понимает о жизни и смерти.

Врач привержен клятве Гиппократа, спасая жизни, но он не должен быть слишком привязан к непременному спасению. Он просто делает свою работу так же, как водитель водит автобус. Их эмоциональная привязанность исходит от их собственного страха смерти, что является проблемой нынешней западной медицины. И, надеюсь, в течение нескольких лет у нас появится с восемьсот телефонных номеров, таких, как для бронирования мотелей, по которым вы, если собираетесь умереть в ближайшие несколько месяцев, сможете позвонить, и кто-то придёт, и поговорит с вами, и поможет вам в принятии новой метафоры, нового представления о том, как вы собираетесь умереть. И, возможно, даже появятся кассеты, которые вы смогли бы прослушивать, когда боль настигает, и они помогут вам больше понять о природе боли и о том, как использовать её, чтобы стать более осознающим. Потому что, очевидно, процесс умирания даёт ответ на вопрос, как научиться жить, и осознанное умирание – это присутствие в настоящем моменте.

 

Беркли. 7 марта 1973

 

ЗАБЕГАЯ ВПЕРЁД

 

13 июня 2012

 

В 1967 году я был в индийском ашраме, и там узнал, что люди голодали в новолуние в течение девяти дней. Так что я спросил Хари Даса: «А я могу поголодать девять дней? А могу хотя бы четыре дня?». Он сказал: «Хорошо, многие люди голодают по девять дней». И я подумал, что раз уж многие люди делают это, то и я справлюсь. Так что я провел целых девять дней, думая об «Оригинале» Джо и о «Локка-Оберсе» в Бостоне, и обо всех ресторанах, в которых я когда-либо ел. И я вспоминал День благодарения в тридцатые годы в Нью-Гемпшире – с запечённой индейкой, как она выглядела, как пахла, каким был вкус поджаристой кожицы и белого мяса, и тёмного мяса, и фарша. И ещё – маршмаллоу, тыквы и специй... Три месяца спустя я снова голодал девять дней. Но на этот раз, когда я мечтал о еде, которую съем по выходе из голодания, перед моим мысленным взором вставала тарелка со шпинатом, шпинат с лимоном и рисом. Так что прогресс был налицо.

Около полутора лет назад мы были все вместе, и мы решили, что надо бы поголодать. И я голодал несколько дней, за исключением того, что в полдень мне приносили лимон с горячей водой. Однако специальным образом я никогда не занимался голоданием. Я делал другие вещи – читал священные книги, практиковал медитацию, но вдруг начал понимать, что голодание было всем. В том смысле, что это были разные уровни одной и той же практики. Мне в эти дни не приходилось тратить всё своё время на процесс, связанный с переработкой пищи, я мог просто дать своему кишечник отдохнуть, охладить его на некоторое время, переключив внимание на другие вещи.

У меня заняло пять лет на то, чтобы понять, что к чему, чтобы достичь пространства, где я мог бы полностью владеть этим методом. И ещё я обнаружил, что пытался выполнять практики, к которым в то время не был готов – обгоняя сам себя. И я думаю, что иногда вы используете тот или иной метод по причине, не соответствующей вашей текущей задаче, и вы отказываетесь от него. Но если, так или иначе, он вписывается в вашу дхарму, вы вернетесь к этому методу, но на новый лад. Один парень пришёл ко мне с моим другом некоторое время назад, и он рассказал, что раньше был хирургом, а вот теперь изучает игру на флейте. Он говорил, что множество людей расстроены этим фактом, мол, «Как ты можешь перестать заниматься хирургией? Ты так долго этому учился, ты должен использовать свои навыки, чтобы помогать людям!». Но он чувствовал, что должен был учиться игре на флейте. И он попросил меня объяснить, почему такое происходит. Я сказал: «Смотри, насколько я понимаю, исцеление касается характера бытия, вибраций внутри существа, которые и исцеляют. И я не знаю такого закона, который бы гласил, что флейта не может заживлять раны многих людей хуже, чем нож или игла с нитью. Может быть, все ваши операции подготавливали тебя к профессии флейтиста, или, возможно, твоя флейта научит тебя быть хирургом с большей осознанностью. Мы не можем знать повороты игры жизни заранее. Но ты, кажется, научился слушать своё сердце».

 

Беркли, 7 марта 1973