Эпизодические (в порядке появления)

· Безенчук - гробовых дел мастер

· Варфоломей Коробейников - зав. архивом, бывший чиновник канцелярии градоначальства, ныне работник конторского труда

· Александр Яковлевич («Альхен») - завхоз 2-го дома Старсобеса, застенчивый ворюга

· Мадам Грицацуева - вдова инвалида империалистической войны, жена Остапа Бендера

· Члены «Союза меча и орала»:

· Виктор Михайлович Полесов - гениальный слесарь-интеллигент, кустарь-одиночка с мотором

· Елена Станиславовна Боур - бывшая красавица-прокурорша

· Кислярский - глава Одесской бубличной артели «Московские баранки»

· Дядьев - хозяин «Быстроупака»

· Максим Петрович Чарушников - бывший гласный городской думы, а ныне чудесным образом сопричисленный к лику совработников

· Никеша и Владя - вполне созревшие недотепы, лет под тридцать

· Лиза и Коля Калачовы - московские приятели Бендера, молодожены

· Эллочка-людоедка - жена инженера Щукина; в общении легко обходится тридцатью словами

· Авессалом Владимирович Изнуренков - остряк-профессионал

· Инженер Брунс - владелец гарнитура генеральши Поповой

· Монтёр Мечников - заведующий гидропрессом в театре «Колумб»; человек, измученный нарзаном

История создания романа

История создания романа описывается в одной из глав книги Валентина Катаева «Алмазный мой венец». Согласно этой истории, Валентин Катаев прочёл где-то, что Дюма-отец, автор «Трёх мушкетёров», писал свои многочисленные романы вовсе не один. Он нанимал нескольких талантливых, но неизвестных авторов с тем, чтобы они воплощали его замыслы на бумаге, а затем просто проходил написанную рукопись «рукой мастера».

После этого Валентин Катаев переписывает договор с издательством на И. Ильфа и Е. Петрова. Однако не стоит думать, что он был бескорыстен: соавторам было выдвинуто два условия. Во-первых, они должны были посвятить роман ему и это посвящение должно было быть напечатано во всех изданиях - как на русском, так и на иностранных языках, на что соавторы с лёгкостью согласились, тем более они не были даже с точностью уверены, будет ли хоть одно издание. И до сих пор, даже если вы открываете современное издание «Двенадцати стульев», на первой страничке неизменно написана короткая фраза: «Посвящается Валентину Петровичу Катаеву».

После этого события соавторы по-прежнему пишут вдвоём - днём и ночью, азартно, как говорится, запойно, не щадя себя. Наконец в январе 1928 года роман завершён, и с января же по июль он публикуется в иллюстрированном ежемесячнике «30 дней». В первой журнальной публикации было 37 глав. В первом отдельном издании 1928 года (издательство «Земля и Фабрика») была 41 глава, во втором 1929 года, того же издательства, уже 40. В архивах сохранилось два авторских варианта романа: рукопись Петрова и машинопись с правками обоих авторов. Ранний рукописный вариант содержит двадцать глав без названий. В машинописном варианте текст был разбит на сорок три главы с титульными листами. После второго книжного издания в октябрьском номере «30 дней» за 1929 год были опубликованы еще две, ранее не издававшиеся главы. Однако дальнейшие издания базировались на первом книжном издании с 40 главами.

Завязка сюжета

На протяжении всего романа дуэт Остапа Бендера и Кисы Воробьянинова занимается поиском сокровищ тёщи Кисы - мадам Петуховой, а именно бриллиантов, спрятанных в одном из 12 стульев изящного гарнитура мастера Гамбса. Мадам Петухова спрятала их, остерегаясь обыска, но не решалась признаться зятю, Ипполиту Матвеевичу, памятуя о том, что он раньше был ужасным мотом и транжирой и уже промотал целое состояние. Открывается Ипполиту она только перед смертью. Ипполит Матвеевич, или просто Киса, пускается в погоню за бриллиантами, но так как его авантюристские наклонности весьма слабы (впрочем, как и организаторские), он доверяется молодому человеку с шарфом, но без носков по имени Остап Бендер. С этого момента их уносит в круговорот из поисков, неудач, стараний и головокружительных авантюр - от создания тайного общества до превращения захолустного городишки в шахматную столицу вселенной.

Экранизации

Прообразы

Памятник Остапу Бендеру в Петербурге.

Основой сюжета романа послужил рассказ А. Конан-Дойля «Шесть Наполеонов», в котором драгоценный камень спрятан внутри одного из гипсовых бюстиков Наполеона. За бюстиками охотятся двое жуликов, один из которых перерезает другому горло бритвой. После выхода книги «Двенадцать стульев» авторы получили подарок от друзей по писательскому цеху - коробку, внутри которой лежало шесть пирожных «наполеон».

В описании города Старгорода легко узнать всё ту же Одессу: каланча, дважды упоминаемая в романе, всё ещё существует - ныне это четырёхугольная башня над зданием пожарной части возле железнодорожного вокзала (эта же каланча упомянута братом Е.Петрова - В. Катаевым в романе «Белеет парус одинокий». Ничего странного в этом нет - каланча находится прямо против окон гимназии, в которой учились оба брата). Описание дома, в котором проходило собрание «Меча и орала», является описанием типичного одесского дома в центральной части города. Две Советских улицы, упомянутые в романе - это улицы Карла Маркса и Карла Либкнехта (они пересекаются, отсюда и популярное место встречи в Одессе - «У двух Карлов»). В романе упоминается «привоз». Описанное в романе «Гусище», на котором жил Коробейников, - это Слободка, пройти на которую из центра города можно и сейчас под железнодорожным мостом.

Некоторые литературоведы считают, что прообразом для описанного в романе города Васюки послужил Козьмодемьянск, что оспаривается жителями расположенного выше по течению Васильсурска. В Козьмодемьянске ежегодно с проводится юмористический фестиваль «Бендериана», названный в честь Остапа Бендера. В пользу Козьмодемьянска говорит тот факт, что расположение города точно соответствует описанию в книге.

Представление о том, как могло выглядеть «Общежитие имени монаха Бертольда Шварца», даёт Дом-музей А. И. Герцена. По сюжету общежитие находилось в доме с мезонином в Сивцевом Вражке (на противоположной стороне).

«Гаврилиада», которую пишет поэт Никифор Ляпис-Трубецкой, - это обыгрывание названия «Гавриилиады» Пушкина. Считается, что этот эпизод пародирует творчество Владимира Маяковского (напр. «Хина Члек» - Лиля Брик и т. д.). Прототип Ляписа-Трубецкого - подражатель Маяковского поэт Яков Сиркес, печатавшийся под псевдонимом «Колычев».

Примечания

Ссылки

· Двенадцать стульев в библиотеке Максима Мошкова

· М. П. Одесский, Д. М. Фельдман. «Легенда о Великом Комбинаторе, или Почему в Шанхае ничего не случилось» - обсуждение истории создания романа и политической подоплеки.

· Михаил Одесский, Давид Фельдман «Литературная стратегия и политическая интрига» «Двенадцать стульев» в советской критике рубежа 1920-1930-х годов.

· Валентин Катаев, «Алмазный мой венец».

Wikimedia Foundation. 2010.

Смотреть что такое "Двенадцать стульев (роман)" в других словарях:

- «Двенадцать стульев» роман Ильфа и Петрова. Экранизации и постановки «Двенадцать стульев» (1933, Польша), режиссёры Мартин Фрич и Михал Вашинский. исп. Las doce sillas) (1962, Куба), режиссёр Томас Гутьеррес Алеа (Tomás Gutiérrez Alea) … Википедия

ДВЕНАДЦАТЬ СТУЛЬЕВ - Роман И. Ильфа и Е. Петрова, входящий в дилогию «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок». Романы были написаны соответственно в 1927–1928 и в 1930–1931 гг. Публикация романа «Двенадцать стульев» началась в 1928 г. в журнале «30 дней». Три года… … Лингвострановедческий словарь

ДВЕНАДЦАТЬ СТУЛЬЕВ, СССР, Мосфильм, 1971, цв., 161 мин. Эксцентрическая комедия. По одноименному роману Ильи Ильфа и Евгения Петрова. Первая серия: «Лед тронулся»; вторая «Заседание продолжается». Лидер проката (1971, 6 место) 39.3 млн. зрителей … Энциклопедия кино

12 Стульев от Михаила Булгакова

Я это сделал не в интересах истины,

а в интересах правды.

Разоблачение талантливой мистификации всегда вызывает интерес; если к тому же это мистификация вокруг достаточно известного художественного произведения – интерес оказывается общим. Что же говорить о том, какой интерес может вызвать предлагаемая здесь информация: романы «12 стульев» и «Золотой теленок» на самом деле написаны Булгаковым?! Тем не менее, я предвижу первую реакцию большинства читателей: да ладно, это хорошая шутка, но не морочьте нам голову!

Должен признаться, что, пусть не так категорично, но все же недоверчиво отреагировал и я на звонок, автора книги «12 стульев от Михаила Булгакова» (Берлин, 2013). Хотя степень моего скепсиса была достаточно высокой, я все же был более или менее подготовлен к восприятию даже столь неожиданной информации, будучи хорошо знаком с литературными мистификациями Шекспира, Стерна, Булгакова и Пушкина (особенно – последнего). Кроме того, я знаю, что Булгаков был гениальным мистификатором и что его литературные мистификации до сих пор прочтены лишь единичными читателями, а их исследования А.Н.Барковым и П.Б.Маслаком практически не освоены нашим литературоведением. Но эти два огромных романа?..

Разумеется, дело не только в объеме – хотя и в объеме тоже. Скрыть такую грандиозную мистификацию непросто. Но это только первое, что приходит на ум; стоит предположить, что и в самом деле имела место литературная мистификация, как сразу же возникает множество вопросов:

Зачем эта мистификация понадобилась Булгакову?

Кто принимал в ней участие, кроме Булгакова, Ильфа и Петрова?

Откуда взялся стиль «12 стульев» (в дальнейшем, говоря о «12 стульях» я буду подразумевать оба романа), так отличающийся от стиля самых известных вещей Ильфа и Петрова?

Откуда взялся Остап Бендер и другие главные герои?

Каким образом удалось Булгакову написать «12 стульев» и «Золотого теленка» в разные годы так, что это не было замечено женой (Л.Е.Белозерской)? Или она была посвящена в мистификацию и, наравне с Петровым и Ильфом, честно промолчала до самой смерти?

Как быть с воспоминаниями о том, что Ильф и Петров вместе писали «12 стульев» вечерами и ночи напролет?

По поводу всего написанного Ильфом и Петровым до «12 стульев» хочется спросить: откуда вдруг взялся большой талант? И куда потом делся?

И, наконец, как согласовать мировоззрение участвовавших в мистификации писателей? Булгаков был непримиримым антисоветчиком и в этом смысле никогда себе не изменял, а Ильф и Петров были вполне советскими писателями – и в этом вроде бы тоже были неизменны. Между тем, при всей сущностной антисоветскости этих двух романов, в них присутствует и некий советский элемент, для Булгакова совершенно неприемлемый.

Правда, на последний вопрос мне ответить было достаточно просто, поскольку я знаю, какими приемами пользовался Булгаков-мистификатор, чтобы посметь сказать, что думал, и не быть обвиненным в «белогвардейщине», – но и без этого вопросов, требовавших ответа, хватало. Я предложил Амлински прислать книгу.

По мере вчитывания мой скепсис стал таять с опережающей чтение быстротой. Степень проникновения в проблему, широта охвата материала и огромное количество приведенных Амлински цитат заставили меня признать: у этих романов было как минимум три автора, а не два. Но и здесь я сам же нашел контраргумент: да, это так, но ведь они работали – и как раз в то время – в одной редакции (московской газеты «Гудок»), можно сказать, сидели за одним столом, без конца перебрасываясь шутками и остротами, делились замыслами. К тому же Булгаков был человеком щедрым, он мог подарить – и, вероятно, дарил – многое.

Но многое – это не все. А из книги Амлински выходит, что эти тексты не могли быть написаны ни в подобном соавторстве, ни в каком бы то ни было еще. Она «пропахала» все произведения Булгакова (в том числе – редакции глав, не вошедших в окончательный текст «Мастера и Маргариты», «12 стульев» и «Золотого теленка»), все произведения Ильфа и Петрова и все воспоминания о них – обо всех троих. Проанализировав тексты по множеству «сечений», она показала, что в этих двух романах имеют место поразительно похожие по структуре и словарю описания сходных сцен, имеющихся и в произведениях Булгакова, написанных до описываемых романов (сцены вербовки, сцены убийства, сцены потопа в квартире, описания многоквартирного дома, одалживания одежды и т.д.); что главные образы «12 стульев» перекочевали туда из прежних произведений Булгакова; что стиль прозы романов – тот же, что и в написанных Булгаковым до и после произведениях; и что дилогия буквально пропитана фактами из его биографии и случаями из его жизни, его привычками и пристрастиями, приметами обликов и характеров его друзей и знакомых и маршрутами его передвижений. Причем все это таким образом использовано и включено в плоть прозы, что речи о совместной работе над ней идти не может. Так вместе не пишут. Так мог писать только сам Михаил Булгаков. Но не Ильф и Петров. Судите сами. Я не отбирал приводимые Амлински примеры по степени убедительности, а просто брал их подряд из ее разбора; даты произведений везде указаны по году публикации (хотя, например, роман «12 стульев», впервые публиковавшийся с 1-го номера журнала «30 дней» за 1928 год, очевидно, дописан не позже осени 1927 года).

«Ровно в полдень запел петух в кооперативе “Плуг и молот”. Никто этому не удивился». («12 стульев», 1928)

А вот откуда этот петух попал в «12 стульев»:

«…В десять с четвертью вечера в коридоре трижды пропел петух… Человека, живущего полтора года в коридоре №50 не удивишь ничем. Не факт неожиданного появления петуха испугал меня, а то обстоятельство, что петух пел в десять часов вечера. Петух – не соловей и в довоенное время пел на рассвете». (Булгаков, «Самогонное озеро», 1923)

Вот еще пара, явно связанная единым происхождением:

«Провизор Леопольд Григорьевич, которого домашние и друзья называли Липа…». («12 стульев»)

«Я успел обойти больницу и с совершеннейшей ясностью убедился в том, что инструментарий в ней богатейший…

– Как же-с, – сладко заметил Демьян Лукич, – это все стараниями вашего предшественника Леопольда Леопольдовича. Он ведь с утра до вечера оперировал… Они его вместо Леопольд Леопольдович Липонтий Липонтьевичем звали». (Булгаков, «Полотенце с петухом», 1923)

А вот еще:

«…Ноги были в лаковых штиблетах с замшевым верхом апельсинного цвета». (12 стульев»)

– «…Он показался мне комичным, так же как и лакированные ботинки с ярко-желтым верхом…» (Вторая жена Булгакова Л.Белозерская о первой встрече с ним в 1921 году, в книге «О, мед воспоминаний», 1989)

Еще:

«Брезина – дива из парижского театра «Фоли-Бержер!» (В афише, из главы, не вошедшей в основную редакцию «12 стульев».) Там же: «На сцену медленно вышла знаменитая мадемуазель Брезина с бритыми подмышками и небесным личиком. Дива была облачена в страусовый туалет».

«Костюмы нам сшили великолепные… Моя фотография в костюме из страусовых перьев… долго была выставлена на Больших бульварах». (Из книги воспоминаний Белозерской «У чужого порога», о том, как в Париже во время эмиграции она была принята в труппу мюзик-холла «Фоли-Бержер.)

И еще:

«…Ипполит Матвеевич… стал с силой отрывать толстые пальцы незнакомца от стула». («12 стульев»)

Щукин… стал палец за пальцем отгибать и отогнул их все». («Роковые яйца», 1925).

И еще:

«К обеду астролябия была продана (на базаре – В.К.) слесарю за три рубля». («12 стульев», причем Амлински показывает, что для продажи астролябии Остапу понадобился примерно час.)

«Через час я продал шинель на базаре» (Булгаков, «Записки на манжетах», 1922 – 23гг.). Е.С.Булгакова, дневник: «Жена Мандельштама вспоминала, как видела Мишу в Батуме 14 лет тому назад (то есть в 1921 году – В.К.)…, когда он бедствовал и продавал керосинку на базаре». Чарнота в пьесе «Бег» тоже торгует на базаре.

За три года до появления позеленевших усов и волос Воробьянинова в «12 стульях» в повести «Собачье сердце» (1925) у клиента профессора Преображенского волосы тоже стали зелеными.

В «12 стульях» «Отец Федор… смущенно улыбаясь… чуть было не угодил под исполкомовский автомобиль», в «Дьяволиаде» (1924) «Коротков… широко и глупо улыбаясь… чуть не попал под автомобиль»), а в «Роковых яйцах» (1925) «Персиков… чуть не попал под автомобиль на Моховой».

Куриный мор погубил 250 кур у попадьи Дроздовой («Роковые яйца», 1925), а у отца (то есть у попа) Федора в «12 стульях» мор унес 240 кроликов.

Как профессор Преображенский и его пациент в «Собачьем сердце» (1925), так и Воробьянинов в «12 стульях» любили, знали наизусть серенаду Дон Жуана «От Севильи до Гренады в тихом сумраке ночей» – и напевали ее.

«Гобелен зеленый» из булгаковского рассказа «Обмен веществ» (1924), «бледно-зеленые гобелены» из рассказа «Ханский огонь» (1924) и «гобелен с пастушками» из рассказа «Я убил» (1926) попали в «12 стульев» в виде гобелена «Пастушка», но ни один гобелен не попал в произведения Ильфа и Петрова.

Помещение, «разделенное фанерными перегородками на пять отделений» из рассказа «Трактат о жилище» (1926) в «12 стульях» превратилось в «большую комнату мезонина», которая «была разрезана фанерными перегородками на длинные ломти».

«Брат Луначарского» из «Золотых корреспонденций Ферапонта Ферапонтовича Капорцева» (1924) превратился в «Золотом теленке» в «сына лейтенанта Шмидта» вместе с сопутствующими приметами, вплоть до совпадений в суммах, выданных жуликам.

Описание огромной лужи, вышедшей из гоголевской миргородской «удивительной лужи», Булгаковым было использовано трижды: сначала в фельетоне «Шансон Д`этэ. Дождливая интродукция» (1923), затем в «12 стульях» («Взвод красноармейцев в зимних шлемах неустрашимо пересекал лужу…»), а в третий раз – в не вошедшей в окончательную редакцию романа «Золотой теленок» части главы «О том, как Паниковский нарушил конвенцию».

Излюбленные словечки и выражения Булгакова гуляют по страницам его рассказов и «12 стульев», но никогда – у Ильфа и Петрова: наречие «мгновенно», существительное «изобилие» и формы от него, выражения «обратите внимание», «я к вам по делу», «а равно (также)», «в университетах не обучались», «шиш с маслом», «сукин сын», «неприличными словами не выражаться», «рукопожатия отменяются» и т.д. и т.п.

По рассказам и фельетонам Булгакова, повестям «Роковые яйца» и «Собачье сердце», романам «Белая гвардия», «Великий канцлер» и по роману «12 стульев» расхаживают и бегают мужчины в кальсонах («подштанниках»), чего они никогда не делают в произведениях Ильфа и Петрова.

В произведениях Булгакова (роман «Белая гвардия», рассказы «Я убил», «Налет» и «В ночь на 3-е число») описания сцен убийства поразительно похожи экспрессией с описанием убийства Остапа Бендера, более того, предметное «оснащение» сцен убийств идентичны: ночь, единственный свидетель – луна, место убийства освещает фонарь (или фонарик), убийство жестокое и кровавое. Нужно ли говорить, что ничего подобного нет у Ильфа и Петрова. Точно так же не упоминают они о финском ноже, который Булгаков неоднократно использовал в своих произведениях, в том числе и преимущественно – как символ предательского удара в спину. Именно финским ножом великий комбинатор в «Золотом теленке» собирался вскрывать подпольного миллионера.

Глагол «хлынуть» в разных вариантах фраз и словосочетаний в «12 стульях» использован четырежды; Булгаков использовал его в других произведениях более 10 раз; Ильф и Петров – ни разу. «Шиш» в виде просто «шиша» и «шиша с маслом», в виде «кукиша», «фиги» или «дули» в рассказах и романах Булгакова, в том числе и в «12 стульях», употреблен более 30 (!) раз, притом что Ильф и Петров к этому слову и жесту остались абсолютно равнодушны. Допускаю, что Амлински могла ошибиться и пропустить один-два случая, поскольку в электронном виде всех текстов пока нет, – но все равно ее исследование впечатляет.

У Булгакова имеет место множество упоминаний всевозможных романсов и цитат из них – в то время как Ильф и Петров к романсам относились насмешливо и по их поводу иронизировали: между тем только в «12 стульях» и «Золотом теленке» Амлински обнаружила более 20 (!) строк или строф различных романсов, цитируемых их знатоком Булгаковым. Но романсовая тема – лишь часть вообще музыкальной; вот перечисление только голосов, попавших в произведения Булгакова и в исследуемые романы: дисканты, тенор, лирическое сопрано, колоратурное сопрано, меццо-сопрано, баритон, баритональный бас и бас – во множестве раз и в разных вариациях. То же самое – и с упоминаниями певцов и хора, с названиями опер и ариями из них, с названиями нот и инструментов. Если учесть, что ничего подобного нет в творчестве Ильфа и Петрова, то трудно представить себе соавторство, в результате которого в плоть романов органично вписались все эти музыкальные термины и детали.

Не миновал эти романы и мистический ореол, так характерный для всех произведений Булгакова. Невозможно приводить все эти цитаты, скажу лишь, что только в «12 стульях» упоминаний демонизма, чертовщины и потусторонщины – более двух с половиной десятков, в то время как «никто из персонажей Ильфа и Петрова не взлетал на карнизы, не растворялся и не отражался в зеркалах, даже в таких зарисовках, в которых невозможно обойтись без отражения».

В «12 стульях» и в других булгаковских произведениях обнаружены глубокие следы от врезавшихся в эмоциональную память Булгакова случаев из его биографии. Похоже, причиной того, что эпизод с продажей керосинки до такой степени обременил эмоциональную память Булгакова, была его врожденная деликатность и стыдливость, которые ему пришлось преодолевать во время «базарной» торговли.

Однажды у Булгакова украли чемодан, в котором, в частности – и в основном – было его белье. Видимо, ему пришлось одалживаться, что было для него чрезвычайно болезненно; по этой причине и гуляют по произведениям писателя эти темы кражи чемодана с бельем и одалживанья чужого белья и чужой одежды: украденные чемоданы и у Бендера, и у Аметистова из «Зойкиной квартиры» (1925), кафтан в «Кабале святош», костюм в «Иване Васильевиче», жилет в «12 стульях», одалживаемые кальсоны в «Днях Турбиных», – причем это последнее, видимо, так «зацепило» его, что даже фамилию главного героя «Дьяволиады» он сделал производной от этого слова, а нижнее белье стало чуть не неотвязной темой в его творчестве (чего, разумеется, нет вообще в произведениях Ильфа и Петрова). Амлински собрала поразительную подборку цитат с «кальсонами» и «подштанниками» из произведений Булгакова, включая исследуемые романы.

В другой раз его обокрали так, что, при его впечатлительности и ранимости, это осталось шрамом на всю жизнь: у него украли всю только что полученную зарплату – 400 рублей, он остался без копейки. О том, насколько сильное впечатление это на него произвело, хорошо видно по огромной подборке цитат из произведений Булгакова с использованием цифры 400 (в том числе и из «12 стульев»).

Не менее впечатляющ анализ передвижений Остапа Бендера с Воробьяниновым и отца Федора: как оказалось, все эти путешествия повторяют маршруты тех или иных переездов Булгакова в 1920 годы, вплоть до названий гостиниц, в которых он останавливался в тех же населенных пунктах, – и вплоть до катастрофы в последнем пункте – Батуме – отразившей реальную жизненную катастрофу Булгакова, который так и не смог уплыть в Константинополь.

«После демонстрации топографического, музыкального и мистического оформления, после многочисленных перекличек с творчеством Булгакова, с освещением в романах фактов из его личной жизни, – резюмирует в этой части своего расследования Амлински, – возможен лишь один вывод: основным и координирующим автором обоих романов является писатель Михаил Афанасьевич Булгаков».

Но в таком случае нам пора отвлечься от этих хотя и множественных, но частностей и попытаться ответить на главные вопросы, заданные в начале статьи. И начинать следует, конечно же, со стиля. Амлински, например, приводит две фразы – из «12 стульев» и «Мастера и Маргариты»:

«В половине двенадцатого с северо-запада, со стороны деревни Чмаровки, в Старгород вошел молодой человек лет двадцати восьми». («12 стульев»)

«В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана…» («Мастер и Маргарита»).

Да, действительно, музыка, «околдовывающий ритм» (выражение Л.Яновской) этих двух фраз практически совпадает – но по одной фразе судить нельзя, даже понимая, что такое совпадение не может быть случайным. А вот если продолжить этот начатый Амлински анализ ритма прозы «12 стульев» и «Мастера», то нетрудно убедиться, что и вокруг этих фраз в тех же местах обоих романов ритм – с небольшими вариациями – тот же. Под это сравнение хорошо подходит и еще одна фраза, которой, как и в двух предыдущих случаях, повествователь впервые знакомит читателя с новым героем:

«Человек без шляпы, в серых парусиновых брюках, кожаных сандалиях, надетых по-монашески на босу ногу, и белой сорочке без воротничка, пригнув голову, вышел из низенькой калитки дома №16». («Золотой теленок»)

Более того в прозе и «Мастера», и «12 стульев» постоянно имеют место аналогичные по звучанию, «длинные» периоды, перемежающиеся короткими фразами, и ритмическая основа ее в обоих случаях идентична. (Разумеется, речь идет о прозе повествования, а не о диалогах.) Но ритм прозы индивидуален, если не заимствован. Мне могут возразить: «Мастер и Маргарита» написан после «12 стульев». Тем более! Если мы признаем это поразительное ритмическое сходство, но не согласимся с тем, что «12 стульев» написаны Булгаковым, нам придется признать Булгакова эпигоном Ильфа и Петрова! И, наконец, Ильф и Петров во всех своих произведениях, кроме «12 стульев» и «Золотого теленка», писали совершенно другой прозой, другим, «рубленым» стилем, характерным даже не столько именно для них, сколько вообще для советской прозы 1920-х. Загляните в любое место «Одноэтажной Америки» – как правило, предложения у них короткие, а изредка становятся подлиннее только за счет его однородных членов. Мне могут возразить, что это очерковая проза, – но и в рассказах Ильф и Петров так и остались фельетонистами с тем же стилем. Что же касается словаря писателей, то он отдельного разговора и не требует: все изложение расследования Амлински пестрит словарными совпадениями из прозы Булгакова и из исследуемых романов.

Перейдем к Остапу Бендеру – и начнем с поразительно совпадающих привычек и черт характеров Аметистова из «Зойкиной квартиры» (1925) и Остапа Бендера.

1) Оба главных героя намекают на свое благородное, хотя и незаконнорожденное происхождение и при этом самозабвенно врут – это и вообще их общая черта. (Из воспоминаний о Булгакове известно, что во время репетиций «Зойкиной квартиры» Михаил Афанасьевич и первый исполнитель роли Аметистова, Рубен Николаевич Симонов, соревновались, придумывая разнообразные биографии Аметистову, пока не сошлись на том, что он незаконный сын Великого князя и кафешантанной певички).

2) Оба, и Бендер, и Аметистов, выступают в роли чьих-то двоюродных братьев.

Бендер: «Тепло теперь в Париже? Хороший город. У меня там двоюродная сестра замужем…»

Аметистов: Хамишь, Зойка… Гонишь двоюродного брата…

3) А вот какими они видятся будущим партнерам (обоим, Обольянинову и Воробьянинову, – дворянского происхождения, с весьма похожими чертами характера):

«В конце концов, без помощника трудно, – подумал Ипполит Матвеевич, – а жулик он, кажется, большой. Такой может быть полезен». («12 стульев»)

«Обольянинов (за сценой, глухо). Для этого я совершенно не гожусь. На такую должность нужен опытный прохвост». («Зойкина квартира»)

4) И Бендер, и Аметистов, оба не брезгуют одеждой с чужого плеча.

5) Оба, и Аметистов, и Бендер пересыпают свою речь французскими словами, и выражениями, …немного говорят по-немецки, оба (как и Булгаков – В.К.) не владеют английским.

6) Оба – картежники, играют в «девятку».

7) Обоим присущи пошлость и фамильярность.

8) Оба шутят, обыгрывая одни и те же выражения. Например, Аметистов заявляет, что рукопожатия отменяются, – и в конторе Бендера висели плакаты о часах приёма и вредности рукопожатий.

9) Оба мечтают о загранице в самом что ни на есть примитивном виде: море, пляж и они в белых штанах.

Интересно, что, независимо от Амлински, А.Б.Левин выявил и изложил в Интернете в статье «12 стульев из “Зойкиной квартиры”» практически те же черты сходства. Я не сомневаюсь в том, что исследовательница и сама обнаружила то, что заметил и описал Левин (она знакома с этой публикацией и ссылается на нее), но дело здесь не в том, «кто первый кукарекнул». Важно, что, в случае состоявшейся литературной мистификации и сложившейся в связи с этим непростой литературоведческой ситуации, Амлински приобрела неожиданного и наблюдательного союзника. Вот, например, черты сходства этих героев, которые отмечены Левиным и которыми список Амлински можно было бы продолжить (полностью текст его статьи можно найти по адресу

10) Как опытные мошенники, Бендер и Аметистов готовы к любым неожиданностям и поворотам судьбы: на этот случай у них всегда есть с собой все самое необходимое. Свой «джентльменский набор» (милицейская фуражка, афиша мага, четыре колоды карт с одинаковой рубашкой, пачка документов с круглыми сиреневыми печатями, благотворительные открытки иэмалевые нагрудные знаки) Остап хранит в «акушерском саквояже», а Аметистов – в замызганном чемодане (шесть колод карт, портреты вождей…, «документов полный карман»).

11) Оба с нежностью относятся к этим изделиям кожгалантереи:

«Моя правая рука, – сказал великий комбинатор, похлопывая саквояж по толстенькому колбасному боку. – Здесь всё, что может понадобиться элегантному гражданину моих лет и моего размаха». («12 стульев»)

Аметистов. Верный мой товарищ, чемодан. Опять с тобою вдвоём, но куда? («Зойкина квартира»)

12) Элементы их биографий тоже до странности похожи. Аметистов служилактёром, в милиции, в Одессе«изживал бюрократизм», оказался в тюрьме и в романе появляется после отсидки. Остап сидел в Таганскойтюрьме, не прочь выступить на сцене, пусть и виде мага, является обладателем милицейскойфуражки и, направляясь на Антилопе в Черноморск (подразумевается – вОдессу), призывает «ударитьпо разгильдяйству».

13) Оба обыгрывают одни и те же выражения.

Аметистов. Ему! Прямо в глаза. Я старый боевик, мненечеготерять, кроме цепей.

Бендер, обращаясь к Козлевичу, говорит:

«А в Арбатове вамтерятьнечего,кромезапасныхцепей».

14) Как выясняется, и у Остапа, и у Аметистова имеются «запасные» документы, причем имена и фамилии в этих фальшивых документах странным образом «перекликаются»:

«КонрадКарлович Михельсон, сорока восьми лет,член союзас тысяча девятьсот двадцать первого года, в высшей степени нравственная личность,мой хороший знакомый, кажется друг детей...». («12 стульев»)

«И скончался у меня в комнатеприятель мойЧемодановКарлПетрович,светлая личность, партийный». («Зойкина квартира»)

15) Очень похожи манеры речи Остапа и Аметистова. «Оба говорят на странной смеси макаронического русского, характерного для людей «света» дореволюционной России и советского канцеляриста, а из советского новояза выбирают одинаковые штампы».

16) Оба героя на голубом глазу декларируют свою законопослушность:

Аметистов Закон-с. Азакондля меня свят. Ничего не могу.

И великий комбинатор говорит о себе в третьем лице так же: «Заметьте себе, Остап Бендер никого не убивал. Его убивали – это было. Но сам ончист передзаконом. Я, конечно, не херувим. У меня нет крыльев, но я чту Уголовный кодекс».

Вероятно, можно найти и другие совпадения; ну, например: оба, и Бендер, и Аметистов, любят театральное обращение «в воздух», к неким гражданам-товарищам и «господам присяжным заседателям», оба блестяще владеют приемами демагогии, оба – абсолютные циники.

«Последовательно, из произведения в произведение (Булгакова – В.К.), мы встречаем образ Остапа Бендера, – пишет Амлински. – Это ловкий, авантюрный, неглупый, обаятельный и симпатичный жулик, …не лишенный актерских способностей, достаточно эрудированный, способный к месту сказать пару французских, реже – немецких слов, быстро принимающий решения в затруднительных ситуациях, карточный игрок, балагур, находящий со всеми общий язык, старающийся взять от жизни по максимуму и владеющий способностью подчинять своему влиянию разных людей, …который приживается в любой среде и меняет от произведения к произведению лишь фамилию и имя, оставаясь верным своему создателю Булгакову, – тогда как образа героя, схожего с Остапом нет ни в одном произведении Ильфа и Петрова. Близнецы-братья Остапа – Аметистов (пьеса “Зойкина квартира”), рожденный до Бендера, и Жорж Милославский (пьеса “Иван Васильевич”), созданный после Остапа». И, как она показывает в дальнейшем, в большой степени – Чарнота из пьесы «Бег», а В.Лосев, кроме Аметистова и Милославского, включает в эту галерею еще и Коровьева из «Мастера и Маргариты».

Всего вышеизложенного более чем достаточно, чтобы солидаризироваться с выводом Левина:

«Приведенные… многочисленные совпадения исключают, как мне кажется, их случайность, – пишет Левин. – Если принять, что каждое из отмеченных совпадений независимо от остальных, а вероятность каждого (заведомо завышенная) составляет одну вторую, то вероятность их одновременного появления в дилогии лежит между одной миллионной и одной десятимиллионной. Всех русских романов во много тысяч раз меньше, чем нужно для случайного появления такой последовательности совпадений».

Замечательно, что Левин применяет в рассуждении вероятностный подход: в самом деле, с учетом и множества других стилевых сходств, которые обнаружены Амлински и лишь малая часть которых нами здесь приводится, случайность такого количества совпадений столь ничтожно мала, что просто не может быть принята во внимание. Вместе с тем вызывает возражение последнее предложение процитированного здесь абзаца из его статьи, совершенно не следующее из предыдущего: «В то же время установить причины возникновения каждого из этих совпадений через полвека после смерти всех трех авторов вряд ли возможно». Именно очевидная неслучайность этих совпадений и должна была рано или поздно заставить кого-нибудь заняться расследованием их причины, невзирая на «срок давности». Таким исследователем и оказалась Ирина Амлински.

А теперь зададимся вопросом: возможно ли при таких «совпадениях» исчисляющихся сотнями, что Ильф и Петров могли быть авторами «12 стульев»? Ведь в этом случае применить к ним слово «эпигоны» было бы чересчур деликатно. В то же время возникает и другой вопрос: если Булгаков принимал какое бы то ни было участие в написании обоих романов (пусть хотя бы как соавтор!), то как они могли не упомянуть об этом участии? Ну, хоть словом, хоть полусловом? А ведь нигде никогда никто из них об этом даже не заикнулся. Не правда ли, странно?

Я не обвиняю ни Ильфа, ни Петрова в нечистоплотности или неблагодарности и предпочитаю считать, что они рисковали своей писательской репутацией, когда, при такой стилевой схожести прозы Булгакова и «12 стульев», ставили свои имена на обложку романа, мистифицируя современников и потомков. Одна из главных задач литературной мистификации – скрыть ее причину. Положение обязывало всех ее участников хранить тайну. Врать приходилось всем, направо и налево. Легко представить, как Булгаков охотно соглашался с теми, кто говорил ему, что Ильф и Петров написали замечательную книгу. Еще легче – как Ильф и Петров принимали поздравления с успехом «12 стульев». Им нельзя было даже заикнуться о каком бы то ни было участии Булгакова в создании романа – в противном случае мистификация не продержалась бы и недели. При том, что из-за лютой ненависти советской критики к Булгакову с 1926 года его публиковать перестали совсем (как потом выяснилось – до смерти), таких игр им бы не простили.

Меня могут упрекнуть в том, что я вместе с Амлински «под