Индивидуальные очистные сооружения: К классу индивидуальных очистных сооружений относят сооружения, пропускная способность которых...
Состав сооружений: решетки и песколовки: Решетки – это первое устройство в схеме очистных сооружений. Они представляют...
Топ:
Оснащения врачебно-сестринской бригады.
Техника безопасности при работе на пароконвектомате: К обслуживанию пароконвектомата допускаются лица, прошедшие технический минимум по эксплуатации оборудования...
Устройство и оснащение процедурного кабинета: Решающая роль в обеспечении правильного лечения пациентов отводится процедурной медсестре...
Интересное:
Принципы управления денежными потоками: одним из методов контроля за состоянием денежной наличности является...
Аура как энергетическое поле: многослойную ауру человека можно представить себе подобным...
Берегоукрепление оползневых склонов: На прибрежных склонах основной причиной развития оползневых процессов является подмыв водами рек естественных склонов...
Дисциплины:
2019-12-27 | 237 |
5.00
из
|
Заказать работу |
|
|
Предисловие
Ниже следует мое изложение документа, который на многие годы затерялся в архиве Торчестера. Это дневник, проливающий свет на убийство, в свое время привлекшее всеобщее внимание, но впоследствии совершенно забытое, поскольку никому так и не было предъявлено обвинение.
Дневник представляет собой переплетенный в кожу блокнот ин-кварто в триста страниц нелинованной бумаги, из которых сами записи занимают двести восемьдесят. Кто-то вклеил в него несколько анонимных писем, относящихся к делу. Я воспроизвел их в точности и в тех же местах, где обнаружил. Но одно из них в дневник вклеено не было, а было получено из другого источника. Оно является последним и наиболее разоблачительным.
Вот часть этого письма:
Думаешь, что можешь трахнуть любую девчонку и просто смыться, потому что очень важный? Своих потаскух сношай сколько угодно, но если тронешь порядочную девушку, то заплатишь. Я говорю не о деньгах. Ты заплатишь кровью. Думаешь, сможешь сбежать? Ошибаешься. Когда мы опять с тобой встретимся, твои дружки тебе не помогут. Я тебя убью, но сперва так замучаю, что ты завоешь о пощаде. Ты гордишься своим хреном. Посмотрим, сможет ли он настрогать тебе наследника, когда я засуну его в твою лживую глотку!
Угроза была осуществлена полностью.
В конце дневника говорится, что полицейский зачитал выдержку из этого письма, но признался, что ему не позволили увидеть его целиком. Я был заинтригован этим обстоятельством и, заподозрив, что здесь скрыто нечто очень важное, решил попытаться отыскать оригинал. В конце я вернусь к этому вопросу.
ЧП.
Дневник Ричарда Шенстоуна: с 12 декабря 1863-го по 13 января 1864 года
Час ночи
|
Пишу эти строки и слышу, как морские птицы вопят, будто призраки утопших моряков.
Не понимаю, почему Евфимия так хочет, чтобы я уехал. О смерти отца она говорила настолько равнодушно, что трудно поверить, что сестра расстроена. Тем не менее уверен, что она скорбит. Все фиалки увяли после смерти отца.
Когда я узнал о случившемся, у меня мелькнула странная мысль: больше не надо бояться, что меня вынудят стать священником. Это первая в моей жизни смерть. Я и представить себе никогда не мог, на что она будет похожа. И теперь ощущаю ее так: я стою на краю скалы, смотрю вдаль, и вдруг огромный пласт земли обрывается в море. Кажется, мне изменило само пространство. Там, где прежде была суша, теперь широкий пролив. Море вдруг подступило ближе.
И что это за дело с дядей Томасом, на которое намекает мама? Неужели он хочет, чтобы я работал в его торговом доме? Своим временем и энергией я могу распорядиться гораздо лучше, чем сохнуть над цифрами в мрачной конторе.
Два часа
Тишина. Я положил перо и прислушался. Не слыхать ни звука, ни шороха. Поскольку ночь безветренная, не слышно даже шума листьев в саду. Прилив совершенно отошел, и моря тоже не слышно. Я только что взглянул на бледную луну, сияющую сквозь кисею облаков. На поверхности болота ее свет мерцает длинными полосами.
Свеча романтически оплыла, и пришло время погасить ее. Вот и закончился мой первый день в доме предков.
Половина четвертого
Проснулся внезапно. Показалось, что снаружи дома слышатся шаги, словно кто-то бродит вокруг. Я вылез из постели, не зажигая свечи, вышел в коридор и посмотрел в окно. Кругом сплошная темень. Послышались тихие голоса, и, странно, один из них показался более низким, чем у женщины. Я долго стоял, прислушиваясь, и постепенно звуки, принятые мной за человеческие, превратились в шорох листвы и слабый шум волн.
Половина восьмого
Просидел дома весь день. Мне бы прогуляться, исследовать местность, но помешал нескончаемый дождь.
|
Вижу таинственное повсюду. Ничего не надо придумывать. Оно вокруг меня:
№ 1. Каковы обстоятельства смерти отца и почему мама так сильно не хочет об этом говорить?
№ 2. Кто такой Вилли (или Вильям) и почему мама его ждала в воскресенье вечером?
№ 3. Для чего прошлым вечером Эффи так нарядилась, и что она делала на улице под дождем?
№ 4. И почему ей так сильно хочется пойти на бал, несмотря на дальность и дороговизну?
№ 5. Почему мадам Куэнс не дала ей билета, а Ллойды делают вид, что не знают нас?
* * *
Энид. Что за восхитительное существо. Нежные черты в обрамлении темных волос. Светлые глаза из-под длинных ресниц. Она окружена флером томной меланхолии.
* * *
Когда мы закончили обед, я нелестно отозвался о качестве трапезы, и матушка сказала:
– Я наняла кое-кого, чтобы позаботиться об этом.
– Кухарку? – воскликнул я.
Мама кивнула.
– Надеюсь, она приедет, когда привезут твой багаж.
– Этого не случится, пока дороги не станут проходимы, – сказал я.
Возможно, мой тон меня выдал, потому что Евфимия спросила:
– Что такого драгоценного в твоем багаже?
– Только мои книги и флейта.
– Отсутствие книг делает тебя таким ершистым? Если не можешь быть более сдержанным, почему бы тебе не остановиться где-нибудь в другом месте?
– Я тут не остановился, – сказал я. – Я здесь живу.
Она продолжила, словно ничего не слышала:
– У тебя в Кембридже есть друзья? Если так, то почему бы не погостить у них?
– Конечно, есть, – сказал я. – Некоторые очень близкие, потому что мне важно не количество, а качество друзей.
Она нахмурилась, и я понял, что попал в точку.
– У тебя в Торчестере тоже было много друзей, Евфимия, – примиряюще произнесла мама.
– Как же, помню! Народное ополчение, – сказал я. – Старшие лейтенанты Мод и Сесилия, а еще Люсинда?
Мама предупредительно посмотрела на меня.
– А что я такого сказал? Ты виделась с ними с тех пор, как переехала сюда?
– Мы слишком далеко, Ричард, – сказала мама.
Я заметил, что Эффи раздражалась все больше и больше, но какой-то дьявольский дух заставил меня дразнить ее:
– Что? Не виделась даже с Мод?
Это ее лучшая подруга. По крайней мере, была. Красотка, и ужасно соблазнительная с такими ослепительными глазами и неуловимой улыбкой. Она дочь архидьякона Витакер-Смита. Богатый отец ее избаловал, и Мод привыкла получать все, что захочет. Наверное, ее высокомерные манеры раздражают сестру. Несколько раз я бывал у них в доме вместе с Эффи, и они, не умолкая, говорили о нарядах и женихах. Там был еще младший брат, его имени я не запомнил, но он талантливый музыкант, и приходил к нам в дом, чтобы заниматься пением с отцом, а потом стал петь в кафедральном хоре. Когда я узнал, что его отослали на учебу в школу, то подумал, что он станет ее ненавидеть так же, как я, поскольку брат казался тихим, задумчивым мальчиком, который не сможет вписаться в такое разбитное место, как Харроу. Персеваль! Вот как его звали. Сдается мне, что Мод и Эффи слишком похожи, чтобы дружить долго.
|
– О, замолчи, пожалуйста! – воскликнула Эффи. – Ты здесь никому не нужен. Почему бы тебе просто не уехать?
– Эффи, Эффи, – взмолилась мама.
– Нам и без него живется несладко… Нет, не могу больше. Я застряла здесь, и у меня ничего не осталось.
– У тебя есть музыка, – сказала мама. – Тебе надо прилежно заниматься, и обретешь уверенность и покой.
– Ненавижу музыку! – воскликнула Эффи. – Я ее ненавижу.
Она встала и выбежала из комнаты. Минуту спустя мы услышали, как она сердито взбежала вверх по лестнице.
Я с изумлением взглянул на маму.
– Полагаю, она была в предвкушении бала и собиралась повидаться со всеми своими подругами, – сказал я.
– Ричард, пожалуйста, никогда больше не упоминай при ней Мод.
– Ага! – заметил я. – Значит, они поссорились?
Мать не ответила, и все стало еще запутаннее. Почему Эффи так сильно хотелось поехать на бал? Девушки постоянно ссорятся из-за своих кавалеров.
Мы с мамой перешли в гостиную, и, сев на старый диван, она принялась за вязание. Шел дождь. Я чувствовал себя скверно, на душе было мрачно, словно меня загнали в угол. Хотелось бродить по полям, чтобы в лицо дул чистый прохладный ветер. Взялся было за книгу, но через некоторое время мы снова заговорили.
Она вспомнила разные истории о папе, которые мне так нравились в детстве. В раннем возрасте унаследовав от своего отца приличное состояние, он потратил его с невероятной щедростью. Однажды папа устроил пышный бал и заказал в Лондоне огромный торт-мороженое, но тот растаял, едва его привезли, и пол покрылся липкой жидкостью, поэтому танцоры скользили и падали в разные стороны.
|
Потом мама рассказала историю, какой я никогда от нее не слышал. Один из наших предков, живший в этом самом доме, влюбился в соседскую девушку, но ее родители не позволили им жениться. Поэтому однажды ночью он привел подругу в дом. Братья девушки ворвались и убили его. Мама закончила так:
– Говорят, она сошла с ума и ушла в болота, где ее поглотила топь. И говорят еще, что по ночам она все еще бродит по берегу.
– Это прекрасная легенда, но, уверен, в ней ни слова правды.
– Возможно, – сказала она, – однако у двери в дальней гостиной имеется красное пятно, якобы от крови, пролитой юношей.
Конечно, мы тотчас отправились, чтобы найти это пятно. Позади нас вдруг появилась Евфимия.
– Чем вы заняты? – спросила она, усмехнувшись полуиронично, полупримирительно.
На обратном пути в гостиную пришлось рассказать историю ей.
Бетси принесла чайник и тарелку с круглыми серыми штуковинами, которые, по ее утверждению, были печеньем. Все снова вернулось на круги своя.
* * *
Только что вспомнил, что Люси Ллойд была дерзкой маленькой девчонкой с рыже-золотыми кудрями, ниспадающими ей на спину.
* * *
Думаю о том, как мама склонила голову над пятном, внимательно разглядывая его, словно надеясь увидеть какое-то послание от своего предка. Тогда я заметил, что ее волосы стали совсем седые. События последних недель ее сильно подкосили. Исчезла легкость в походке.
* * *
Одиннадцать часов
За обедом сестра начала говорить об отце и о том, какую утрату понесла не только наша семья, но и церковь:
– Папу уважали все прихожане. И более того, я уверена, что его любили.
Я непроизвольно посмотрел на сестру. Уверен, что отца уважали коллеги и простой люд, но, боюсь, мало кто из них любил его. Церковный регент его просто ненавидел, и я помню, как однажды он почти крикнул: «Этого человека я даже близко не подпущу к моим хористам!»
Я встретился взглядом с мамой, и мне показалось, что она удивлена словам Эффи так же, как и я.
* * *
За два с половиной месяца моего отсутствия сестра сильно повзрослела. Она теперь настоящая женщина. Кажется, даже пополнела. Но черты ее лица стали мягче, хотя нрав не улучшился.
В конце ужина мы остались за столом, пили чай, и я попросил маму рассказать все.
– Дело в деньгах, Ричард, – сказала она. – Теперь у нас очень маленький доход.
– Но ты же получишь папино пособие?
– Пособия не будет, – мрачно произнесла она. – Чтобы выплатить долги отца, пришлось все продать.
– Что ты имеешь в виду?
– Всем занимался мистер Боддингтон.
Мама слишком доверчива. Этот тип выжимает из своих клиентов целые состояния.
|
Я спросил:
– Тогда на что мы будем жить?
– Ни на что, кроме моей собственной ежегодной ренты.
Сотня фунтов! Около восьмой части папиного жалованья! Как на это прожить?
– Ты сказала, что пришлось продать все, – сказал я. – Но пианино ты все же оставила.
– Я купила его на аукционе, – xолодно произнесла Эффи. – На свои собственные деньги.
– Был аукцион?
Тайком от мамы Евфимия бросила на меня хмурый взгляд и покачала головой.
Мама произнесла:
– Но я хочу сказать кое-что, Ричард. Дядя Томас намекнул, что предложит тебе работу, как только ты получишь диплом.
Ужасная перспектива! Не успел я избежать смертного приговора отца, видевшего меня священником, как приходится иметь дело с его братом, приговорившим меня к пожизненной торговле! Невыносимо! Мне решительно захотелось сменить тему.
– Ты сказала, что мы бедны, но нанимаешь кухарку! – воскликнул я.
– Ненадолго, – сказала мама. – Она только научит Бетси готовить.
(Легче научить ее летать, иронизирую я мысленно.)
– Не больше двух недель, – сказал я.
– Кто ты такой, чтобы так говорить? – возмутилась Эффи. – Ты ведешь себя надменно и уверенно, но ты всего лишь школьник. Следующие два года будешь жить на подачки дяди Томаса, а я скоро найду работу и стану независимой.
– Евфимия ищет место гувернантки, – сказала мама.
– Об этом надо было посоветоваться со мной, – ответил я. – Моя сестра – гувернантка! Какое унижение. Теперь я глава семьи.
Евфимия фыркнула.
– Не думаю, что можешь им быть, пока тебе не исполнится двадцать один год, – произнесла мама. – К тому времени ты получишь диплом и будешь работать у дяди Томаса. У него нет детей, поэтому однажды…
Увидев мое лицо, она замолчала.
– Ричард, – сказала мать, – мы с сестрой зависим от тебя. Я хочу, чтобы Евфимия удачно вышла замуж, хочу гордиться тобой и убедиться в том, что ты устроился в жизни. И что я буду рядом и смогу разделить вашу радость.
– Мама, – начал я, – должен сообщить что-то важное. Три года до получения диплома – слишком долго. В колледже я говорил о своем будущем.
Она выглядела такой заинтересованной, что я не смог сказать правду и просто сообщил:
– Мы обсудили возможность окончания колледжа раньше срока.
Она улыбнулась и сказала:
– Это совпадает с предложением Томаса.
Я отвернулся и уставился в лицо сестры. Оно похоже на горный водоем в сумерках. Если смотреть в него, то не видно ничего, кроме черной поверхности и собственного отражения.
* * *
Эффи упражняется на пианино ради собственного удовольствия или чтобы повысить шансы получить работу? Она играет и размеренные «гувернантские» пьески, и грохочущего Бетховена со всевозможными вывертами, себе на радость.
Час ночи
Не могу не думать об Энид. Все время возвращаюсь к тому моменту, когда в церкви наши глаза встретились и она так застенчиво отвернула головку.
Два часа
Западный ветер усиливается, и, уверен, завтра он принесет дождь. Чувствую, как поднимаются черные испарения. O, taedium vitae![4] Если бы только мой багаж был здесь.
Четверть четвертого
Пока я писал, несколько минут назад раздался звук, похожий на плач от боли. Я взял свечу и вышел в коридор. Ничего. Проходя по коридору на первом этаже, кажется, услышал шепот, но, думаю, это был ветер.
Я поднялся по задней лестнице и обнаружил маленькую комнатку с узкой кроватью, накрытой одеялом. Странно.
Шесть часов
У меня нет времени написать все, что хочется, потому что я слышу отдаленный стук кастрюль и сковородок и чувствую запах чего-то похожего на еду.
Несмотря на то, что утро обещало ясный день, в полдень небо потемнело, и послышался отдаленный гром, словно над болотом выстрелила пушка. Ветер налетал порывами, казалось, что это великан стучит в стены дома. В дальних комнатах хлопали двери, и трещали старые оконные рамы, было похоже, что в особняк ворвались испуганные чужаки.
Пока мы с мамой сидели и пили чай после завтрака, в окна, заливая карнизы, стучал дождь.
– Бедная девочка на обратном пути промокнет до костей! – воскликнула мать. – Будь хорошим мальчиком и отнеси ей зонтик.
Мне не оставалось ничего иного, как послушаться. Когда я открыл дверь, чтобы отважно ринуться под ливень, она попросила:
– Ричард, на обратном пути расскажи сестре новости из Кембриджа.
Я кивнул и вышел.
Пока я преодолевал порывы ветра, меня окутала светлая пелена дождя. Вдали в мареве темного тумана истекали влагой холмы. Не успел я перебраться на другую сторону Страттон Херриард, как заметил женщину, стоявшую под навесом открытого амбара. Она отчаянно вцепилась в вывернутый наизнанку зонтик со сломанной спицей. Это была дама под вуалью, которую я видел в церкви. Таинственная миссис Пейтресс.
Я показал ей свой зонт и сказал, что буду счастлив сопроводить ее в деревню.
– А вам он не нужен? – сказала она, лукаво улыбнувшись потому, что зонт был откровенно дамский.
Когда я объяснил свою миссию, сказав, что по пути мы встретим Эффи, она приняла предложение. Мы разговорились буквально обо всем на свете! О том, что невозможно жить без музыки. О наслаждении, какое дают книги.
Мы почти добрались до церкви, и вот появилась Евфимия. Я заметил, что она удивлена. Как же, ее никчемный брат сумел привлечь внимание такой замечательной соседки!
Мы сошлись, и я начал знакомить девушек. Миссис Пейтресс настояла, чтобы я держал зонт над сестрой. Так как мы дружно отказались это сделать, она заметила:
– Нелепо стоять здесь и мокнуть. Давайте войдем в дом.
Мы последовали за ней по дорожке в сторону красивого дома из красного кирпича с высокой крутой крышей в стиле Реставрации. Миссис Пейтресс позвонила в дверь. Нам немедленно открыла молоденькая служанка в аккуратном чепце.
Горничная приняла одежду, и мы последовали за миссис Пейтресс в гостиную в передней части дома. Я услышал, как дама распорядилась, чтобы служанка развела в гостиной камин. Там были диваны и элегантные стулья, картины и полки, доверху заставленные книгами.
Мы расселись у пылающего камина, и вскоре Эффи и миссис Пейтресс разговорились об ужасной погоде, о местной глухомани, невыразительности окрестных пейзажей и так далее.
Вдруг она сказала:
– Пойдемте взглянем на мое пианино. Комната, должно быть, уже согрелась.
Дама повела нас через прихожую в мастерскую – большую комнату в форме буквы «L» с видом в сад.
Даже я смог понять, каким прекрасным музыкальным инструментом она обладает.
Пока Эффи восхищалась, миссис Пейтресс пригласила ее в ближайший день, чтобы поиграть в четыре руки. Сестра выразила радость по поводу такой возможности.
Миссис Пейтресс повернулась ко мне и спросила, увлечен ли я музыкой так же, как сестра.
Я ответил, что плохо играю на флейте и что большую часть времени провожу читая, а в хорошую погоду гуляю. Мне нравится сельская местность, и я восхищаюсь историей зданий и судьбами людей.
Она спросила:
– Интересно, знакомы ли вы с пожилым джентльменом, который живет здесь и увлекается древностями. Его зовут «мистер Фордрайнер».
Я отвечал, что не знаю его и очень хотел бы познакомиться.
Они с Эффи говорили о бале и о том, что неприязнь миссис Куэнс лишила нас возможности быть там. Миссис Пейтресс рассказала, как она непреднамеренно оскорбила эту ужасную особу невинным замечанием во время званого обеда, устроенного герцогом Торчестером. Дама добавила:
– Он патронирует бал, и миссис Куэнс в комитете, потому что она и ее супруг знакомы с его светлостью. Считается, что их дочь пользуется вниманием его племянника, мистера Даневанта Боргойна.
– Знаю его, – сказал я. – Несколько лет тому назад он учился в Кембридже.
(Этот тип проиграл целое состояние, содержал стадо шлюх, чтобы забавляться с друзьями, а когда исчез, то задолжал огромные деньги мелким торговцам, от чего они просто разорились.)
Миссис Пейтресс добавила:
– Начинается бал, и все ломают голову, какую барышню мистер Боргойн пригласит на танец.
Вспомнив то, что рассказала мисс Биттлстоун, я заметил:
– Если только с ним не случится нового несчастья.
Мисс Пейтресс удивленно посмотрела на меня и ответила:
– Он теперь редко выходит по вечерам.
* * *
Теперь реплика старушки кажется мне весьма странной. Зачем Даневанту Боргойну бояться новой неприятности? И почему он избегает вечерних прогулок?
* * *
На минуту я потерял нить разговора, а потом услышал, как миссис Пейтресс говорит:
– Знаю, люди недоумевают, зачем я сюда приехала. Причина простая. У меня давнишняя связь с морем и этими болотами.
Она расспросила о нашей матушке и вдруг воскликнула:
– Приходите на чай! Приходите с матушкой в среду.
Мы приняли приглашение.
Потом произошло что-то странное. Дверь открылась, и вошла женщина средних лет, похожая на домработницу. На ней были очки с маленькими овальными стеклами. Глядя прямо на миссис Пейтресс, она сказала:
– Мэм, будьте любезны немедленно проследовать за мной.
Отрывисто бросив «простите», дама поднялась и поспешила из комнаты. Когда она уходила, послышался странный звук, похожий на стон. Но дверь быстро захлопнулась за женщинами, и все стихло. Мы с Эффи удивленно уставились друг на друга. Потом сестра встала и поспешила за угол, в другую часть комнаты, сказав:
– Стой там и начни говорить, если войдет миссис Пейтресс или еще кто-то.
– Что мне сказать?
– Что угодно, тупица. Надо, чтобы ты предупредил меня, если кто-то появится.
Она подбежала к письменному столу и стала открывать ящики. Проверив содержимое одного, сестра выдвигала следующий. Я видел, как она схватила что-то белое – лист бумаги?
– Что это? – спросил я.
Она не ответила.
Спустя минуту миссис Пейтресс вернулась с расстроенным видом. Я громко произнес:
– Надеюсь, ничего не случилось.
Эффи медленно подошла к нам, сделав вид, будто только что любовалась садом. Взглянув на картину, сестра сказала:
– Просто очаровательно. Это собор в Глосестере?
Дама ответила:
– Нет, в Солсбери. Я там жила несколько лет, однако в силу обстоятельств оказалась вынуждена заботиться о себе сама. – Вдруг она сказала: – Дорогуша, не сочтите меня непростительно грубой, но позвольте узнать, кто так отлично крахмалит ваши воротнички? Я тайком ими восхищаюсь. Не могу добиться от моей прачки достойного результата.
– Мы не сдаем в стирку, – сказала Эффи. – В доме есть человек, способный отлично выполнить эту работу.
Бетси? Может ли она вообще справиться хоть с чем-то? Кухарка из нее точно никудышная.
Спустя минуту Эффи воскликнула:
– Святые небеса, часы бьют шесть! Неужели мы отняли у вас столько времени?
Когда горничная открыла дверь, мы увидели, что дождь еще не закончился. Миссис Пейтресс настояла на том, чтобы мы взяли второй зонтик.
Помня обещание маме, на обратном пути я попытался затронуть тему Кембриджа. Однако как только я произнес это слово, Эффи остановилась и повернулась ко мне. Порывы ветра раскачивали зонтик над ее головой.
– Мама не сказала бы тебе такого, потому что не хочет ранить твои чувства, но ты должен уехать как можно скорее. Если не поедешь к дяде Томасу, то возвращайся в Кембридж. Она хочет навести в доме порядок, а твое присутствие мешает.
Остаток пути мы прошли молча.
* * *
Когда вы вошли в прихожую, стряхивая дождинки с себя и зонтиков, мама спросила, почему мы так задержались.
Мы принялись наперебой рассказывать о нашем длинном путешествии, о доброжелательности миссис Пейтресс, о том, сколько у нее прекрасных книг, о замечательном фортепьяно и так далее.
– Но ты сможешь увидеть все сама, – сказал я. – Она пригласила нас на чай в среду.
Мама нахмурилась.
– Что? Она ведь совсем не знакома со мной! Это странно. Дама ничего не рассказала о своем прошлом?
– Дала знать, что вдова, – произнесла Эффи.
– Неужели? – удивился я. – Ничего подобного не слышал.
– Не умеешь читать между слов, – сказала Эффи, бросив на меня быстрый презрительный взгляд. – Помнишь: «В силу обстоятельств оказалась вынуждена заботиться о себе сама»?
– Прямо так и сказала? – медленно спросила мама.
– Мама, я тебя не понимаю, – пробормотала Евфимия.
– Рискованно вступать в связь с теми, кто оскандалился.
Евфимия ответила:
– Если для герцога миссис Пейтресс хороша, то для нас и подавно.
Мама встревожилась.
– Что ты имеешь в виду, говоря «хороша для герцога»?
– Она в отличных отношениях с лордом Торчестером.
Мама сжала губы и сменила тему.
* * *
Бетси способна хоть на что-то. Очень интересная мысль. Возможно, она не красавица, но она девушка, и весьма молодая. Не слишком ли? У нее маленькая неоформившаяся грудь. Возможно, служанка уже начала испытывать боль неудовлетворенного желания. Как бы мне хотелось провести пальцами по ее шейке от затылка вниз под воротничок блузки.
* * *
Жаль, что упоминание герцога насторожило маму! Если бы мы подружились с миссис Пейтресс, жизнь в этой глухомани стала бы терпимой.
* * *
Когда я писал эти строки, раздался стук в дверь, вошла Бетси и сказала:
– Мне нужна ванна для молодой госпожи.
Она склонилась, чтобы поднять медную ванну, и я спросил:
– Бетси, ты трешь Эффи спину?
Служанка опустила глаза и ничего не ответила. Некоторое время я размышлял, стоит ли просить Бетси помочь мне помыться. Нельзя ее напугать, а то она сболтнет чего-нибудь маме.
* * *
Совершенно очевидно, что Эффи порвала с Мод, и, возможно, с остальными друзьями в городе. В таком случае почему сестра так хочет купить билеты на бал, где будут ее бывшие подруги? Тем более что билеты нам не по карману.
Одиннадцать часов
Когда мы сели обедать, в окна хлестал дождь, а ветер стучал ставнями. Я сказал Бетси:
– В такую погоду будет трудно добраться до дома.
Она уставилась на меня так, словно я заговорил на греческом.
Мама спросила:
– О чем ты? Служанка никуда не уходит, она спит здесь.
Я с удивлением взглянул на девушку. Та сказала:
– Я живу в той маленькой комнатке наверху, сэр. Разве вы об этом не знали?
Показалось, что она улыбнулась, произнося «в той маленькой комнатке», словно мне о ней известно. Знает ли Бетси, что прошлой ночью я был наверху? Склонен думать, что так и есть. Хитрая маленькая обезьянка.
Мама сообщила Эффи, что у меня печальные новости. Я был вынужден рассказать про Кембридж.
– Значит, за те два дня, пока ты здесь, тебе не хватило смелости признаться? – возмутилась Эффи.
Я смолчал, а она продолжила:
– Теперь дядя Томас не станет платить, и ты не вернешься в Кембридж к началу курса, не так ли? Ты временно исключен?
Услышав это, мать вздрогнула, испуганно уставившись на меня.
– Это всего лишь означает, что на какое-то время колледж отстраняет меня от занятий, – сказал я. – Мама, я тебе уже говорил.
– Полагаю, у тебя долги? – сказала Евфимия.
Я не ответил.
– Ричард, сколько ты должен? – спросила мама.
– Не более двадцати фунтов.
– Ах, вот как! – воскликнула Евфимия. – Может быть, «не более двадцати тысяч фунтов»?! Здесь ты остаться не можешь. Нам тебя не прокормить.
– Ну что ты, – возмутилась мама.
– Это правда. У нас с тобой каждый пенни на счету.
А сами кухарку наняли!
Я произнес:
– Мама тратится на нас в одинаковой степени.
Сестра раздраженно сказала:
– За себя я плачу сама. Пора бы и тебе начать. Так что ты собираешься делать? Все, что связано с юриспруденцией и медициной, исключено. Найди работу частного репетитора или устройся в школу.
– Там никаких достойных перспектив, – заметил я.
– А какие, по-твоему, перспективы у меня? – не унималась сестра. – Гувернантка! Ты представляешь, какие унижения мне придется терпеть?
– Дети, дети, – сказала матушка. – Мы так ни к чему не придем.
– Ты ведь знаешь Ричарда. Если его не подтолкнуть, он будет просто сидеть и бездельничать. Брат должен найти способ заработать на жизнь.
– Прежде всего я получу диплом. Надеюсь, это тебя устроит.
– Да неужели?! Воображаешь, что дядя Томас будет теперь платить за тебя?
– Перестаньте, – взмолилась матушка. – Вы скандалите, словно ирландские жестянщики на чердаке.
В этот момент вошла Бетси, и мама резко произнесла:
– Отправляйся на кухню и жди, когда позовут.
Девушка выбежала вон, а она продолжила:
– Я пытаюсь обеспечить вам достойное существование. Позаботилась, чтобы у нас была нормальная еда, приличная одежда. Так прекратите же кричать и оскорблять друг друга.
Она расплакалась.
– Это все ты, – сказала Евфимия. – Все такой же эгоист и ничего не делаешь, с тех пор как вернулся.
– Не смей так разговаривать с братом, – сквозь слезы вымолвила мама. – Ты ничуть не лучше его. Даже хуже, насколько тебе известно.
Евфимия развернулась и свирепо взглянула на нее. Сестра собиралась что-то сказать.
– Больше не желаю обсуждать это! – вскрикнула матушка и почти выбежала из комнаты.
Мы с Евфимией одновременно встали и переглянулись над остатками еды на столе.
– Видишь, что ты наделал, – сказала Эффи. – Уезжай сейчас же, если у тебя есть хоть немного достоинства.
Никогда не видел маму в таком состоянии. Раньше она всегда держала себя в руках во время семейных ссор.
Евфимия ушла, и я вдруг вспомнил бедную Бетси, которая, наверное, спряталась на кухне. Я отправился туда и нашел ее в буфетной за чисткой сковороды.
– Тебе уютно в этой маленькой комнатушке? – спросил я.
Она не ответила. Я вдруг представил, как она час за часом сидит здесь одна.
– Бетси, – повторил я, – хочу сегодня вечером принять ванну.
– Я сейчас подниму ванну наверх к вам, сэр, а потом принесу горячую воду.
– Приходи как можно позднее, – добавил я.
В этот момент пришла Евфимия и попросила вернуться с ней в гостиную. Как только мы спустились, она закрыла дверь и сказала:
– Можешь дурачить маму, но не меня. Что ты на самом деле натворил в Кембридже?
– Я не обязан оправдываться перед тобой.
К моему изумлению, опустившись на стул, она произнесла мягким и даже сочувственным тоном:
– Ричард, думаю, ты не совсем понимаешь, что пришлось пережить маме в последние несколько месяцев. Трагедия случилась в твое отсутствие. Матушка лишь хотела защитить тебя.
– От чего защитить? – спросил я. – Почему она не позволила мне быть на похоронах?
– Не хотела, чтобы ты услышал те ужасные слухи, какие пошли об отце.
– Требую подробностей!
Она раздраженно пожала плечами.
– Ты же знаешь, как завидовали ему другие священники, и можешь представить, что они говорили. Дело не в этом. Всего за две недели она потеряла все: мужа, дом, положение в обществе и так называемых друзей. Я за маму сильно беспокоюсь. Тебе не стоит доставлять ей новые неприятности.
Слова Эффи и особенно манера, в какой они были высказаны, произвели на меня сильное впечатление, и я пообещал не делать ничего, усугубляющего ситуацию. Расстались мы по-доброму.
* * *
Временно исключен. Откуда Евфимия знает это слово? Сослан в деревню. Кажусь себе ненужным, словно старый башмак.
* * *
Дорогой дядя Томас!
Пишу к вам, чтобы чистосердечно во всем признаться…
* * *
Уже за полночь. Бетси еще не пришла, хотя недавно принесла ванну. Очень скоро должна появиться.
* * *
[Один из нескольких эпизодов, описанных Ричардом по-английски, но греческими буквами. Вероятно, с той целью, чтобы никто не смог прочесть дневник в случае, если он попадет в руки матери или сестры, поскольку в то время женщины языкам обучались редко. Я просто переписал текст латинским шрифтом. Прим. ЧП.]
Видела ли она мужской орган? Интересно, можно ли предложить ей шесть пенсов, чтобы Бетси взяла его в руку? Я сяду в ванну, она будет наливать воду, а он вдруг встанет из воды, и она не сможет не заметить его, а я на нее посмотрю, и она зарумянится, и я скажу: не хочешь потрогать? Она скажет: «О, сэр, я не могу». Я скажу: «Бетси, получишь шестипенсовик. Только подержи его немного». Служанка обрадуется: «Так много, сэр». Потом протягивает свою нежную ручку и обхватывает его и…
Δ
[Конец отрывка, записанного греческими буквами. Прим. ЧП.]
Половина второго ночи
К половине первого я понял, что Бетси не придет.
[Отрывок, записанный греческими буквами. Прим. ЧП.]
Не могу избавиться от мыслей, что она рядом со мной в этой маленькой комнате. Раздевается и вползает в ночную сорочку. Просвечивает ее маленькая девичья грудь.
Δ
[Конец отрывка, записанного греческими буквами. Прим. ЧП.]
Семь часов
Когда я добрался до деревни, дым над печными трубами стоял низко, и пахло угольной сажей вперемежку с туманом, но даже здесь меня преследовал запах болота и моря. Рождественские свечи в окнах напоминали о балах, которые, наверное, все еще проходят в Торчестере без нас.
В конце деревни я обогнал высокого сутулого незнакомца, идущего быстрой походкой. Я ему кивнул, но он не обратил внимания.
Темнело, поэтому пришлось ускориться. Еще раз пройдясь по Бэттлфилд, я увидел Эффи в нескольких сотнях ярдов впереди меня. Она направлялась в сторону Страттон Херриард.
Что ей там делать? Если она ушла к леди Терревест, то уже должна быть там, а возвращаться еще слишком рано. И все же мы с ней теперь были более чем в миле от дороги.
Стараясь, чтобы она меня не заметила, я пошел за сестрой на расстоянии около сотни ярдов. Я не смел подобраться к ней слишком близко, боясь, что Эффи обернется. Но в сгущающихся сумерках я мог идти на достаточно близком от нее расстоянии, не рискуя быть замеченным. Я видел, как она вошла в дом, а потом подошел к нему сам и ходил по дорожке минут десять или пятнадцать, чтобы никто не догадался, что я следил за сестрой до самого дома.
Половина девятого
За обедом съел очень мало. Что же со мной, весь аппетит пропал. Как мне не хватает… Просто с ума схожу, и все тут. Мама забеспокоилась, и Эффи бросила на меня понимающий взгляд. На одно короткое мгновение, чтобы матушка ничего не заподозрила.
После обеда я нашел сестру одну и спросил, что она делала на Бэттлфилд. Она сильно возмутилась. Когда наконец Эффи удостоила меня ответом, то попыталась убедить в том, что я ошибся, поскольку дома она была вовремя. Я проявил настойчивость, и она спросила:
– Хочешь сказать, что следил за мной?
– Нет, конечно, – ответил я.
– Если не веришь мне, спроси маму. Ты за мной не шпионь, и я не буду задавать вопросов о том, во что ты вляпался в Кембридже.
Я сказал, что понятия не имею, о чем она.
Именно в этот момент в комнату вошла матушка, и Эффи сказала:
– Мама, Ричард утверждает, что видел меня на Бэттлфилд около шести часов, но ты же подтвердишь, что домой я пришла раньше пяти, не так ли? Пусть он выбросит из головы свои абсурдные фантазии!
Мама посмотрела на меня, потом на нее и сказала:
– Ричард, не придирайся к сестре.
– Я к ней не придираюсь, просто заметил, что видел ее там. Но если ты утверждаешь, что Эффи была дома в это время, тогда мне нечего сказать.
Мама кивнула, не глядя на меня, села и взялась за рукоделие.
Не понимаю, почему матушка солгала, и, главное, по такому пустяку. Этого нельзя было оставить просто так. Через несколько минут я спросил:
– Мама, ты считаешь, что мне не следует поднимать эту тему?
Она стала нервно перебирать рукоделие.
– Ты не вправе шпионить за сестрой.
Евфимия торжествующе улыбнулась мне и сказала:
– Ричард скучает и всего лишь старается позабавить себя, провоцируя родную сестру. Похоже, он сильно нервничает без того, что у него в багаже. К чему ты так сильно привязан?
– Странный вопрос, – сказала мама.
– Сильно привязан к моим книгам, если ты об этом, – ответил я.
Потом я ушел. Неужели она все знает?
* * *
Сильный холодный ветер бушевал весь вечер так, что стены старого дома содрогались под его порывами, словно от огня артиллерии. Но ветер хотя бы развеял туман, и мама сказала, что вскоре наступят холода и выпадет снег. Тогда прибудет мой замечательный багаж!
Половина десятого вечера
Перед тем как подняться, в коридоре перед лестницей я столкнулся со служанкой.
– Ты замерзла? – спросил я и обхватил ее за талию.
Она даже не моргнула. Я осторожно провел рукой по талии вниз к ягодицам, а потом по животику и сказал:
– Похоже, что тебе не холодно.
Она уставилась на меня с нахальной усмешкой.
Я сказал:
– Руки у тебя тоже теплые.
Они были обнажены почти до локтя, и я коснулся ладоней. Наклонившись, я ее поцеловал, но она, засмеявшись, опустила голову и выбежала из комнаты.
|
|
Состав сооружений: решетки и песколовки: Решетки – это первое устройство в схеме очистных сооружений. Они представляют...
Своеобразие русской архитектуры: Основной материал – дерево – быстрота постройки, но недолговечность и необходимость деления...
История развития хранилищ для нефти: Первые склады нефти появились в XVII веке. Они представляли собой землянные ямы-амбара глубиной 4…5 м...
Автоматическое растормаживание колес: Тормозные устройства колес предназначены для уменьшения длины пробега и улучшения маневрирования ВС при...
© cyberpedia.su 2017-2024 - Не является автором материалов. Исключительное право сохранено за автором текста.
Если вы не хотите, чтобы данный материал был у нас на сайте, перейдите по ссылке: Нарушение авторских прав. Мы поможем в написании вашей работы!