Изъяснение Божественной Литургии

Николай Кавасила. Творения

Содержание

· Письмо Димитрию Кидону

· Изъяснение Божественной Литургии

· Изъяснение обрядов Божественной Литургии [1]

· Изъяснение священных одежд

· Семь слов о жизни во Христе

· Слово на Благовещение Пресвятой Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии

· Слово на достопокланяемое и преславное Успение Пресвятой и Пречистой Владычицы нашей Богородицы

· Слово на Преславное Рождество Пресвятой Владычицы нашей Богородицы

Письмо Димитрию Кидону

Обратившиеся от себя с приветствием, мы вас расстроили — все тягостное встретилось мне: прежде всего само плавание, какого зла хуже? Затем пришлось идти пешком, все полно страха, и в том числе суша нисколько не более учтива к нам, чем море. Поэтому я думал, что несчастья последуют за нами до дома: тогда–то возможно и отдохнуть. Было же наоборот. Дело в том, что дома обнаружились несчастья, оказавшиеся худшими. Ибо о том несчастье, что многими днями раньше умер отец, я узнал в это самое время. И вот измерь ужас.

Сверх того страшная болезнь, и долгое время она душила. И вот теперь, изгнанная с трудом посредством многих выдумок врачей, она оставила мне такое именно тело, что я не радуюсь ничему из пищи, так как бездействую; лучшие части тела у меня словно связанные, хотя ни одна не повреждена небывалым увяданием. Завершение же несчастий — домашние заботы, а именно толпа, окружавшая нескольких знатных родственников, пытавшихся грабить имущество, которое ускользнуло от сербов. И я несчастлив настолько, что меня занимают с этих пор даже законы, именно те самые, которые применяются ныне, и дело доходит вплоть до суда. Плохо то, что мне недоставало судебных защитников, и я думаю, достойно сожаления, что, проходя когда–то и случайно встретив, я поприветствовал их. Ибо я боялся, что, сам выступив на суде, я пробужу в теле успокоившуюся с трудом ныне желчь. Главное же ты знаешь, суды, судопроизводство, судей и за сколько они продаются: ведь очень же за немного. Таким образом, все настоящее удручает, невозможно однако ничто, вследствие чего я бы считал утешение страданием. Я горячо жажду твоего голоса, который, словно какое–нибудь лекарство, спасет словом. Совершенно ведь невозможно внимать только происходящему. Поэтому говори и сделай добро относящемуся к тебе исключительно по–дружески.

Перевод В.А. Сметанина, по изданию: Loenertz R. — J. Demetrius Cydones: Correspondance. Vatic.: Biblioteca Apostolica Vaticana, 1956–1960. V. 1, 169, № 1. 1—25.

Воспроизведено по изданию: Сметанин В. А. Византийское общество XIII–XV вв. (по данным эпистолографии). Свердловск, 1987. С. 254–255.

Изъяснение Божественной Литургии

Приготовление к Литургии

В священнодействии Святых Тайн (честные) дары прелагаются в Божественное Тело и Кровь; цель его — освящение верных, которые получают чрез (приобщение) святых даров оставление грехов, наследие Царства Небесного и тому подобное. Пособием и приготовлением как по отношению к самому делу (преложения святых даров), так и в отношении к достижению цели (священнодействия) служат молитвы, псалмопения, чтения из священных книг, одним словом, все, что священносовершается и возглашается и пред освящением, и по освящении даров. Ибо, хотя Бог подает нам всякую святыню даром, и мы ничего не можем принести Ему, и (Его дары) суть в строжайшем смысле дары, однакож Он настоятельно требует от нас, чтобы мы были способны и принять святыню, и сохранить; людям, не приготовленным к сему, Он и не подал бы освящения. Под таким условием подает Он (благодать) Крещения и Миропомазания; под этим условием допускает Он и к своей вечери и преподает страшную пищу, как это Он выразил в притче о семени, когда говорил: изыде сеятель — не обрабатывать землю, но — сеяти так, что обработка и все вообще приготовление должно уже сему предшествовать. Итак, поелику столь необходимо, чтобы мы приступали к принятию Тайн с таким добрым настроением и приготовлением, то должно было привзойти в состав священнодействия и оно (надлежащее приготовление), как и есть. Эту именно силу в отношении к нам имеют молитвы, псалмы, как и всё, что литургии священносовершается и возглашается. Ибо они освящают нас и благоустрояют то к надлежащему приятию святыни, то к сохранению и к дальнейшему соблюдение её в себе. Освящают они нас двояким способом. Первый способ тот, что мы получаем пользу от самих молитв, псалмов и чтений. Молитвы обращают нас к Богу, испрашивают нам отпущение грехов, подобно как и псалмопения умилостивляют к нам Бога и привлекают к нам помощь свыше. Ибо пожри, сказано, Богу жертву хвалы, и избавлю тя, и прославиши мя. А чтение Священного Писания возвещает благость и человеколюбие Божие, а вместе с тем правду и суд, внедряет в наши души страх Божий и воспламеняет любовь к Богу и таким образом вселяет в нас решительную готовность к исполнению Его заповедей. И все это как в священнике, так и в народе делает душу лучше, боголюбезнее, делает способным как его, так и народ к принятию и соблюдению честных даров, что составляет цель священнодействия. В частности, священника это приготовляет к тому, чтобы он достойно мог приступить к совершению жертвоприношения, что составляет, как сказано выше, предмет таинственного священнодействия. Это–то и содержится в молитвах — во многих местах; священник молится о том, чтобы не явиться ему недостойным предстоящего (священнодействия), но чтобы чистыми руками, душою и языком он мог послужить таинству, и таким образом уже и самые слова, которые читаются и поются, сами по себе помогают нам при совершении (таинства). А с другой стороны, и чрез это, а вместе и чрез все, что совершается в священнодействии, мы получаем освящение и другим способом — тем, что во всем этом мы созерцаем здесь образ Христа, Его дела в отношении к нам и Его страдания. Ибо и в псалмах, и в чтениях, и во всем том, что совершается священнослужителем во все продолжение священнодействия, изображается домостроительство Спасителя, так что то, что составляет первое в этом домостроительстве, объясняется в первых действиях этого священнослужения, второе — во вторых, следующее затем — в последних священнодействиях; так что у тех, кто смотрит на это, все те (обстоятельства) находятся как бы пред глазами. Так, например, освящение даров или самая жертва возвещает Его смерть. Воскресение и Вознесение, потому что эти честные дары претворяются в самое Тело Господне — то самое, Которое все это приняло на себя. Которое было распято, воскресло и вознеслось на небо. А что предшествует этой жертве, изображает то, что было до смерти (Спасителя), — Его пришествие, Его явление, Его окончательное вступление (в дело служения спасению рода человеческого); а что следует после жертвоприношения — обетование Отца, о котором Сам Он сказал, сошествие на апостолов Святого Духа, обращение чрез них к Богу и введение язычников в общение с Богом. Вообще всё священнодействие есть как бы один образ единого Тела Царства Спасителева — образ, представляющий все его части от начала до конца во взаимном порядке и согласии. Таким образом псалмы, которые поются в самом начале, всё что предшествует им, что совершается и говорится в предложении даров, — все это означает первоначальное время Христова домостроительства. А что следует за псалмами — чтение Священного Писания и прочее — изображает дальнейшее. Хотя выше показана другая польза от чтений и псалмопений, ибо они введены, очевидно, для того, чтобы побуждать нас к добродетели и умилостивлять Бога, однако ж ничто не мешает им иметь и такое назначение; одно и то же, конечно, может и вести верных к добродетели, и изображать домостроительство Христово. Ибо как одежда выполняет, с одной стороны, простое назначение платья — прикрывать собою тело, а, с другой стороны, смотря по тому, какая она бывает, означает собою и ремесло, и образ жизни, и достоинство того, кто ее носит, так точно и здесь. Что Священное Писание заключает в себе и богодухновенные изречения, и песни во славу Божию и побуждает к добродетели, чрез это оно освящает тех, кто читает его и поет; а что избраны именно такие чтения и расположены именно в таком порядке, поэтому оно имеет и другое значение, изображая нам довольно ясно пребывание Христово (на земле) и Его Царство. И притом такой смысл имеет не только то, что поется или читается, но и что совершается. Каждая вещь совершается здесь по настоятельной надобности: она означает или что–нибудь из дел Христовых, из Его деяний или страданий. Таков, например, вход во святилище с Евангелием или вход с честными дарами; то и другое делается по надобности: первое — для того, чтобы Евангелие потом читалось, последнее — для совершения жертвоприношения, а то и другое означают явление и открытое вступление Христа (в дело служения спасению рода человеческого); одно — явление неясное, неполное, когда Он только что начал Себя открывать, другое — явление совершеннейшее, последнее. В числе того, что здесь совершается, конечно, есть нечто и такое, что делается вовсе не для удовлетворения какой–нибудь нужды, но совершается только для выражения известной мысли, например, прободение хлеба и изображение на нем креста, или то, что нож для прободения бывает устрояем в виде копья, или, наконец, прилитие к святым дарам теплой воды. Много такого можно встретить и в других таинствах, например, в Крещении: имеющие креститься должны снять с себя обувь и одежду и, обратясь к западу, протянуть руки и дунуть; там чрез это внушается, какова должна быть в нас ненависть к злому духу и до какой степени должно простираться отвращение к нему в том, кто хочет быть истинным христианином; другое что–нибудь в этом же роде при совершении таинств имеет другое какое–нибудь значение. А что совершается при священнодействии святых даров, все имеет прямое отношение к домостроительству Спасителя, и это с той целью, чтобы созерцание этого домостроительства, находящегося как бы у нас пред глазами, освящало наши души и таким образом мы делались способными к принятию Святых Тайн. Как тогда это домостроительство воскресило вселенную, так точно и теперь, если постоянно будем созерцать его, оно делает душу созерцающего лучше и боголюбезнее. А если говорить точнее, то и тогда оно нисколько не принесло бы пользы, если бы его не созерцали, если бы в него не веровали.

Потому–то о нем и было проповедано, и потому–то Бог и употребил бесчисленные средства для того, чтобы в него уверовали, ибо иначе оно не могло бы произвести и своего действия — спасти людей, если бы существование его было сокрыто от тех, кто имел спастись. Но тогда об этом (домостроительстве) только еще проповедовали, и оно возбуждало почитание ко Христу, веру и любовь к Нему в душах людей неведущих, — возбуждало, значит, чувства, которых не было, а теперь, когда оно с благочестивым усердием созерцается людьми, уже уверовавшими, оно не возбуждает в них этих благочестивых чувств потому, что они уже есть в них, а только сохраняет, обновляет, усиливает; оно придает им большую твердость в вере, большую горячность в благочестии и любви. Если уж оно в состоянии было дать бытие тому, чего не было, то еще легче, конечно, может это соблюсти, сохранить и обновить. Между тем благочестие, вера, любовь к Богу, полная горячности — это все такие чувства, которые непременно мы должны иметь, приступая к Святым (Тайнам), без которых даже и смотреть на них крайне нечестиво. Поэтому чин священнодействия, естественно, должен служить выражением того созерцания, которое бы могло возбудить в нас такие чувства, чтобы мы не умом только размышляли, но некоторым образом видели глубокую нищету Богатого, странническую жизнь Того, Кто объемлет всякое место, перенесение оскорблений Благословенным, страдания Бесстрастного видели, до какой степени Его ненавидели, и однако ж как Он сам любил, Кто Он был и как уничижил Себя, что претерпел, что сделал и какую после того уготовал нам трапезу, и, таким образом, пораженные удивлением при виде неожиданного спасения, изумленные множеством Его щедрот, мы почтили бы Того, Кто оказал нам такую милость, Кто даровал нам такое спасение, вверили Ему свои души, предали Ему свою жизнь и воспламенили сердце огнем любви к Нему; потом, достигнув такого состояния, безбоязненно, как свои, приступали к пламени Святых Тайн. Ибо, чтобы достигнуть нам такого состояния, для этого недостаточно того, чтобы в известное время изучить все, касающееся Христа, и знать это; нет, для этого необходимо, чтобы око нашего ума было постоянно обращено к этим предметам, чтобы мы созерцали их, употребив все усилия к тому, чтобы удалить все другие помыслы, так как мы должны при этом иметь в виду сделать свою душу, как я сказал уже. способной к освящению. Ибо, если мы будем иметь только понятие о благочестии так, что когда нас спросят о нем, мы могли бы отвечать здраво, а когда нужно приступать к таинствам, не будем созерцать всего как следует, а, напротив, внимание наше будет обращено на другие предметы, то от этого знания нам не будет никакой пользы потому, что при этом в нас не может пробудиться ни одно из тех чувств, о которых было сказано, — мы будем иметь настроение, соответственное тем мыслям, которые будут занимать нас в это время, в нас будут преобладать такие чувства, какие они в состоянии пробудить. Поэтому–то и присвоен священнодействию такой вид, при котором одно не только высказывается словами, но и представляется подробно взорам; другое выражается во всем священнодействии для того, чтобы посредством этого удобнее действовать на наши души, — чтобы в нас было возбуждено чувство, а не простое только созерцание, так как воображение при содействии глаз гораздо яснее представляет нам образы предметов; посредством другого не дать места забвению, не допустить мысли обращаться на другие предметы, пока дело не дойдет до самой трапезы, чтобы таким образом, будучи исполнены таких мыслей и имея сознание в полной силе, мы приобщились Святых Тайн, присовокупив к освящению освящение, к освящению в созерцании — освящение самым делом и преобразуясь от славы в славу, от меньшей в такую, которая больше всех. Вот смысл всего священнодействия, говоря вообще. Далее надобно будет, по возможности, рассмотреть его с самого начала по частям: сначала предварительные молитвы, священные слова, священные песни и чтения; потом — самое священнодействие, самую жертву; потом — освящение, которым при помощи этой жертвы освящаются души христиан, как живых, так и умерших; потом — следующие за тем песни и молитвы (возносимые от лица) народа и священника к Богу, что здесь будет иметь нужду в рассмотрении и объяснении; главнейшим же образом и постоянно (мы должны будем иметь в виду) домостроительство нашего Спасителя, изображаемое во всем священнодействии, (объясняя), такие предметы, относящиеся к этому домостроительству, означаются теми или другими действиями в священнослужении.

О начальном славословии

Первое место в ряду священных слов занимает начальное славословие: Благословенно Царство Отца, и Сына и Святаго Духа. Молитва к Богу обыкновенно состоит в благодарении в славословии, в исповедании, в прошении. Но первое место между ними принадлежит славословию, в особенности потому, что таково правило людей благоразумных, приступающих к Господу, — прежде всего выставлять на вид не то, что касается их самих, а то, что как будто бы только и относится к Господу. А таково именно и есть славословие, ибо кто просит, тот водится желанием поправить свои обстоятельства; кто приносит исповедание, стараясь освободиться от зла, тот также выставляет себя на вид; и кто благодарит, очевидно, действует под влиянием удовольствия при виде своих благ; а кто приносит славословие, тот оставляет в стороне и себя, и все свое, и славословит Господа ради Самого Господа, ради Его силы и славы. Затем и самый порядок вещей, самая сообразность с существом дела требуют, чтобы на первом месте здесь было славословие. Как только мы приступаем к Богу, мы прежде всего познаем Его неприступную славу, силу и величие; следствием этого бывает удивление, изумление и тому подобное, — а это уже и есть славословие; если мы пойдем далее, узнаем Его благость и человеколюбие, — следствием того бывает благодарение; после того мы начинаем созерцать все величие благости Его, все богатство Его человеколюбия; первым и вполне достаточным доказательством этого величия, этого богатства для нас служит то, что мы сами так худы и что, несмотря на то Он не перестает нам благодетельствовать; это доказательство убеждает нас, как человеколюбив Бог, и убеждает лучше других, потому что оно ближе к нам, оно — в нас, оно у нас перед глазами; между тем, если мы будем припоминать свои дурные поступки пред Богом, это и будет то, что называется исповеданием. Прошение же занимает четвертое место; после таких размышлений, посредством которых мы познаем благость и человеколюбие Божие в отношении к нам, само собою следует, что мы должны смело быть уверены в том, в чем мы нуждаемся, то непременно получим, если будем просить. Если уже Он был так благ к людям худым, то каков будет для тех, кто переменяется (к лучшему), кто уже оправдан за то, что исповедал свои грехи, по слову пророка: глаголи ты прежде беззакония твоя, да оправдишися? Таким образом, славословие занимает первое место в ряду молитвы; по этой причине прежде всякой молитвы, прежде всех священных слов священник славословит Бога. Но зачем он провозглашает троичность в Боге, а не единство Божие? Не говорит: благословен Бог или благословено Царство (Божие), но различает Лица: благословено Царство Отца, и Сына, и Святаго Духа? Потому, что чрез вочеловечение Господа люди в первый раз узнали, что в Боге три Лица; а между тем, что совершается здесь, то служит таинственным изображением этого самого вочеловечения Господня; поэтому и нужно, чтобы в самом начале этого священнодействия просияла, была провозглашена Троица. После славословия он предлагает прошение, говоря: миром (в мире) Господу помолимся. Ибо мы, о чесом помолимся, якоже подобает, не вемы; чтобы поэтому мы не пустословили, он дает нам касательно молитвы необходимые наставления и прежде всего научает, как нужно молиться, — что нужно молиться миром. Но почему он после славословия непосредственно велит воссылать прошение, между тем как еще не было ни исповедания, ни благодарения Богу? Потому, что в этом слове мир заключается уже мысль о тех (видах молитвы), если только кто захочет настоящим образом об этом поразмыслить, ибо кто недоволен встречающимися с ним в жизни обстоятельствами, тот не может иметь и мира в самом себе; его имеет только человек благоразумный, который за все благодарит, по правилу блаженного Павла; не может иметь и тот, у кого нечиста совесть, а чистая совесть без исповеди — дело невозможное. Таким образом, кто молится с миром, у того в душе уже было и благодарение, и исповедание. А притом и прошение, которое они приносят Богу, представляет их и благодарящими, и исповедающимися. О чем они просят? О помиловании. А это просьба осужденных: когда у этих последних нет более никаких средств к защите, когда им нечего уже бывает говорить в свое оправдание, они обращаются к судье с этим последним словом в надежде получить просимое если уже не по праву, то по его человеколюбию. А кто поступает так, тот этим самым свидетельствует, с одной стороны, об особенном добродушии Судии, с другой — о своих дурных качествах: здесь одно есть свойство исповеди, а другое — свойство благодарения. К молитве же побуждает народ священник как лицо на то поставленное. Для этого–то, собственно, он и поставлен во главе народа как ходатай за него и посредник, чтобы его молитва была действительна и имела больше силы, как сказал и апостол Иаков: много бо может молитва праведного, когда и все те, за кого воссылается молитва, прилагают к тому все, что только нужно с их стороны: благие нравы, молитву, покорность и другие добрые качества, о которых знают, что они приятны Богу. Какое же первое, непосредственно следующее за тем прошение? О свышнем мире и спасении душ наших. Дав наставление сначала о том, какое расположение духа надобно иметь во время молитвы, теперь он научает и тому, чего прежде всего надобно просить, а именно: сперва Царствия Божия и правды его, так как спасение душ означает Царствие, а свышний мир — правду Божию. Об этом мире сказал апостол Павел: мир Божий превосходяй всяк ум. Его оставил Господь апостолам, отходя ко Отцу, когда сказал: мир Мой оставляю вам, мир Мой даю вам. Как там слово правда означает не одно только раздаяние всего поровну, а выражает собой добродетель в каком бы то ни было роде, так и здесь слово мир означает нечто общее, потому что Он есть плод всех добрых качеств в совокупности, плод всякого вообще любомудрия, ибо невозможно стяжать совершенный мир тому, у кого недостает хотя одной какой–нибудь добродетели; напротив, необходимо пройти по всем степеням добродетели тому, кто хочет наслаждаться миром. Таким образом, нужно сначала приучать себя к тому, чтобы иметь мир с людьми, какой только возможен для нас, а потом просить у Бога Его мира. Такой порядок существует и в отношении ко всякой добродетели: есть целомудрие, которое достигается посредством подвига, и есть целомудрие, которое дается душе от Бога; и любовь, и молитва, и мудрость, точно так и в отношении ко всему прочему. Потому и священник сначала говорит нам о том мире, который в нашей власти, который достигается нами самими, и с таким миром повелевает нам возносить свои прошения к Богу; а затем — о том мире, который дается от Бога, и о нем он заставляет нас молить Бога, когда говорит: о свышнем мире помолимся. Он говорит здесь не о мире только в отношении друг к другу, когда мы бываем не злопамятны друг к другу, но и о мире с самими собою, когда сердце наше не зазрит нам. А от такого мира великая польза; можно сказать даже — он необходим нам на каждом шагу и потому, что для души, волнуемой смятением, совершенно невозможно достигнуть единения с Богом по самому свойству смятения: как мир производит то, что многие представляют собой одно лицо, так смятение одно лицо разделяет на многих. Каким же образом такое лицо может быть в согласии с Богом, Существом единым и простым? Да и потому еще, что, кто молится без мира, тот не может ни хорошо помолиться, ни получить что–нибудь хорошее от своей молитвы. Волнует ли человека гнев, и злопамятство изгнало мир из его души, он не обретет чрез свою молитву и прощения грехов, а тем больше не получит какой–нибудь другой милости; или вследствие каких–нибудь других грехов человек мучится совестию и в сердце своем носит упреки и его волнует такое смущение, и в таком случае он потерял всякое дерзновение пред Богом, по известному изречению; и, когда молится, молится без дерзновения, т. е. без веры; а кто молится без веры, тот молится напрасно, без всякой пользы. Поэтому–то нам и повелевается, чтобы мы и молились Богу с миром, и прежде всего просили себе мира свыше, а после этого воссылали бы с добрым намерением прошения к Богу и о других предметах: не только о Церкви и государстве, о начальствующих в той и другом, о тех, кто находится в опасностях, в напастях и в несчастиях, но, одним словом, обо всех людях, о целой вселенной, ибо о мире, — говорит далее, — всего мира. И это в особенности потому, что своего Господа мы почитаем общим Господом всех их и верим, что Он обо всех их заботится, как Творец о Своих творениях, что, кто печется о них, тот угождает Ему даже лучше того, кто приносит Ему жертву; а, с другой стороны, по словам блаженного Павла, да и мы в мире их тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте; и молимся мы не об одних только благах, относящихся к душе, но и о благах телесных, для нас необходимых, — о благорастворении воздухов и изобилии плодов земных, чтобы виновником и подателем всех этих благ мы почитали Бога и к Нему одному обращали свои взоры, ибо Сам Христос повелел нам просить у Него, между прочим, и насущного хлеба.

О предании (себя Богу)

После молитв обо всем (священник) воззывает нас предать самих себя Богу следующими словами: Пресвятую, Пречистую, Преблагословенную. Славную Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию со всеми святыми помянувше, сами себе и друг друга и весь живот наш Христу Богу предадим. Не у всех преданность Богу составляет истинную добродетель: для этого недостаточно только сказать (что предаешь себя всего), а нужно еще иметь и Божие соизволение; для этого непременно требуется дерзновение, а дерзновение происходит от чистой совести, когда сердце наше не зазрит нам, когда мы печемся о том, что к Нему относится, и при этом попечении презираем то, что собственно нас касается. Тогда–то мы и освобождаемся истинно от заботы о себе самих и вполне возлагаем промышление о нас на Бога с твердой уверенностью, что Он примет вверенное Ему нами и сохранит. Поелику для этого требуется столько любомудрия и усилий, то мы или призываем сначала на помощь Всесвятую Матерь Божию и весь сонм святых, а потом уже и предаем себя Богу, так как слово помянувше значит: призвавши, или сперва испрашиваем себе соединения веры и причастия Святаго Духа, а потом сами себя и друг друга и весь живот наш предаем Богу. Что же это такое единение веры? Муж двоедушен, не устроен во всех путех своих, говорит Писание, называя двоедушным человека нерешительного, который ни на чем твердо не останавливается, кто склоняется на обе стороны и ни в ту, ни в другую не направляется с решимостью.

Единением же веры означается противоположное тому — твердость, решительность, постоянство, потому что, кто твердо верит, тот знает о предмете что–нибудь одно: или — что он есть, или что его нет; между тем как переменчивый склоняется то на то, то на другое, как показывает и самое название. Так вот что значит единение веры: это непоколебимость, чуждая всякого двоедушия. А причастие Святаго Духа означает благодать Его; она называется причастием потому, что после того, как Христос разрушил Крестом Своим средостение ограды между Богом и нами, подобало еще соединить и привести в общение тех, которые были удалены друг от друга, и не имели ничего общего между собою, сблизиться и иметь общение; а это–то и совершено сошествием Святаго Духа на апостолов. Отсюда и святое Крещение, и открылся обильный источник всех даров Божественной благодати, и соделались мы, по слову блаженного Петра, причастниками Божественного естества. Итак, тому, кто хочет предать себя Богу как должно, нужна твердая вера и помощь от Святаго Духа. И мы предаем Богу не каждый только себя самого, но и друг друга, так как, по закону любви, должно искать не своих си только, но и того, что нужно для других.

Изъяснение первого антифона

Первое увещание к славословию прилично начинающим; оно говорит: благо есть исповедатися Господеви. Это — песнь к Богу и Отцу, а вместе и песнь о Единородном. Благо есть исповедатися Господеви и пети имени Твоему, Вышний. Она Вышним нарицает Отца, а Единородного — Господом. Благо есть воспевать Сына и Тебя, Отца. Что это значит? Это приступ к дальнейшему слову. Эта песнь имеет совершить общую Им хвалу. Каким образом? Возвестить дела Сына, чрез которые прославляется Отец. Ибо какой повод к хвалению? Истощание Сына и нищета, дела, совершенные во плоти, и страдания. Здесь–то милость и истина. Милость, поскольку нас, жалостнейшим образом пораженных врагом и противников Своих, по великой Своей благости и человеколюбию Он не презрел и не только явил сострадание к нашему бедствию, но и соделался причастником бедствий наших, нашей смерти; и не только восстановил нас от того гибельного падения, но еще удостоил Царствия и величайших благ. Посему и Павел говорит: егда же благодать и человеколюбие явися Спаса нашею Бога (Тит. 3, 4), тогда–то открылось в первый раз, сколь велика она. И Господь словами: тако возлюби Бог мир (Ин. 3, 12) изъяснил, что любовь эта безмерна. Поэтому–то псалом и называет домостроительство милостию. А истиною — потому, что на всё древнее в отношении к нему взирает, как на тень и образ. Посему пророк, упоминая о себе, истинно говорит: клятся Господь Давиду истиною (Пс. 131, 11). Какой здесь предмет клятвы? Пришествие и житие Господа во плоти. От плода чрева твоего, говорит, посажду на престоле твоем (Пс. 131, 11), чем указует Самого Спасителя. Откуда это видно? Этому научает Гавриил, когда возвещает Деве о неизреченном рождении, и внушает, каков будет Имеющий родиться: даст ему Господь Бог, говорит он, престол Давида отца его, и воцарится в дому Иаковли во веки, и царствию Его не будет конца (Лк. 1, 32. 33). Под самою же истиною разумеются суд и правда. Почему? Потому что Спаситель, изгнав ею грех и умертвив диавола, сотворил это не преизбытком силы и могуществом победы, а судом и правдою, как сказано: правда и судьба уготование престола Твоего (Пс. 58, 15). Так и ты в своих судах побеждаешь противников приговором судей. Посему–то и Спаситель говорит: ныне суд есть миру сему: ныне князь мира сего изгнан будет вон (Ин. 12, 31). Ведая это, блаженный Дионисий говорит, что неисследимое человеколюбие Богоначальной Благости разрушило тяготевшую над нами державу отступнического полчища, т. е. демонов, не превозмогающею силою, но чрез тайно преданные нам словеса — судом и правдою. Так как восхваляемое есть не только милость и истина, но еще правда и суд, то песнопевец прибавляет: яко прав Господь Бог наш и несть неправды в Нем (Пс. 91, 16). Благо есть, говорит, возвещати заутра милость Твою и истину Твою на всяку нощь (Пс. 91, 3). День и ночь надобно, говорит он, восхвалять Бога, ибо это именно означают слова; заутра и на всяку нощь. В другом месте то же самое выражается словами: на всякое время. Таков смысл первого антифона.

Проскомидия

Происходящее в жертвеннике над принесенным хлебом — есть наглядное изображение Страстей Христовых и совершается в воспоминание (1 Кор.11:24–25) о том, как Он пострадал за нас и умер. И таким образом повествуется о смерти Господа (1 Кор.11:26) не только через то, что иереи говорят, но и через то, что они делают. Таков был древний обычай практических наставлений и увещеваний. Когда одного из богоносных отцов спросили, чем является монах, то он отвечал, что «монах — это монашеская ряса, в которую тот одевается, проявляя надлежащее монаху смирение и послушание, а переодевшись [в иную одежду], впадает в искушение». Пророк же, желая открыть о [грядущем] еврейском пленении, связал себя (Ез.3:25; 4:8), тоже сделал и Агав, показывая «узы Павла».

Чтение и пение

Поемое и читаемое перед Входом Честных Даров есть приготовление к принятию святыни причастия, и творится [в воспоминание] о Господе и Его домостроительстве. Книги Ветхого Завета пророчески предвозвещают Грядущего, а книги Нового Завета являют уже Воплощенного и рассказывают о Нем [ [2]].

Вход с Евангелием

Вход с Евангелием происходит из–за необходимости, так как нужно вынести лежащее в сосудохранилище [ [3]]. Евангелие для чтения в храм, сопровождая дориношением, как и надлежит. Это символическое начало проповеди, которая из тайной становится явной для всех.

Вход с Честными Дарами

Подобным образом и вход с Честными Дарами совершается по необходимости, так как и они обычно лежат в сосудохранилище [ [4]]; и дориношение [ [5]], и внесение [их в храм] с песнопениями и каждением, и светом [происходит], как и подобает Дарам Бога. Так вносят [Дары]. Дары, посвящаемые Богу императорами, увенчанные коронами, цари несут сами.

Припадем и помолимся об иерее, да помянет нас в приносимой жертве, как и надлежит. Ибо не существует иной молитвы иерея к Богу за нас, кроме той, которой он дарует [нам] столь добрые и твердые надежды во время [совершения] этой святой жертвы, безвозмездно очистившей все грехи и нечестие мира. Если же иные припадают к честным Дарам словно к телу и крови Христовой, как на литургии преждеосвященных [Даров], и поклоняются [им], и приветствуют [их], то [эти люди] пребывают в заблуждении. Только тогда, когда после пресуществления выносят Дары, должно поклоняться им словно телу и крови Христовым.

ПокровениеДаров

Дары, положенные на трапезу, покрываются и после освящения разделяются для причащения верных. [Эти Дары], согласно божественному Дионисию [ [6]], символизируют Иисуса Христа, пришедшего из сокровенного и нераздельного в явное для [человеческого] восприятия, чтобы даровать нам Себя и Свое блаженство.

Умовение рук

Умовение иереем [рук] перед честными Дарами учит о том, что иерей должен очистить себя перед взором Божиим.

Положение омофора

Епископ, совершающий священнодействие, откладывает омофор. Таким образом, омофор является знаком начала [Евхаристии]. Если служит иерей, ничего подобного в начале [анафоры] не происходит. Когда же [архиерей] или совершает рукоположение, или причащает Святынь, тогда он снова надевает омофор как пастырь, творящий дело рукоположения и освящения.

Престол

Престол является истинной трапезой благодаря лежащим на ней Дарам, которые, по словам Христа, есть брашно и пиво истинное (ср. Ин.6:55). Он представляет собой также и истинный жертвенник благодаря жертве, на нем совершаемой. Еще он становится жертвенником и через помазание всесвятым миром. Это миро приносит самого Христа, — толкует божественный Дионисий. — Иисус — наш жертвенник, благодаря которому мы получили приношение.

Теплота в момент причастия

Теплая вода, вода, бывшая причастной огню, является символом Святого Духа, подобного огню (Деян.2:3–4) и названного водой (Ис.44:3; Ин.7:38–39). Она вливается после совершения [таинства] и освящения Честных Даров, символизируя схождение на Церковь Святого Духа, Который тогда сошел после заклания, воскресения и исполнения домостроительства Христова, и Который всегда сходит после совершения [жертвы]. Ибо Утешитель приходит к достойно ей причащающимся. Если есть сама жертва, ранее принесенная и ныне совершаемая, и посредник сам Христос, тогда и сам Дух, в которого веруют подобным образом, нисходит. Эта теплая вода изливается на честные Дары не для того, чтобы символизировать схождение Святого Духа на честные Дары, так как они во время освящения приняли благодать, но чтобы явить образ, по которому Церковь стала причастна, и вновь, и вновь становится причастной Святому Духу. Это происходит благодаря посредничеству Спасителя нашего Христа. Поэтому сначала вливается теплота в Святые Дары, а затем оттуда причащаются священнослужители и дают причащаться остальным, так как и Дух Святой прежде исполнил богоносную плоть самого Господа, а затем из нее словно из источника и вместе с нею излился на Церковь и всегда изливается. Об этом же свидетельствует божественный Иоанн: и от исполнения его мы все прияхом (Ин.1:16).

Евхаристия и Церковь

И наконец, Церковь есть тело Христа, это пречистое равно–божественное тело, согласно апостолу [ вы же есте тело Христа (1 Кор.12:27)], поэтому бывшее с Его пресвятым телом является примером происходящему и тому, что будет происходить в Церкви. И как Он Сам родился от Святого Духа рождением на земле, так и Церковь не от крове, ни от похоти плотския, ни от похоти мужеския, но от Бога родишася. И подобно тому, как Он умер и воскрес (ср. 1 Фес.1:14) во славе, так и Церковь воскреснет в своей славе в последние дни. Он вознесся и Церковь будет вознесена на облацех во сретение Его (ср. 1 Фес.4:17). Кто–то из богоносных отцов сказал, что необходимо проливать поты за Христа подвигом и молитвой, так как и Церковь утверждена кровью. Поэтому в священнодействуемые хлеб и вино, ставшие после освящения истинными телом и кровью Христа и лежащие на престоле, иерей вливает теплую воду и приобщается сам, а затем преподносит остальным, что обозначает сошествие Святого Духа на Церковь, который стал совершением домостроительства Христова. Это происходит каждый раз при совершении приносимой жертвы. И она [Церковь] есть посредница, и Он есть посредник, и сама жертва, явленная при Понтийском Пилате приносится сейчас. Поэтому иерей есть всегда Христос (Евр.5:6; 7:17–21). И снисходящий [на Святые Дары] Дух Святой не иссякнет. Символом Святого Духа является теплая вода, так как подобна огню, сошедшему на апостолов и зовется водою. В ней и то, и другое. Водой сошел огонь. И так символически об