Ещё один лекарь из иного мира

Конец сентября 1991 года. Самое начало бабьего лета. Город Батайск Ростовской области. Семь часов вечера.

Раскалённый шар Солнца завис над горизонтом, как гигантская "летающая тарелка", готовая с минуты на минуту пойти на посадку. Полное безветрие. В воздухе порхают паутинки, серебристо посверкивая в косых, предзакатных, солнечных лучах. На тихий провинциальный город в степи опускается вечерняя прохлада, освежая лица прохожих...

Стоит, в общем, на дворе чудесный осенний вечер, редкостный для России с её психопаталогическим климатом — вечными ненастьями, шквалистыми ветрами, дождями да снегопадами.

Мы с Николаем Железняком бодрым шагом целеустремлённо движемся по улицам Батайска, Приближаясь к его дому. Впереди у нас ясная и простая, как мычание, цель: распить на двоих бутылку водки, которая приятно оттягивает карман моего пиджака, обещая задушевную беседу, неторопливый — под звон стаканов — разговор о всяких житейских всячинах, но, прежде всего, об аномальных явлениях. Николай Железняк — контактёр. Собственными глазами он, по его словам, видел, как поднимались на борт внеземного шлюпа люди, похищаемые инопланетянами с Земли.

О "случае Николая Железняка" я расскажу позже — в другой главе. Здесь же пока скажу, что мы с Николаем, едва познакомившись, крепко подружились, и он вызвался помогать мне в расследованиях, в опросах предположительных контактёров с Неведомым.

После одного такого опроса мы с ним и шли сейчас пешком из одного конца Батайска в другой, наслаждаясь великолепной погодой. Шли молча и деловито, как и положено идти двум русским Мужикам, которые направляются выпить.

Когда до дома Николая осталось рукой подать, мой спутник вдруг нарушил молчание.

— Видишь ту беседку? — спросил он отрывисто, не замедляя шага, тыча рукой вперёд. — И человека, который сидит в ней?

Под сенью столетнего тополя стояло, увидел я, шаткое деревянное сооружение. Квадратная дощатая крыша, покрытая ржавой листовой жестью, опиралась на четыре столба, вкопанные в землю. Под крышей виднелся прямоугольный столик, вокруг которого расположились буквой "П" лавочки без спинок.

За столиком одиноко сидел, упираясь руками в колени, дородный мужчина в рубашке-безрукавке и в мятых, давно не видевших утюга брюках. Было ему, если на глазок прикинуть, лет шестьдесят от роду. Он задумчиво смотрел в одну точку перед собой, погружённый в мысли.

— Это мой сосед Борис Алексеенко. Он в нашей пятиэтажке живёт, но в соседнем подъезде, — пояснил Николай, продолжая ровным шагом мерить землю. — Сидит вон на лавочке, свежим воздухом дышит... Знаменитый на нашей улице человек!

— Чем же знаменитый?

— А тем, что после двух инфарктов, включая один обширный, сердце у него вновь стало здоровым как у юноши.

— Такого не бывает, — возразил с досадой я. Не люблю, когда мне морочат голову.

— Бывает, как видишь. История внезапного выздоровления Бориса наделала в нашей районной поликлинике много шума. Человек буквально на ладан дышал, но вдруг целиком и полностью выздоровел, ожил. Как он утверждает, к нему явился доктор с другой планеты и в быстром темпе отремонтировал ему сердечную мышцу.

Я остановился как вкопанный.

— Что же ты раньше молчал об этом?!

Николай тоже остановился и с недоумением во взгляде воззрился на меня.

— Но раньше, — молвил он, — мы с тобой занимались другими контактными историями. А сейчас... — И он, увлекая меня за собой, направился к беседке. — Сейчас займёмся этой.

Борис Алексеенко оказался, к счастью, словоохотливым человеком.

Дурман чудес, как он выразился, овевал его трижды.

В первый раз это случилось в мае 1989 года. После второго инфаркта Борис попал в санаторий, где находился на излечении в течение месяца. В один прекрасный день он лежал в своей палате на койке, читал книгу. И вдруг словно бы провалился куда-то.

— Я оказался внутри широкой чёрной трубы, — вспоминает он. — Чувствую, несусь по ней с немыслимой скоростью. Несусь к источнику какого-то света, слабо мерцающему впереди. Вылетаю вскоре из трубы и вижу — занесло меня в очень красивое место. Передо мною расстилается в обе стороны луг, поросший сочной зелёной травой. В некотором отдалении виднеется густой лес. То ли я стою на лугу, то ли парю над ним — точно не помню. И тут раздаётся неведомо чей голос, идущий, казалось, одновременно со всех сторон: "Ну, как? Тебе нравится здесь?" Я отвечаю: "Да". Буквально в следующую же секунду я осознал себя вновь лежащим на своей койке в санаторной палате с книгою в руках.

Судя по описанию, Борис Алексеенко пережил опыт так называемых посмертных транскоммуникаций. Его рассказ практически знак в знак совпадает с рассказами людей, имевших сходный опыт; такие рассказы помешены в книгах американского психиатра Раймонда Моуди "Жизнь после жизни" и "Размышления о жизни после жизни". Обе книги изданы в России.

Другими словами говоря, Алексеенко побывал на том свете.

Прошёл почти год... В марте 1990 года около одиннадцати часов вечера Борис, находясь на сей раз в своей собственной квартире в Батайске, разобрал на ночь постель и прилёг на неё. Краем глаза он почти тут же увидел, как перед дверным проёмом, ведущим из комнаты в коридор, появилась чёрная человеческая фигура. Алексеенко изумлённо повернул голову и всмотрелся в неё.

Его поразило, что высокая эта фигура имела неясные, расплывчатые очертания. Ясно видны были только её глаза, горевшие как фонари.

О дальнейшем пусть расскажет сам Борис:

— Послышался низкий мужской голос, почти бас, который пророкотал: "Ты почему лежишь?"

Я слегка испугался, но тем не менее нашёл в себе силы ответить: "Да вот болею. Два инфаркта было у меня." А потом подумал — мать честная, да это же, наверное, марсианин, инопланетянин какой-то! Как раз накануне я прочитал в одном журнале статью о "летающих тарелках"... Вспомнив о том, что в ней рассказывалось, я сказал стоявшему в дверях марсианину — сказал с обидой в голосе, с некоторым Даже остервенением: "Вот вы всё в наших небесах летаете... А какая, спрашивается, польза от вас? Неужели не можете помочь людям на Земле? Например, мне с моими болячками?" Голос в ответ пробасил: "Я приду к тебе через год."

Туманная фигура слегка покачнулась в дверях, и из её горящих глаз ударили в Бориса два луча света. Они ударили в область сердца.

— Это было как электрический разряд, — сказал Алексеенко. — Меня подбросило в воздух, когда лучи коснулись груди. А марсианин исчез.

Борис потянулся рукой к вороту рубашки-безрукавки и неторопливо одну за другой расстегнул на ней все пуговицы до талии. Распахивая рубашку на груди и сдвигая в сторону бретельку голубой тонкой майки, он предложил:

— Взгляните сами. След от того разряда сохранился у меня по сей день, даром что прошло уже больше года.

Я взглянул.

Картинка, представшая моему взору на груди Бориса, поросшей редкими седыми волосами, оказалась впечатляющей. На коже явственно проступали два чётко очерченных кружочка, слившиеся своими краями воедино.

По моей просьбе Николай Железняк зазвал Бориса на несколько минут к себе домой, где я и промерил конторской линейкой размеры странной дерматической аномалии. Сдвоенные круги располагались слева на груди над соском. Они были словно выписаны на коже циркулем.

Фото 1. А.Прийма промеряет конторской линейкой очкообразную дерматическую аномалию на груди Б.Алексеенко.

Фото 2. Та же аномалия в резком увеличении. К сожалению, на любительских фотографиях аномалия просматривается с трудом. Вот почему её контуры обведены чёрной линией.

Пока я делал замеры, Алексеенко продолжал рассказывать:

— Итак, мой таинственный ночной гость с горящими глазами пообещал вновь навестить меня через год. Он сдержал обещание. В марте 1991 года я проснулся среди ночи, внезапно разбуженный неведомо кем. В тот момент я лежал на боку. Чувствую, некая "сила" медленно, бережно переворачивает меня на спину. И вижу, посветлело в комнате — залило её слабым, слегка зеленоватым светом. Где находился источник света, сказать не могу. Едва "сила" уложила меня на спину, как зазвучал голос, который я сразу опознал. Характерный мужской рокочущий басок сказал следующее — я запомнил каждое слово: "Ты чего лежишь? Вставай. Ты уже совсем здоров." Свечение померкло, и "сила", вжавшая меня спиной в постель, как бы отошла в сторону. Подчёркиваю, это был не сон, а реальное переживание наяву.

Заинтригованный тем, что сказал ему голос, Борис Алексеенко на следующий день утром отправился в поликлинику. Там он, кротко глядя прямо в глаза своему лечащему врачу, сообщил — у меня в гостях побывал, мол, инопланетянин, который вылечил меня.

Нетрудно представить себе ответную реакцию доктора.

Пока тот, сочувственно вздыхая, обдумывал, не стоит ли составить для Бориса направление на консультацию в областной психдиспансер, наш контактёр заявил:

— С места не стронусь, пока не будет сделана электрокардиограмма моего сердца.

Пришлось пойти навстречу строптивому пациенту, сидевшему на стуле в кабинете кардиолога недвижимо как скала. Кардиограмма была сделана.

Слух о ней мгновенно распространился по поликлинике, и поглядеть на кардиограмму пришли многие врачи.

Затем была сделана рентгенограмма — на сей раз по инициативе взволнованных медиков; были проведены иные срочные исследования.

Выяснилось, что у человека, перенёсшего два инфаркта, сердце оказалось совершенно здоровым. Самое же удивительное — на нём, согласно рентгенограмме, исчезли крупные рубцы, оставленные инфарктами, будто их там вовсе не было. Сердце работало чётко и ритмично, как хорошо отлаженный мотор.

На этом Борис Алексеенко закончил свой рассказ, выслушанный мною с напряжённым вниманием.

— Можете сходить в поликлинику, — сказал он в заключение. — Врачи подтвердят мои слова.

— Обязательно схожу, — заверил я его, расслабляясь. — Каждое ваше словечко проверю там по вашей лечебной карте.

В поисках сигарет я сунул руку в карман пиджака и обнаружил там бутылку водки. Ту самую бутылку, про которую получасом ранее забыл напрочь, едва Николай Железняк представил меня Борису.

Я извлёк поллитровку из кармана и, слегка покачивая её на раскрытой ладони, вопрошающе взглянул на своего собеседника.

— Хотите выпить?

— Не употребляю, — последовал ответ.

— А раньше употребляли?

— Само собой. Но с того дня, когда голос сказал мне "Ты уже совсем здоров", меня начинает поташнивать даже от одного запаха спиртного... А ведь раньше я любил выпить! Ещё как любил!

И, пожав в недоумении плечами, Борис хмыкнул.

— Подозреваю, — молвил он с некоторой грустью в голосе, — инопланетянин не только вылечил мне сердце, но и до конца моей жизни сделал себя абсолютным трезвенником.

— Почему вы называете его инопланетянином? — быстро спросил я.

— А как же прикажете называть? Наша родная земная медицина даже и подумать пока не смеет о том, чтобы полностью излечивать людей, перенёсших два инфаркта. А этот парень с глазищами как фонари сделал моё сердце здоровым. Значит, не с Земли он, а инопланетянин, чужак. Добрый, хороший чужак, между прочим. Спасибо ему за помощь.

В районной поликлинике я просмотрел лечебную карту Бориса. Всё подтвердилось. Согласно медицинским освидетельствованиям, кандидат в покойники внезапно стал совершенно здоровым человеком.

Голова в воздухе

Татьяна Бабанина родилась в китайском городе Шанхае в семье русских эмигрантов. С 1963 года проживает в Ростове-на-Дону.

Событие, которое, по утверждению Бабаниной, врезалось ей в память на всю её оставшуюся жизнь, случилось летом 1974 года. Татьяна и её муж ютились тогда в доме так называемого гостиничного типа — в однокомнатной клетушке без кухни площадью десять квадратных метров, издевательски называвшейся в ту пору в советской России однокомнатной квартирой. Вот в этой клетушке всё и произошло.

Бабанина внезапно проснулась на рассвете, будто бы кто-то толкнул её. Возникло резкое, не передаваемое никакими словами ощущение, что некто пристально смотрит ей в лицо.

Лежала в тот момент Татьяна на боку, спиной к стене. Она пребывала одна в комнате — муж её должен был вернуться домой из служебной командировки лишь через пару дней... Женщина приоткрыла глаза и, тихо ойкнув, вновь быстро зажмурила их. Потом, собравшись с духом, опять самую малость раздвинула веки и окинула ищущим взглядом пространство перед собой.

Нет, ей не померещилось.

В воздухе посередине десятиметровой комнатушки висела голова! Она была хорошо видна — ранний летний рассвет за распахнутым настежь окном набирал силу.

Голова недвижимо парила в метре от пола, видимая Татьяной в полоборота. Бабанина хорошо разглядела ухо, едва прикрытое длинными, понизу слегка загнутыми волосами, чёрными как смоль. Тёмные волосы как бы подчёркивали, оттеняли неестественную белизну лица, которое, по словам Бабаниной, показалось ей необычным.

Это было мужское лицо ослепительной неслыханной красоты.

— У людей такой красоты нет, — уточнила в разговоре со мной Татьяна. Помолчав, она добавила с тяжким вздохом: — О таком парне женщины могут только мечтать.

По её прикидкам, было тому парню примерно сорок лет от роду.

Вот его словесный портрет.

Прямой нос. Аккуратно подстриженные бакенбарды, волосок к волоску. Небольшая треугольная бородка, тоже, как и бакенбарды, холёная, ухоженная. Лицо — чуть удлинённое. Глаза — слегка раскосые. Зрачки — тёмно-коричневого цвета. А вот зато белки сияли, обрамляя их, просто-таки небесной голубизной. Они блестели, словно сделанные из перламутра.

Шеи у головы не было.

Увидев такое чудо, Татьяна Бабанина покрылась липким потом. Клацая зубами от страха, она попыталась выдавить из себя хоть слово, позвать соседей на помощь, однако не смогла раздвинуть губы.

Язык едва шевелился во рту, голосовые связки свело судорогой.

Её попытки вскочить с постели и опрометью кинуться из комнаты вон тоже не увенчалась успехом. По всему телу разлилась свинцовая паралитическая тяжесть.

С физиологической точки зрения, Бабанина оказалась в ситуации типичного "контактного ступора". Знаменитое это, специфическое состояние — "ступор" — известно исследователям аномальных явлений по многим сообщениям контактёров с разумными силами нечеловеческого уровня. Пришельцы из иных миров, выходя по не ведомым нам причинам на связь с людьми, нередко полностью обездвиживают, парализуют их. В моей книге уже приводились случаи таких "контактных параличей".

Сообразив, что от таинственной, парящей в воздухе головы сбежать не удастся, Татьяна совсем уж окончательно перепугалась и взмолилась мысленно: "Ради Бога не шевелись! Я же тебя боюсь!"

А голова и не думала шевелиться. Она продолжала тихо-мирно висеть на всё том же месте, словно подвешенная на невидимой нити к незримому крюку, вбитому в потолок.

В ту же секунду Татьяне Бабаниной пришла на ум — она сама не знает, почему — странная мысль: голова явилась по её грешную душу и собирается умыкнуть её с Земли! Мысль оглушила Татьяну. Женщине показалось, что кошмарную эту идею внедрила в её сознание извне некая чужеродная сила — столь она была для неё чужда и нелепа, целиком и полностью абсурдна.

"Не надо этого делать! — вновь мысленно вскричала в ужасе Татьяна, буравя паническим взглядом голову. — Зачем я тебе нужна? Бери кого угодно, но только не меня..."

И вот ведь удивительное дело. Тут же по всему её телу разлилось ощущение покоя и умиротворения, а чувство онемения, приковывавшее её секундой ранее к постели, сгинуло. Татьяна пошевелила рукой, затем ногой. Двигаются!

— Каким-то образом я поняла, — вспоминала она позже, — что голова не собирается причинять мне вреда. А ещё тоже каким-то немыслимым для меня образом сообразила, что могу мысленно, то есть на телепатическом уровне, общаться с ней. Я сразу и успокоилась... Почему успокоилась, сама не знаю. Но мысль вскочить с постели и убежать мне на ум больше не приходила. Было хорошо, комфортно, я бы даже сказала — благостно.

Такая реакция человека на дальнейшее развитие контактной ситуации типична не менее, нежели "контактный ступор", если верить сообщениям контактёров. Чувство страха, охватывающее человека на начальной фазе "встречи с чуждым", вскоре, исчезает вместе с ощущением полного паралича тела. И человек: начинает воспринимать происходящее без малейшего психологического дискомфорта. В частности, с этой минуты он решительно не удивляется ничему, что бы с ним в контактной ситуации в дальнейшем ни происходило.

Разводить в изумлении руками он будет потом — когда контактная процедура станет фактом его прошлого, и он, ошеломлённый происшедшим, примется на свежую голову трезво оценивать, обдумывать случившееся. Оценивая же, человек прежде всего удивляется своей необычной реакции на аномальное событие, вернее — полному отсутствию в момент контакта каких бы то ни было реакций на него. Собственное поведение в условиях "встречи с чуждым" ставит контактёра в тупик — само собой, постфактум.

На основе статистического анализа сообщений такого рода у меня сложилось устойчивое впечатление, что внеземные собеседники контактёров умеют "выключать" у своих визави чувство страха, а следом за ним и чувство удивления происходящим. Оба чувства "отключаются", надо так полагать, для того, чтобы они не мешали визитёрам из иных миров работать с подопытным материалом (читай: с нашими соплеменниками) в спокойной психологической атмосфере, не загрязняемой ежесекундно тяжёлыми отрицательными эмоциями...

И вот начался телепатический диалог между парящей в воздухе головой и Татьяной Бабаниной.

На Татьяну обрушился град вопросов:

— Как тебя зовут? Где родилась? Кто твои родители? Почему ваша семья переехала из Китая в Россию? Как ты оказалась в Ростове-на-Дону? Расскажи о своей жизни в этом городе? Кто ты такая?

Последний вопрос смутил Татьяну, она не поняла его.

Когда расспросы, длившиеся не менее получаса, окончились, возникла долгая томительная пауза. Потом голова молвила:

— Что бы ты хотела получить?

Бабанина сориентировалась мгновенно. Она поняла, что таинственная голова хочет сделать ей какой-то подарок, поощрить её неведомо за что. Ни секунды не задумываясь, Татьяна произнесла:

— Ничего не хочу — ни золота, ни власти, ни царской жизни. Меня интересует и волнует в этом мире только одно — поэзия. Всю жизнь мечтала, я писать хорошие стихи. Сотни раз пробовала, но ничего не получалось. Если это в твоих силах, научи меня писать настоящие стихи. Понимаешь, настоящие, а не халтуру.

Ответом было молчание.

— И вдруг, — рассказывает Татьяна Бабанина, — мне захотелось спать.

Когда она спустя пару часов проснулась, то далеко не сразу вспомнила о происшедшем накануне. Татьяна умылась, позавтракала, отправилась на работу... Лишь где-то ближе к полудню по макушке словно обухом ударило. Вспомнила!

Что, кстати, опять-таки типично.

Часто у людей, переживших опыт "встречи с чуждым", наступает нечто вроде временной психической амнезии, частичного выпадения памяти.

Память начинает восстанавливаться спустя несколько часов, иной раз — несколько дней, в редчайших случаях — спустя несколько месяцев после такой "встречи".

Я подробно расспрашивал Бабанину, снова и снова возвращаясь в разговоре вот к какой теме: не было ли в момент контакта каких-то иных проявлений аномального в комнате? Например, овального свечения вокруг таинственной головы? Или сполохов света на полу, под потолком? Или самопроизвольных перемещений по комнатушке предметов быта? Или?.. Или?..

— Нет. Ничего такого не было, — твёрдо сказала Татьяна.

По словам её мужа (а с ним я тоже побеседовал), едва он вернулся из командировки домой и едва переступил порог своего дома, как Татьяна не утерпела. Сходу выложила ему свою сногсшибательную историю про голову, про телепатические беседы с ней. Муж хмуро выслушал Бабанину. Потом, помедлив, посоветовал ни в коем случае не трепать зря языком на эту тему. "Помалкивай, — обронил он веско. — А то угодишь в психушку."

Прошло много лет.

Весной 1982 года Татьяна, повинуясь внезапному иррациональному импульсу, села как-то раз вечером за стол, вооружилась тетрадью и авторучкой и... И начала писать стихи.

Она пишет их по сей день. Пишет, в основном, прорифмованные сказки, легенды, притчи сплошь такого, знаете ли, морализаторского, поучающего свойства. Говоря литературоведческим языком, разрабатывает фольклорные традиции русской поэзии. Крайне любопытно то, что сочиняет она свои притчи, сказки фактически без помарок. Стихи изливаются из неё легко и вольно, как вода из родникового ключа, и пишутся, самое главное, с той скоростью, с какой рука успевает выводить буковки на бумаге. Сказанное только что — не пустые слова. По моему настоянию это было проверено в эксперименте, в сочинении текста на строго заданную мною тему.

Я прочитал толстую увесистую рукопись

Хорошие стихи.

Положительную оценку дал им мой давний приятель, известный поэт Даниил Долинский, заведующий отделом поэзии журнала "Дон", издающегося в Ростове-на-Дону.

Есть в стихах Татьяны Бабаниной одна тонкость, одна странность, по-настоящему озадачившая меня, — некая фундаментальная примета её литературного почерка, режущая глаз уже при первом прочтении её лирических тетрадей.

Притчи, сказки написаны в характерной стилистике русской поэзии второй половины 19 века. Я знаю, о чём говорю, ибо в годы моей учёбы в аспирантуре я специализировался на изучении теории стиха, а творчество русских поэтов второй половины 19 — начала 20 веков было моим коньком. Специфические словесные обороты и отдельные слова, давно вышедшие из повседневного употребления — ставшие архаизмами, пестрят на каждой странице, прорифмованной рукой Бабаниной. Вся своеобычная атмосфера её стихов — от чувственного настроя, образного колорита, манеры вязать слова в предложении и вплоть до тематического антуража — насыщена духом, "запахом и цветом" российской изящной словесности столетней давности.

По её рукописям гуляют ветры, обвевавшие отечественную культуру в те кажущиеся нынче почти эпическими времена когда национальное самосознание в лице лучших представителей общества было почти целиком сосредоточено на нравственных исканиях. Век сомнительного технического прогресса с его подчёркнутой бездуховностью и практицизмом, с его тотальной ориентацией на материальные ценности обретался в те легендарные годы где-то в туманной дымке неугадываемого будущего. Люди, в том числе поэты, думали в ту пору иначе чем мы, чувствовали иначе, ощущали мир, в котором жили, иначе же.

Это были другие люди, не похожие на нас, — со своим неповторимым мировосприятием.

Лирический мир русской поэзии тех лет усвоен — от кого?! как?! — и прорисован в подчёркнуто старомодных стихах Бабаниной с изощрённым знанием предмета во всех его тонкостях, нюансах. Ну, словно бы водит рукой Татьяны, когда она сочиняет стихи, дух Майкова или Минаева, Фэта или Случевского — дух, дописывающий сегодня, в конце 20 века, хрупкой женской рукой то, что не успел тот же, положим, Случевский дописать, додышать в рифму при своей жизни.

При этом рукописи Бабаниной отмечены высоким профессионализмом. Это отнюдь не ремесленные поделки.

Между тем, поэтесса работает... продавщицей в продовольственном магазине. Отсюда нетрудно вычисляется её образовательный уровень.

Я поставил Бабанину в известность о своём наблюдении насчёт профессионально-технологических примет её на удивление устоявшегося, литературного почерка. Внимательно выслушав меня, поэтесса досадливо пожала плечами и молвила скороговоркой:

— Когда я пишу стихи — вернее, когда они сами моею рукою пишутся, я ни о чём таком не думаю. Я совсем о другом всё время размышляю.

— О чём же именно?

— Да вот, знаете ли... — Бабанина задумалась, подбирая нужные слова. — Никак не могут отделаться от одного туманного воспоминания. Что-то очень важное пообещала я тому красавцу с перламутровыми глазами. Увы, никак не могу вспомнить — что конкретно. И ещё одно. Всё чаще в последние годы мерещится мне время от времени, что я в тот момент, когда он меня усыпил, вовсе вроде бы и не уснула. То есть я, конечно, уснула, но лишь на мгновение. А потом проснулась и... И побывала вместе с тем красавцем где-то... Не знаю, не помню — где... И что-то очень-очень интересное я там делала. Не помню — что... Вспоминаю, вспоминаю. Нет, не вспоминается. Это и мучает.

— Ну, а стихи? — спросил я, возвращаясь к прежней теме. — Стихи не мучают?

— В каком смысле? — растерялась Татьяна.

— А в том, что не понимаю я, как вам удаётся разговаривать в рифму в манере Константина Случевского, воспроизводя даже в мельчайших штришках специфические интонации этого замечательного поэта?

— Никакого Случевского не знаю, — сухо сказала Татьяна, поджимая губы. — Не знакома с таким. А стихи... Ну что — стихи? Я же вам уже говорила, они пишутся как бы сами, пишутся помимо моей воли.

Бабанина сделала удивлённое лицо, а потом, округлив глаза, жарким шёпотом выдохнула:

— Наверное, это не я пишу их.

— А кто же?

— Может быть, тот самый красавец с перламутровыми глазами?

Дар небес?

Анна Великоредчанина, возраст которой — 74 года, одиноко доживает свой век в однокомнатной квартире на дальней ростовской окраине — в новом жилом массиве, выросшем на бывших колхозных полях.

Я прибыл к ней вместе со съёмочной группой Свердловской киностудии, которая в сентябре 1990 года снимала на донской земле документальный фильм — в частности, о моих поисках контактёров с чуждым, беседах с ними и о моих контактных экспериментах.

Фильм был в конце концов, после многих приключений, снят, смонтирован, показан в июле 1991 года на Московском между народном кинофестивале, а потом лёг мёртвым грузом на полку. Не нашлось, увы, желающих купить его для проката в кинозалах. Русские экраны в это время уже начали заполоняться, как сорной травой, сплошными крутыми американскими боевиками, дающими хорошие кассовые сборы. Наш полнометражный документальный фильм об аномальных явлениях не привлёк внимание кинопрокатчиков. По их мнению, было пустым делом рассчитывать на финансовый успех какой-то там "документалки". Фильм назывался "Новые сведения о Конце Света"...

Обидно!

Не считаясь с затратами, я израсходовал на подготовку к съёмкам, на сами съёмки массу ценного личного времени. Отдался съёмочному процессу со всем жаром своей не знающей покоя души, Как позже выяснилось, можно было вообще не суетиться.

Ну, так вот, приехали мы к Анне Великоредчаниной и отсняли её рассказ на киноплёнку.

— Совсем недавно это было — в конце июля 1990 года, — сообщила она. — К вашему сведению, я страдаю болезнью печени. На столике возле моей кровати на случай внезапного ночного приступа всегда стоит блюдце с двумя пузырьками с лекарствами. Вот, взгляните, эти пузырьки и вот это блюдце.

Названные предметы были продемонстрированы стрекочущей кинокамере.

— Как-то утром просыпаюсь, — продолжила свой рассказ Великоредчанина, — и словно бы что-то заставило меня посмотреть на блюдце с лекарствами. Что-то "толкнуло" меня, голова повернулась сама, помимо моей воли. Это было удивительное ощущение! Гляжу, на блюдце рядом с пузырьками лежит кусочек коричневатого вещества, отдалённо похожего на воск. Я изумилась, поскольку накануне, то есть вечером, ничего такого не блюдце не было.

Кинокамера надвинулась на крохотный, величиною с двухкопеечную монету, кусочек "воска", лежавший на том самом блюдце.

Внезапному появлению в доме странного предмета, самостийно, судя по всему, материализовавшегося там среди ночи, предшествовали не менее странные события.

Примерно двумя неделями раньше стала Анна Великоредчанина подмечать — бегают по стенам, по полу, по потолку её однокомнатной квартиры какие-то "солнечные зайчики". Пляшут по дому пятнышки света, взявшиеся невесть откуда. И днём пляшут, и, главное, ночью. Слепят, мешают спать.

— Я позвала соседа, лётчика гражданской авиации, — вспоминает Великоредчанина. — Он пришёл, походил, посмотрел и пожал плечами. Потом говорит: "Это, наверное, дети пускают вам в окно "зайчиков" карманным зеркальцем. Не берите в голову. Чепуха всё это". Развернулся и ушёл. Какие дети, думаю. И как они могут пускать "солнечных зайчиков" по ночам?

Мудрая женщина, Великоредчанина решила поставить следственный эксперимент.

Она плотно зашторила среди бела дня одеялами окна и в жилой комнате, и на кухне. Села и стала ждать. Вскоре, видит, опять запрыгали по стенам "солнечные зайчики" — при зашторенных окнах, заметьте.

— Я никогда не знала никаких молитв. К религии относилась равнодушно, — сказала в кинокамеру Великоредчанина. А тут увидела как-то раз в свежем номере журнала "Союз" православные молитвы, опубликованные там. Выписала их все до одной. И давай читать вслух и по утрам, и на ночь.

— Неужели помогло? — спросил я заинтересованно.

— Представьте себе. Как ветром выдуло этих "зайчиков" квартиры! Исчезли, поганцы. Вот что изумительно — сгинули они вечером, а на следующий день утром я увидела на блюдце тот самый кусочек "воска", непонятно откуда взявшийся.

Внимательно глядя на Анну Великоредчанину, отчётливо выделяя каждое слово, я произнёс:

— Может быть, в тот вечер вы прочитали какую-то особенную молитву? Вспомните хорошенько. С какими конкретно словами вы обратились тогда к Богу?

И замер в ожидании. Что услышу сейчас в ответ?

Старушка задумалась.

— Я прочитала "Отче наш", а потом сказала Богу вот что, выдохнула она, вдруг встрепенувшись. — Я сказала ему: "Госди, избави меня, пожалуйста, от этих бесовских "зайчиков". Чем "зайчиками" меня стращать, послал бы ты лучше мне, больной и бедной, какое-нибудь универсальное средство от всех болезней. А я тебе за это "спасибо" скажу".

— Стало быть, вы думаете, что кусочек "воска" и есть то самое универсальное средство?

Великоредчанина неопределённо пожала плечами.

— Я бы хотела надеяться, что это так, — проговорила она негромко. — Но принимать его вовнутрь побаиваюсь.

— Почему?

В ответ на этот мой совершенно невинный вопрос я услышал краткий спитч, который по сей день нахожу великолепным.

Я усмехнулся, когда смысл сказанного дошёл до меня. Засмеялись следом за мной и режиссёр фильма, он же — кинооператор и звукооператор. Улыбнулся даже сценарист, человек хмурый от природы неулыбчивый.

Простодушно помаргивая своими крохотными бесхитростными глазками, Анна Великоредчанина чуть слышно прошелестела:

— Господь Бог прислал мне своё средство от всех болезней. Спасибо ему за это. Но он почему-то забыл приложить к нему справку о дозировочке.

Она выдержала крохотную паузу, затем вопросила:

— Ну, как, скажите на милость, принимать лекарство, если не знаешь, в каких дозах его пить?

Растерянно глядя на нас, смеющихся, не понимая, чему мы веселимся, Великоредчанина сурово насупилась. А потом заявила:

— Вот я, значит, теперь сижу и жду, когда же он сподобится сообщить мне о дозировочке. Без чёткой дозировочки, — и она возвела очи к небесам, обращаясь явно к ним, — я отказываюсь принимать микстуру.

— Отказываетесь? — сдавленным голосом простонал режиссёр фильма.

— Отказываюсь.

— Без чёткой дозировочки?

— Без неё.

Режиссёр обернулся ко мне и возвестил:

— Восхитительная женщина!

Анна Великоредчанина так и не дождалась нужной ей справки, которую надеялась получить вслед за кусочком "воска" непосредственно с небес. Устав ждать, она переслала "универсальное внеземное лекарство" мне.

В письме, приложенном к нему, она попросила сделать, во-первых, тщательный химический анализ вещества, во-вторых, испытать его на лабораторных животных. И, в-третьих, если результаты испытаний окажутся обнадёживающими, поскорее выслать пузырёк с "божьей микстурой" ей для приёма вовнутрь.

Само собой, я должен выслать микстуру непременно с до-зи-ро-воч-кой.

Пошёл я с тем куском "воска" в кармане по кое-каким московским институтам в поисках нужных специалистов, и тут же начались странности. Словно бы некая сила мешала произвести анализ вещества. Меня либо сходу выставляли за дверь, ссылаясь на нехватку времени, загруженность работой, либо требовали за исследования "воска" такие деньги, каких в моём кармане сроду не водилось.

Вот уже около года покоится в моём письменном столе неразгаданная пока тайна — фрагмент органики, универсальная, по предположению Анны Великоредчаниной, заоблачная пилюля от всех болячек на свете.

Если среди читателей моей книжки сыщутся профессиональные химики-органики, не гонящиеся за длинным рублём, располагающие по-настоящему серьёзной аппаратурной базой, дайте, пожалуйста, знать о себе. Конечно, лишь в том случае, если вас заинтересует предложение о химическом анализе, допустим на мгновение, и в самом деле внеземного лекарства, а в отдалённом будущем, может быть, даже и о синтезировании его искусственного аналога.

Вот что конкретно требуется: элементный и изотопный спектральный анализ — как качественный, так и количественный; элементный анализ органического вещества; спектроскопия ЯМР ¹Н, ¹³С и др.; хромато-масс-спектрометрия; ИК-спектроскопия, УФ-спектроскопия... Всё это — лишь для начала, подчеркну. О дальнейших исследованиях проведём узкоспециальный разговор с глазу на глаз. Я немножко, как видите, разбираюсь в органической химии. Халтуры в исследованиях не потерплю.

Пишите мне по адресу, указанному в конце книги.

" Я спасу вас! "

Ольга Кульбина живёт в городе Кропоткине, работает учительницей в средней школе. Сюда она переехала лет двадцать тому назад из крохотного степного городка Новоаннинский Волгоградской области, где родилась и выросла.

Неведомое вторглось в её жизнь в 1962 году, когда Ольге было 13 лет, а её младшему брату — 5 лет.

Отец Ольги закончил в августе того года строительство нового одноэтажного дома для своей семьи на окраине города. Старый покосившийся домишко, стоявший в нескольких метрах от места, на котором возводилась новая, как говорят на юге России, хата, был снесён в самый последний момент. На следующий после его сноса день новенький с иголочки домик — будущее место проживания семьи Кульбиных — был весь покрашен снаружи масляной краской.

Чтобы жена и дети не отравились ядовитыми её испарениями, глава семьи решил отправить их пожить несколько дней у родственников в деревне. Дело было летом, и за пару дней краска должна была высохнуть, а её запах — улетучиться.

Отец Ольги вывел своих домочадцев на обочину шоссе, ведущего в ту сторону, где далеко за горизонтом находилась деревня Трехложанка, а в ней — дом его дальних родственников, временное пристанище для жены и детей Кульбина. В ответ на призывно поднятую руку притормозил вскоре у обочины грузовик. Как ту же выяснилось, следовал он в нужном направлении. Шофёр согласился подвезти женщину с двумя детьми до места на шоссе, откуда ответвлялась от него просёлочная дорога, уходящая к Трехложанке.

Он усадил мать Ольги и её пятилетнего сына к себе в кабину, а самой Ольге посоветовал лезть в кузов.

Машина тронулась с места. Девочка, помахав на прощание отцу рукой, крепко вцепилась обеими ладошками в деревянный борт грузовика, присев на корточки. В ушах засвистел ветер — тёплый, августовский. На душе у девочки было хорошо, радостно. Долгое и, с её точки зрения, крайне неинтересное нудное дело — возведение нового дома — завершилось неожиданным сюрпризом. Судьба одарила её интересным приключением, поездкой в дальнюю деревню, где Ольга в последний раз бывала два