Социальные и историко-культурные категории в исландских родовых сагах: герои, иерархия.

Средневековая Исландия – это, прежде всего, демократия и равноправие – даже бывшие рабы – вольноотпущенники не уступали статусу исландского бонда и вполне могли стать уважаемыми и состоятельными землевладельцами. Исландия «эпохи саг» являет собой интересный пример общества, которое при отсутствии центральной власти, развитой социальной структуры и вообще каких-либо элементов государственности самоорганизовалось и выработало полноценную, регулирующую все сферы жизни, правовую систему, во всей полноте представленную в национальной литературе, в частности – в сагах. Все социальные отношения регламентировались неписаным кодексом, хранителем которого выступал законоговоритель, излагавший его народу со Скалы Закона на племенном сезонном собрании – тинге. В этой ассамблее участвовали только свободные мужчины, которые могли оплатить þingfararkaup – специализированный налог. Ежегодно проводилось нескольких тингов – локальных собраний и один всеисландский альтинг (в юго-западной части острова). Будучи единственным институтом власти в Исландии, тинг рассматривал все общезначимые вопросы, в первую очередь юридические – законодательные и судебные. Священный статус закона для исландцев доказывает тот факт, что у тинга был свой небесный покровитель – «основной» бог Тюр (Týr - «бог»). Чрезвычайная важность тинга в исландском обществе хорошо показана в родовых сагах, несмотря на то, что он лишь упоминается в череде событий, по необходимости. Исполнительной власти в средневековой Исландии как таковой не было. Реализация судебных решений альтинга была делом заинтересованных сторон. Нетрудно догадаться, как далеко они могли зайти, самостоятельно добиваясь правосудия. Вот почему в патриархальном исландском обществе распри, вооруженные столкновения и родовая месть – конфликты между отдельными лицами и целыми семьями, зачастую сопровождавшиеся многочисленными поочередными эпизодами вендетты, не были в новинку, считались обыкновенным явлением. Они и составили центральные сюжеты саг об исландцах. Принципы развития распри обеспечивали и структуру повествования в родовых сагах. Специфика границ человеческой личности в древнеисландском социуме, воссозданном в аутентичной литературе, заключается в отожествлении себя со своим родом и в роли долга мести за сородичей. Навязанный индивиду с непреодолимой, стихийной мощью – вплоть до бесстрашия перед лицом смерти – этот долг являлся движущим механизмом всякой распри в обществе, где семья была основной боевой единицей. Эти многочисленные группы родственно связанных исландцев назывались аетами (ætt). В сагах они присутствуют на заднем плане, как военная сила, как фон для действий главных персонажей – представителей племени, воплощающих его общеpодовые качества и несущих на себе печать общей судьбы. Фактически, саги изображают не индивидов, а определенный вид отношений между ними в ситуациях нарушения мира и его восстановления. Если нет такой кризисной ситуации в том или ином ее проявлении, то нет и рассказа в саге. Действующие лица – и в этом плане сага перенимает традицию эддической поэзии – героические характеры, гордые, свободолюбивые, неистовствые, храбрые и строптивые. Но, в отличие от «Песни о Нибелунгах» или «Песни о Роланде», эпические герои которых «монохромны», воплощают единственное положительное или отрицательное качество, персонажи саг – земные люди со свойственным им набором разнообразных, зачастую противоречивых черт – «плюсов» и «минусов». Прямые характеристики героев саг довольно скупы, перечисляемые в них качества довольно стандартны – они не столько раскрывают личность, сколько наклеивают на нее определенный ярлык. Внешнее описание персонажей, как правило, более индивидуализировано и всегда в той или иной мере соответствует его внутренним качествам. Например, часто встречающееся в описании могучих викингов слово «рослый» («mikill»), видимо, подразумевало также силу и смелость. Личность раскрывается в сагах через социальные отношения, конкретнее – в ситуации конфликта, поэтому важное значение в презентации персонажа имеет оценка его социумом – упоминание о том, любили люди этого человека или нет. Внутренний мир человека никогда не раскрывается в сагах, в них нет ни монологов (в т.ч. внутренних), ни сцен, когда человек остался бы наедине с собой, предаваясь размышлениям, переживая, анализируя. Индивидуальность проявляется только в том, как он ведет себя в ситуации распри, обстоятельства которой приводятся во всех возможных подробностях. Так, косвенным образом формируется довольно содержательный портрет героя. Масса фактов об отдельном человеке в сагах, как пишет М.И. Стеблин-Каменский, – это результат отсутствия интереса к человеческой личности и неумения изобразить ее автономно – симптом синкретического мышления [83, с. 121]. Этим же обусловлено и обилие имен в родовых сагах, в то время как об их носителях, кроме происхождения, прозвища и места жительства, больше ничего не сообщается. Вообще, набор личных имен в сагах довольно скуп, некоторые из них по многу раз повторяются. Так, в пределах одной саги может быть задействовано десять Торгриов, Кетилей или Хельги. Это обусловлено, с одной стороны, традицией наследования имен в архаическом социуме, с другой – тем, что саги – это синкретическая, а не художественная правда, то есть эти имена – не эстетический прием автора, а просто факт, который надо донести. Это еще раз свидетельствует в пользу историчности и правдивости саг. Обилие имен объясняется и тем, что имя для людей древности имело намного более глубокое значение, нежели сейчас. Связь человека со своим именем была намного теснее и прочнее. Все собственные имена воспринимались как «воплощенные», то есть прикрепленные к конкретным объектам или людям. Имя было неотъемлемой частью человеческой личности, в абстракции оно не существовало. Любое имя непременно подразумевало определенное лицо, даже если о нем ничего известно. Какую бы эпизодическую роль герой саги ни играл, он обязательно будет назван по имени, которое само по себе было настолько «воплощено», что его упоминание уже считалось вводом персонажа в рассказ. Напротив, выражения типа «какой-то человек», «кто-то» и т.п. используются в сагах об исландцах крайне редко. Характерно, что имя действующего лица саги чаще всего вводится до того, иногда задолго до того, как он «вступает на сцену» [83, с. 128]. Этика древнеисландской литературы не раз исследовалась различными специалистами. Многие из них придерживаются мнения, что моральный кодекс саг основан на дохристианской общегерманской героической этике с ее ключевым для родоплеменного строя понятием чести (др.‑исл. drengskapr). М.К. Ван ден Тоорн дополнил эту концепцию своей теорией «этики "Речей Высокого"» (eine Hávamál-Ethik), согласно которой, моральный кодекс саг тот же, что и в «Речах Высокого» (Hávamál) – одной из песен Старшей Эдды – для него характерен материализм, прагматизм и крайний эгоизм, и он «предлагает ценности среднего пути и социальной приспособляемости» [28, с. 325-345 ]. Вместе с тем, в ряде случаев наблюдается некоторая аморфность этических норм, двойственность нравственных стандартов – то, что в одном эпизоде имеет положительную оценку, в другом – не одобряется. Специфичность представлений норманнов о чести можно проиллюстрировать следующим эпизодом из «Саги об Эгиле» – великом исландском герое-викинге. Взятый однажды в плен крестьянином, он сбежал, захватив с собой серебро бедняка. Но, осознав, что поступает как вор, Эгиль вернулся, убил обворованного и унес добычу уже со спокойной совестью. Как видно, убийство, в отличие от воровства, не считалось постыдным или недостойным поступком. Напротив, количество убитых только увеличивало авторитет норманна. Однако убийство исподтишка или не по справедливости не одобрялось обществом. Эгиль Скаллагримссон, по словам X.К. Лакснесса, – настолько уникальное явление «в литературе христианского народа, что нигде в Европе нет ничего ему параллельного и крайне мало сколько-нибудь похожего» [91, с. 213-223]. «Сага об Эгиле» – самая революционная из всего корпуса родовых саг. Исландский ученый XVIII в. Йоун из Груннавика, заботясь о репутации своего народа, настаивал, что эту книгу о «грубости и алчности», как он называет «Сагу об Эгиле», можно «печатать, но переводить нельзя». «Эгиль – типичный пример эпического героического характера в преломлении саги» [50, с. 476-478]. Народный герой Эгиль совершает подвиги как мечом, так и силой духа – мстит королю Норвегии за своих родичей, побеждает короля Эйрика силой своего гордого характера, даже соперничает с богом Одином, пока они не приходят к согласию. Только старость поражает Эгиля, как и бога грома Тора. Возведение такого человека как Эгиль в статус эталона доказывает, что, несмотря более чем двухсотлетнее существование христианства в Исландии, языческое средневековое мировоззрение и родовой строй в исландском обществе XIII века были еще очень сильны. Понятия «грех» в сагах вообще не существует. Герои постоянно оказываются в сложной жизненной ситуации, которую они должны сами разрешить – отстоять свою честь, но и не задеть чести другого, поэтому их идеал – человек, обладающий достоинством и способный это доказать, мудрый, осторожный, честный, смекалистый и храбрый, он никогда не падает духом. В «Заклинании Гроа» (Grógaldr) – одной из песен Старшей Эдды есть слова, которые, по сути, можно определить как кредо всех героев caг об исландцах: «Ты должен сам помогать себе» («því er þér atalt þykkir; sjalfr leið þú sjalfan þik» / «Чем удручен, то с плеча отряхни ты;

Сам себя, сильный, спаси.»). В течение веков такие героические кумиры как Эгиль вдохновляли поколения исландцев на борьбу против угнетения и несправедливости. Но сага знает и другой тип национального героя, высший, «постклассический» – он смел, но спокоен, готов сражаться во имя мира и справедливости, превосходящих узкородовые интересы. Таковы герои «Саги о Ньяле» друзья Гуннар и Ньяль. В социуме, еще во многом остававшимся варварским, они, не способные преодолеть стихию родовых пережитков, против своей воли оказываются втянутыми в родовые распри и, в конце концов, погибают. И, все-таки, они не теряют достоинства и величия души – объявленный вне закона Гуннар отказывается покидать родную землю, зная, что будет убит, а Ньяль остается в подожженном мстящими его сыновьям родичами доме, спокойно ложится спать и тоже гибнет. В разжигании вражды в сагах огромную роль играют женщины. В той же «Саге о Ньяле» Халльгерд Длинноногая, жена Гуннара, приносит многим несчастье и гибель. В отместку мужу за пощечину она отказывается сплести из своих волос тетиву для лука, чем и губит Гуннара. Собственно любовных мотивов в родовых сагах нет, они просматриваются только в «Саге о Гуннлауге Змеином Языке» и в «романической» «Сага о Фритьофе», обработанной впоследствии шведским романтиком Тегнером [50, с. 476-478].