Глава 1. Последний день жизни

Пара дней вечности

 

Сюрреалистическая повесть-сказка

с элементами фэнтези и философии

 

 

ДАННОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ МОЖНО РАССМАТРИВАТЬ КАК АЛЬТЕРНАТИВНОЕ ОКОНЧАНИЕ ТРИЛОГИИ ФЭНТЕЗИ-РОМАНА

О. КАММПИРР "ОДНА ЖИЗНЬ САРРО ЛА КАССА", ТАК И КАК ОТДЕЛЬНУЮ САМОСТОЯТЕЛЬНУЮ РАБОТУ.

 

Дополнение к главе 2

 

          …Он мог летать и в полёте выхватывать любой попавшийся светящийся «шарик». Энергия пульсировала и переливалась, и загоралась огнём, как только касалась пальцев. Фигура тотчас застывала и медленно, и аккуратно опускалась вниз на мраморный пол.

       Со стороны это напоминало оцепенение. Казалось, будто величественное белоснежное существо просто замерло, прикрыло глаза и сейчас, наверно, о чём-то думает. О чём-то приятном Ему или будничном, совсем скоро Оно откроет глаза и снова пойдёт, полетит…

     Ориби чуть дрожал от невидимого тёплого ветерка. И видел перед собой дни и годы, что тянулись так медленно, как тянутся иногда вечера, дождливые дни, тёмные полосы жизни. И таких было много полос – белых, серых и тёмных, почти что впитавших мглу смерти. Однако, конечно, и радостных.

      Правильно сказал, казалось. На самом деле всё было немного не так. Оцепенение было чем-то намного-намного большим. Помимо сомкнутых глаз изменялось всё – сознание, ощущения. Существо больше не чувствовало ничего и не могло понимать себя. Оно в прямом смысле этого слова выпадало из реальности и становилось кем-то другим. Оно чувствовало себя кем угодно, но только не тем, кто Оно. Очень редко случались ошибки – и некоторая незначительная информация просачивалась «за горизонт». Она могла быть неясной, являться во снах или сливаться с привычной картиной мира. В любом случае, даже если она и была, она не представляла опасности, так как не была понята и истрактована правильно. А если всё же случалось… Я о таком не слышал, мне нечего вам сказать.

       …Однажды вечность кончалась. Полосы жизни сливались в один толстый шар, он опять наливался светом и отделялся от кожи дрожащих и тонких рук. Сознание возвращалось. Примеренная жизнь больше прекращала казаться единственной, главной. Она забывалась, напрочь стираясь из памяти, а в руках возникал какой-то новый понравившийся предмет или вещь.

       Это могло быть что угодно, и по сути оно даже могло быть не в руках, а сразу появляться в доме-хранилище. О том, что это могло быть, недавно я делился рассказом.

 

 

Глава 3. Сегодня я – ангел

 

     Он долго не мог уснуть, перед глазами до сих пор плясали картины воспоминаний. Тёмные тени, страшные и ужасные монстры. Всё сплеталось в один единый клубок, даже знакомые вещи напоминали Ему кошмары. …Но вскоре наступил сон.

      Это был сон без снов, тёмный, тяжёлый и мрачный. Он давил на Него, буквально обрывал крылья, пригибал к полу, заставляя притом страдать. Темнота извивалась и на какие-то пару секунд начинала напоминать знакомые очертания. Что-то выскакивало из неё, после опять исчезало, уплывало в безвестную даль. И там навсегда умирало.

      Ему чудилось, что Он идёт. Куда-то неизвестно куда, просто вдаль. Ноги сами влачили крылатого человека. Или не человека совсем. У Него было особое слово на этот счёт. Слово не всем понятное. Ориби также казалось, будто Он вдруг стал ангелом – Ангелом, которому приснилось, что Он человек, которому приснилось, что Он ангел… Так смешно и запутанно, но только именно так.

     …Монстры уходили нехотя. Сливались с тенями, казались теперь безликими. И становились такими. После исчезали совсем. Оставалась только лишь тьма. В голове прекращало шуметь. На неё не давила тяжесть, которая кружилась там прежде, которая буквально изничтожала, разрывала на части Его изнутри, от которой единственным спасением казалась одна лишь смерть. Но умирать ещё совсем не хотелось…

      Как-то довольно внезапно появился спасительный свет. Такой лёгкий, блаженный и призрачный. Он наполнил Его изнутри, и боль, и страх отступили. Вскоре от них совсем не осталось следа, а на смену пришёл свежий воздух. Такой же белый, такой же призрачный и прозрачный. Он наполнил Его лёгкие и всё существо. Он показался весенним, потому что только весной, вздохнув от тяжести снега, бывает такая свобода, такое блаженное наслаждение, лёгкость и… тишина.

     И это, по правде, была весна. А мрак – зима и уныние. Теперь оно отступило. Можно уже отдохнуть. Парень шире открыл глаза и увидел под ногами цветы. Их было немного, совсем немного, а после много, а ещё через миг – вообще тьма. Они буквально уходили до горизонта и терялись за ним, путались вместе с туманным маревом.

      Крылатый понял, что это – хороший знак. Цветы не принесут зла, они могут нести только радость. Потому что это – ромашки. Они излечат его, вылечат от того мрака! Белые лепестки снимут усталость и напряжение. «Надо будет заварить чай…» - даже пронеслось в мыслях. «Посадить ромашки перед домом, чтобы они всегда-всегда были теперь со мной!..»

 

       ...Он проснулся в прекрасном расположении духа. С рук буквально струилась энергия. Всё было так легко, хорошо. Пятничные кошмары стали достаточно частым явлением. «Это от перенапряжения…» - понимал Ориби, но что Он мог изменить? Работа – это работа. Так уж устроена жизнь. А после вспомнил – сегодня суббота! Сегодня Он – ангел. И больше никто другой.

       И в тоже самое время Он никак не мог избавиться от странной печали. Глухая боль продолжала читаться в Его лице. Как отпечаток прошлых событий, она снова делала Его похожим на того паренька. И Ангел буквально повторял его силуэт, неуверенно вставая с кровати, неловко складывая руки и крылья. Он не мог избавиться от того, что всё ещё чувствовал себя им. И это никак не менялось.

        Завтрак не принёс удовольствия. Так же как и лёгкая прогулка по саду. А стоит сказать, что сад, росший возле Его дома, был достаточно любопытным зрелищем, здесь росли и цвели все те растения, по крупицам собранные из разных миров. Растения – цветы и деревья, которые при иных обстоятельствах никогда бы не пересеклись и не встретились. Да только глядя на них, едва ли можно было сказать подобное! Ведь с какой нежностью, любовью и обожанием смотрели склонённые головки амалофауса, каким пониманием и любовью светились лепестки ароденрода, как сплетались между собой ветви андологенских лиан!.. На них можно было смотреть и смотреть, с обожанием, теплотой и надеждой, забыв обо всём на свете, не вспоминая никогда о плохом…

     Но как-то случалось так, что даже среди Сада Забвения мысли в упор возвращались к одному и тому же. В голове пульсировала одна, пока что ещё слабо понятная мысль. Что-то хотелось сделать, точнее придумать и сделать. Ради него. Ради этого парня из снов, такого же парня с крыльями.

     И Ангел вспоминал о событиях, которые так недавно Он пережил и одновременно с тем почувствовал, что прошла почти тысяча лет. Время снова исказилось и странно показало свой ход. И Он вроде бы был и здесь, и там, но только без причастности к изменению. (Менять жизнь и жить этой жизнью можно было только касаясь Энергии жизни, того самого шарика, плавающего в океане бескрайнего Белого мира. Иначе, увы, никак.)

     «Он пережил много плохого и одновременно с тем под конец жизни был счастлив. Столько всего… Однако, плохого больше. И всё равно почему он? Из-за той внутреннее силы, стремлению к жизни? Я не могу понять… - спрашивал себя и мучился от этих вопросов. – Это так странно.» - думал Он и глядел на свои белые руки, точно вглядываясь в них и ища в них ответы. Руки, которые были причастны к десяткам и тысячам жизней и которые показались вмиг чужими и незнакомыми, привычные ранее черточки оказались на других местах или не располагались там вовсе.

     Крылатый тряхнул головой. Наваждение! И снова опустил глаза вниз. Он увидел руки своего подопечного и снова на миг ощутил себя им, по-другому восприняв всё – место, где Он был, и даже этот сладостный воздух. Воздух показался ему ещё слаще, прозрачнее, а удивительные по красоте цветы заставили покрыться мурашками.

     Душа молодого печального человека жаждала чего-то возвышенного. Он всю жизнь мечтал оказаться где-то в подобном месте и одновременно с тем не мечтал – не мог и мечтать, не мог представить чего-то до такой степени потрясающего воображение, хоть и славился неплохим сочинителем. С ранних лет начал писать стихи и рассказы и умер, также будучи верным им.

     Да, этот парень был в глубине души самым страстным романтиком. Мог часами любоваться на закат и рассвет, обожествлять природу и маяться от непонимания окружающих. Таким он был в юношестве, и это едва ли изменилось, когда жизнь его подходила к концу. Даже тогда, чувствуя приближение тьмы, больной и уставший от жизни, он всё ещё испытывал чувства. До последнего верил в появление яркого солнца, или точнее хотел, ему нравился запах дождя, пусть он и не произносил таких слов, и это всё одновременно с тем, что он чувствовал близость неизбежной печали; он как вроде бы даже знал, но принял смерть, согласился и не боялся так, как другие.

 

     …Ориби сидел на скамье, вытесанной из дорого красного дерева, и постепенно раскладывал в голове события той исчезнувшей жизни, того далёкого мира Земли. Вспоминал, находил причины и следствия. Это было на редкость так просто, хотя раньше никогда прежде Он не мог вспомнить настолько много всего.

     Его человек уже пережил смерть, вот почему не боялся её. Однажды в детстве и дважды в юношестве его сердце замирало из-за кинжала, проклятия и невиданной боли. Но он возвращался назад, потому что в глубине так сильно хотел и ждал этого, так сильно не хотел умирать. Хотя, если разобраться в подробностях, он должен был всех покинуть, и целых три или четыре раза Ангел продлевал ему жизнь, невзирая на запреты к подобному. Просто этого хотел и один, и другой. Так удивительно получилось, что они вжились друг в друга и стали ближе самых близких людей. Думали в унисон, совпадали всем, чем возможно...

     …А просто к тому моменту крылатый был малость винен и наказан за свою вину полным погружением в свою работу. Он не раз уже перегибал палку, исправляя то, что не надо было менять, но что Ему очень сильно хотелось. Великие Силы не всегда успевали за всеми следить и иногда оставляли подобное безнаказанным.

    Шалости вошли в привычку, а после стали образом жизни. Он стал вмешиваться в «сюжет» так часто, мотивируя короткой фразой о собственной ненависти к течению неизменного времени и балансу энергий и сил. На самом же деле Он просто ненавидел смерть как таковую и, к слову, не без причины.

 

      …Он был так сильно погружен в свои мысли, что едва ли видел, что стало больше белого света, больше распустилось цветов и больше стало витать в воздухе запахов. Даже какая-то бабочка залетела в Его райский сад. Она, должно быть, так же сильно удивилась симбиозу удивительных редких растений, но продолжила дальше лететь, рассматривая и принимая такой мир, полный красок и ароматов.

        Она подлетела ещё ближе и приземлилась на ладонь существа, сидящего с закрытыми глазами и дрожащего мелкой дрожью. Села, помахала оранжево-синими крылышками и начала перебирать лапками, взбираясь по Его руке выше. Ангел не открыл глаз и не спугнул крылатую, Он медленно поднял руки, обхватив её своими ладонями, замер, задержав сомкнутые ладони напротив груди. А бабочка сидела тихо и не старалась вырваться. Она точно знала, что Он её в жизни не тронет, а Он точно знал, что она обязательно к Нему прилетит. Точно видел насквозь даже через закрытые веки. И, к слову, иногда белый думал именно так.

     Но видел ли Он её в этот раз? Или просто шёл на зов своих нежных возвышенных чувств? Или снова представил себя тем грустным лиловоглазым вампиром-писателем, и это его порыв ворвался в жизнь существа?

 

     …Ориби всё ещё был под впечатлением. Точно опьянённый, не до конца понимающий действительность, мир и себя, был вынужден уйти из Сада и снова побрести в дом. В этот огромный дом, выстроенный Его многолетним трудом, почти каждодневным, мучительным и в тоже время любимым.

      Он поднялся по каменной лестнице, преодолев все нефритовые ступени, и снова вернулся в комнату, из которой вышел пару минут назад. Пока шёл, продолжал думать про того паренька. Точно помешанный, бредить картинами его ушедших дней и годов. История появления лестницы, связанная с удивительными космическими странствиями, отошла навек на второй план, хотя ранее почти всегда заставляла испытывать что-то тёплое и трепетать от каждого взгляда. Пусть и не помнить подробностей, знать, откуда она взялась.

      И так же Его одеяло. Лоскуты различных альвенийских шелков, сотворённых самыми настоящими феями, которые всегда грели и обнимали не хуже Его собственных крыльев, были сейчас холодны, а крылья сложены и прозрачны. (Он не всегда ходил с ними, далеко-далеко не всегда. Особенно когда хотел отвлечься и отдохнуть, становился подобием обычного человека.)

     …И вот Он здесь, снова в знакомой комнате. Снова лежа на диване, укрывшись этим пёстрым «ковром». Он лежал с закрытыми глазами и продолжал «бредить». Так уже это казалось. Прежде подобного не было. Никогда. Не было и чего-то похожего.

    «Возможно, я заболел… Слишком много работал и так мало выделял времени для себя… Катастрофически мало. Нельзя было так, нельзя!» Стройные пальцы массировали виски, голова начинала болеть, и белые длинные волосы рассыпались на шелковом одеяле. Блондин думал о том, что больше нет смысла сомневаться в его состоянии, это – то самое, о чём говорила легенда, и ему срочно надо идти на больничный. А может быть, на покой?

    «В конце концов, и так можно. Хотя бы раз в вечность! Провести это время наедине с собой, пожить этим миром, а не теми придуманными иллюзиями.» -  думал так, потому что иногда ловил себя на такой мысли. Как некий художник или писатель, работая, Ангел выпадал из своей реальности, а после возвращался обратно. Время, проведённое там, было полно удивительных чувств, а также воспоминаний. И всё же оно было искусственным. Для него, для Его мира. Впрочем, сложно сказать.

      Голова не прекращала болеть. Перед закрытыми фиолетовыми глазами по-прежнему плясали картинки-воспоминания. Когда Он открывал глаза, видел всё тоже, но уже не так ярко, когда закрывал – прекращал быть собой настоящим.

     Напротив дивана-кровати лежало небольшое зеркальце. Блестящие лиловые бездны смотрели внимательно друг на друга. Отражённая реальность заставляла верить в себя, и весь этот «бред» исчезал. Только вглядываясь в себя, вдумываясь, Он начинал ощущать себя прежним, не видеть руки руками того паренька, не чувствовать мир его чувствами. Смотрел – и тихо про себя радовался. Ведь, кажется, наваждение уходило.

        Он снова мог быть собой, а впереди ещё почти два дня. Два ангельских дня – на нас с вами бесконечная бездна.

***

     Успокоившись, парень, наконец, смог почувствовать какую-то лёгкость. Впервые за этот день странные грустные мысли отступили от Него, и можно было расслабиться. Но, только осознав это, Он понял, что других дел-то и не было. Он совершил ошибку. Точнее совершал все годы. Он только и делал, что работал, а весь остальной мир буквально переставал существовать. За работу давали «подарки», но таковыми всегда могли быть только материальные вещи. И несколько раз Он грустил, не имея возможности примерить на себя счастливое настроение или радость… Потому что эмоции брать было тоже нельзя. Как и новые жизни.

     Работа нравилась, но иногда приедалась. Новые удивительные сюжеты переставали интриговать и шокировать, начинали казаться банальными и, в конце концов, утомляли. Хотелось чего-то большего, нежели эти видимые блага вроде роскошных садов, дорогих украшений и прочего. Хотелось чего-то, чего Он едва ли мог осмыслить сам. Но сегодня, кажется, понял.

     Это было по-настоящему больно, ощущать, как тебя (пусть и не совсем тебя) убивают, и пронзают кинжалом насквозь. Как физически, так и духовно. Несправедливость вызывала странное чувство, похожее на меланхолию и на боль. На что-то, находящееся на грани них, и одновременно с тем на другое. Больно и одновременно радостно. Ведь это были не только чувства (и боль) Его мальчика, эти чувства также принадлежали крылатому. И Ангел был удивлён по большей мере от того, что кроме тех жизней существует ещё своя жизнь, и она самая непредсказуемая и уникальная! Внеплановая работа, задержки, опоздания и изменения в графике работы нередко лишали даже двух отведённых дней. А совмещать и жизнь, и работу было достаточно трудно. Невозможно, как сказали бы мастера своего дела. Те, кто имели не дома, а замки и притом могли лежать оба дня в море слёз, испытывая к себе странные чувства. И наш парень иногда стремился к подобному, но всё же был совершенно другим.

       Наверное, ввиду этих всех своих мыслей Ему и хотелось сделать, наконец, что-нибудь для себя. Слетать в сторону Бесконечного Белого моря или (опять же) отыскать среди жизней ту жизнь и снова переписать её, подарив юноше надежду на будущее. Лишив его смертей и воскрешений, сделав его жизнь одной и единственной, а значит, изменив всё всю…

    …Наверное, Он мечтал. Просто мечтал, как делают это и люди, и не люди, воображая то, чего нет или что может быть, и что Ему очень хотелось бы. На кухне разогревался напиток. Его любимый мусс, состоящий из разных ингредиентов. Этот немного странный вкус, отдающий терпкой горечью и одновременно с тем освежающий, Он придумал его случайно и сам, совместив разные продукты, также далёкие друг от друга, как и Его растения.

      И, когда уже можно было пить, Он снова лёжал на диване, медленно потягивая любимый холодный напиток. К ногам бросился любимый зверёк, должно быть, учуял запах. Обычно он всегда прятался, нередко забиваясь в пространство между полом и мягкой кроватью, но теперь вновь был здесь. Снова с Ним. Снова на виду и «на воле».

       Блондин очень сильно обрадовался, увидев это существо, даже лучше сказать, так сильно, как будто Он не видел его минимум целую вечность! Желтовато-зелёная шерсть, огромные радостные глаза. Они выражали взаимность и явно показывали, что их обладатель чувствует всё тоже самое, что и его Хозяин.

    Какое-то недолгое время они сидели, обнявшись. Зверёк, подхваченный также в одном из неисчислимых миров, обладал, к слову, спокойным нравом. Он грустил, пока хозяина не было, но никогда не шалил и как будто бы понимал всё, что вокруг него происходит.

     Жаль, но зверьки – это было самое большее, что разрешалось взять. Разумные или неразумные животные не шли, однако, в сравнения с человеком. А ведь как бы могло всё измениться, если бы кто-нибудь разрушил Его одиночество! Один единственный человек – одно единое существо, способное говорить, понимать и сочувствовать, а главное – способное полюбить…

     В Белом Бескрайнем мире были сотни таких, как Он, но каждый преданный собственным мирам и почти нелюдимый, таинственный. Ориби – как будто один и единственный, нуждающийся в тёплом общении со стороны; увы, было так мало существ, которым можно было бы излить свою душу. «Подопечные» не могли считаться такими ввиду очень многих вещей, хотя по логике казались наоборот самыми-самыми подходящими.

 

      …Итак, каждый ангел был почти что маленький бог, он писал судьбы своих героев, воспевал их, поддерживал или приближал к смерти. Точно писатель, поэт или художник, любил, обожал, ненавидел то, что он создавал, или ненавидел и любил одновременно. Он был заперт в своих фантазиях, своих – пусть и фееричных – мирах, и был самым счастливым, и был самым печальным, знал всё обо всех и одновременно с тем лишь о своих персонажах, с негодованием, равнодушием, иногда – злобой отзываясь о мирах других Ангелов… Но так был устроен мир.

 

 

Дополнение к главе 3

        …Это случилось давно. Несколько тысяч лет назад. Может, больше. Ориби любил нарушать правила, списывая всё на юные годы, а потому мог тогда позволить себе много всего, даже больше, чем сейчас делал. И зверёк упомянутый в предыдущей главе появился таким же образом. На самом деле нельзя было брать никакую живность, ввиду опасения за её жизнь и то, что может случиться в последствие. Существовало множество исключений, но в целом это никогда не приветствовалось.

      Но что касается этого зверя, Ориби подхватил его отчасти случайно, когда жил в теле какого-то паренька, так само не прочь нарушившего пару-тройку законов, пусть даже потом умереть, как, собственно, и получилось. В этом мире, полном цветастых холмов, жили довольно жестокие люди. И это, возможно, была даже Земля. Одна из её тысячи версий. Неведомая страна, малознакомые и малообщительные жители-люди. И он, неожиданно добрый для всех, решивший помочь своей доброй тем, кто в этом особенно сильно нуждался.

     Этих зверьков называли там амикунсами и истребляли порой даже без видимой совершенно причины. За одну свою почти человеческую улыбку-ухмылку, за мягкость объятий, за красоту. Выслеживали, засев среди высоких стеблей местных жёлто-красных растений. И убивали. Их было нетрудно убить, как впрочем, и всё живое.

 

      …Небольшие горы, которые лучше будет назвать холмами, стали почти вторым домом для юноши. Слишком часто он бывал здесь. А чем занимался? Думаю, вы уже догадались. Он пытался прятать живых и спасать раненых или умирающих амикунсов. Ведь эти животные не сделали ровным счётом ничего тем, с кем жили они в этом мире. Наоборот были очень спокойными и доброжелательными, и за то они и поплатились.

 

       …Он прыгнул к нему с разбега и чуть не повалил с ног. Не думая ни о чём плохом, зверёныш просто был очень крупным, а парень – хилым, точно осиновый лист. Волнообразные прыжки всегда радовали глаз, красно-жёлтые цветы также заставляли улыбаться от приятного запаха. Но сегодня радости было мало, впрочем, лишь до определённой минуты. После неё наступили совершенно иные эмоции. Но не об этом сейчас.

 

        …Он прыгнул на него и успел в самый последний мир. Ещё секунда – и смерть настигла молодого человека отравленной острой стрелой. И он упал, как подкошенный, и тут же растаял светом. Исчез, потому что был тем, кем Он был, но вместе с ним исчез в этой вспышке и зверь. Он забрался в большую наплечную сумку и тем самым сам спас себе жизнь. И тем самым обрёл бессмертие.

***

      К слову о смерти, было ещё одно правило, точнее закономерность. Можно было убить подопечного – как угодно, сейчас не столь важно, как, но сам он ни за что не мог покончить с собой. Он мог пытаться, мог даже умереть, но лишь на какой-то миг, а после все раны срастались, взамен крови наружу начинал выступать яркий свет. И эти люди или не люди, за которыми следили Ангелы, держали в большом секрете такую странную особенность собственного тела, непостижимую загадку жизни и смерти. Объясняли себе её как угодно, но правды не ведали никогда.

      Кстати, зная об этом теперь, полагаю, вы, если знакомы с такими «удачными» самоубийцами, можете с лёгкостью определить, живёт ли человек сам или под наблюдением свыше. Ведь если наблюдатель присутствует – жить продолжится и в тысячный раз, если нет – умрёт при первой своей попытке.

 

 

Глава 4. Новая жизнь

 

         Начало дня выдалось богатым на размышления, но оно уже, к счастью, прошло. Активно близился вечер, и тёплое белое солнце освещало весь Белый мир. Это было настолько красиво, что иногда можно было с трудом оторвать глаз от подобного великолепного наблюдения. Только, увы, чаще всего, поглощённые работой и мыслями, жители этого мира не замечали того, что творилось вокруг них, привыкали, как жители приморских городов, не видящие и не понимающие красоты близлежащего моря, так вот, и они, бывало, даже удивлялись тем, кто находил красоту в этих «обыкновенных» явлениях.

     Только в такие дни, как сегодня, полностью лишённые работы и посвящённые от утра до заката себе самому, можно было раскрыть глаза и осознать, впустить в себя то, что каждый раз ускользало. И Он так сделал и просто стоял, и смотрел. Душа медленно успокаивалась, пока после окончательно не пришла в норму. И наступила лёгкость. Даже со сложенными крыльями, Он шёл, а казалось, как будто летел. Каждый шаг буквально поднимал Его в воздух, подбрасывал на какую-то малую высоту.

        В мыслях появилось что-то новое и, можно сказать, для Него неожиданное. Ангел задумался о том, чем на самом деле не так давно уже думал, об идее о разрушении одиночества, точнее о том, что Он бы хотел разрушить его, но не знал, как именно это сделать. Он вроде бы и не жаловался и в тоже время иногда ловил себя на острых приступах одиночества, и одновременно с этим всем понимал, что второй человек вряд ли впишется в картину мира. Ведь как это будет выглядеть, что может случиться потом? Ведь изменится всё. И никто не останется таким, как был раньше. Это очень серьёзный шаг и просто так к нему едва ли можно относиться. Надо продумать, обдумать всё, до самой мельчайшей детали, до самой последней мысли, ускользающей и уже ускользнувшей из его головы, смешавшейся с белыми волосами и надёжно притаившейся там...

    «Люди называют разрушение одиночества браком, писатели – соавторством, а как мы, чего хочу я?.. – Он понял неожиданно то, что совсем не знает ответа. Здесь это было непринято. Два ангела на одного. Лихо! И совсем не логично. – Но пара должна быть всему. Или так думают люди?» Он снова задумался о том, что как думает сам Он, Он не знает. Белые крылья вздрогнули и расправились, они уже рвались в полёт, не привыкли так долго быть сложенными. Им бы размяться! Хотя бы на пять минут. Закружиться в объятьях стихии, коснуться других таких крыл…

      Даже им… Он помотал головой. Опять лезли странные мысли. Нет, нет, ведь Ангел никого не любил. И друзей почти не имел. Только звание. С чего же такое всё? С чего всё началось? Думал и не мог вспомнить. Снова тот человек казался источником всей «проблемы». Но его Он совсем не винил. Попечённый крылатый юноша стал для него чем-то настолько особенным, что не имел, как казалось теперь, даже «права» быть осуждённым за что-то. И одновременно с тем как табу. Не хотелось лишний раз думать и трогать. Сокровенные думы души нуждались в надёжной охране и тайне.

      Резкая смена настроения была видна на лицо. Просветлённость, улыбка и умиротворение теперь снова представились миру, а странные и страшные фантазии остались навек позади. Между этими двумя эмоциональными состояниями как будто пролегла тысяча лет, но на самом деле прошло не более обычного часа. Настроение изменилось само по себе. И неважны были все обстоятельства.

     Ориби хотел повторить недавнюю прогулку в сад, ведь обычно именно там Ему приходили самые лучшие и приятные воспоминания. Там нередко случались и разговоры, когда кто-то из соседей-ангелов заглядывал на чай или «просто на пять минут». Солнце уже не было так высоко, и бледная тонкая кожа больше не испытывала лёгкого дискомфорта и раздражения. Более того: белое светило приутихло, и небо заволокло уже тучами. Самое время для выхода. Самое любимое время. Его время.

      И Он пошёл.

 

    …О, как же красиво падала тень извитых лиан на белый и чистый лист! Ориби воображал, что его ждёт в скором будущем. Чисто ради интереса пытался испытывать судьбы, предполагая и предсказывая, точнее пытаясь предсказывать моменты грядущих жизней. Их было уже так много, что вместе они давали огромный опыт, растянутый на тысячи лет, если не на миллионы. Но каждый раз что-то разное, что-то новое и удивительное вторгалось в Его одинокую жизнь и делало после счастливым.

     Ангел изо всех сил старался не отвлекаться от своей мысли. Глаза внимательнее вглядывались в кристальную белизну этого небольшого холста, из которого в скором времени могла родиться новая жизнь. Да, он писал, но жизнь творила сюжеты, куда более стоящие и удивительные, чем работы великих писателей. Впрочем, великим Он не был. Но делом этим Он жил. Весьма странно относился к себе, в том плане, что иногда мог ненавидеть свои работы, гнобить и оскорблять их, и не знать, что, собственно, не так с ними было. А возможно, с ними всё так, это с ним что-то, впрочем, неважно.

      Перед глазами начинала вырисовываться картинка. И снова школа. Бескрайний заколдованный лес, оберегающий и скрывающий страшную крепость. Тёмные листья, высокие деревья с широкими стволами, уже одним видом своим навевающие жуткие мысли; ученики, робко выбегающие из «укрытия» и спешащие на новый урок; учителя, грозно глядящие за ними и эту их беготню, их улыбающиеся, грустные, напуганные или любопытные лица, в которых, возможно, даже читался ответ на вопрос, которого боялся здесь каждый.

      Мне стоит сказать заранее, что же творилось там. Это была обычная закрытая школа, но на самом деле отнюдь не простая. Учителями её были различные существа – оборотни, вампиры и демоны, каждый из которых всеми возможными силами скрывал свою тайную суть. Они выглядели в итоге, как люди, но некоторые слишком умные дети видели эту суть. Кто-то распускал слухи.

 

      «…Парень стоял возле дерева, прислонившись к нему рукой. Он не был инициатором подобных сплетен и никого подобного не поддерживал. Он молчал и всё по одной причине, что сам был падшим ангелом, а также обращённым вампиром. Кому-кому, но такому, как он, глупее всего на свете было бы смеяться с подобного.

     Он, то есть Ориби, тот самый Ориби из той жизни, снова печально смотрел по сторонам, с лёгким неверием и недоверием оглядывая всю эту школу. Стоит сказать и то, что оказался он здесь неслучайно. И это была его первая школа. Раньше он нигде не учился, но не потому, что не мог или не хотел – в их Средневековом городе не было ничего подобного, а в этом, как видите, было. Здесь также жил и работал его лучший друг. Тот самый пропавший вампир, Сарро ла Касс.

     Так трудно было осознавать факт того, что Он уже знал его будущее. Живя жизнью Ориби в прошлый раз, Он полностью растворился в нём, стал им, позабыв по воле грозного Космоса собственное существо и предназначение. Теперь же не было подобного чувства. Ангел знал будущее этого печального паренька, его друга, каждого из друзей. Мог сказать с сожалением, что жизнь эта будет тяжёлой и грустной. Но, нет, не будет, была! Теперь Он попробует снова. Он сделает то, что был должен и снова даст ему жизнь.

    Длинные каштановые волосы колыхались от лёгкого ветерка. Как ни банально это, наверное, прозвучит, но они доходили до плеч и поэтому играли с ветром. Чёрная одежда делала его похожим на гота. Или вампира. Тонкий колючий ошейник скрывал небольшой шрам на шее. Пояс был выполнен аналогично, но не имел такого же «предназначения». Чёрные рукава казались немного длинными. Одежда сидела на юноше, как чужая. И сам он, за исключением своего лица, казался довольно растрёпанным и неаккуратным. Сводящие же с ума фиолетовые глаза исправляли ситуацию в его сторону.

    «Ах, он же и был вампир!» можно было бы сказать, и вы скажете. По этой причине он стоял там, на отдалении, не заговаривая ни с одной из хорошеньких девчонок из класса, точно прятался в тени листвы, точно изо всех сил старался сохранить жизнь, ведь вокруг было яркое солнце. Но нет. Солнце его не страшило. Если кого и пугало, так это Сарро, но только никак не его. Ориби был таким странным существом, что едва ли соответствовал обычному определению. Учитывая все намешанные в нём сущности, он не был ни ангелом, ни вампиром, ни человеком, а кем-то средним между всем этим и поэтому, конечно же, отличался.

     Он вроде бы был вампир, но почти не нуждался в крови, мог выпить её, если ему предложат, но не гнаться за ней, не искать, не испытывать чудовищной жажды. Он был падшим ангелом и одновременно с тем не плохим. Падение произошло по ошибке. Небо не поняло Его порыв, и заточение в теле мальчишки было отчасти неправильным. Ведь что, собственно, сделал Он? Всего лишь полюбил девушку. Полюбил её оттуда, из своего мира, а привязываться было нельзя. Считалось, что это лишнее. Что таким образом Он отвлечётся и не сможет больше работать. Кстати, наверное, опять же по этой причине не разрешалось забирать с собой в виде подарка эмоции, чувства, потому что чувства казались излишними. Космос боялся их. …И так Он был человеком, в которого вселился ангел и которого обратили в вампира. Он находил в себе также зачатки способностей к магии, но тут уже парень ошибся, прияв за магию Силы своего Наблюдателя. Магом он, значит, не был.

     В этом мире, где рядом с людьми жили орки, эльфы и феи, где вампиры могли вот так спокойно преподавать и не называться монстрами, конечно, жили разные существа. Не обходилось без злобных людей, упрекающих своих сограждан за подобные «корни», но в целом все жили достаточно тихо. Редко случались разные инциденты, убийства почти стали сказками. Все пытались идти к долгожданному миру. И это почти получалось. К слову, за счёт того, что волшебные существа просто скрывали правду и старались жить, как обычные люди. Возможно, не все могли.

     …Парень стоял в стороне, потому что не слишком любил шум и беготню окружающих, а некоторые дети резвились настолько сильно, что на это было даже неприятно смотреть. Ему хватало безумного брата, который любил поиздеваться и показать силу, и он кстати тоже был здесь. Стоят в одном из кабинетов. Скоро придётся им встретиться. Скоро, но не сейчас. Сейчас Ориби хотел отдохнуть. Просто отдохнуть, побыть как можно ближе к природе. А не бежать от солнца.

     Природу он очень любил. Было в ней что-то особенное. То, чего не было больше ни в чём и нигде. Она наполняла его удивительными силами, буквально окрыляющими до самых небес. Это что-то, точно ещё одна магия, которой в его жизни было и без того очень много, напоминала так же о чём-то родном и приятном… Это немного походило на то, что называли люди с лёгкой руки ностальгией, но всё же что-то иное. …Ангел знал причину и теперь смеялся со своих странных чувств. Что сказать, его «падение» также случилось в лесу. Он встретил этого несчастного, который просто шёл по тропинке, стал им, напрочь лишив мальчика собственной сущности. Они познакомились так, и единственными свидетелями были молчаливые деревья, грибы и травы. Вот поэтому и влекло Ориби не к людям, а к земле и к природе. Звало что-то домой.

     Космос забрал у Него память о том, кем Он был, но не лишил эмоций. Никакие великие силы и правила не в силах отнять у нас их. И поэтому Он не помнил, но чувствовал. Даже, когда не помнил, как будто бы знал всё и был прав.

    …Как же теперь стало просто!..

***

     Крылатый привстал, чтобы изменить положение. Долгое сидение в одной позе не слишком нравилось Его телу, больше всего противились этому, конечно же, крылья, которые почти всё время рвались куда-то в полёт. Приходилось себя пересиливать, держать их почти в прямом смысле слова, следить за ними, или лучше сказать, приручить. Крылья, точно безумные мысли, постепенно становились понятными. И, да, кажется, прошла всего пара-тройка тысячелетий, чтобы воплотить это. Ничего не бывает легко.

     Ориби мечтал, единственно и правильно будет сказать, мечтал, потому что все эти мысли и образы не были написаны на листе. Ему только показалось, почувствовалось, что так надо, вспомнилось, как оно было. Белая поверхность оставалась такой же гладкой, блестящей, точно их Белое Бескрайнее море. На ней могли появиться знаки и письмена, но пока что их не было, они вообще появлялись редко. Чаще оставались лишь в голове, собственно, именно там, где обычно Он и правил всеми своими мирами, всеми своими Вселенными.

***

     …Парень замер от прикосновения тонкой белой руки. Кажется, даже вздрогнул.

- Ты! Ах, это ты, ты здесь!.. – он глупо заулыбался, сделав видимые свои недлинные острые клыки.

- Да, это я. – девушка весело рассмеялась.

        Это была Бекка, его подруга, его вторая любовь. …Пройдёт буквально несколько лет, и за эту к нему любовь она отдаст свою жизнь. Но это буде