Глава XXXVI. Что мы предпринималидля освобождения Джима

В ту ночь, едва уверившись, что все заснули, мы спустились,закрылись в пристройке, достали из мешка гнилушки и принялись за работу.Расчистили у середки нижнего бревна участок земли фута в четыре-пять длиной.Том сказал, что он находится прямо за кроватью Джима и, когда мы подкопаемсяпод бревно и вылезем с другой его стороны, никто и не узнает о существованииэтого лаза, потому что покрывало на кровати Джима свисает до самой земли и,только приподняв его и заглянув под кровать, можно будет увидеть подкоп. Ну,начали мы рыть землю столовыми ножами и рыли почти до полуночи – устали, каксобаки, на ладонях у нас волдыри вылезли, а результата почти и не видать.Наконец, я говорю:

– Тут работы не на тридцать семь лет, Том Сойер, – на всетридцать восемь хватит.

Он не ответил. Однако вздохнул, рыть перестал и черезнекоторое время я понял, что он задумался. И наконец, говорит:

– Пустая это затея, Гек, ничего она нам не даст. Еще если бмы сами узниками были, тогда бы ладно, потому что лет в нашем распоряжении имелосьбы сколько угодно, а спешки никакой, – мы и копали бы каждый день всего понесколько минут, пока караул меняется, и волдырей не натерли бы, и трудились бытак год за годом, и сделали все по правилам, как положено. Но нам-то долго возиться нельзя, нам спешить нужно, у нас лишнего времени нет. Еще однатакая ночь и мы ладони напрочь сотрем, и будут они неделю заживать, а мы даженожей в руки взять не сможем.

– Ладно, а как же нам тогда быть, Том?

– Сейчас скажу. Оно, конечно, неправильно, и безнравственно,и мне не хочется, чтобы об этом кто-то узнал, но выход у нас только один:придется копать мотыгами и притвориться, что они – ножи.

– Вот это другой разговор! – отвечаю я. – Голова, у тебя,Том Сойер, все лучше и лучше варить начинает, – говорю. – Мотыга – это вещь,нравственная она там или безнравственная; лично меня ее нравственность ни вотстолечко не интересует. Если я собираюсь украсть негра, или арбуз, или учебниквоскресной школы, так мне все равно, каким способом это делать – главноесделать. Мне только одно и требуется – мой негр, или мой арбуз, или мой учебниквоскресной школы; и если мотыга подходит для этого дела лучше всего, так я и будуоткапывать негра, или арбуз, или учебник воскресной школы мотыгой, а за мнениявсяких там авторитетов и дохлой крысы не дам.

– Видишь ли, – говорит Том, – в случаях, вроде нашего,применение мотыг и притворства оправданы; будь это не так, я бы ни за что нанего не пошел и не стал бы спокойно смотреть, как нарушаются правила, потомучто хорошее – это хорошее, а дурное –дурное, и человеку, если он не невежда ипонимает разницу между ними, дурно поступать не следует. Ты бы еще и моготкапывать Джима мотыгой, не прибегая ни к какому притворству, потомучто разницы этой не понимаешь, а вот я понимаю и, стало быть, без притворстваобойтись не могу. Дай мне нож.

Вообще-то, нож он в руке держал – свой, но я все равно емумой протянул. Том бросил его на землю и говорит:

– Дай мне нож.

Я, хоть и не сразу, но понял, о чем речь идет. Порылся средистарых инструментов, нашел кирку, отдал ему, и Том принялся за дело, не произнесябольше ни слова.

Да он и всегда таким привередой был. Сплошные принципы.

Ну а я взялся за лопату, Том землю киркой колотил, я сгребали отбрасывал, пыль так и летела. Протрудились мы с полчаса, на большее сил нехватило, однако ямина у нас получилась изрядная. А когда я поднялся в нашукомнату и выглянул в окно, то увидел Тома, сражавшегося с громоотводом – никаку него не получалось наверх забраться, волдыри мешали. И наконец, он говорит:

– Нет, ничего не выходит. Что мне лучше сделать, как тысчитаешь? Может, есть еще какой-нибудь способ?

– Есть, – отвечаю, – но только, сдается мне, он безнравственный.Ты поднимись по лестнице и притворись, будто она – громоотвод.

Так он и сделал.

На следующий день Том спер в доме оловянную ложку и медныйподсвечник, – это чтобы перья для Джима изготовить, – ну и шесть сальных свечейзаодно прихватил, а я послонялся малость у негритянских хижин и, улучив момент,слямзил три жестяных тарелки. Том сказал, трех маловато будет, но я ответил,что тарелки, которые Джим в окошко выкидывать станет, все одно никто не найдет,потому как они упадут в заросли собачьей ромашки и дурмана, больше под егоокном ничего не растет, и мы сможем возвращать их Джиму для повторногоиспользования. Тома это устроило. И он сказал:

– Теперь надо придумать, как передать эти вещи Джиму.

– Так через лаз и передадим, – говорю я, – когда его выроем.

Он лишь посмотрел на меня с презрением, сказал, что о такойидиотской идее никто еще и слыхом не слыхивал, и снова в размышленияпогрузился. И в конце концов, сообщил, что измыслил два-три способа, ноокончательного выбора пока что не сделал. Сказал, что должен сначалаперемолвиться с Джимом.

Той ночью мы почти сразу после десяти часов спустились по громоотводу,прихватив с собой одну из свечей, постояли немного под окном Джима, вслушиваясьв его храп, и забросили свечу в окно – Джима это не разбудило. А после взялисьза кирку и лопату, и часа через два с половиной все было кончено. Мы проползлипод кровать Джима, выбрались из-под нее, нашарили в темноте и зажгли свечу,постояли немного над Джимом – вид у него был упитанный, здоровый, – и неторопливои мягко растолкали его. Он до того нам обрадовался, что чуть не заплакал; иназывал нас голубчиками и всеми ласковыми именами какие смог придумать; а послестал просить, чтобы мы нашли где-нибудь долото, – он бы им мигом цепь перерубили смылся отсюда, не тратя зря времени. Однако Том объяснил, что это будетсовсем не по правилам, присел на кровать и рассказал ему обо всех наших планахи о том, что мы можем изменить их в любую минуту, если возникнет какаяопасность, и заверил Джима, что бояться ему нечего, потому что вытащим мы егоотсюда беспременно. Ну, Джим и ответил, что на все согласен, и мыпосидели немного, поговорили о прежних временах, а после Том стал задавать емувсякие вопросы, и Джим рассказал, что дядя Сайлас приходит к нему каждыедень-два, чтобы помолиться с ним вместе, и тетя Салли тоже заглядывает, проверяет,удобно ли ему и хватает ли еды, такие вот они добрые люди, а Том, выслушав его,говорит:

– Ладно, теперь я знаю, как все устроить. Мы тебе будемкое-какие вещи с ними передавать.

Я говорю:

– Ну уж нет! Глупее ты ничего придумать не мог?

Однако Том на мои слова никакого внимания не обратил ипродолжал свое гнуть. Он, если чего надумал, так сделает обязательно.

И сказал Джиму, что пирог с веревочной лестницей и всякие штуковиныпокрупнее мы будем доставлять через Ната, негра, который его кормит, так чтоон, Джим, должен быть всегда начеку, ничему не удивляться и не позволять Натуих увидеть; а вещички помельче станем совать в карманы дядюшкиного сюртука иДжиму придется выкрадывать их оттуда, а еще мы будем привязывать их к тесемкампередника тети Салли или класть, если получится, в его карман, и объяснил, чтоэто будут за вещички и для чего они нужны. И как писать своей кровью дневник нарубашке, объяснил и прочее. В общем, все до тонкостей. Джим, ясное дело,большей части услышанного не понял, однако сказал, что мы – люди белые и лучшенего во всем разбираемся, значит, так тому и быть, и пообещал делать все, что велитТом.

Кукурузных трубок у Джима было навалом и табаку хватало, такчто мы приятно провели время, поболтали, а после вылезли через подкоп иотправились спать, вот только ладони наши выглядели так, точно их кто-то долгожевал. Настроение у Тома было приподнятое. Он сказал, что никогда еще непроводил время так весело и интеллектурально, что хорошо было бы придумать, какрастянуть это веселье до конца наших дней, а после завещать Джима нашим детям,потому что он же будет понемногу привыкать к этой игре, и она ему все большенравится станет. А еще сказал, что тогда мы могли бы ее лет восемьдесятпродолжать и это стало бы лучшим в истории результатом. И все мы прославились бы,как ее участники.

Утром мы пошли к поленнице и изрубили подсвечник на кусочкиудобных размеров, Том уложил их вместе с оловянной ложкой себе в карман. От поленницымы направились к негритянским хижинам и, пока я заговаривал Нату зубы, Томсунул один кусочек в середку кукурузной лепешки, которая лежала в Джимовоймиске, а потом мы пошли с Натом – посмотреть, как сработает наша идея. Сработалаона роскошно: Джим впился в лепешку зубами и чуть все их не переломал – чего ужлучше. Том и сам так потом говорил. Джим повел себя молодцом, сказал, что этопросто камушек, они же, сами понимаете, вечно в хлебе попадаются, но после этогоуже ни в какую еду не впивался, не потыкав ее сначала вилкой в трех-четырехместах.

Ну и вот, стоим мы там в полумраке, как вдруг из-под кроватиДжима выскакивает пара собак, а за ними еще, и еще – одиннадцать штук в хибаркунабилось, даже дышать стало нечем. Господи, мы ж забыли дверь пристройки закрыть!Нат как завопит: «Ведьмы!» и повалился на пол – катается среди собак, и стонеттак, точно смерть его пришла. Том распахнул дверь и выкинул в нее кусокпринесенного Джиму мяса, и собаки помчались за ним, а Том выскочил следом, ичерез пару секунд вернулся, и дверь захлопнул – это он, я так понял, пристройкузакрыл. А после взялся за Ната – утешал его, успокаивал, спрашивал, непричудилось ли ему опять чего-нибудь. Нат сел на полу, проморгался и говорит:

– Марса Сид, вы, небось, скажете, что я дурак, но я, ей-ей,видел целый мильён собак, не то бесов, не то не знаю кого. Вот чтоб мнепомереть на этом месте, если не видел! Святым Богом клянусь! И я их чувствовал,марса Сид, чувствовал, сэр; они так по мне и сигали. Эх, попались бы онимне в руки еще разок, только разок, я большего не прошу. А еще пуще хочу, чтобыони от меня насовсем отвязались.

Том говорит:

– Ладно, я скажу тебе, что думаю об этом. Почему они примчалисьсюда ровно в то время, когда этот беглый негр завтракает? Да потому, что они голодные,вот и вся причина. Тебе надо ведьмин пирог им испечь, они и успокоятся.

– Да Бог ты мой, марса Сид, как же я его испеку, пирог-товедьмин? Я о нем и не слышал ни разу.

– Ну что же, в таком случае придется мне самому его печь.

– Испеките, миленький, а? – испеките! Я тогда землю будуцеловать, по которой вы ходите, вот вам крест!

– Хорошо, испеку, для тебя не жалко – ты обходился с нами подоброму, беглого негра показывал. Но только будь осторожен. Когда мы пирог печьначнем, ты лучше к нам спиной повернись, тебе никак нельзя видеть, что мы всковороду кладем. И когда Джим его из сковороды будет вытряхивать, ты тоже несмотри – мало ли что может случиться, заранее же не скажешь. А самое главное, не бери в руки того, что ведьмам принадлежит.

– В руки, марса Сид? Что вы такое говорите? Да я кнему и за сто тысяч билльярдов долларов даже пальцем не притронусь.