Глава XVI. Змеиная кожапродолжает делать свое черное дело

Почти весь следующий день мы проспали и в путь тронулись уженочью, – держась позади чудовищной длины плота, который перед тем тянулся итянулся мимо нас, точно какой-нибудь крестный ход. Спереди и сзади у него былопо четыре огромных весла, и мы решили, что работает на нем не меньше тридцатичеловек. На плоту стояло пять больших шалашей, далеко один от другого, всередке его горел открытый костер, а на каждом конце торчало по высокойсигнальной мачте. Роскошный был плот. На таком всякий поплавать не отказалсябы.

Так мы и добрались до большой излучины, и тут небо затянулотучами и стало душно. Река в том месте разливалась очень широко, а по берегамее стоял сплошной лес – ни просвета в нем видно не было, ни огонька какого. Мыразговаривали про Кейро, гадали, заметим ли его, когда подплывем поближе. Ясказал, что можем и не заметить, потому как я слышал, что в нем всего-то около дюжиныдомов и, если ни в одном света не зажгут, как мы узнаем, что плывем мимогорода? Джим сказал, там же две больших реки сливаются, так мы это место иузнаем. А я ответил, что мы можем принять устье Огайо за начало большого островаи решить, что его и оплывать не стоит, все равно в той же реке останешься.Джима это сильно растревожило, да я тоже забеспокоился. В общем, вопрос былтакой: что делать? Я сказал, что, как увидим где первый огонек, я сплаваю кнему в челноке и навру там, что папаша мой сейчас малость выше идет на своейторговой барке, однако торговать он начал недавно, вот и послал меня узнать,далеко ли еще до Кейро. Джим согласился, что это мысль хорошая, и мы раскурилитрубочки и стали ждать.

Делать нам было нечего – только город выглядывать, чтобымимо не проскочить. Джим уверял, что уж он-то этот город не прозевает, потому что,едва увидев его, в тот же миг станет свободным человеком, а если прозевает, топопадет в рабские штаты, и о свободе ему придется забыть. Он то и деловскакивал на ноги и спрашивал:

– Это не он вон там?

Но это был не он, а блуждающий огонек или светляк, и Джимснова присаживался и принимался вглядываться в темноту. И говорил, что от такойблизости свободы он просто весь дрожит, точно в горячке. Ну, должен вамсказать, я от этих его слов тоже начал дрожать, точно в горячке, потому как мневдруг пришло в голову, что он ведь и вправду вот-вот свободу получит, а кто вэтом виноват? Я, кто же еще. Никак мне не удавалось этот груз с совестисбросить, ну никак. И до того меня мои мысли заели, что я ни сидеть, ни стоятьна одном месте не мог. Раньше я об этом как-то и не думал – о том, чтонатворил. А теперь задумался и ничего поделать не мог, мысли лезли и лезли комне и жгли меня все сильнее. Я пытался отговориться тем, что я же Джима узаконной его хозяйки не уводил, а значит и не виноват ни в чем, да куда там,совесть мигом вставала на дыбы и говорила мне: «Но ты же знал, что он беглый ик свободе рвется, мог бы сплавать на берег да кому-нибудь про него рассказать.»И это была чистая правда, от которой ну никуда не денешься. А совесть, знай,свое гнет: «Чем уж так насолила тебе бедная мисс Ватсон, что негр ее сбежал натвоих, почитай, глазах, а ты никому об этом и слова не сказал? Что сделала тебебедная старая женщина, за что ты с ней так обошелся, а? Так я тебе скажу, чтоона сделала, – она тебя читать учила, и вести себя прилично, она из силвыбивалась, как умела, ради твоего блага. Вот что она тебе сделала.»

И я почувствовал себя таким подлецом, да так загоревал, что мнепросто помереть захотелось. Я сновал взад-вперед по плоту, ругая себя на всекорки, и Джим тоже сновал, мне навстречу. Обоим нам не сиделось на месте. И каждыйраз, как он вскрикивал: «Это Кейро!» да приплясывать начинал, меня точно пуляпробивала, и я говорил себе: ну, если это Кейро, так я там точноподохну, потому что в глаза никому смотреть не смогу.

Я-то все это про себя говорил, а Джим вдруг заговорил вовесь голос. И принялся разглагольствовать о том, как он, едва попадет в свободныйштат, сразу начнет деньги откладывать, ни единого цента тратить не станет, а когданакопит побольше, то выкупит жену, которая принадлежит фермеру, живущему в техместах, где раньше мисс Ватсон жила, а после они с женой станут работать вместеи выкупят своих детишек, их у него двое было, и если хозяин откажется ихпродать, так они обратятся за помощью к «аблицинистам» и украдут обоих.

Меня от этих разговоров аж мороз по коже продрал. В жизнисвоей он ни слова подобного вымолвить не смел. И смотрите, как переменился отодной только мысли, что свобода близка. Верно пословица говорит: «протяни негрупалец, он тебе всю руку отхватит». Вот думаю, до чего дело дошло, а все из-затого, что тебе умом пораскинуть лень было. Ну и пожалуйста, стоит перед тобойнегр, которому ты все равно что помог сбежать, расставил ноги и рассказывает,как он своих детей украдет – детей, принадлежащих человеку, которого ты и невидел никогда, который тебе ничего плохого не сделал.

До того меня огорчили его слова, такие они были подлые, чтосовесть моя взъярилась пуще прежнего, и наконец, я сказал ей: «Отцепись, не всеже потеряно, – как увижу первый огонек, поплыву на берег и все там расскажу». Имне в тот же миг полегчало, и душа стала, как перышко, ну, счастье, да итолько. Точно все беды мои миновали. Я начал усердно высматривать огонек, авнутри у меня все пело. И скоро огонек показался. И Джим тоже как запоет:

– Мы спасены, Гек, спасены! Пляши от радости, Гек! Вот он,наконец, добрый старый Кейро, нутром чую!

Я говорю:

– Сейчас сплаваю на лодке и посмотрю, Джим. Может, это и неон.

Он вскочил, подтянул к плоту челнок, постелил на дно своюстарую куртку, чтобы мне сидеть помягче было, протянул мне весло, и как толькоя отошел от плота, говорит:

– Скоро-скоро я буду кричать от радости и тогда скажу – всеэто благодаря Геку; теперь я свободный человек, но, кабы не Гек, не видать бымне никакой свободы, все это Гек сделал. Джим тебя никогда не забудет, Гек, тылучший друг, какой когда-нибудь был у старого Джима, а теперь так и вовсе единственный.

В челнок я залез только с одним желанием – донести на Джима,однако от этих слов желание мое будто ветром сдуло. Я и греб уже черезпень-колоду и вообще не уверен был хочется ли мне куда-нибудь плыть. А отойдяот плота ярдов на пятьдесят, снова услышал Джима:

– Вот он плывет, честный старина Гек, единственный белыйджентльмен, который сдержал данное старику Джиму слово.

Знаете, меня даже подташнивать начало. Однако я сказал себе:ты должен это сделать – ничего не попишешь. И тут же увидел шедший мненавстречу ялик с двумя вооруженными мужчинами. Он остановился, и я остановился.Один из мужчин и говорит:

– Это что там такое виднеется?

– Плот, – отвечаю.

– Твой?

– Да, сэр.

– Мужчины на нем есть?

– Только один, сэр.

– У нас тут пятеро негров ночью сбежали, мы вон там, вышеизлучины живем. Мужчина на твоем плоту он какой, белый или черный?

Ответил я не сразу. То есть, я и хотел ответить, но словакак-то не шли. Секунду-другую я пытался собраться с духом, а все равно мнемужества не хватило – перетрусил почище зайца. Ну, а как понял, какой я слабак,так и пытаться перестал, и говорю:

– Белый.

– Пожалуй, мы все-таки сами на него взглянем.

– Ой, взгляните, пожалуйста, – говорю я, – там мой папалежит, может, вы поможете мне отбуксировать плот вон туда, где огонь горит. Ато он совсем разболелся – и мамочка с Мэри-Энн тоже.

– А черт, со временем у нас туговато, сынок. Ну да уж что ужтут, поможем. Давай-ка, разворачивай челнок, поплыли.

Я развернул, они тоже взялись за весла. А когда все мысделали по паре гребков, я и говорю:

– Знаете, папочка уж так вам благодарен будет. Я ведь многихпросил помочь подвести плот к берегу, да все отказывали, а одному мне несправиться.

– Вот негодяи. Хотя, вообще-то, странно. А что с твоим отцомтакое, сынок?

– У него… э-э… ну, в общем… он прихворнул малость.

Оба тут же грести и перестали. До плота уже всего ничего осталось.Один говорит:

– А ведь ты врешь, сынок. Так что с твоим папой? Отвечай поправде, тебе же лучше будет.

– Я отвечу, сэр, всю правду скажу – но вы не бросайте нас,пожалуйста. У него… у него… джентльмены, вам ведь только впереди плота идти и придется,а конец я вам с него сам привезу, вам к плоту и подходить не нужно будет…пожалуйста.

– Задний ход, Джон, задний ход! – говорит один. И ониотплыли немного назад. – А ты не подходи к нам, сынок, и держись с подветреннойстороны. Проклятье, не хватало еще, чтобы на нас ветер заразу нанес. У твоего папыоспа и ты это отлично знаешь. Чего ж ты сразу не сказал? Перезаразить тут всеххочешь?

– Раньше я всем говорил, – отвечаю я дрожащим голосом, – аони сразу уплывали, бросали нас.

– Эх, бедолага, я тебя хорошо понимаю. Нам обоим жаль тебя,да только… а, черт, ну не хотим мы заразу подцепить, о чем тут говорить? Знаешь,я тебе вот что скажу. Сам к берегу приставать не пытайся, только плот зазряразобьешь. Спустись по реке миль на двадцать, увидишь на левом берегу город. Ктому времени уже день будет, попроси о помощи, но, смотри, скажи, что вся твоясемья простудилась и в жару лежит. Не сваляй еще раз дурака, пусть тамошнийнарод сам разбирается что к чему. Видишь, мы тебе добра желаем, так что уж будьумницей, отплыви от нас миль на двадцать. А к тому огоньку не плавай, там одинтолько лесной склад, больше нет ничего. Слушай, я так понимаю, отец твойчеловек не богатый, да и не повезло ему здорово, чего уж тут. Вот смотри, я кладуна эту доску монету – двадцать долларов золотом, – как она станет мимо тебяпроплывать, возьмешь ее. Подло, конечно, бросать тебя вот так, но, господи! Соспой шутки плохи, сам знаешь.

– На-ка, Паркер, – говорит второй мужчина, – положи и отменя двадцать долларов. Прощай, сынок, сделай, как сказал мистер Паркер, и всеобойдется.

– Он верно говорит, мой мальчик, – прощай, всего тебедоброго. А если увидишь где беглых негров, попроси кого-нибудь помочь изловитьих – еще денег заработаешь.

– Прощайте, сэр, – говорю я, – если увижу беглых негров, отменя они не уйдут.

Они уплыли, а я вернулся на плот, чувствуя себя человекомсовсем никудышным, пропащим, потому как понимал, что поступил дурно, и чтонаучиться поступать правильно у меня теперь нипочем не получится; ведь если ктоне привык поступать так с самых первых лет, все, пиши пропало, –когда подопрет нужда в хорошем поступке, у него никакого опыта не будет ипотерпит он полный провал. В общем, поразмыслил я немного, а потом и говорюсебе: погоди-ка, ну, положим, поступил бы ты хорошо и выдал бы Джима, – что,лучше тебе было бы, чем сейчас? Нет, отвечаю, не лучше – точно так же и былобы. А тогда много ли проку, говорю я себе, учиться поступать правильно, если отхороших поступков хлопот не оберешься, плохие совершаются сами собой, арезультат все равно один и тот же? На этот вопрос ответа у меня не нашлось. И ярешил больше с ним не возиться, и после этого всегда поступал так, как бог надушу положит.

Заглянул я в шалаш, а там никакого Джима и нет. Поозиралсяпо сторонам – нигде его не видно. Я и говорю:

– Джим!

– Здесь я, Гек. Они далеко отошли? Не кричи так.

Он, оказывается, в воде сидел, под кормовым веслом, один тольконос наружу торчал. Я заверил его, что те двое уплыли, и он забрался на плот. И говорит:

– Я как услышал ваш разговор, спрыгнул в воду, думал, еслиони к плоту подойдут, на берег уплыть. А потом, когда они уйдут, приплытьобратно. Но, господи, то чего же лихо ты их вокруг пальца обвел, Гек! Какой тывсе-таки умный! Я тебе так скажу, сдается мне, ты снова спас старого Джима – истарый Джим этого вовек не забудет, голубчик.

Потом мы с ним насчет денег поговорили. Улов был совсемнеплохой – по двадцать долларов на нос. Джим сказал, что теперь мы сможемпалубные билеты на пароход купить и что с такими деньгами можно в самую глубьсвободных штатов забраться. А двадцать миль, говорит, наш плот быстро пройдет,жаль только, что уже не прошел.

На рассвете мы подошли к берегу, и Джим долго выбирал место,в котором можно было укрыть плот получше. А после он весь день вещи в узлыувязывал, чтобы мы могли сразу с плота сойти.

И следующей ночью, часов около десяти, мы увидели на левомберегу городские огни.

Я поплыл туда на челноке, выяснить, что это за город. Искоро увидел другой челнок, а в нем человека, ставившего перемет. Я подплыл кнему и спрашиваю:

– Мистер, это там не Кейро?

– Кейро? Нет. Спятил ты, что ли?

– А какой это город, мистер?

– Хочешь узнать какой, сплавай туда и спроси. А будешь приставатько мне еще с полминуты, так схлопочешь то, что тебе не шибко понравится.

Я вернулся на плот. Джим ужасно расстроился, но я сказал, небеда, наверняка Кейро следующим городом будет.

Перед рассветом мы увидели еще один городок; я уж собралсяплыть в него, да сообразил, что он стоит на высоком берегу. А Джим говорил, чтовокруг Кейро берега низкие. Я просто забыл об этом. День мы провели на намывномострове, неподалеку от левого берега. Я уже заподозрил неладное. И Джим тоже. Яговорю:

– Может, мы мимо Кейро той ночью проплыли, в тумане.

А он говорит:

– Давай, не будем об этом, Гек. Бедным неграм ни в чемсчастья нет. Это проделки той змеиной кожи, никак не иначе.

– Глаза бы мои ее не видели, Джим, пропади она пропадом!

– Твоей вины тут никакой нет, Гек, ты же не знал, чтоделаешь. Так и не кори себя.

А когда рассвело, мы увидели ближе к берегу чистую воду,принесенную Огайо, тут и сомневаться не в чем было, а дальше, к середине рекиначиналась обычная для Миссисипи муть. Стало быть, о Кейро можно было забыть.

Обсудили мы, что нам дальше делать. Путь по берегу для насбыл закрыт, идти на плоту против течения мы тоже не могли. Оставалось дождатьсятемноты, и начать подниматься вверх в челноке, а там будь что будет. Ну мы ипроспали целый день в тополевых зарослях, чтобы сил набраться, потому чторабота нас ожидала нелегкая, а как стало смеркаться, подошли к плоту, смотрим –челнока и след простыл.

Долгое время мы просто молчали. Да и о чем было говорить? Мыоба хорошо знали – это опять змеиная кожа поработала; так что от разговоровнаших проку все равно никакого не будет. Только придираться друг к другу начнем,виноватого искать – ну и накликаем новую беду, да так оно и будет продолжаться,пока мы не научимся языки за зубами держать.

Впрочем, поговорить все же пришлось – о том, как нам теперь быть,и мы решили: самое для нас лучшее это продолжать плыть на плоту, пока неподвернется случай челнок купить, а после идти на нем вверх. Папаша-то,конечно, позаимствовал бы первый попавшийся, но мы этого делать не хотели,погони боялись.

Ну и, как только стемнело, поплыли мы дальше.

Если кто из вас так и не поверил, что со змеиной кожей лучшене связываться, – и это после всего, что она с нами натворила, – читайте дальшеи поверите, потому как она еще и не то удумала.

Челноки продают обычно со стоящих на приколе у берегаплотов. Однако мы за три с чем-то часа ни одного из них не увидели. Ну вот, а темвременем ночь как-то посерела, воздух словно сгустился, а это еще и похуже хужетумана. Куда река поворачивает, не видать, расстояние от себя до чего-тодругого оценить невозможно. Время было уже позднее, тихое и вдруг слышим мы:пароход по реке поднимается. Мы зажгли фонарь, думали – заметят его с парохода.Обычно пароходы, шедшие снизу, близко к нам не подходили, уклонялись в сторону,шли вдоль отмелей или под берегом, где течение послабее, но в ночи вроде этойперли прямо по коренной, против самого сильного течения.

Мы слышали, как колеса парохода бухают по воде, однаковидеть его не видели, пока он совсем близко не оказался. И шел он прямо на нас.Они так часто делают, стараются пройти как можно ближе к плоту, не зацепив его,а бывает, что и кусок весла отхватывают, и тогда рулевой выставляет из рубкибашку и гогочет от радости, как будто что умное сделал. Ну вот, шпарит он прямона нас, и мы говорим друг другу, что это рулевому охота на волосок от плотапройти, но пароход все не меняет курса и не меняет. Большой такой, идет быстро,и смахивает на черную тучу, к которой с боков жуки-светляки прилепились; и вдругон вырастает прямо на глазах, и страшный, длинный ряд открытых топочных дверецсверкает, точно докрасна раскаленные зубы, а носище его и леера нависают уже прямонад нашими головами. На пароходе поднимается крик, звонки в машинное отделение,стоп-машина, значит, нас хором обкладывают всякими словами, пар шипит, и едвамы успеваем прыгнуть в воду – Джим в одну сторону, я в другую, – как пароходпроходит прямо по плоту.

Я нырнул и очень постарался до самого дна достать, потомукак тридцатифутовое колесо должно было пройти прямо надо мной и мне хотелось оставитьему побольше свободного места. Под водой я обычно могу оставаться с минуту, нона этот раз минуты полторы провел, так я полагаю. А потом торопливо пошелвверх, испугавшись, что мне того и гляди крышка придет. Вылетел я из воды аж доподмышек, отфыркиваюсь, выдуваю из носа воду. Течение тут было, конечно, ухкакое сильное и, понятное дело, на пароходе подождали секунд десять и снова машиныраскочегарили, потому что на плотовщиков им всегда было наплевать; и он ужеушел вверх, так что его и видно в темноте не было, только слышно.

Я позвал Джима, раз десять, но ответа не получил, ну иухватился за доску, которая наплыла на меня, пока я торчал в воде «стойком», ипоплыл, толкая ее перед собой. Я быстро заметил, что течение уклоняется клевому берегу, значит где-то впереди поперечная мель должна быть, ну и повернулк ней.

Мель оказалась длинная, мили в две, полого уходившая отберега вниз. Я подошел к берегу, взобрался на него. Не видно было ни зги и япобрел по неровной местности и прошел с четверть мили, а может и больше, покане наткнулся, только тогда и заметив его, на старый, бревенчатый дом. Я решилпроскочить мимо и идти дальше, но меня мигом окружила целая свора рычавших игавкавших собак, и я понял, что умнее всего будет стоять и даже пальцем нешевелить.