Глава VI. Таинственная и реальная Шангрила

 

6 августа 2004 г. покинули гостеприимный Лицзян. Дождь в утренние часы лил беспрерывно, но затем погода улучшилась. Спустя какое-то время автобус затормозил. В нескольких десятках метров произошел горный обвал, и два грейдера энергично расчищали дорогу, засыпанную камнями. Работа предстояла большая, поэтому можно было спокойно оглядеться и посмотреть по сторонам.

Мы находились в районе так называемого Юньнаньского Трехречья, который за год с небольшим до нашего появления в этих местах был включен ЮНЕСКО в Реестр объектов мирового природного наследия. Оно находится в юго-восточной части Тибетского (Цинхай-Тибетского) нагорья на северо-западе и западе провинции Юньнань, общая площадь — 34 тыс. кв. километров. На его территории практически параллельно и очень близко друг от друга с севера на юг текут реки Нуцзян (Нагчу, Салуин), Ланьцанцзян (Меконг) и Цзиньшацзян (название Янцзы в ее верхнем течении). "Воды сходящихся, но не сливающихся рек" стремительно текут с севера на юг на участке длиной более 170 километров. Кратчайшее расстояние по прямой между Янцзы и Меконгом составляет 66 километров, между Меконгом и Нуцзян — 19 километров. По мнению ученых, около 40 миллионов лет назад после столкновения Индийского субконтинента и материка Евразия произошел поперечный разлом горной цепи, вызванный сильным давлением и подъемом земной коры.

Вдоль автомобильной трассы тянутся цепи отвесных гор. Специалисты насчитали в этом районе около 120 снежных вершин высотой более 5 тысяч метров, а главная — пик Кавагэбо (6740 м), названный Дж. Роком "самой красивой горой мира", находится на границе Юньнани и Тибета. С ними соседствуют реликтовые леса и многочисленные озера ледникового происхождения. У населенного пункта Шигу, до которого из Лицзяна надо ехать около двух часов, Цзиньшацзян вдруг резко меняет свое направление и течет в противоположном направлении, т. е. на север. Крутой поворот реки китайцы называют "первой излучиной Янцзы".

Интересно передвигался по здешним местам в 20—30-х гг. прошлого века уже неоднократно упоминавшийся на страницах книги американец Рок. Его экспедиция состояла из полутора десятков человек, которых сопровождали около 200 вооруженных солдат. Тем не менее караван неоднократно подвергался разбойным нападениям. После одной из атак Рок записал в дневнике: "Мы попали под обстрел… но благодаря неточной стрельбе бандитов потеряли всего одного солдата". В ту ночь он расположился в буддийском храме. Вскоре пришли сопровождавшие экспедицию солдаты и сообщили о приближении бандитов. Американец вытащил два кольта 45-го калибра и приготовился к обороне: "Я открыл сундуки и раздал серебряные монеты своим людям, одел теплое белье, достал полотенце, сгущенное молоко и немного шоколада… Каждую минуту я ждал нападения". Однако бандиты так и не появились.

На сегодняшний день главная опасность в Юньнаньском Трехречье — буйство стихии. Совсем недавно, в феврале 2005 г., на той же трассе после сильных снегопадов и горных обвалов, которые повредили местные линии электропередачи и нарушили телефонную связь, были заблокированы свыше 40 китайских туристов, пожелавших именно в Юньнани отметить праздник Весны (китайский Новый год по лунному календарю). Им пришлось покинуть автобусы и пешком продолжить свой путь. Прошагав более 160 километров, они наконец добрались до населенного пункта, откуда связались с туристической компанией. К счастью, никто серьезно не пострадал.

Следующей остановкой в нашем путешествии по провинции Юньнань был расположенный примерно в 200 километрах к северо-западу от Лицзяна город Чжундянь — административный центр Дицин — Тибетского автономного округа. Последний, кстати, был образован 13 сентября 1957 г.; численность его населения, по опубликованным в 2003 г. данным, превышает 350 тысяч человек, треть из которых — тибетцы. Между тем у Чжундяня с некоторых пор появилось другое название — Шангрила. Да-да, это не очередной фешенебельный отель, а целый город!

Все-таки удивительно жизнеспособным оказался тибетский миф о загадочной Шамбале, окруженной снежными горами, которые напоминают лепестки лотоса, и ее столице Калава (Калапа), построенной из различных драгоценностей. Энтузиасты-одиночки и научные экспедиции искали легендарную страну в Тибете и Гималаях, на Памире и Алтае. Однако найти ее так никому и не удалось, если не считать откровенных спекуляций на данную тему. В последнее время у многих лам и ряда авторов, пишущих о Тибете, бытует мнение о Шамбале как о внутренней реальности каждого индивида, убежденного в том, что она существует.

Согласно легенде, мистическое учение Калачакра (букв. "Колесо времени"), происходящее из таинственной Шамбалы, давным-давно было поведано основателем буддизма — Буддой Шакьямуни — царю этой страны. В X в. некий Цилупа якобы сумел добраться до нее и привез тантру, т. е. священный текст, в Индию. Со временем идея процветания учения Будды в стране всеобщего благополучия получила дальнейшее развитие и неоднократно использовалась в том числе и в политических целях.

Неведомую страну пытался найти прославленный русский художник Николай Константинович Рерих (1874–1947 гг.) во время экспедиции 1924–1928 гг., когда с женой и сыном они дважды пересекли Центральную Азию на пути из Индии в Сибирь и из Монголии в Индию. Сопровождавший их врач и единомышленник К.Н. Рябинин записал в дневнике: "В настоящее время Ю.Н. (сын Н.К. Рериха. — НА.) читает труд Таши-Ламы III (Шестой панчен-лама. — НА.), который в немецком переводе с тибетским подстрочником профессора А. Грюнведеля называется " Путь в Шамбалу " ("Der Wegmich Schambala", изд. Баварской Академии в Мюнхене. 1918). По поводу этого труда Николай Константинович говорит, что "подобные книги надо читать по особой системе, иначе потеряете руководящую нить и очутитесь среди нагромождений как бы случайных географических подробностей, так как в этом труде Таши-Лама свидетельствовал, но вовсе не желал передавать то, что подлежало сокрытию. Подобного же характера труд настоятеля монастыря Утай-Шань (Утайшань. — Н.А.) (Китай), где приведено несколько очень реальных путевых подробностей, — сама книга называется " Красный путь в Шамбалу ". Впрочем, литература о Шамбале очень велика и всегда очень тактична в своем изложении, как и подобает в таком случае". Само понятие о Шамбале не чуждо слуху и разумению, как известно, многих правительств и даже внушает им искреннее беспокойство".

В первой половине XX в. интерес к Шамбале подогрел английский писатель Джеймс Хилтон, который в 1933 г. издал нашумевший на Западе роман "Потерянный горизонт" (англ. "Lost Horizon"). Многие полагают, что его вдохновили увлекательные материалы Дж. Рока в журнале "National Geographic" о северо-западных районах Юньнани, граничащих с Тибетом и провинцией Сычуань. Герои романа, потерпевшие аварию летчики, попали в доселе неизвестную страну под названием Шангрила. На вершине горы стоял буддийский монастырь, где обитали монахи, проводившие время в поисках истины и занятиях искусством. Его настоятелем был исключительно мудрый лама, который открыл секрет долголетия и умел предсказывать будущее. Управляемая монахами местная община насчитывала примерно тысячу человек. В небольшой долине у подножия горы они выращивали различные сельскохозяйственные культуры, а залегавшая поблизости золотоносная жила давала необходимые средства для приобретения товаров, не производившихся в Шангриле. Никто из посторонних не мог попасть в эту страну, и сделки с торговцами совершались за ее пределами. Мир, согласие и порядок царствовали на богатой и плодородной земле, а люди жили там долго и счастливо.

История об идеальной стране взволновала умы читателей и вновь напомнила о замечательной тибетской легенде. По мотивам этой книги американский кинорежиссер итальянского происхождения Фрэнк Капра в 1937 г. поставил в Голливуде одноименный фильм с Р. Кулеманом и Дж. Уайт в главных ролях. Лента не только принесла ощутимый доход ее создателям, но и получила несколько престижных национальных премий "Оскар" (художник С. Гуссон, монтаж Дж. Хэвлик и Дж. Милфорд). В 1973 г. режиссером Ч. Джэрротом была сделана вторая, на этот раз музыкальная экранизация романа.

Если события в романе Хилтона действительно происходят в указанном регионе, то писатель в каком-то смысле оказался провидцем. Спустя несколько лет иностранные летчики уже регулярно пересекали воздушное пространство над провинциями Юньнань и Сычуань. Дело в том, что правительство США в начале 1942 г., вскоре после катастрофы в Перл-Харборе, создало Китайско-Бирманско-Индийский (КБИ) театр военных действий. Его существование оправдывали единственным соображением: активное участие Китая в войне с Японией крайне необходимо. Поэтому следовало обеспечить материальное снабжение измотанной прежними неудачами армии Чан Кайши, переобучить и перевооружить ее для укрепления боевого духа и повышения боеспособности.

Между тем японцы в ходе Бирманской операции (январь-май 1942 г.) заняли Рангун (столицу Бирмы), а затем отбросили англо-индийские и китайские войска за бирмано-индийскую и бирмано-китайскую границы. После указанных событий театр КБИ оказался рассечен японским клином. Бирманская дорога в сторону Юньнани, по которой союзники намеревались поставлять оружие и военное снаряжение в Китай, была перерезана. Более того, несколько китайских дивизий в спешном порядке пришлось дополнительно перебросить в район реки Нуцзян (тибет. Нагчу, бирм. Салуин), чтобы спасти фронт, прорванный наступавшими из Бирмы японцами.

Эта река длиной около 3 тысяч километров берет начало среди ледников хребта Тангла на востоке Тибетского нагорья и впадает в Андаманское море. На значительной части территории Китая и Мьянмы (Бирма) она образует труднопроходимые горные ущелья глубиной до 1500–3000 метров. Однако именно в Бирме китайские войска, решительно атаковавшие противника с севера и запада, весной 1944 г. одержали одну из немногих за предшествовавшие годы войны побед над японцами в наступательной операции.

В течение нескольких лет связь Китая с США и другими союзниками на театре КБИ осуществлялась исключительно по чрезвычайно сложной воздушной трассе "Горб": из Индии через Бирму в провинции Юньнань и Сычуань. Она пролегала над заоблачными отрогами Гималайского хребта. Весной 1942 г. переброску грузов начали с 80 тонн в месяц, а к концу войны отважные летчики ежемесячно доставляли уже 80 тыс. тонн.

По свидетельству очевидцев, "Горб" сводил людей с ума, буквально убивал их. Полеты сопровождались большими потерями вследствие сложных погодных условий, из-за частых отказов авиационной техники и беспрерывных атак японских истребителей. Летчики называли этот "воздушный мост", функционировавший до окончания войны, "небесной дорогой в ад". Обслуживавшие его части в отдельные периоды теряли экипажей и самолетов больше, чем 14-я воздушная армия США, сражавшаяся с японцами на территории Китая. Всего на "Горбу" погибло 468 американских и 46 китайских экипажей, свыше полутора тысяч летчиков. Ежемесячные потери иногда достигали 50 процентов летавших по трассе самолетов.

Неудивительно, что до сих пор в отдаленных районах Юньнани находят останки погибших летчиков и обломки разбившихся самолетов времен Второй мировой войны. Так, осенью 2002 г. китайская сторона передала США останки четырех американских пилотов, погибших в 1944 г. Их двухмоторный самолет С-46 (буква лат.) из-за нехватки топлива упал на высоте 4,8 тыс. метров. В конце октября 2005 г. на северо-западе провинции, недалеко от границы с Мьянмой, был открыт мемориал, посвященный драматическим событиям тех лет. Он занимает территорию площадью 3300 кв. метров; там, в частности, представлены обломки самолетов, воевавших на "Горбу". Через два месяца в его экспозиции появился восстановленный американский транспортный самолет С—53, многочисленные фрагменты которого были обнаружены в 1996 г.

18 апреля 1942 г. американские бомбардировщики, взлетевшие с тяжелого авианосца "Хорнет", неожиданно для многих и прежде всего для противника атаковали японские города Токио, Иокогаму, Кавасаки, Нагою, Кобэ и др. На пресс-конференции удивленные журналисты задали президенту США вопрос: "Откуда могли взлететь самолеты и как они сумели добраться до берегов Японии, если ближайшая американская база находилась по меньшей мере в пяти тысячах километрах?" Франклин Рузвельт с улыбкой ответил: "С авиабазы Шангрила"…

Через почти шестьдесят лет, в 2001 г., власти Чжундяня решили не мудрствовать и просто переименовали свой город в Шангрилу (кит. Сянгэлила). Энергичные действия предприимчивых соседей вызвали недовольство в провинции Сычуань и, естественно, Тибетском автономном районе (ТАР), также претендовавших на территорию "земли обетованной". После долгих споров стороны пришли к компромиссу: определили координаты Шангрилы в пограничном районе и на форуме по экономическому взаимодействию подписали соответствующее соглашение. Отныне сказочная страна приобрела вполне реальные очертания. В строительство и развитие конкретных объектов в 50 уездах Тибета, Сычуани и Юньнани в ближайшие несколько лет предполагается вложить 80 млрд юаней (10 млрд долларов).

Провинции и автономный район активно сотрудничают в совершенствовании транспортной инфраструктуры и комплексном освоении туристических ресурсов, намерены совместными усилиями создать зону экологического туризма. Местные администрации при поддержке центра планируют протянуть железнодорожную ветку до Чжундяня — Шангрилы, а затем, возможно, и до Лхасы. Сейчас полным ходом идет строительство магистрали Дали — Лицзян, начатое в конце 2004 г.

В дороге меня потянуло на размышления о традициях чаепития в старом Китае, и я сразу вспомнил о Цао Сюэцине (1715–1762 гг.; по другим сведениям, 1724–1764 гг), авторе непревзойденного шедевра китайской прозы — романа "Сон в красном тереме". Это литературное произведение до сих пор чрезвычайно популярно в народе. Книга повествует о жизни богатой аристократической семьи и трагической любви главных героев. Писатель-интеллектуал очень точно, лаконично и живым языком отразил перипетии запутанного сюжета, создал множество ярких и запоминающихся образов, великолепны его женские персонажи. Большой и сложный по композиции роман — "сага о большой семье" (Д.Н. Воскресенский) — в 1791 г. завершил Гао Э, который дописал 81—120-е главы (перевод В. Панасюка, стихи в переводе И. Голубева).

Цао Сюэцинь был не только выдающимся писателем, но и талантливым хмастером в области прикладного искусства, прекрасным знатоком различных церемоний, древних традиций и тончайших нюансов во взаимоотношениях людей своего времени. В романе он неоднократно обращается к теме чая, культуре его приготовления и чаепития. Весьма показателен в этом отношении эпизод из главы 41 — чаепитие у буддийской кумирни:

"Баоюй (главный герой романа. — Н.А.) между тем не сводил глаз с Мяоюй. Он видел, как монахиня собственноручно поднесла матушке Цзя черный лакированный поднос в форме цветка бегонии, на подносе золотом был нарисован дракон в облаках, дарующих долголетие, и стояла закрытая белой крышечкой чайная чашечка из фарфора Чэнхуа (т. е. изготовлена во второй половине XV в., во времена минского императора Сяньцзуна, правившего под девизом Чэнхуа. — Н.А.), разрисованная цветами.

— Я не пью чай из Люаня (уезд в провинции Аньхой. — Н.А.), — предупредила матушка Цзя.

— Знаю, — ответила Мяоюй. — Это совсем другой, он называется "брови почтенного старца ".

— А воду для него где брали? — поинтересовалась матушка Цзя.

— Вода дождевая. Я храню ее с прошлого года, — ответила Мяоюй.

Матушка Цзя отпила немного и передала чашку старухе Лю.

— Ну-ка отведай!

Старуха единым духом выпила чай и с улыбкой сказала:

— Чай хороший, но слабоват — покрепче надо заваривать!

Остальные тоже пили чай из таких же чашек.

Мяоюй между тем поднялась, незаметно дернула за рукав Баочай и Дайюй (двоюродные сестры главного героя. — Н.А.), и те вышли следом за нею Баоюй украдкой пошел за девушками. Мяоюй провела сестер к себе в комнату, усадила Баочай на тахту, а Дайюй на круглую тростниковую подушечку, на которой обычно сидела сама, вскипятила воду для чая.

— Решили выпить своего чаю! — воскликнул Баоюй, входя в комнату.

— А ты почуял, что здесь собираются пить? — засмеялись девушки. — Но для тебя вряд ли что-нибудь найдется.

Мяоюй хотела подать еще одну чашку, но в этот момент на пороге появилась монахиня с чашкой в руках. Мяоюй знаком остановила ее. Баоюй сразу понял, в чем дело. Из этой чашки пила старуха Лю, и Мяоюй считала ее оскверненной. Мяоюй принесла еще две чашки. На одной, той, что с ушком, было написано уставным почерком: "Бокал тыква-горлянка ", а затем "Драгоценность Ван Кая " (известный богач, живший в IV в. — Н.А.) и уже совсем мелкими иероглифами " В четвертом месяце пятого года Юаньфэн (девиз сунского императора Шэньцзуна, правившего страной в 1078–1085 гг. — Н.А.) сию чашку обнаружил в императорской библиотеке Су Ши (Су Дунпо, знаменитый поэт и государственный деятель XI в. — Н.А.) из Мэйшаня".

Наполнив чашку чаем, Мяоюй подача ее Баочай.

На второй чашке, похожей на буддийскую патру (у монахов чаша для сбора подаяний. — Н.А.), только немного поменьше, было написано стилем "чжуань " (древний стиль написания иероглифов. — Н.А.): "Чаша взаимопонимания. Мяоюй налила в нее чай для Датой, а ковшик из зеленой яшмы, из которого обычно пила сача, поднесла Баоюю.

— Говорят, мирские законы равны для всех, — с улыбкой произнес Баоюй. — Почему тогда им дачи старинные чашки, а мне — грубую посудину?

— Ты называешь это грубой посудиной? — удивилась Мяоюй. — А я вот уверена, что в вашем даме такой не найдется!

— Пословица гласит: Попадешь в чужую страну — соблюдай ее обычаи ", — снова улыбнулся Баоюй. — Раз уж я здесь, придется, пожалуй, и драгоценную посуду считать простой, будь она даже из золота, жемчуга или яшмы!

— Вот и хорошо! — обрадовалась Мяоюй.

Она сняла с полки чашу с изображением дракона, свернувшегося девятью кольцами, десятью изгибами и ста двадцатью коленцами, и с улыбкой проговорила:

— У меня осталась свободной только эта чашка Выпьешь, если налью?

— Конечно! — радостно вскричал Баоюй.

— Ты выпьешь, я знаю, только нечего зря изводить такой прекрасный чай! — сказала Мяоюй. — Слышал пословицу? "Знающий приличия пьет одну чашку; утоляющий жажду глупец — две, осел, не знающий меры, — три ". Кто же ты, если собираешься выпить целое море?

Мяоюй налила столько, сколько вмещала обычная чашка, и подала Баоюю. Баоюй отпил глоток, ощутил тонкий, ни с чем не сравнимый аромат и вкус чая и не смог сдержать возглас восхищения.

— Скажи сестрам спасибо, — промолвила Мяоюй. — Тебя одного я не стала бы угощать этим чаем.

— Знаю, — улыбнулся Баоюй. — Выходит, вас благодарить не за что.

— Совершенно верно, — кивнула Мяоюй.

— Этот чай тоже заварен на прошлогодней дождевой воде? — спросила Дайюй.

— Ты девушка знатная, благовоспитанная, а не можешь разобрать, на какой воде заварен чай?! — с укоризной произнесла Мяоюй, покачав головой. — Это вода из снега, который я собрала с цветов сливы пять лет назад в кумирне Паньсянь, когда жила в Сюаньму. Я набрала ее в кувшин, кувшин закопала в землю и до нынешнего лета не открывала, берегла воду Сейчас я только второй раз заварила на ней чай. А дождевая вода уже через год не будет такой чистой и свежей! Как же ее пить?

Баочай знала, что Мяоюй нелюдима и не любит, когда гости засиживаются. Поэтому, допив чай, она сделала знак Дайюй, и девушки вышли.

Баоюй между тем сказал Мяоюй:

— Я сразу понял, что ту чашку вы считаете оскверненной, но с какой стати такая драгоценная вещь должна без пользы стоять? Уж лучше отдать ее бедной женщине, которая пила из нее чай. Пусть продаст — глядишь, хватит на несколько дней, чтобы прокормиться. Согласны?

— Что ж, ладно, — немного подумав, кивнула головой Мяоюй. — К счастью, сама я из той чашки никогда не пила, а если бы пила, предпочла бы ее разбить, чем кому-то отдать. Но я не против, можешь подарить эту чашку старухе, только забери ее побыстрее!

— Вот и прекрасно! — обрадовался Баоюй. — Я сам отдам чашку старухе! Ведь даже разговор с ней может вас осквернить.

Мяоюй приказала монашкам отдать Баоюю чашку Принимая ее, Баоюй улыбнулся:

— Я велю слугам после нашего ухода натаскать из реки несколько ведер воды и вымыть здесь пол.

— Неплохо, — усмехнулась Мяоюй. — Только предупреди их, когда принесут воду, чтобы поставили ее за воротами и не входили в кумирню.

— Ну, это само собой разумеется, — пообещал Баоюй, пряча чашку в рукав.

Он отдал чашку девочке-служанке матушки Цзя и наказал:

— Завтра, когда бабушка Лю соберется в дорогу, отдашь ей эту чашку".

Однажды в саду Роскошных зрелищ, где происходят основные события романа, молодой Баоюй в ответ на требование отца сочинить парную надпись для живописного уголка, откуда открывался прекрасный вид, не задумываясь прочел новые стихи:

 

Чай на треножнике. Не вьется

еще зеленый пар над ним.

В тени, у темного окошка

для шахмат пальцы холодны.

 

Эти строки, по мысли автора, отражали удивительную прохладу густой тени в бамбуковой рощице, а слова "чай" и "шахматы" придавали им утонченное и красивое звучание. Интересно, что Цзя Чжэн — отец Баоюя — во время той же прогулки обратил внимание на домик, который "состоял из пяти комнат; там были террасы и навесы из циновок; искусно выкрашенные стены и затянутые тонким зеленым шелком окна придавали ему скромный и строгий вид.

— Что может быть приятнее, чем готовить чай на этих террасах и играть на цине (музыкальный инструмент. — Н.А.), — со вздохом произнес Цзя Чжэн, — здесь даже благовония не нужны".

Вскоре Баоюй, жизнь которого в основном протекала на женской половине дома, написал стихи о настроениях его обитательниц в разные сезоны года. Есть в них такие строчки:

 

Как только вспомню барышень, — я рад:

заваривают чай они умело —

Сначала набирают свежий снег,

А там, глядишь, уже вода вскипела!

 

В беседке Камыша очаровательная Дайюй выразила свои чувства, навеянные снежным пейзажем:

 

Стройно. — как будто

Изысканных дев хоровод.

Тонок на вкус

Поручается чай в снегопад.

 

Не менее красивы и поэтические строки упоминавшейся монахини Мяоюй:

 

…Вот и рассвет… Стихи пора кончать.

Мы устаем, когда всю ночь творим.

Давай, как закипит в сосуде чай,

Вновь о поэзии поговорим…

 

Согласно книге, на территории каждого из дворцов — Нин-го и Жунго — существовали свои чайные. Под них отводились специальные помещения, где служанки кипятили воду. В этих чайных не пили, а только приготовляли чай. Здесь всегда поддерживали огонь для кипячения воды, поэтому обитатели дворцов нередко приходили сюда погреться. Существовала даже должность "смотрителя чайной". Как следует из текста романа, кипяток из чайных разносился в специальных чайниках, а заваривали напиток в покоях, иногда в специальных комнатах. Во дворцах были также особые помещения для чаепития.

 

Когда востоковеды в узком кругу начинают обсуждать китайские чайные, то сразу вспоминают пьесу знаменитого писателя Лао Шэ (1899–1966 гг.) — автора ряда крупных произведений, в том числе хорошо известных отечественному читателю романов "Записки о кошачьем городе", "Рикша", "Развод" и др. В 20-х гг. прошлого века он плодотворно работал в Великобритании, а во второй половине 40-х гг. — в США. После возвращения на родину Лао Шэ написал несколько драм, которые были поставлены на китайской сцене. Во время "культурной революции" писатель, не выдержав оскорблений и издевательств хунвэйбинов, покончил жизнь самоубийством.

Пьеса "Чайная" (1957 г.) (перевод Е.И. Рождественской-Молчановой) — шедевр его драматургии. События в ней развиваются на протяжении 50 лет, в трех актах она "воссоздает — на крошечном пространстве старинной пекинской чайной — три переломных этапа в истории китайского общества" (В.Ф. Сорокин). Вот как выглядела созданная творческим воображением писателя чайная "Юйтай" в начале осени 1898 г., т. е. в первые дни после разгрома движения реформаторов, известного в истории Китая под названием "Сто дней реформ":

"Сейчас такие чайные почти перевелись, а еще несколько десятков лет назад в каждом городе непременно была хоть одна. Здесь можно было выпить чаю, перекусить, купить сладостей. Устав за день, сюда приходили отдохнуть и утолить жажду чашкой крепкого чая дрессировщики птиц, которые ублажали посетителей пением своих питомцев; здесь судачили, болтали, сводничали. Стоило начаться потасовке, что случалось довольно часто, как тотчас находился третейский судья и улаживал спор; кончив дело миром, пили чай, ели лапшу с тушеным мясом и расходились добрыми друзьями. Словом, чайная в те времена была излюбленным местом многих, там собирались по делу и без дела, проводили свой досуг. Придешь, бывало, и чего только не услышишь! И про то, как огромный паук приняв диковинный облик, был убит молнией; и про то, что необходимо поставить вдоль берега моря заграждения на случай вторжения иноземных войск. Толковали здесь о новых амплуа артистов пекинской оперы, о новых способах приготовления опиума. И посмотреть было на что, когда кто-нибудь из посетителей приносил показать редкую драгоценность. Так что чайные и в самом деле играли великую роль, даже с точки зрения познавательной…"

У самого входа — стойка и плита. Потолок в чайной высокий, места много — столы, стулья, скамейки, табуретки. Все без труда умещаются. Из окна виден двор, во дворе навес, там тоже устраиваются посетители. Во внутреннем помещении и летней пристройке висят клетки с птицами. Куда ни посмотришь — везде надписи "Болтать о государственных делах воспрещается!"

Спустя почти двадцать лет в этом заведении многое изменилось:

"Все чайные в Пекине к этому времени закрылись. Только "Юйтай" по-прежнему принимала своих посетителей. Но все там было теперь по-другому, все было подчинено одной цели — как-нибудь выжить. Как и прежде, в передней комнате подавали чай, задние комнаты были превращены в гостиницу. В чайной не только торговали чаем, но и тыквенными семечками, лапша же с тушеным мясом ушла в область предания. Кухню переместили в задний дворик, специально для обслуживания постояльцев гостиницы. Мебель тоже стала совсем иной: маленькие столики, покрытые светло-зелеными скатертями, да плетеные стулья. Со стен убрали картины с изображением "восьми хмельных даосских святых", исчез не только сам бог царства Цайшэнь, но и ниша, куда его ставили, его место заняли модные красотки — реклама иностранной табачной фирмы. По-прежнему украшали стены надписи "Болтать о государственных делах воспрещается!", только иероглифы стали крупнее".

Не лучшие времена переживала "Юйтай" и во второй половине 40-х гг. XX в., когда у власти находились гоминьдановцы:

"Теперь в чайной не так красиво, как прежде. Вместо плетеных стульев табуретки и длинные скамьи. Помещение мрачное, мебель тоже. Только надписи прежние: "Болтать о государственных делах воспрещается!" Правда, теперь они гораздо большего размера и написаны более крупными иероглифами. Рядом висит еще одна надпись: "Плата за чай взимается вперед"".

Герои пьесы — постоянные посетители большой пекинской чайной, которая пользуется хорошей репутацией и гае собираются представители различных слоев общества. Почти все они прожили трудную жизнь, полную горестей и невзгод. Особенно впечатляет сцена их третьего акта, когда сидящие за столом старики, услышав доносящуюся с улицы траурную музыку, по древнему обычаю начинают разбрасывать ритуальные бумажные деньги, хороня таким образом свое унылое и безрадостное прошлое.

В современном Пекине есть чайная, названная в честь великого писателя. Ее открыли в 1988 г. Интерьер нынешнего заведения заметно отличается от описанного в пьесе внутреннего убранства вымышленной "Юйтай", но можно с полной уверенностью сказать, что в нем все так же многолюдно. Чайная находится в самом центре города, неподалеку от Цяньмэнь (букв. "Передние ворота"). Развернутая на двух этажах фотовыставка рассказывает о том, как в разные годы здесь побывали видный отечественный ученый-востоковед и политический деятель Е.М. Примаков, а также более или менее известные зарубежные политики, в числе которых Дж. Буш-старший, Г. Коль, Ш. Перес и др. Справа от входа скульптурная композиция: теплое рукопожатие Буша-старшего, посетившего чайную 15 января 1994 г., и ее владельца в то время Инь Шэнси.

В чайной можно послушать традиционную китайскую музыку, артистов пекинской оперы и народных сказителей, увидеть выступления фокусников и акробатов. По средам и пятницам с 14.00 до 16.30 собираются любители пекинской оперы. В ежедневной вечерней программе — довольно содержательный концерт с национальным колоритом (с 19.50 до 21.20). Мой старый китайский друг Хуан Дунмин в конце января 2005 г. заказал для нас столик заранее, поскольку в пятницу вечером попасть в популярное среди китайцев и иностранцев заведение не так-то просто, несмотря на то что зал вмещает 350 человек. Цены на билеты в вечерние часы колеблются от 80 до 180 юаней, включая стоимость чая и нескольких видов сладостей. Надписи "Болтать о государственных делах воспрещается!" я не увидел, но требование "Плата за чай взимается вперед" остается, похоже, в силе.

При изучении ассортимента товаров, предлагаемых в многочисленных лавках чайной, обратил внимание на симпатичные "глиняные фигурки господина Чжана" (кит. нижэнь Чжан) из Тяньцзиня. Они впервые появились в этом городе еще в эпоху Цин (XVII–XX вв.). Их делал искусный мастер Чжан Миншань, который лепил героев народных легенд и исторических персонажей, создавал образы современников и стремился отобразить их реальную жизнь. В своем творчестве он добивался "подлинного сходства", передавая внутренний мир и чувства людей с помощью естественных поз забавных глиняных человечков, их скромной повседневной одежды и уравновешенной цветовой гаммы. В Тяньцзине сейчас интересно работают представители уже пятого и шестого поколений "семейства Чжан". Свою лепту в общее дело вносят и талантливые мастера с другими фамилиями.

На третьем этаже, сразу напротив чайной, находится ресторан, принадлежащий торговой компании "Даваньча" (букв. "Большая чашка чая"). Эта известная коммерческая структура появилась на заре нынешних реформ в Китае. Ес основатель Инь Шэнси (он же и владелец чайкой на протяжении многих лет) когда-то был функционером уличного комитета, но затем решил стать предпринимателем. Вместе с 20 юношами и девушками, принятыми на работу, он прямо на улице установил печки и начал продавать уже заваренный горячий чай по цене 2 фэня — всего по две китайские копейки за пиалу. Особенность заключалась в том, что чай наливали не в специализированную посуду (стаканы, чайные чашки и др.), а в емкости более крупного размера, из которых обычно едят рис, всевозможные закуски и мясные блюда. Такая традиция чаепития существовала многие годы, но она была основательно забыта в предшествующие десятилетия.

Место — уличные кварталы у "Передних ворот" — было выбрано не случайно. С давних времен коммерция здесь процветала. Как говорил Инь Шэнси, "кругом деньги, вот только сумеешь ли ты их взять". В результате торговля пошла очень бойко. В первый год доходы превысили 10 тыс. юаней, а через пять лет прибыль составила почти 2,5 млн юаней. Компания открыла несколько магазинов одежды и обуви, бытовых электроприборов, ювелирных и других изделий. Вскоре у нее появились средства на спонсорскую деятельность. Так, осенью 1988 г. она выделила 100 тыс. юаней на экспедицию по Шелковому пути. Чуть позднее была открыта и чайная Лао Шэ. К сожалению, общительный и энергичный Инь Шэнси, увлекавшийся, в частности, пекинской оперой и игрой на народном музыкальном инструменте эрху, скончался несколько лет назад. Тем не менее складывается впечатление, что у созданной им компании "Даваньча" и в нынешние времена неплохие перспективы.

Чайные в Китае можно встретить повсеместно. В южной провинции Гуандун они славятся вкусными пирожками с разнообразной начинкой, всевозможными закусками, а также изысканными кондитерскими изделиями. Последние зачастую бывают приготовлены в виде цветов, птиц, рыбок и даже насекомых. Многие гуандунцы в течение дня посещают чайные дважды: когда наступает время на редкость обильного завтрака и через несколько часов после обеда. Обычно чай пьют из крошечных чашечек и ведут бесконечные беседы.

О чаепитии в Гуанчжоу (Кантон) (административный центр провинции Гуандун) в 20-х гг. прошлого века вспоминал Мао Цзэдун. В апреле 1949 г. он обменялся поэтическими произведениями с известным китайским интеллектуалом. В стихотворении "Почтенному Лю Яцзы" лидер национальной революции, в частности, писал:

 

О том, как в Кантоне сидели за чаем,

Я помню и помните вы…

(Пер. И. Голубева)

 

Первая чайная в городе — "Эрлигуан" — появилась в Гуанчжоу более 100 лет назад. Она пользовалась огромной популярностью среди простых людей благодаря явной дешевизне и прекрасному аромату тамошнего чая. В настоящее время наиболее известны чайные "Таотаоцзюй", "Паньси", "Бэйюань", "Ляньсян"… Писатель Лу Синь (1881–1936 гг.) — основоположник современной китайской литературы, занимаясь преподавательской деятельностью в местном университете, любил посещать чайную "Луюань". Он, в частности, говорил: "Гуанчжоуский чай такой свежий и ароматный, что за чашкой чая можно беседовать с друзьями, не заметив, как пролетит полдня".

14 июля 1964 г. при посещении чайной "Бэйюань" в Гуанчжоу ученый, писатель и поэт Го Можо сочинил такие стихи:

 

Приятно в Бэйюани пить утренний чай,

И чувствую я себя там как дома.

Порой покидаю на время свой край,

Вернусь же, и к чаю спешу туда снова.

 

Хорошо знают в Китае традиции чайных провинции Сычуань и ее административного центра — города Чэнду Как говорят местные жители, "в Сычуани мало ясных дней, но много чайных домиков". До сих пор в них можно встретить слепых сказителей, которые повествуют о сложных судьбах героев старых преданий и реальных исторических событиях, поют и аккомпанируют себе на старинном музыкальном инструменте яньцине (что-то вроде русских гуслей).

Из-за удаленности провинции ее населению на протяжении веков было нелегко получать информацию о происходящем в стране, поэтому чайные играли важную роль в распространении информации. Кроме того, люди приходили и приходят в них просто пообщаться. Здесь традиционно чай подают в чашках с крышками из фарфора, сделанного в Цзиндэчжэне (провинция Цзянси), а кипяток наливают из медных чайников. Большое внимание уделяется внутреннему интерьеру чайных, уровню обслуживания, качеству чая и мастерству его приготовления.

Летом 2003 г. мы с дочерью и друзьями впервые приехали в Чэнду. После осмотра одного из храмов затянули в многолюдную чайную, расположенную на его территории в тени старых деревьев. Нам сразу предложили зеленый чай и пообещали театрализованное представление, которое должно было начаться через 20 минут. Концерт, построенный в основном на фольклорных сюжетах, произвел самое благоприятное впечатление, поскольку артисты выступали очень эмоционально и с хорошим настроением.

Особенно понравилась сцена из сычуаньской оперы со "сменой