Она была бы обидчивой, но отходчивой и прощающей. Как Гермиона Грейнджер.

— Прекратите дуться, мисс Грейнджер, а не то у меня от вашего плохого настроения все ингредиенты плесенью покроются, — шутка звучит так наигранно, что ему самому противно.

Возводит на него обиженный взгляд и, не удостоив ни словом его натужный юмор, снова утыкается в свои записи. Это что-то новенькое.

Похоже, вчера он немного переборщил с педагогикой.

Снова и снова Снейп, пристыженный своим недавним поведением, пытается привлечь внимание Гермионы. Ненароком подсовывает рецепт Эссенции радости, намекая, что вовсе не против помочь ей в его освоении. Ответом служат поджатые губы и короткое: «Хорошо. Возможно, позже». Предлагает присоединиться к написанию его новой научной статьи, между делом замечая, что находит возможным поставить её имя в графе соавторов. Та же реакция.

Отчаявшись, откровенно предлагает помощь.

— Я хочу понять сама, — отрезает она.

Да он, видимо, здорово её задел!

Три тоскливых дня, прошедшие в полном игнорировании его профессорской персоны, и, наконец, утром четвертого Грейнджер ураганом врывается в кабинет — довольная, пышущая ликованием, солнечная, почти ослепляющая свой радостью.

— Я поняла! — исписанные её рукой пергаменты самым бесцеремонным образом шлепаются на книгу, что он читал минутой ранее, а сама девушка практически наваливается на сидящего за столом профессора, окуная последнего в уже знакомый томящий аромат, опаляя горячим дыханием посеребренный сединой висок, щебечет, не умолкая, как утренняя пташка, докладывая о своем успехе.

— Рад за вас, мисс Грейнджер, — только и может выдавить из себя Северус, потому что уже ставшая стандартной реакция его тела на близкое соседство с Гермионой отчаянно мешает ему думать связно.

— Я так рада, так рада, профессор, что вы заставили меня саму во всем разобраться! — продолжает торжествовать она, расхаживая по кабинету, прижимая от переполняющих её чувств руки к груди. — Это такое непередаваемое ощущение!

И через минуту скрывается за дверью, ведущей в лабораторию, — чтобы подтвердить найденное на бумаге решение проблемы эмпирическим путем.

Оставляя своего профессора в крайней степени отчаянья, ибо иного выхода, кроме как отказаться курировать квалификационную работу мисс Грейнджер, он просто не видит.

А еще она была бы очень умной... Правильно, совсем как Гермиона Грейнджер.

— Мне кажется, — задумчиво постукивает кончиком пера по своему носу, силясь сформулировать свою внезапную догадку, — мне определенно точно кажется, что я знаю, в чем здесь проблема, профессор.

Эссенция Интенсивного восстановления, призванная помогать в лечении самых сложных, в том числе темномагических, ран — зелье, способное на корню перевернуть все принятые нормы зельеварения, — уже почти шесть лет не дает Северусу спокойно спать. Хотя, если говорить начистоту, в последнее время мысли о незаконченном рецепте все реже донимают его — на замену им приходят более чем непристойные фантазии об одной взбалмошной кудрявой особе.

— Очень рад, мисс Грейнджер, если ваши амбиции позволяют вам думать, что когда-нибудь вы сможете превзойти в своих научных изысканиях меня, — Северус не признается в этом даже под Империо, но его гордость требует сию секунду размазать молодое дарование по стенке, — но смею вас заверить — до этого момента еще очень далеко. Я бьюсь над этим составом уже много лет и, несмотря на весь мой опыт и навыки, так и не смог добиться устойчивости получающегося на выходе зелья. Видите ли…

— Да-да-да, — его вечная головная боль пропускает колкость мимо ушей и начинает атаковать зельевара своими идеями, — кора серебряного дуба при добавлении в настойку на листьях Морошки садовой дает нестабильную взрывоопасную субстанцию, а поскольку они являются основополагающими ингредиентами данного зелья, и их невозможно чем-то заменить, вы сдались и решили…

— Вы закончили? — сухо осведомляется он.

— Нет, дайте мне минуту, профессор, — она торопливо машет руками и для наглядности начинает чертить на бумаге сложные схемы, призванные, по её мнению, помочь в данной проблеме.

Спустя четыре часа, проведенных в громких спорах и криках, заверениях, что мисс Грейнджер сию же минуту отправится вон из Хогвартса, а также клятвенных обещаниях больше никогда не возвращаться к данному вопросу, если их снова постигнет неудача, осипший и измученный профессор Снейп дает добро на приготовление зелья по новому, усовершенствованному рецепту.

Глядя на то, как в котелке начинает закипать мутно-малиновая эссенция, не проявляющая при этом ни единой попытки выжечь дотла его многострадальную лабораторию, Северус вынужден признать, что его собственным научным амбициям только что был нанесен непоправимый урон.

И, кажется, — думает он, пока Гермиона, чье испачканное сажей лицо сияет как новенький галеон, вальсирует от переполняющей её радости по комнате, — это его не так уж сильно расстраивает.

Иными словами, если бы судьба Северуса Снейпа была бы женщиной…

Впрочем, как вы понимаете, мы говорим уже не о какой-то абстрактной женщине, олицетворяющей собой трудную и полную тяжелых испытаний судьбу мастера зелий. Сейчас мы описываем уже вполне конкретную, определённую женщину, бывшую, в его понимании, что называется, идеальной.

Так вот, можно с полной уверенностью сказать, что идеальная женщина Северуса Снейпа — это точная копия Гермионы Грейнджер. Ну всё, можете смеяться. А разве это не смешно — встретить свой идеал на склоне четвертого десятка? Смейтесь-смейтесь, ему ведь и самому иногда от этого становится смешно.

Правда, есть одна маленькая деталь.

Северусу Снейпу не нужная идеальная женщина, похожая на Гермиону Грейнджер.

У него есть кое-что намного, намного лучше — сама Гермиона Грейнджер.

Та самая, единственная в своем роде, которая явилась к профессору в начале учебного года, явилась с твердым, как тысячелетняя скала, намерением стать его подмастерьем и развиваться в области зельеварения именно под его руководством. И добилась своего, несмотря на, по меньшей мере, дюжину прямых отказов, колкости, намерение наложить темное проклятье, злой нрав и совершенно непереносимый характер своего преподавателя.

Та самая Гермиона Грейнджер, которая поселилась рядом с его комнатами и наполнила его до того спокойную размеренную жизнь своим неизменным, постоянным, назойливым, сводящим с ума присутствием.

Гермиона Грейнджер, которая почти два года изводила Северуса Снейпа своей готовностью работать от зари до зари, своим любопытством, своей напористостью, любовью к экспериментам, своим «да, сэр», «конечно, сэр», «уже готово, сэр», «позвольте задать вопрос, сэр».

Гермиона Грейнджер, у которой такие ловкие пальцы, и серьезные глаза, и искренняя улыбка, и просто до невозможности смешная и милая привычка морщить нос. Гермиона Грейнджер, которая любила, наплевав на все возможные приличия и понятия о личном пространстве, нависать надо ним, пока он изучал списки ингредиентов, или проверял работы студентов, или варил зелья, щекоча его шею и руки кончиками волос и легким, мятным дыханием, когда с её губ срывалось восхищенное «О-о-о!».

Та самая, что спустя два года его бесконечных мучений, самокопания и попыток найти наименее травмирующий выход из сложившейся щекотливой ситуации, закончившихся его позорным предложением сменить преподавателя, просто явилась в тот же вечер в его комнаты, спокойная и стремительная, и отдалась ему — так же старательно, и рассудительно, и вместе с тем до невозможного страстно, как, впрочем, делала и всё остальное — в этом он имел счастье убедиться позже, и не раз.

— Простите, профессор, но вы — полный кретин, если думаете, что сможете избавиться от меня таким глупым способом! — заявила эта невоспитанная девица, а в следующий миг ответная гневная тирада профессора Снейпа была зарублена на корню, когда губы Гермионы Грейнджер, мысли о которых многие месяцы не давали ему дышать, прижались к его губам, навеки разделяя его в высшей степени сложную и запутанную жизнь на «до» и «после».

И ему, к счастью, просто не хватило сил и выдержки, чтобы повести себя по-джентельменски и выставить эту нахалку за дверь — как, вообще-то, и стоило поступить. Вместо этого Северус Снейп совершил один из самых эгоистичных поступков в своей жизни — он принял то, что так щедро было ему предложено, и овладел этой невозможной, сумасбродной нахалкой — прямо на ковре посреди его гостиной, не успев дойти хотя бы до дивана, — раз и навсегда доказав самому себе, насколько смехотворны были его потуги отказаться от неё. Два года ожидания и тщетных надежд, что его оставят в покое, пролетели перед глазами и превратились в пшик.

В свое оправдание профессор мог бы сказать, что пока его изголодавшийся рот исследовал нежнейшую кожу этой куда более решительной и храброй, чем он сам, девушки, он, не переставая, исторгал из себя жуткие угрозы и обещания отказать ей в ученичестве и закрыть все возможности и далее заниматься любимой наукой.

— Ах, замолчите же, наконец! — было ему ответом, а затем Гермиона оседлала его, как заправская всадница, и Северус уже не смог выдать что-то более членораздельное, чем бесконечные стоны и рычание.

Когда он, позволив мисс Грейнджер вдоволь насытиться доминирующей ролью, порывисто перевернул свою покладистую ученицу на спину и, навалившись сверху, дал, наконец, себе волю брать её так, как не мечтал даже в самых смелых своих фантазиях, в его голове настойчиво крутилась мысль, что подобное больше никогда не повторится, — и в свое оправдание профессор мог бы сказать, что тогда он действительно в это верил.

Но намного позже, когда они всё-таки добрались до кровати, и, основательно расшатав её, истощенные и измученные друг другом, крепко уснули, последняя мысль Северуса Снейпа была о том, что теперь у судьбы с характером и внешностью Гермионы Грейнджер ему действительно нечего больше просить.

Ведь теперь у профессора Северуса Снейпа была сама Гермиона Грейнджер.

Этого было вполне достаточно.

 

Конец