День Анарам месяца Фарвардин, то есть 18 апреля.

 

Я разрешил Полине прочитать все, что записал с 12 апреля.

Разумеется, ради этого ей пришлось прибегнуть к «Сигурду», ведь я веду дневник на шведском. (Интересно, на каком языке читаешь меня ты, дорогой читатель? Надеюсь, не на фарси.)

Полина сказала, что я наконец-то расписался.

– А то, – говорит, – все ты комкал поначалу. И ничего не написал о том, как я помогала тебе эти проклятые баллоны по буксиру гонять!

Полина имела в виду топливо для маневровых двигателей «Мула», которое мы перегрузили с «Сэнмурва».

Хорошо, восстанавливаю историческую справедливость: Полина настоящий герой. И тоже заслуживает Королевского ордена Полярной звезды командорской степени первого класса.

Мне осталось не так и много. Мое повествование уже скоро догонит сегодняшний день и мои записки наконец-то превратятся из сбивчивого и торопливого мемуара в нормальный дневник…

…Увидев русские танки, мы выбрались через стыковочный узел на крышу «Сэнмурва». Я на всякий случай сразу же поднял руки, а Полина закричала: «Ребята! Мы свои, свои!»

Один из танков, подрабатывая водометными движителями, подошел поближе. Люк на башне откинулся, из него выглянул невеселый бородач в танковом шлеме с небрежно пристегнутым дыхательным прибором. На шлеме были под трафарет нарисованы в ряд четыре звездочки.

Танкист что-то грозно потребовал на фарси.

– Не понимаю! Мы русские! – заорала Полина что было сил.

– Бросайте, говорю, оружие! И руки за голову!

– Мы русские, товарищ танкист!

– Какие на хер русские?

– Более вежливо, пожалуйста! – потребовал я. – Вы говорите с женщиной!

– О! – Бородач развеселился. – И этот тип с акцентом тоже русский?

– Он швед! А я русская!

– И откуда вас таких русских на клонском ероплане принесло?

– С Фелиции. Флуггер трофейный.

– Ероплан ходит через Х-матрицу?

– Нет. Мы прилетели на клонском буксире и притащили гидрофлуггер с собой. Буксир, кстати, тоже трофейный.

Танкист присвистнул. После чего приложил палец к крохотной кнопке на стоячем «ошейнике» своего бронежилета и сказал: «Гена, ты все слышал?»

После короткой паузы танкист пояснил своему невидимому собеседнику: «Два человека, мужчина и женщина… Нет, вроде нет. Вылезли из странной клонской колымаги… Не знаю такой. Большой флуггер с поплавками, сел на озеро. А прилетели они… Да!.. С Фелиции!.. Да… Так говорят… Я тоже не верю, я что – идиот?!. Понял, хорошо… А этой дрянью сейчас займемся… Обязательно».

Закончив разговор, он обратился к нам:

– Сейчас к вам подойдет другой танк. Переберетесь на него, станете на корму, за башней. Он отвезет вас в расположение батальона. И запомните: танкисты будут пристально за вами следить. Если ваше поведение покажется подозрительным или вы попробуете сбежать, они незамедлительно применят оружие.

– А внутрь танка нельзя? – взмолилась Полина. – Мы очень устали!

– Внутрь танка вы в таких скафандрах не втиснетесь. А ждать, пока вы их снимете, никто не будет. Не обессудьте.

Мы не стали спорить и перебрались на танк, приткнувшийся к правой скуле «Сэнмурва».

Танк отвалил от флуггера, лихо развернулся и с феноменальной резвостью помчал к берегу.

Из башенного люка показался совсем молодой сержант. Он был чем-то похож на того русского пилота, Николая, «Дюрандаль» которого мы отремонтировали на Фелиции.

Позже выяснилось, что фамилия сержанта-танкиста – Николаевский, так что эти две персоны, вполне возможно, связаны некой мистической связью, о которой сами не подозревают.

– С ветерком катаете, – улыбнулась Полина.

– Так вы правда русские? – Молодой танкист был настроен явно более дружелюбно, чем его командир. Он смотрел на нас во все глаза, почти с восхищением.

– Правда.

– Хотя я швед, – уточнил я.

– Тогда вот что: шлемы свои наденьте, когда в лес въедем.

– Зачем?

– Опасно… Поймете.

– Скажите, а что тут у вас творится?

– Воюем… – Сержант помрачнел. – Если честно, угораздило же вас из всех планет выбрать Грозный! Летели бы хоть куда… Да на ту же Клару! Там бы вас клоны упаковали в лагерь и сидели бы вы спокойно до конца войны, печенье жевали.

– У нас была возможность сидеть спокойно, – надменно сказала Полина. – До самого конца войны, и притом без всякого лагеря. Но в один прекрасный день я решила, что должна быть со своей страной.

Танкист вопросительно посмотрел на меня, будто бы желая спросить: «Ну подруга ваша что-то решила. А вы что же – своего мнения не имеете? Или вы настоящий подкаблучник?»

– А я полетать хотел, – ответил я на его немой вопрос. – И мне, если честно, было почти все равно куда… А что на Грозном – так плохо? Вы ведь вроде отлично держитесь?

Не ответив, сержант оглянулся через плечо на приближающийся берег.

– Так, шлемы, шлемы… Быстро! И защелкнуть их не забудьте, по-настоящему.

Вот и пришлось, не успев вдоволь надышаться вкусного озерного воздуха, снова закупориться в опостылевших скафандрах.

Сержант тем временем предпринял следующие приготовления. Он опустил на глаза массивные очки, приладил дыхательный аппарат и, взявшись за рукоять турельного пулемета, сказал:

– Если что – пригнетесь.

В этой части озера берег был отлогим. Танк легко выбрался из воды на узкий песчаный пляж и, лихо проскочив между двумя деревьями, ворвался в лес.

Там, под непроницаемыми лиственными сводами, царили густые сумерки. Слева и справа мелькали неохватные стволы. Казалось, некоторые из них проносятся мимо на расстоянии вытянутой руки. Дороги или хотя бы просеки не было – пользуясь отсутствием оврагов и мелколесья, танк ехал как придется.

– Держитесь крепче! – посоветовал танкист.

Совет был не лишним. Танк начал часто совершать резкие повороты, следуя маршруту, сохраненному в его бортовой навигационной системе (вряд ли живой водитель смог бы управлять машиной так ловко). Нам, бедным пассажирам, оставались только охи и ахи.

Внезапно сержант перебросил ствол пулемета на девяносто градусов влево и, скрывшись в башне по шею, открыл огонь почти вертикально вверх. Лес наполнился звоном рикошетов.

– Давай-ка на корточки, – предложил я Полине. Очень вовремя – потому что ствол пулемета, промчавшись над нашими головами, задергался слева от моей макушки (спасибо шлему – не оглох!).

– Что же это такое, Роло?! – закричала Полина.

– Не знаю… Война!

Потом танкист отвернулся от нас и застрочил вперед.

Я проследил взглядом за пулеметными трассами. Сверху непрерывно сыпалась труха, перебитые ветки, куски коры. Но цель оставалась невидимой.

Спустя секунду крупный плевок невесть откуда взявшейся желтой дряни залепил стекло моего шлема. Я протер стекло тыльной стороной перчатки скафандра и обнаружил, что густая желтая жидкость курится дымком, как олеум.

«А если бы попало в глаза?»

Сверху свалилось что-то пятнистое, мешковатое – оно шмякнулось на грунт прямо перед танком и исчезло под левой гусеницей. Послышался хруст и громкое неаппетитное чавканье.

Танк почти сразу остановился.

Сержант шустро выбрался на лобовой бронелист и передернул затвор автоматического пистолета с длиннейшим тонким магазином.

– Хотите посмотреть? Только осторожно! Твари очень живучи.

– Я лучше тут… – начала было Полина, но внезапно согласилась: – Ладно, погляжу… Интересно.

Прежде чем мы в своих громоздких скафандрах спустились н землю, сержант Николаевский успел разрядить половину магазина в то место, которое у поверженного монстра считалось головой.

Судить о внешности животного после всех его злоключений было нелегко. С одной стороны, по виду оно было как бы «теплокровным» и даже, не исключено, «млекопитающим» – на такие ассоциации наводил густой шерстяной покров, анатомия лап, когти на них. А пятнами своими существо и вовсе напоминало леопарда (или гепарда? – в кошачьих я не силен).

Но с другой стороны – количество этих лап! И отсутствие нормальной головы! И форма тела – широкого, но приземистого, как у краба! А голый крысиный хвост?! А пластины на брюхе? А длиннейшее ороговелое жало того же цвета, что и пластины! И еще какие-то надстроенные над этим всем «лишние» псевдоконечности!

Существо было обильно перемазано не то желтой кровью, не то желтой слизью.

– Постойте-ка… – пробормотала Полина. – Постойте-постойте… На Грозном таких много?

– С середины марта появились, – ответил сержант. – Ломаем голову, откуда их принесло. Очень противные твари. Плюются ядом через вот этот хоботок. Один-два точных плевка – и ты труп. Основательно они нам жизнь портят…

– Дело в том, что это вольтурнианский всеяд, – объяснила Полина. – Который водится, как легко понять из названия, на планете Вольтурн. А на Грозном его быть никак не должно.

– А вы откуда знаете? – Танкист мгновенно насторожился.

– Я биолог. Давайте его с собой возьмем.

– Зачем еще?!

– Давайте-давайте. Если они вам досаждают, надо придумать, как с ними бороться. А чтобы это понять, я должна в нем поковыряться.

– Поковыряетесь – и сразу придумаете?

– Не знаю. Но попробовать имеет смысл.

Остаток пути я провел рядом с дохлым всеядом. К счастью, ехать оказалось не очень далеко и другие твари нас больше не тревожили.

Старшего офицера, с которым нам предстояло познакомиться, звали Геннадий Улянич. Он командовал одним из батальонов 4-й танковой дивизии. Батальон стоял отдельным лагерем, придвинутым к озеру ближе других частей. Забавно, что батальон Улянича выполнял в общей структуре дивизии в основном функции провиантской команды.

Таким образом, мы, можно сказать, попали к русским трапперам от регулярной армии. В их задачи входила ловля гигантских бескостных рыб в ближайшем озере, их разделка, копчение, вяление и отправка в другие части. Также они вели сбор съедобных растений и изготавливали из сока местных орхидей очень вонючий самогон.

Батальон чувствовал себя в полной безопасности под пологом местных лесов – совершенно непроницаемым как для визуального наблюдения, так и для технической разведки. При соблюдении разумных мер маскировки, разумеется.

К сожалению, в батальоне на ходу оставалось лишь пять тяжелых танков и столько же плавающих разведывательных машин, часть из которых была встречена нами на озере. Но связано это было не столько с боевыми потерями (в последние недели батальон Улянича вообще не вел боев), сколько с недостатком запчастей.

Первый наш разговор с Уляничем вышел довольно коротким. Мы ответили на скучные вопросы: кто, что, где, зачем, почему и так далее.

– Робинзоны… Магелланы… – проворчал майор в заключение. – Потеха просто.

– Мы не врем! – в который раз заверила его Полина.

– Ладно, утро вечера мудренее. Отдыхайте.

Потом принесли ужин. Нам досталось по солдатскому котелку восхитительного рыбного супа, в котором плавали вкусные кусочки чего-то вроде мяса кальмара. После ужина нас определили в пустующую землянку и предупредили, что мы находимся под охраной двух часовых. И что тут никто шутить не намерен, а потому часовым надо подчиняться беспрекословно.

Заниматься диверсиями, шпионажем и саботажем мы не собирались. Стоило нам добраться до тюфяков, набитых сеном, как мы сразу же уснули. Благо, после Лавового полуострова к походному быту нам было не привыкать.

На следующее утро с озера вернулись остальные плавающие танки. Они привезли с собой несколько крупных продолговатых предметов, плотно завернутых в халкопоновый брезент.

Как я узнал гораздо позже, то были обломки истребителя ягну, смытые ливнем с кроны одного из деревьев-гигантов. Но тогда я, конечно, не знал, кто такие ягну, да и танкисты этого не знали. И даже самим фактом обнаружения обломков из загадочного материала они со мной тогда не поделились.

Не доверяли, это понятно.

Примерно через час, который мы с Полиной провели, докуривая последние сигареты, нас снова вызвали к Уляничу.

Вместе с майором в штабной землянке находился худой мужчина с ранней сединой на висках. Это был единственный человек из всех, встреченных нами до сего дня на Грозном, который не ленился бриться каждое утро. Все остальные без различия возраста и звания щеголяли кто трехдневной щетиной, кто бородой.

– Знакомьтесь, – представил нас Улянич. – Инженер-капитан второго ранга Оберучев. Это, – майор заглянул в планшет, – Полина Пушкина, биолог… а это Роланд Эстерсон… авиакосмический конструктор. Уверяет, что сконструировал истребитель… «Дю-ран-даль».

–Очень приятно. – Оберучев холодно кивнул. Судя по всему, он ни на гран не верил в «авиакосмического конструктора».

– Значит, тут вот какое дело, това… господин Эстерсон, – начал Улянич. – Товарищ Оберучев хочет поговорить с вами о вашей профессии. А я хочу поговорить с вашей спутницей… обо всем на свете. Ревновать не будете?

– Нет. – Я пожал плечами (вот бы не растеряться и ответить что-нибудь остроумное! но так всегда).

– Отлично. В таком случае мы с Полиной прогуляемся – в пределах расположения части, разумеется! – а вам я оставляю землянку… Алеша, чаю захотите – сообразишь сам, да?

– Разберемся.

Я отметил, что Оберучев был столь же нелюбезен с майором, как и с нами. Это меня, как ни странно, приободрило. Наверное, просто не с той ноги встал.

– Роланд, давайте сразу начистоту, – предложил Оберучев после того, как Полина с Уляничем вышли. – Я вам не верю. Согласитесь, это довольно странно: встретить здесь, у черта на куличках, конструктора секретной машины, о которой сам я, офицер военфлота, узнал только за два дня до начала войны. Да и то лишь в силу специфики своей должности. Так что не обессудьте, придется вам представить доказательства своей причастности к программе «Сталь-2».

– Первый раз слышу про такую программу, – честно признался я. – Вероятно, это ваше сугубо флотское обозначение… Но «Дюрандаль» сконструировал действительно я. Послушайте, вы на нем летали?

– Увы, не довелось.

– Плохо… Как же я смогу доказать вам, что его конструировал? Вы же не знаете особенностей этой машины так, как знаю их я!

– Меня бы вполне устроило, если бы мы начали с простых вещей. Например: какая максимальная скорость отвесного пикирования «Дюрандаля» в атмосфере?

– Это параметр не паспортный, как вы понимаете.

– Понимаю. В таком случае, каков удельный импульс двигателей?

– Каких двигателей? И где?

– Маршевых. В вакууме.

Я назвал цифру. Далее, в продолжение разговора, а разговор был долгим, я назвал примерно три сотни различных цифр, а несколько раз был вынужден отделаться позорным: «Не помню точно… Порядок такой-то, но…»

Затем поговорили о флуггерах вообще. Оберучева особенно интересовало мое мнение о «Сэнмурве». Коснулись темы истребителя «Громобой», но быстро выяснилось, что мы оба не имеем об этой полумифической машине ни малейшего представления.

– Да, давненько не говорил я с профессионалом такого уровня, – улыбнулся наконец Оберучев. – Помнить таблицу замерзания всех двенадцати типов «компонента Б» – это… это… я даже не знаю, с чем сравнить!

– А могу я, в свою очередь, задать вам один вопрос?

– Пожалуйста! Сколько угодно!

– Вы-то сами эти цифры откуда знаете? Нет, я слышал, вы инженер-капитан, но все-таки… Если вы на «Дюрандале» не летали… И даже, надо думать, в глаза его не видели…

– Честно? Почти все технические параметры «Дюрандаля», которые вы перечислили, я слышу первый раз в жизни! Чтобы проверить истинность ваших утверждений, мне потребовалось бы попасть в Антарктиду!

– Куда?

– Мы так называем Южный полярный континент Грозного.

– А что там?

– К сожалению, не имею права вам это сообщать. – Оберучев снова замкнулся в броне официальных отношений.

Я, признаться, обиделся.

– «Не имею права», «не имею права»! Это я как раз не имел никакого права сообщать вам секретнейшие ЛТХ «Дюрандаля»! Вы, наверное, подозреваете во мне клонского шпиона? Так вот что я вам скажу, милейший: а почему бы мне не подозревать шпиона в вас?! А?

Не выдержав моего натиска, Оберучев стушевался.

– Господин Эстерсон, я не хотел вас обидеть… Но и вы меня поймите… Дело вовсе не в том, что кто-то подозревает вас в шпионаже. Просто если вы вдруг попадете в руки врага…

– Живым я им не дамся! – изрек я с пафосом. И, поскольку мне самому стало смешно, смягчился: – Ладно, нужны мне ваши тайны… Расскажите хотя бы, что на Грозном творится. В целом.

– А что на Грозном, по-вашему, творится? – спросил Оберучев и внимательно посмотрел на меня. – Вот вы, например, когда из Х-матрицы вышли, что видели? Или, может, что-то слышали?

– Слышали. На аналоговом канале мы поймали весьма гадкие звуки. То ли шепот, то ли пришепетывания…

– Вот такие? – спросил Оберучев. Он сделал неуловимое движение рукой и я услышал: «Шшшап… Шапанат… Цнит… Шшшап… Асссу… Жицт…»

От неожиданности я чуть не подскочил. Оказалось, Оберучев в числе прочего держал в своем «Сигурде» запись таинственных радиосигналов.

– Именно! А вам известна их природа?! Известна? – спросил я.

– Известна. Звуки имеют внеземное искусственное происхождение.

 

 

Глава 3

ЛИМБ

 

Май, 2622 г.

Карниз

Планета Глагол, система Шиватир

 

– Па-a машинам! Ослов и ученых – на середину! – весело скомандовал Свасьян.

Приказ, разнесенный общей радиосетью, прозвучал в сотнях наших интеркомов, в кабинах вертолетов сопровождения, в башнях бэтээров и инженерных танков. А также в оперативном штабе Колесникова на космодроме Гургсар и в центральном отсеке Х-крейсера «Ксенофонт». Между прочим, радиосвязь работала паче наших чаяний – а ведь Ферван предупреждал, что на Глаголе с этим делом бывает ой как худо.

Ослы и ученые (то есть «осназ Двинского» со всем своим транспортом) и без бонапартовского приказа Свасьяна давно утвердились «на середине» – в центре колонны. В авангарде у нас шла разведрота, в арьергарде – усиленная инженерно-строительная рота и рота тяжелого оружия.

Кроме сухопутных сил, нам полагался вертолетный зонтик из семи «Пираний» и трофейного клонского «Ашкара». Именно так, оказывается, именовалась та модель, на которой в свое время мы с Ферваном совершили путешествие из лагеря к Карнизу. Поскольку Ферван во всем этом железе разбирался как нельзя лучше, его к «Ашкару» и приписали – вместе с нашим пилотом и тремя осназовцами.

Первыми, заслышав команду Свасьяна, поднялись в воздух вертолеты.

«Ашкар» и две «Пираньи» сразу рванули вперед, на разведку, уточняя и детализируя данные об обстановке, которые непрерывно поступали от пары истребителей-разведчиков в вышине. Обстановка пока что была нейтральная: ничего, никого, скукота.

Оставшиеся «Пираньи», покачиваясь, наползли на центр колонны и зависли, ожидая, пока двинут вперед танки с минными тралами.

Опасаясь, что манихеи вовсю предаются таким традиционным партизанским забавам, как минирование дорог, Свасьян предпочел совершать марш в полном соответствии с тактическими наставлениями. А именно: поставил инженерные танки в голове колонны, а большинство личного состава выгнал наверх, на броню. В случае поражения бэтээра кумулятивным ядром выпрыгивающей дистанционной мины это существенно снижало потери. А при попадании кумулятивного ядра в десантное отделение могло бы и вовсе свести их к нулю: водитель и стрелок имели шансы отделаться легким испугом.

Крыши БТР «Зубр» достаточно комфортны для езды. По периметру имеются подъемные бронещитки, формирующие нечто вроде кузова грузовой машины. Есть два ряда ручек, за которые можно держаться. А если еше взять резиновые сидушки с присосками и налепить их на броню – будет вообще шоколад, как говаривал полненький астроном Локшин.

На крыше «Зубра» с подозрительно счастливым тактическим номером «303» нас путешествовало семеро: я, Таня, упомянутый астроном Локшин, семасиолог Терен, химик Филимонов и двое автоматчиков.

Недостроенная дорога, по которой я в конце февраля шел вдоль Стикса-Косинуса, давно закончилась. По ее твердому глиняному ложу наша колонна двигалась со скоростью 40 км/ч, то есть сравнительно быстро.

Клоны прокладывали дорогу с таким расчетом, чтобы обминуть все опасные аномалии – в особенности гросы, гравимагнитные осцилляторы. Оставалась еще угроза со стороны кочующих аномалий, например, «слепней». Но пока что с борта «Ашкара» предостережений не поступало и мы спокойно пылили себе вдоль каньона Стикса-Косинуса.

Однако после приметного оврага, на дне которого, в густой Мути, лежал разбитый вдребезги трактор-трамбовщик, счастье закончилось и колонне пришлось двигаться по бездорожью. Наша скорость сразу же упала в три раза.

К счастью, у нас имелись подробные клонские карты аномалий, захваченные в Гургсаре. Кроме того, с борта «Ашкара» нас непрерывно информировали о ближайших гросах и «болотах».

«Болота», впрочем, были хорошо различимы и невооруженным глазом: неправдоподобно гладкие сизые пятна до сотни метров в поперечнике. По фактуре их поверхность напоминала кожу морских млекопитающих. Попав в «болото», бэтээр проваливался примерно на полметра и двигался в сизом веществе, его наполняющем, с неимоверным трудом. Затем, если водитель продолжал упорствовать, машина, продвинувшись вперед, попадала на более глубокое место, тонула до того предела, который был положен ей общеизвестным законом Архимеда, и вязла насмерть.

А не хотелось бы! Поэтому с учетом всех особенностей ландшафта был проложен извилистый маршрут, обходящий стороной все гиблые места. Конечная точка маршрута находилась на Карнизе. Причем не где-нибудь, а в том месте, где, согласно данным Фервана (проверенным и подтвержденным воздушной разведкой), находились остатки грандиозной Лестницы Кавама – отчасти естественного, а отчасти искусственного каскада балконов и площадок, нисходящего прямиком на дно Котла.

Эти балконы и площадки были отделены друг друга десятками, а где и сотнями метров почти вертикальных скальных стен.

Таким образом, требовалось еще наладить вдоль Лестницы Кавама сложную систему лебедок и скоростных подъемников, которая позволила бы экспедиционным силам, направляющимся на дно Котла, сообщаться с лагерем, остающимся на Карнизе. И хотя вся эта машинерия обещала быть очень громоздкой, неудобной и иметь мизерную пропускную способность, положиться целиком в подобной ситуации на вертолеты и флуггеры было бы верхом преступного благодушия.

Поползли вперед танки-тралы.

Один за другим приходили в движение «Зубры» и «Кистени» авангарда.

Тронулись «ослы и ученые». Головная машина с номером комроты «101», машина академика Двинского, «сто третий» с дополнительным автоматическим гранатометом на крыше боевого отделения, «сто четвертый», на котором путешествовал Иван Денисович, «двести первый», «двести второй»…

Наконец плавно пополз вперед и наш бэтээр, «триста третий».

До лестницы Кавама оставалось чуть больше пятидесяти километров.

– Саша, я совсем не специалист в ваших военных делах, – осторожно начал химик Филимонов, – но скажите, пожалуйста… как вы все это оцениваете?

– Что?

– Ну… все. Вам не кажется странным, что мы так свободно разъезжаем по конкордианской планете? Что они практически не дрались за нее?

– Как вам сказать, Геннадий… Во-первых, дрались. В той мере, в какой могли. Во-вторых, планета эта, считайте, такая же конкордианская, как и наша. Если бы здесь были построены нормальные города и заводы, размещены большие гарнизоны и базы флота – тогда, конечно, все было бы иначе. Но вы же видите: городов здесь вообще нет. Гургсар не в счет, это просто маленький космодром с хилой инфраструктурой…

– И все-таки! – настаивал Филимонов. – Ведь, кроме Гургсара, есть и другие объекты! Вот, скажем, лагерь, в котором вы сидели. Как его там?.. «Гаянэ»?..

– Имени Бэджада Саванэ. А что лагерь? После того как нас оттуда вывезли по обмену, бараки опустели. Клоны надеялись, что лагерь вновь наполнится, причем до расчетной численности – семьсот пятьдесят человек, после захвата Города Полковников. Да вот не судьба… А цитадель лагеря, где сидит сотня клонов, мы пока даже не стали штурмовать – зачем? Прилетели наши вертолеты, сожгли всю технику. Без техники выбраться с плато невозможно. Пусть клоны пока что отдыхают и духовно просвещаются на лекциях офицера-воспитателя Кирдэра. Если только он во время налета не погиб…

– А почему с плато выбраться невозможно? Ведь оттуда есть дорога на Гургсар?

– Ну почти невозможно. Там ведь как. Одна столовая гора, потом мост, потом вторая столовая гора. А со второй горы дорога, хочешь не хочешь, спускается в долину. И примерно километров двадцать идет через Муть, пока не поднимется на перевалы горного кряжа Зойшам, за которым уже Мути нет. Так вот, клоны ездили по этой дороге только на специальных грузовиках с герметичными кабинами и кузовами. И нас на таких возили. Добавьте к Мути полное отсутствие воды, пригодной для питья… Если нет транспорта, на своих двоих там не очень-то.

К нашему разговору присоединилась Таня.

– Так получается, гарнизон цитадели обречен на смерть от жажды? – спросила она настороженно.

– Это вряд ли. У них должны быть резервуары… Причем довольно вместительные.

– Может, вертолеты эти резервуары тоже грохнули, заодно с грузовиками?

– Не знаю, – честно признался я.

– Так узнайте у Свасьяна. Вы же вхожи в эти круги. – Последние слова Таня произнесла с непередаваемой насмешливо-многозначительной интонацией.

– Вы тоже вхожи, – кротко ответствовал я.

– Мне он обязательно наврет. Скажет, что воды на плато – море. А вертолеты стреляли с хи-рур-ги-чес-кой точностью. Исключительно по грузовикам. Причем только по колесам.

Мы с Филимоновым и прислушивающийся к разговору Локшин улыбнулись.

– Таня, я обязательно все узнаю. Но потом. Можно?

– Можно. Однако мое мнение таково, что, если я права, этим несчастным надо немедленно направить воду.

– Прекрасная идея. Как?

– На вертолете.

– Чтобы «эти несчастные» встретили вертолет ураганным огнем из всех видов оружия?

– Значит, надо их заранее предупредить. Что вертолет такой-то, тогда-то, прилетит к ним с водой.

– Вы не знаете пехлеванов. А заотаров и подавно.

– Друзья мои, – вмешался Локшин, – ваш спор носит сугубо академический характер. Поскольку отправной точкой для него служат не объективные данные, а произвольное предположение о том, что гарнизон цитадели действительно лишен воды…

Насчет академического характера астроном был на сто процентов прав. К сказанному им следовало бы еще прибавить, что проблемы, беспокоившие в тот момент Шапура, Кирдэра и их подчиненных, никак не должны были беспокоить нас. Разве что радовать. По той простой причине, что мы с ними были заклятыми врагами. Но озвучивать это «негуманное» соображение перед Таней и другими учеными не стоило.

– …Я же, друзья мои, – сказал Локшин, – хотел бы продолжить тему, заданную уважаемым Геннадием. Вы ведь, товарищи военные, – он перевел взгляд на меня, – бережете нашу хрупкую психику… не пустили нас в помещения космодрома…

– Почему не пустили? – возразил я. – Очень даже пустили! Ведь вы лично изучали отчеты гургсарской обсерватории, сидя в кресле ее директора!

– Да! Но прежде вы мариновали нас на летном поле под бдительной охраной вооруженного сопровождения! Битых четыре часа!

– Не четыре, а полтора.

– Все равно!

– А вам бы хотелось ворваться в комендатуру космодрома прямо с осназом Свасьяна?

– Нет, но…

– Значит, вам хотелось бы зайти туда сразу вслед за осназом? И получить пулю в живот из вентиляционной отдушины?

– Да уж лучше так, чем сидеть на летном поле и слушать, как добивают раненых.

– Вы о чем?! – у меня округлились глаза.

– А что это были за одиночные выстрелы? Сидим-сидим, вдруг – бах! А через две минуты снова: бах! И через пять: бах! Это что – похоже на настоящую перестрелку? По-моему, это были добивающие выстрелы в голову!

Ну да. Знал я. Я знал. Известно мне было, что это за «одиночные выстрелы».

Вопрос только – рассказывать правду в присутствии Тани или нет?

С другой стороны – подумаешь, трагедия… Не приведи Господь, попадем в манихейскую засаду, кого-то из наших обязательно ухлопают – и что же? Все гражданские в шоке, вокруг обмороки, слезы – и трава после этого не расти? Нет уж, пусть лучше психологически готовятся. Все-таки на войну попали, на настоящую войну, хотя условия пока что – тепличные.

– Если бы там и впрямь наши добивали раненых, – сказал я жестко, – вы слышали бы выстрелы парами. Потому как в подобной ситуации один выстрел производится в голову, а другой – в корпус. Но поскольку все «Нарвалы» и «шоны» осназа в этой операции снабжены глушителями, выстрелов вы скорее всего не услышали бы вовсе.

– А что такое «шоны»? – поинтересовался Филимонов.

– «Шон» – это разговорное название пистолета ТШ-ОН, «Тульский Шандыбина, особого назначения».

– И что же мы слышали, в таком случае?

– Приглушенные разрывы гранат. Ими подрывали себя раненые клоны. Либо те, кто остался без боеприпасов и был загнан в угол. Потом бойцам Свасьяна пришлось потратить некоторое время на то, чтобы убрать останки этих героев. Нечто подобное я наблюдал на борту яхты «Яуза», в первый месяц войны…

– Как страшно, – еле слышно сказала Таня.

– Кой же черт они не сдаются… – прошипел обескураженный Филимонов.

Мы помолчали. Примерно через минуту я решил сделать организационные выводы:

– Так что, Феликс Лазаревич, вы правы. Мы действительно бережем вашу хрупкую психику. Насколько это возможно.

– Ага, да, – повеселел Локшин. – Ваша история так меня расстроила, что я утратил нить… Вот, насчет психики. Спасибо, конечно, но Сергей-то задал свой вопрос, с которого начался наш разговор, неспроста. Мы с ним, кажется, думали об одном и том же… Вот посудите сами: наши войска обосновались в Гургсаре, крейсера – на орбите, мы с вами спокойно катим к Котлу, будто на параде, но есть же здесь другие базы? Другие места, откуда конкордианцы могут на нас напасть? Куда, в конце концов, смотрит их флот?!

– Ну это даже мне понятно. – Таня пренебрежительно махнула рукой.

Еще бы непонятно! Я немало времени потратил, пока мы в Городе Полковников сидели, чтобы разъяснить Тане все нюансы операции «Очищение».

Оно того стоило. Ведь одно дело, когда гражданский вылезает из флуггера на горячую бетонку и видит истребитель, выгоревший до самого хризолинового нутра двигателей. А рядом с истребителем – обугленный скелет пилота. Тут и закручинишься: человека заживо сожгли!

И другое совсем дело, когда тот же гражданский понимает: успели наши соколы голубчика на стоянке застать, оформили бомбой «Град», все по плану, радоваться надо! А то сел бы мерзавец в свой растреклятый «Джерид», поднял его в воздух да встретил наших на подлете ракетным залпом! Тогда бы уже по своим плакать пришлось. И плакали бы.

– Что же вам понятно, Таня? – задиристо спросил Сергей.

– Понятно, что и другие базы, которых здесь всего лишь две, – ответила Таня, – изолированы точно так же, как и лагерь на плато. Есть недостроенный космодром где-то возле Северного полюса. И есть армейская база на западе. Больше нет ничегошеньки. Мы разбомбили там все вертолеты и флуггеры, склады горючего, наземную технику. А пешком клоны будут месяц сюда идти… Кстати, Саша, – встрепенулась она, – а как там с водой?

– В обоих местах своя собственная питьевая вода. Колодцы. Так Ферван говорил и техническая разведка его слова подтверждает, – поспешил заверить я. – Еще, чтобы окончательно просветить товарищей ученых, надо добавить, что, помимо перечисленных баз, на Глаголе имелись позиции трех дивизионов противокосмической обороны. Это большие такие ракеты, очень мощные, которыми в принципе можно было бы достать наши Х-крейсера в космосе. Так вот: и с этими дивизионами все нормально. Сперва мы их накрыли с орбиты ракетами «Шпиль». Потом их отутюжили «Орланы». А сейчас к ним в гости ходят отдельные рейдовые группы Свасьяна. Результатами рейдов подполковник, надеюсь, вечером поделится. Мы пока не можем понять, почему из всех дивизионов пуски произвел только один – да и то всего лишь четырьмя ракетами. Честно говоря, по нормативам они успевали сделать минимум один полновесный залп. То есть в общей сложности пятьдесят четыре ракеты.

– Выходит, они все-таки могли сбить наши крейсера?

– Могли попытаться, – уточнил я. – Засечь пуск такой орясины легко, а уклониться от нее любой крейсер может экстренным погружением в граничный слой Х-матрицы. Что «Вегнер» и проделал. Проблемы могли бы возникнуть только у «Ксенофонта»… Хотя, думаю, Велинич тоже ушел бы погружением – ну, наработали бы килограмм десять – двадцать люксогенового шлака в аварийный бункер…

Тут я немного покривил душой. Были с экстренными погружениями при неработающем утилизаторе кое-какие технические проблемы… Как говаривал Федюнин, начальник моего факультета, «нюансы неодолимой силы». И если бы клоны отработали по «Ксенофонту» дивизионным залпом, это еще большой вопрос, как Велинич стал бы выкручиваться.

– Так, это уже детали! – поспешно замахал руками Локшин. – Вы, Саша, дальше, дальше нас просвещайте и успокаивайте. Или вы, Таня.

– Куда уж дальше? – Мой славный ксеноархеолог улыбнулся. (Впервые за день! Вообще Таня от самого Города Полковников была задумчива, тиха и печальна.)

– А вот флот? Флот Конкордии?

– Так крейсера с того и начали, что все Х-передатчики клонам сломали, – ответила Таня («Сломали» – как это трогательно звучало!). – Поэтому в Конкордии узнать о захвате Глагола смогут только после того, как сюда прибудет очередной транспорт снабжения. Или случайно забредет что-нибудь военное. Но на этот случай… Погодите, Феликс Лазаревич, так нам же все это в учебном центре объясняли!

Локшин засмущался.

– Ну, видите ли, Танюша… Я не очень-то слушал. Потому что я, признаться, до последней минуты пребывал в уверенности, что никуда мы не полетим…

– Почему?

– Ну почему?.. Отменят!

– И как же, по-вашему, такую операцию могли отменить? – ехидно осведомился я.

– Видите ли, с самого Рождества вся моя жизнь – одна сплошная отмена, – пояснил Локшин. – Вот послушайте. Десятого января сего года я должен был вылетать на Махаон. Там как раз достроили великолепнейшую обсерваторию, мне предложили должность замдиректора. Отказаться от такого соблазнительного предложения я не мог… Подыскал на Махаоне работу жене, она у меня психиатр, определился со школой для младшего сына… Мы сидели на чемоданах, когда вдруг пошли эти ужасные сообщения по визору, все полеты отменили… Первые несколько дней я ничего не понимал, был вне себя от ярости! Помню, скандалил в кабинете у какого-то полковника, требовал, чтобы меня переправили на Махаон ближайшим военным звездолетом. Можете себе представить? По моему мнению, наш флот был просто обязан доставить меня на Махаон! Потом наконец я услышал официальное сообщение: планета оккупирована Конкордией. В длинном ряду прочих. Я немножечко поостыл – а тем временем нас эвакуировали в Житомир. Через несколько дней меня призвали и я попал в учебный лагерь посреди приднепровской степи. Там ходили самые дикие слухи. Про какую-то «одну винтовку на троих», с которой нас бросят на конкордианские танки под Москвой. Можете себе представить такую чушь?! Это при том, что оружия в лагере было полно! По два ствола на каждого! И нас даже учили с ними обращаться! Мне выдали форму и погоны ефрейтора! В начале марта нас три раза грузили на машины <