Глава 4. Новые источники вдохновения

Штаб работал полный рабочий день без выходных. Такой режим был потому, что в любой момент в него могли захотеть прийти потенциальные сторонники или уже утвердившиеся, чтобы верифицировать свою подпись. Существовал график, по которому назначался человек, в тот или иной день ответственный за открытие и закрытие штаба. Как правило, это были либо Алиса, либо Жора, либо Дима Зубров. Помимо этого, в штабе круглый день должен был оставаться дежурный, который мог помочь пришедшему поставить подпись. То есть, без присмотра помещение не оставлялось никогда. Даже если все уходили на агитацию, один волонтёр, на которого можно положиться, или сотрудник (нередко Дима) сидел внутри на случай, если кто-то придёт. И не обязательно дежурным являлся тот человек, который в этот день отвечал за открытие/закрытие штаба. И если, например, сегодня по графику открывать штаб должна была Алиса, это не значило, что, скажем, Жора имел право вообще не приходить на работу, просто он мог прийти попозже, к обеду.

В общем, это был период, максимально насыщенный агитацией и плодотворной работой. В одном месте собрались сильные личности, объединённые общей целью, что привело к образованию мощной и эффективной команды. Естественно, временные рамки с 9-ти до 6-ти были условными, иногда, когда это требовалось, они могли растягиваться. Например, в те вечера, в которые проводилась агитация «от двери к двери», штаб мог закрыться на пару часов позже, чем обычно.

Стандартно три дня в неделю проводились кубы. Например, понедельник, среда, пятница. На кубах помимо раздачи листовок сразу, если была возможность, собирали электронные подписи. В некоторые разы Захару удавалось за один куб легко собрать десять-пятнадцать подписей. В дни, когда кубы не проводились, можно было выходить на агитационные прогулки. Это такая же раздача листовок, только без привязки к конкретному месту, без установки конструкции, и с возможностью свободно перемещаться по улице. Для таких прогулок, естественно, не требовалось согласование, потому что просто раздавать листовки пока ещё не было запрещено законом. Это был плюс данного вида агитации. В такие прогулки волонтёры обычно отправлялись парами, иногда по ходу дела разделялись.

Также по вечерам в те дни, когда не было кубов, и по выходным, ребята старались сходить в одд. Упор делался на многоэтажные «свечки», а также, если удавалось установить контакт с кем-то из студентов (чтобы те без палева провели), в студенческих общежитиях. В многоэтажках, как правило, удавалось охватить примерно треть квартир. Изначально Захар думал, что будет больше, но почему-то получалось именно так – на каждой стандартной (не многоквартирной) лестничной клетке в среднем открывали одна-две двери. Конечно, были и приятные исключения.

Навыки ведения дискуссии и вся та база информации, которую он собирал, Захару не пригодились. Даже на кубах его подкованность оказала большее значение. Обычный обход площадки «от двери к двери» выглядел так. Звонок в квартиру – если нет признаков жизни, ещё один-два звонка через недолгий интервал, для верности, так сказать, и к следующей двери. Когда с той стороны подходили и спрашивали, что надо, ребята отвечали, что хотели бы рассказать о своём кандидате в президенты. После этого в половине случаев их посылали сразу, в половине открывали. Если человек открывал дверь, это практически со стопроцентной вероятностью означало, что удастся уговорить его взять газету. В одд, конечно, ходили с газетами, а не с листовками. Газета предоставляла более обширную информацию о кампании, о личности Алексея Феврального, о ключевых пунктах его программы. Листовка давала беглое общее представление, в конце концов, она предназначалась для прохожего на улице, который, возможно, куда-то спешил, и у него была всего минута-другая, чтобы прочитать по пути. А тут они приходили домой к человеку, в его приватное пространство, вступая в более тесный личный контакт, и по негласной этике были как бы обязаны предоставить более полную информацию по обсуждаемому предмету. К тому же, у человека дома банально будет больше времени, чтобы всё изучить, чем на улице. В дискуссии никто из потенциальных избирателей во время поквартирного обхода никогда не вступал, что было неожиданным для Захара. Очень редко, в единичных случаях, какие-то действительно заинтересованные люди задавали дополнительные уточняющие вопросы, но не из желания подловить, а просто чтобы получить достаточное представление. С открытым проявлением агрессии Захар столкнулся в первый и единственный раз, когда пошёл в то «дебютное» одд с Русланом. Наоборот, некоторые люди боялись открывать дверь, и таким личностям волонтёры, с их разрешения, оставляли газету в почтовом ящике. Вообще в обучающем видео было сказано, что можно класть газету под дверь, если человек опасается открывать, но тут у половины квартир не было даже ковриков у порога, чтобы вытереть ноги. Да и негоже такой нарядной красивой газете валяться на полу. В общем, обучающее видео – не догма.

Иногда, у особо доброхотных людей, удавалось сразу выманить электронную подпись. С одного большого подъезда в среднем получалось собрать пять-семь подписей. Итого за один двухчасовой одд-рейд выходило примерно столько же подписей, сколько за один двухчасовой куб. Но на кубах удавалось раздать гораздо больше агитки. Почему так? Тратилось время на то, чтобы попасть в подъезд (дождаться, пока кто-либо выйдет, что вечером зачастую бывало проще, или наугад дозвониться в какую-либо из квартир, в которой лояльный жилец откроет дверь). Тратилось время на то, чтобы прозвонить «холостые» квартиры. Таковых было больше, потому что кто-то непременно мог отлучиться в этот момент из дома, кто-то уехать из города, кто-то просто не хотеть открывать. Так что получалось, что эффективность такой формы агитации была всё же поменьше, чем у старых добрых кубов. Но если проводить постоянно одни только кубы, народу быстро приестся, избирателя нужно удивлять.

Больше всего Захару понравилось ходить в одд с Яриком. Ярослав, вопреки своему имени, оказался парнем спокойным и тихим, и при этом мог поддержать разговор. Он не был уродливым или неуклюжим, но и не излучал скрытую агрессию маскулинного альфа-самца. То есть, мог вызывать симпатию у девушек, но не был нарочито-брутальным. Так как он, судя по всему, был одиноким, то редко брился, под глазами проступали мешки от недосыпа, что ещё больше придавало его виду отчуждённости. Чертами лица Яр сильно походил на узбека, вплоть до того, что его по незнанию можно было принять за какого-нибудь нелегального мигранта. По этой причине в стране, где само слово «узбек» носило отрицательную коннотацию, Яру было сложно найти нормальную подработку. У узбеков, которых в Россию ехало в избытке, было два пути: водителем автобуса или торговать на рынке. Даже в приличные закусочные таких брать уже избегали, чтоб не вызывать неприятные ассоциации у клиентов и чтоб не возникло вопросов от миграционной службы… Но вообще Ярик был никаким не узбеком, а вполне себе местным, русским. До кампании он учился в колледже, но в этом году, начиная с сентября 2017-го, взял академический отпуск, чтобы полностью посвятить себя доблестному делу спасения страны от упыря Клыкова.

Как можно было догадаться по мешкам под глазами, Ярик вдобавок был «совой» и не спал по ночам, что, как ни странно, помогало ему в ремесле SMM-щика, которым он неофициально подрабатывал в штабе. Неофициально – потому что такой должности не было, но Жора с Алисой со своих зарплат отчисляли ему немного денег на еду, чтобы он мог продолжать им самоотверженно помогать. SMM – это написание постов для паблика «Вконтакте» (у каждого штаба в каждом городе, по регламенту, был свой паблик, в котором освещалась и популяризовалась публичная деятельность). Не спать ночами приходилось потому, что ВСЕ посты утверждались в Москве перед их публикацией специальными людьми, а так как в столице время шло на семь часов раньше, а утверждение постов происходило вечером по московскому времени, то в Майском порту это была уже глубокая ночь. При этом посты должны выходить каждый день по строго определённому графику (не менее нескольких штук – утром, в обед, вечером). Поэтому Ярику нормально не удавалось выспаться ни днём (агитация), ни ночью (SMM), и когда выпадало время, он не упускал ни минутки, чтобы прикорнуть на диванчике в штабе. Этим его помощь кампании не ограничивалась, Ярик отдавался своему делу полностью, и выполнял множество более мелкой работы, например, собственноручно изготовлял бейджики для волонтёров (которые они надевали в поквартирный обход).

С Алисой ходить в одд было невыносимо. Любая смешная шутка, которая в других условиях разрядила бы обстановку, звучала неловко и глупо. Из-за того, что у обоих был взрывной темперамент, они постоянно невольно соперничали между собой, доходило даже до споров о том, кто будет звонить в следующую квартиру. Напрашивался вывод, что ходить на «боевое задание» с бывшей пассией – идея не из лучших.

С Машей Васильевой было полегче. Правда, разговор у них клеился с трудом. Такое бывает – вроде люди симпатичны друг другу, а остаются наедине, и выясняется, что сказать им особо нечего, интересы слишком разные. Но зато с Машей они постоянно влипали в какие-то приключения. Например, однажды им попался дом в самом центре города, на главной улице Светланской, по соседству с Захаровым, на вид самый обычный жилой, однако половина квартир в нём были пустыми, а половина заселена какими-то узбеками, в отличие от Яра, аутентичными, ни бум-бум по-русски. Подъезды в этом доме выглядели полузаброшенными, а в один они вообще не смогли попасть, потому что дверь была заколочена.

А однажды, когда они пошли в рейд аж на Нейбута, это был очень труднодоступный и отдалённый район, Захар позвонил в одну квартиру, и когда произнёс стандартную вступительную реплику, открыл им мужик, натуральный шкаф, два на два метра. «Ну, – подумал Захар, – если этот за правящую партию, то он от меня просто мокрого места не оставит». Но всё равно, стараясь не подавать беспокойства, предложил верзиле газету с Февральным.

Тот, на удивление, согласился даже на электронную подпись. Когда Захар полюбопытствовал: «А вы сами-то за Феврального?», ответ мужика был лаконичным: «Я за всех, кто против Клыкова».

Вот ради таких моментов Захар и отправлялся в агитацию, и именно такие люди вдохновляли его продолжать бороться.

Ещё в свободные от кубов дни, но не вечером, а утром ребята отправлялись раздавать на проходные фабрик (по будням) и в электрички (по выходным). Естественно, выбор падал на электрички не дальнего следования, а ближнего радиуса, курсирующие до Трудового, Артёмска и других подобных прилегающих к Майскому городочков и дачных посёлков. Ходил также экспресс в аэропорт, но с ним было труднее, цены на билеты выше, и надзор со стороны контролёров плотнее, раздача чего бы то ни было на данном маршруте ими жёстко пресекалась.

На раздаче в электричках наиболее частыми напарниками Захара становились Аня и Вася. Так и сегодня, в одно типичное субботнее утро они втроём часам к восьми подъехали к штабу. На этот вид агитации вставать приходилось не так рано, как на проходные. А в штаб зашли за газетами и деньгами на билеты (стоимость поездки возмещалась из средств кампании).

Они договорились с Максом Панфиловым, щеголявшим модными нынче дредами, что тот придёт открывать штаб пораньше, но тот опаздывал. Макс распоряжался одним из четырёх комплектов ключей (ещё три были у Алисы, Жоры и Димы Зуброва), так как он, несмотря на то, что параллельно учился в ДВФУ, очень усиленно вкалывал на кампанию и быстро стал «особо доверенным» лицом. Когда Захар с напарниками устали морозиться, Вася позвонил Максу узнать, как скоро тот будет, Панфилов ответил, что подъезжает. На электричку пришлось драпать уже бегом, так как она отходила в 08.40. Повезло, что от штаба до платформы было минут десять, если очень быстро бежать.

Когда они всё-таки успели заскочить в полупустой вагон, то уселись на одну из свободных скамеек, и Вася стал учить Захара, как лучше сворачивать газеты, чтобы потом легче было их доставать из сумки при раздаче, не ковыряясь по полчаса. Раздавать начали не сразу, а только, когда электричке осталось несколько станций до конечной, потому что в основном всем пассажирам надо было на конечную, и чем ближе к ней, тем больше людей собиралось. Состав недлинный, всего несколько вагонов, и за тот отрезок времени, за который он проезжал последние станции, миссионеры спокойно успели покрыть всех пассажиров. Для удобства, один человек раздавал по правую сторону, второй по левую, а третий щёлкал фотоаппаратом для истории (и отчётности перед избирателями, что средства, пожертвованные на кампанию, тратятся не впустую). Уже в конце крайнего вагона, Вася зацепился за слово с какой-то сварливой бабкой, которая очевидно придерживалась консервативных убеждений, и с этого момента, что называется, понеслось.

На Васю накинулись одновременно человек пять. Он отчаянно отбивался. Захар присел на лавочку и наблюдал, не вмешиваясь в конфликт. Он успел выработать для себя позицию, что в бессмысленные перепалки с идейными противниками лучше не вступать, так как это является нерациональной тратой времени и энергии.

А если, наоборот, не обращать внимания на грязь и выпады, то тем самым можно вызвать симпатию у порядочных людей, некоторые из которых наверняка присутствуют в толпе, но просто не показывают себя. Типа, мы не ввязываемся в гнилой базар, мы выше этого.

Да и чисто технически, если не тратить время на то, чтобы гавкаться с каждым встречным грубияном, можно успеть обойти больше электричек и распространить больше газет. Большинство людей всё-таки настроены более-менее нейтрально, и при таком раскладе слабым местом кампании является именно недостаточно широкий охват. Пусть какое-то существо и бросит в спину ругательство, а Захар проглотит его и уйдёт, и в глазах этого создания будет выглядеть проигравшим, но зато десятки других людей, прежде не сталкивавшихся с Февральным, узнают о нём и его кампании, и рано или поздно, через год, а может, десятилетие, то существо начнёт подозревать, что оно проиграло в масштабе гораздо более крупном, историческом.

Одному человеку, который, нехотя взяв газету, с язвительной интонацией спросил:

– И не лень же тебе тратить время на такую фигню...

Захар так и ответил:

– Я не трачу, я – использую.

...Взглянуть хотя бы, как работают российские СМИ. Они не заморачиваются тем, чтобы придумывать опровержения расследованиям Феврального, вступать с ним в какую-либо содержательную полемику или проводить критический анализ его личности. Они осознают, что процент жителей России, которые «на ты» с Интернетом и понимают суть вопроса, ничтожно мал на фоне непросвещённых, и могут позволить себе просто не работать на эту часть аудитории. Для большинства правом решающего голоса обладает телевизор, к Интернету они относятся в лучшем случае настороженно. Поэтому СМИ не обращают внимания на Феврального и как можно реже его упоминают, и из-за неграмотности большей части населения России такой подход работает. Они действуют по принципу «достигай как можно больших результатов, затрачивая как можно меньше усилий»...

Аня, похоже, была аналогичного мнения. Они с Захаром обменивались понимающими взглядами.

– Да послушайте вы! – тщетно пытался достучаться Вася. – Я сам приехал из простой русской глубинки, я обычный русский человек. И если бы не видел, как у нас, в Сибири, живут люди, я бы никогда не пошёл агитировать за Феврального. Но там рабочие, с семьями и с детьми, живут в дырявых бараках, в условиях хуже, чем животные. Вам-то, конечно, трудно поверить...

Захар, несмотря на свою позицию, не пытался останавливать или ругать Василия, поскольку, во-первых, лезть в чужие разборки некрасиво, во-вторых, Гордеев всё-таки был на стороне Васи. Но когда они вышли из электрички, Аня немедленно раскритиковала Васю за то, что он ввязался в разборки. Тот виновато потупил глаза...

– Похоже, и правда, безнадёжное это дело, спорить, – сказал он. – Горбатого могила исправит.

Глава 5. Новый старый дом

Жизнь в бабушкиной квартире медленно, но верно становилась для Захара всё непереносимей. Когда он только принял решение задержаться у неё подольше, то, разумеется, не думал, что будет спорить с ней о политике, зная, что у них абсолютно полярные мнения. Но каждый вечер бабушка смотрела телевизор. Вариантов того, что она могла смотреть, было два: пропагандистская передача «Время покажет» с Артёмом Гусиным и эксцентричные ток-шоу, не связанные с политикой. И там, и там одинаково дико орали, причём в первом варианте даже громче. У Захара после десяти минут шоу «Время покажет» начинала гудеть голова. После тридцати минут ему хотелось изнасиловать телевизор. Вся передача состояла из наглого перебивания ведущим приглашённых гостей, и группового затыкания рта единичным личностям, которые пытались, пополам с ересью, донести хоть толику здравого смысла. Как мирная и спокойная бабушка, которая в жизни ни с кем не спорила и ни на кого не повышала голос, может больше часа выносить это «шоу», для Захара было решительно непонятно. Даже он, который мог и голос повысить в напряжённой ситуации, и вообще не считал себя шибко «интеллигентным» человеком, когда слышал, что начиналось «Время покажет», сразу убегал в другую комнату, лишь бы не видеть мерзкой подпитой рожи ведущего. Так он и коротал вечера на кухне, пока бабушка смотрела в основной комнате телевизор, сидел в интернете, слушал музыку, что-то читал или просто пил чай с лимоном и смотрел в окно. Ему всегда нравилось смотреть на проезжающие машины, сверкающие фарами в ночи, это его успокаивало. Окна бабушкиной квартиры выходили прямо на проспект, на автотрассу «Уссури». В ток-шоу, от Малафьева до «На самом деле», изуверы-ведущие занимались копанием в грязном белье либо случайно выбранных статистов, либо искусственно раскрученных «звёзд». Причём с таким пристрастием, как будто это было главным смыслом их жизни. Но гораздо больше пугало, что, похоже, это было главным смыслом жизни и сотен тысяч телезрителей, для которых сие снималось. Иногда, если дело касалось какого-нибудь известного актёра или нашумевшей истории, как, например, с Дианой Дурыгиной, одну и ту же тему могли мусолить на протяжении десятков выпусков. Как мексиканский сериал, только с реальной основой. Последнюю неделю каждый вечер, как по звонку, обсуждали развод престарелого Джигарханяна. Захар даже успел выучить, как звали жену Джигарханяна, теперь уже бывшую – Виталина Цимбалюк-Романовская. Несмотря на то, что, спрятавшись на кухоньке, Захар гораздо комфортнее себя чувствовал, чем на диване под орущим телевизором, даже сквозь закрытую дверь всё равно доносились какие-то обрывки фраз. А когда начиналась реклама, громкость звука резко подскакивала. Как раз на рекламе бабушка нередко заходила на кухню, например, чтобы померить давление, выпить таблетку, заварить чаю. Иногда, когда реклама заканчивалась, она забывала плотно закрывать дверь.

– Бабушка! – рявкал Захар.

– Что?

– Я ЖЕ ПРОСИЛ ТЕБЯ, ПОЖАЛУЙСТА, ЗАКРЫВАЙ ДВЕРЬ.

– Можно подумать, ты прям тут такой хозяин, чтобы я выполняла твои команды, – приговаривая себе под нос, бабушка проходила несколько шагов и выполняла его просьбу. – Встань да закрой.

– Я уже устал постоянно вставать! – раздражённо отвечал Захар. – Неужели так сложно один раз запомнить?.. Я же говорил, что мне не всё равно, или оно орёт на полную громкость, или едва заметно! – После этого он обхватывал голову руками и старался успокоиться.

Обычно следующие несколько часов, а то и следующий день, бабушка, оскорблённая подобным обращением, ходила с таким выражением лица, как будто Захар стукнул её кулаком по голове, а потом грязно надругался. От этого настроение Захара ещё больше портилось, потому что он чувствовал себя виноватым.

К тому же, бабушка сама всё время провоцировала его на разговор о политике. То скажет, что по новостям опять показывали любимого президента. То отпустит какой-нибудь полный яда комментарий о том, чем сейчас занимается Захар.

– Ну что, ты сегодня вечером опять уходишь? – спрашивала она. – Так же, как и в прошлый раз, листовки будете раздавать?

– Нет, на этот раз газеты, пойдём «от двери к двери», – без особой охоты объяснял Захар, так как вводить в заблуждение кого-то лишний раз он не любил, даже в мелочах.

– Это, что ли, по квартирам, в подъезды будете заходить? – поражалась бабушка. А потом, прицокивая языком, добавляла: – Отправляют вас, неподготовленных, молодых ещё, ходить-рисковать собой, подставляют вас под амбразуру, а сами сидят себе спокойно в Москве, и в ус не дуют.

– Ну, что ты такое несёшь? – спрашивал Захар. – Во-первых, никто нас насильно туда не тащит. Во-вторых, перед тем, как нас отправлять, они записали обучающее видео на сорок минут, так что не такие уж и неподготовленные. И в-третьих, первыми опробовали эту форму агитации именно московские волонтёры, причём приближенные сторонники Феврального. Ну, хочешь, я тебе обучающее видео сейчас открою в интернете?

– Не надо, не буду я ничего смотреть на эту тему, – отмахивалась бабушка. – Мне даже слышать противно об этом Февральном.

И так было постоянно – бабушка сначала сама говорила что-то очень категоричное, но несправедливое, чем задевала Захара, а когда он предлагал ей ознакомиться с доводами в пользу другой точки зрения, или просто затевал с ней серьёзную дискуссию по существу вопроса, она сразу «съезжала» с разговора. Все доводы Захара упирались в универсальную бабушкину фразу: «Я-то, наверное, подольше тебя пожила, я лучше знаю». А читать что-то дополнительно по теме, или хотя бы просто анализировать уже имеющуюся информацию ей было банально лень.

Каждый день у неё было три основных занятия. Большую часть времени она занималась бесконечной уборкой. Как у Шляпника в «Алисе в Стране Чудес» было Бесконечное Чаепитие, так и у бабушки в квартире происходила бесконечная уборка. Это не сводилось к обычному помыть полы и помыть посуду. Естественно, что если куда-то падала случайная пылинка, бабушка тут же старалась её стереть. Но кроме этого, всегда находились какие-то дополнительные дела. Вроде как месяц прошёл – пора и шторы постирать, и ковёр почистить, и окна помыть. Вплоть до того, что когда Захар собирался лечь на диван, бабушка каждый раз подстилала плед, чтобы не пачкать обивку!

В перерывах между уборкой (и готовкой пищи – у бабушки всегда было, что поесть, правда, в основном с мясом, так что Захару приходилось или специально заказывать у неё вегетарианские блюда, или ходить за салатами в ближайший супермаркет «Сотка») бабушка разгадывала кроссворды. Причём обязательно только кроссворды (а также кейворды, сканворды и иже с ними) – она никогда не покупала, например, судоку, или не играла в шахматы. А вечер отводился у неё целиком под просмотр телевизора. Иногда, раз в один-два дня, она выбиралась из дома выкинуть мусор, зайти за продуктами и сходить на озеро. Озеро, в котором когда-то давно, ещё до рождения Захара, купались, а теперь оно было слишком грязным, располагалось в одной остановке от бабушкиного дома. Туда она ходила, чтобы несколько раз обойти вокруг озера, и называла это здоровый образ жизни. Иногда она ещё совершала символический пятнадцатиминутный моцион в парке у подъезда.

Раньше, когда Захар давал бабушке почитать какие-то книги, а она через два месяца даже не открывала первую страницу, объясняя тем, что у неё не было времени, Захар не понимал, почему, и чем она так занята. Теперь он понял. Её существование чем-то походило на быт главного героя романа Гончарова «Обломов». Столько лет прошло с момента появления этой замечательной книги, а воз и поныне там.

– Ну всё, – сказал Захар одним постылым утром. – Я больше не могу. Я сейчас вызову такси, собираю вещи и уезжаю. Хватит с меня. Устал.

Гордеев каждой клеточкой чувствовал, как эта регрессивная среда его отторгает, и понимал, что ещё чуть-чуть – и он вспыхнет. Сорвётся и натворит что-то непоправимое. «Нет, – подумал Захар. – Я не шагну за эту черту. Конечно, нет».

– Ну и выметайся, – пробурчала бабушка, – и чтобы ноги твоей здесь больше не было!

– Ах, чтобы ноги моей здесь не было?! – закричал Захар и с размаху швырнул тарелку с супом в кафельную стену.

Тарелка разлетелась на осколки, и суп разбрызгался по всей кухне. Бабушка ахнула, схватилась за голову и запричитала:

– Ах ты, дрянь такая! А ну-ка пошёл отсюда!

Захар пнул ногой табуретку, на которой только что сидел, и вышел из кухни. Внутри клокотала ярость, вены на руках набухли. Он позвонил в такси и заказал машину на ближайшее время, после чего стал одеваться. Злость немного отхлынула, и в голове воцарилась холодная всасывающая пустота.

Когда Захар перетаскал все вещи в машину, и собирался выйти из прихожей в последний раз, бабушка не вышла его проводить, а осталась сидеть в кресле в комнате.

– Эй, – позвал он её. Бабушка не отозвалась. – Я тут положу немного денег на тумбочке, это за еду, за то время, что я у тебя жил, пополам, как мы и договаривались. Может, здесь не ровно половина, но приблизительно.

В комнате послышалось движение, бабушка поднялась с кресла и вышла к нему с заплаканным лицом.

– Возьми вот это, – она протянула ему маленький цилиндрический флакончик. – Это перцовый баллончик, мне мама давала, после того случая с соседской овчаркой. Хоть я, конечно, и не люблю Феврального, и ты не прав, что занимаешься агитацией за него, но на всякий случай бери. А то мало ли придурков, которым лишь бы руками помахать.

– А как же ты? – спросил Захар, убирая баллончик в карман.

– Да я всё равно его не брала с собой, – честно призналась бабушка. – Как-то вот не привыкла носить, так он у меня полгода и простоял в тумбочке. В общем, забирай, тебе нужнее, для самозащиты.

– Спасибо, – искренне сказал Захар.

– И ладно уж, так и быть, деньги оставь себе, – сказала бабушка. – Тебе они ещё пригодятся.

– Нет, деньги твои, – ответил Захар. – Уговор есть уговор. А если мне срочно понадобится, я лучше потом приду и попрошу в долг.

Когда Захар перевёз все вещи на городскую квартиру на Светланской и рассчитался с водителем, он написал маме сообщение в «Телеграмме», что какое-то время поживёт у них на квартире. Мама, так как это было утром (бабушка вставала в шесть), как раз ехала на работу, и по пути заехала на квартиру (та находилась совсем недалеко от её работы). Поднявшись, она отдала Захару домашний гороховый суп в контейнерах и сказала, что бабушка, вся расстроенная, минут пятнадцать назад ей звонила и жаловалась на Захара. Захар объяснил, почему жить у бабушки больше невыносимо.

– Честно сказать, я тебя понимаю, – сказала мама. – Я вообще удивилась, что ты дольше нескольких дней у неё прожил, и всё было спокойно. Зная про то, какие у вас разные взгляды… Я думала, вы будете на ножах.

– Да это я виноват, – сказал Захар.

– В чём ты-то виноват? – удивилась мама.

– Я вышел из себя, – сказал Захар. – Напугал бабушку.

Захар вспомнил своего друга Сергея, который всегда был спокойным и невозмутимым, никогда не повышал тон, и лишь за счёт огромного кругозора и силы убеждения мог одержать победу в любом споре. Гордееву стало стыдно за своё поведение.

– Знай, что ты можешь жить здесь, сколько хочешь, – заверила мама, – мы с папой не будем тебя доставать. Да, сынок, и ещё, у меня к тебе один важный вопрос. А ты что, был в Николаеве?

– Как ты узнала? – вытаращился на неё Захар. – Бабушка меня выдала?

– Значит, всё-таки был? А я думала, это выдумки, – сказала мама. – Нет, бабушка ничего мне не рассказывала, я просто случайно наткнулась на сайте одного местного пропагандистского телеканала на ролик про штаб Феврального в нашем городе. И там были в том числе твои фото, правда, лицо замазано, но я сразу тебя узнала, по фигуре и по одежде. Ты стоишь на фоне таблички, где был Майдан, и ещё где-то… кажется, на фоне памятника участникам АТО.

– Ничего себе! Я не знал про такой ролик.

– Я думала, что это фотошоп, что они тебя туда «приклеили». Иначе где бы они взяли твои фото? Неужели ты сам в соцсетях их выкладывал?

– Да, выкладывал, когда делал отчётный пост, – признался Захар. – Пришлёшь мне в «Телеграмме» ссылку на этот ролик?

– Хорошо, сегодня в обед скину. – Мама укоризненно покивала головой. – Сынок, ну если ты поехал в Украину, то мог хотя бы меня поставить в известность?

– И ты бы отпустила?

– Нет, конечно, ну а так я месяц переживала, пока тебя не было, у меня чуть сердце не разорвалось. Всё думала, где ты, и что с тобой. Мне как бабушка сказала в начале октября, что обещал к ней не заходить неопределённое время, так я и начала переживать.

– Ну ладно, это уже в прошлом, – сказал Захар. – Я вернулся, со мной всё в порядке. Ничего страшного со мной там не сделали. Отличная страна, и город к русским очень гостеприимно настроен. Если они не оккупанты, конечно.

– Ну ты даёшь, конечно, сына. Да, вот ещё что. Ты же знаешь, что я как публичная персона и как судья Феврального открыто поддерживать не могу? Иначе меня могут уволить. Но помочь как-нибудь всё равно хочется. Так что я тут купила сладостей для ваших ребят, там и для тебя кое-что есть, веганское, и обычные вкусности. Ты мог бы сейчас со мной прокатиться, штаб всё равно здесь не далеко? Я сегодня не на служебной машине, Александр Васильич взял отгул. Перетащишь коробки из багажника? Я за углом где-нибудь припаркуюсь, потому что мне возле самого штаба светиться нельзя.

Настала очередь удивляться Захару.

– Отлично, – сказал он. – Я как раз пока не успел раздеться. И мне бы не помешало развеяться. Поехали.

Штаб в это раннее время ещё только открылся, и в нём был только сонный Жора. Меньше всего он ожидал увидеть Захара с двумя коробками, набитыми продуктами – лапшой, печеньем, соками и прочим. В штабе, конечно, был холодильник, но он редко когда наполнялся больше, чем на одну треть. С едой, как и с деньгами, здесь всегда было не особо густо. Мамина «гуманитарная помощь» оказалась очень кстати. Захар объяснил, что это не всё, и он вернётся ещё на несколько заходов.

– Передай маме большое спасибо за всё это добро, – поблагодарил Жора.

– Конечно, – сказал Захар. – Я не прощаюсь, возможно, сегодня ещё увидимся.

Когда мама подвезла Захара «домой» (на вновь вернувшуюся в его постоянное распоряжение квартиру), он немало посмеялся с видео, которое она скинула. Оказалось, это и есть тот самый «репортаж», где штаб называли филиалом сатанистов на основании того, что Жора, как выяснялось, был подписан «Вконтакте» на группу «Сатанисты». Помимо данного гэга, а также фотографий Захара на фоне николаевского Майдана, видео содержало пятиминутное интервью с Христосом, тем самым стажёром, которого выгнали за то, что он покуривал травку на рабочем месте. С одной маленькой поправочкой – с лёгкой руки журналистов срок его работы в штабе Феврального растянулся от одной недели до полугода. И теперь Христос с пафосным лицом вещал про то, как он самоотверженно работал во благо кампании, но потом разочаровался в Февральном и решил искать другие пути для того, чтобы улучшить жизнь в стране. Как выяснилось, этот сюжет появился на какое-то время на сайте канала, но по телику его так и не выпустили, видимо, постыдились. Однако в интернете он всё равно остался. Захар чувствовал себя разбитым после ссоры с бабушкой, но ролик хотя бы немного поднял ему настроение.

Глава 6. Новое утро

Наравне с раздачей листовок днём, на кубах и агитпрогулках, и хождением по вечерам «от двери к двери» в общагах и панельных домах, волонтёры штаба также старались внедрять формат агитации под кодовым названием «живой разговор». Он включал в себя рано утром, по будням раздачу газет на проходных заводов, где обычно перед началом рабочей смены образовывался большой поток рабочих, и по выходным – в пригородных электричках (люди едут на дачу). Опять же, как и в одд, упор делался на газеты потому, что их обычно читают люди в электричках, и их же любит «рабочий класс», а у кого-то может даже будет время пробежать одну-две полосы, пока будет переодеваться перед сменой.

Поначалу этот формат не пользовался популярностью у волонтёров, потому что чтобы приехать вовремя, особенно на проходную, до начала рабочего дня, надо было очень рано проснуться. За пару дней до понедельника 27 ноября Захар смело вызвался ехать на проходную, но к нему в пару захотела только Злата Тихомирова, все остальные слишком устали после недавних ударных кубов и заморочек с Тучиным. Захар удивлялся героизму этой девушки. Если он не учился и ему просто нужно было пересилить себя и рано встать, то ей после проходной ещё придётся ехать на пары. Поэтому Гордеев очень сильно боялся проспать и подвести её.

Приехав накануне вечером на квартиру, он часов до двух ночи занимался тем, что сворачивал газеты, которые забрал из штаба. В пять утра, он с трудом заставил себя продрать глаза и выключить звонок будильника. Голова была тяжёлой, как гиря. Хотелось вернуться назад и провалиться в забытье. «Надо вставать, – сказал себе Захар. – Другого шанса спасти Россию не будет». В школе у него всегда были проблемы с подъёмом, но, как оказалось, если есть достаточный стимул, он способен был себя пересилить.

Потом он проехал несколько остановок по абсолютно пустому ещё предрассветному городу, в одном из первых, наверное, автобусов, баюкая на коленях набитую газетами хлопчатую белую сумку с красной надписью «Февральный». Выйдя в центре, он стал искать заспанными глазами Злату, и вначале обрадовался, что приехал раньше неё. Минут через десять замёрз и забеспокоился, что та вообще не придёт. Проклятый телефон, как назло, практически сел на морозе, и Захар хотел зайти в подъезд, потому что боялся, что если начнёт звонить с улицы, батарейка сядет окончательно, а в подъезде всё же теплее. Из двери ближайшего дома вышел какой-то тип, Захар не успел поймать дверь, и попросил того открыть ему, чтобы позвонить, но мужик оказался несговорчивый.

К счастью, Злата всё-таки появилась, Гордеев заметил девушку издалека в её синем бархатистом пальто и разлапистых белых перчатках. Злата заключила его в приветственные объятия, после чего напарники залезли в маршрутку, которая шла на полуостров Эгершельд – район западнее центра. Жора отвёл им на разработку проходную предприятия «Морской порт», для этого нужно было выйти на одну остановку не доезжая моста (что был примерно в середине полуострова), а там свернуть и ещё, судя по карте, минут десять-двадцать идти пешком.

– А мы не проедем нужную остановку? – спросил Захар.

– Будем по моей карте в приложении следить, – сказала Злата, доставая телефон. У неё батарейка, судя по всему, была поновее, и при запуске мобильного интернета на морозе разряжалась не так быстро. – Не бойся, не опоздаем. Мы с большим запасом времени вышли.

– Хочется в это верить, – ответил Захар.

– А ты молодец, рано встал, приехал, – похвалила его Злата. – Не каждый бы так смог.

– Да ладно, раз уж ты смогла, то и мне вполне по силам.

– У меня-то общага здесь совсем недалеко, пара кварталов вверх по улице.

– Так и я тоже рядом живу, всего в нескольких остановках. Это же не с другого конца города ехать.

– Да, ты прав.

Они, как и заверила Злата, не прозевали нужную остановку, и, свернув на змеящуюся вглубь каменных джунглей дорогу, доковыляли по ней до проходной предприятия. Двери, честно говоря, выглядели не очень внушительно. Злата даже сначала засомневалась, тот ли это вход, но по карте место было правильным. Пока что никого ещё не виднелось, и они принялись ждать. Захар поставил сумку с газетами рядышком.

– Ух, ну и холод, – сказала Злата. – Я просто умираю. Я вчера взяла термос из штаба, так что когда закончим, спрячемся где-нибудь и попьём чай.

– А ты предусмотрительная, – похвалил Захар.

– Ты принёс газеты, а я взяла термос и фотоаппарат, каждый отвечает за что-то своё. Распределение ответственности.

Наконец начали появляться первые рабочие, и Захар принялся за раздачу. Злата сначала пыталась сделать несколько кадров для штабно