Специфика и роль морали в условиях развития правового и, демократического общества.

  По какому бы пути не пошло дальше наше общество, оно неизбежно будет развиваться – это всеобщий закон, которому подвластно всякое общество, если, конечно, оно не становится на путь самоуничтожения. И главной доминантой этого развития должна быть демократизация общественных отношений и укрепление власти закона. Таким образом, если для современного общества нормальное развитие означает его эволюцию по пути прогресса, то нормальной системой его управления и функционирования является расширяющаяся демократия.

Демократия как форма государственного управления вызывала и вызывает до сих пор неоднозначное отношение. В современном российском обществе по этому поводу ведется яростная полемика как между партиями, так и внутри самих партий. Однако эта полемика ведется, как правило, не по поводу самой демократии как формы государственного устройства, но вокруг вопроса о том, какая у нас демократия и есть ли она у нас вообще. Иными словами, вся политическая и идеологическая борьба ведется “за хорошую, настоящую демократию” против “демократии плохой” или “ложной”. И если кто-то начинает выступать против демократии как таковой, против вообще демократии, то он немедленно объявляется “мракобесом”, “тоталитаристом” или еще кем-нибудь похуже.

Между тем вопрос не так прост, как он представляется большинству спорщиков. На протяжении истории немало светлых умов (темных, впрочем, тоже) и благородных душ выступали против демократии. Вспомним хотя бы мудрого Платона, который считал демократию худшим видом государственного управления. Рассмотрим в качестве примера одну интересную концепцию, посвященную этой проблеме. Ее создал итальянский ученый Джиамбаттиста Вико, опубликовавший в 1725 году книгу под названием “Основания новой науки об общей природе наций”, где он изложил созданную им “теорию круговорота”. Предположим, пишет здесь Вико, в государстве создана деспотическая система государственного устройства. Во главе государства – деспот, тиран, обладающий абсолютной полнотой власти. Права и свободы граждан сведены в таком государстве до минимума и всю жизнь общества определяет властная воля тирана. Такое положение не может продолжаться бесконечно: народ ропщет, возмущается и, в конце концов, восстает. Тиран свергнут, тирания уничтожается и на ее место приходит олигархия, где власть принадлежит представителям наиболее влиятельного и наиболее богатого социального слоя. В этом государстве происходит существенное расширение прав и свобод. Народ счастлив, народ радуется, но, впрочем, он довольно быстро обнаруживает, что существенного улучшения жизни не произошло. Свободы – свободами, но имущественное неравенство продолжает оставаться и даже растет, ибо если раньше народ обирал один деспот, один правитель, то теперь число правителей значительно возросло, и все они используют власть для собственного обогащения, для чего дерут с народа семь шкур. В конце концов, народ снова восстает, свергает олигархию и на ее место учреждает демократию, где свобода достигает неимоверных размеров. И вот тогда, пишет Вико, в государстве появляется столько правителей, сколько в нем наглецов и разбойников. “Наглецы и разбойники” в данном случае не ругательства, но довольно точные научные определения. В самом деле, одним из главных условий демократического управления является упразднение сильной центральной власти и передача властных полномочий на места. И в этих условиях власть захватывают те, у кого хватает для этого наглости, и делают это они самыми разбойничьими методами, поскольку, как говорится, “нет на них укороту”, ибо с разлившимся половодьем маленьких, мелких и вообще микроскопических правителей, творящих в пределах своих “владений” полный произвол, слабая центральная власть справиться просто не в состоянии. В результате государство превращается в одеяло, которое каждый “тащит на себя” и которое в конце концов разрывается на тысячи кусков. Возникает хаос, анархия, и государство погибает, но, к счастью, этого, как правило, не происходит. Ибо находится сильная личность, которая собирает вокруг себя единомышленников, железной рукой уничтожает демократию и на ее место учреждает деспотию. Круг завершился, и далее все повторяется сначала. И это путь эволюции, бесконечного движения каждого общества – таков вывод Вико из своего анализа.

Однако, какой бы интересной не представлялась концепция Вико, сразу же напрашивается вопрос: ну а как же тогда быть с современными типами демократического устройства общества в наиболее развитых странах – таких, как США, Англия, Франция, Италия, Дания и многих других, где при всех недостатках существующих там систем демократического устройства общества народ и не помышляет о замене демократии какой-нибудь другой формой управления государством?

Все дело в том, что во времена Вико еще не появились условия, которые позволили Гегелю век спустя открыть, что общество развивается не по кругу, но по спирали, что каждое общественное явление (в том числе и государственное устройство) хотя и повторяется на следующем витке в той же точке, но повторяется на новом, более высоком уровне, пока, наконец, в нем не снимаются основные противоречия, в результате чего оно переходит в новое качество, где движение и развитие обретает совершенно иные формы. Так и демократия в наиболее развитых странах в современных условиях обретает определенную стабильность, и Дальнейшее развитие больше не требует уничтожения существующей формы организации государства, а только ее дальнейшего совершенствования. Что же это за условия, не существовавшие во времена Вико, но уже во многих своих чертах появившиеся при Гегеле?

Назовем главные.

Во-первых, это сравнительно высокий уровень экономического развития – условие, рассматривавшееся, кстати, и Марксом как первопричина прогрессивного развития общества. Вопрос этот изучен достаточно многосторонне, поэтому здесь мы останавливаться на нем не будем. Отметим лишь одно обстоятельство: в развитых странах Западной Европы и США этот уровень настолько высок, что никакие призывы к радикальному переустройству экономической системы страны не находят среди абсолютного большинства граждан ни малейшего положительного отклика.

Во-вторых, это достаточно совершенная правовая система: вспомним, что конституция США с небольшими изменениями существует с 1787 года, основные конституционные акты Великобритании были приняты в 1215, 1679 и 1689 годах, Декларация прав человека и гражданина во Франции – в 1789 году, Кодекс Наполеона (кстати, положенный в основу гражданского законодательства многих бывших французских колоний) – в 1804 году. Основные конституционные акты других стран были приняты позже, но имеют также уже достаточно почтенный возраст, не говоря уже о том, что многие положения в них были заимствованы из вышеупомянутых конституций.

В-третьих, это высокий уровень общественной нравственности, что обусловливает определенную стабильность общественных отношений. Отметим, что в экономических отношениях общество дестабилизируется даже не столько низким уровнем экономики, сколько социальной несправедливостью этих отношений. Недаром прессу, которая формирует общественное мнение, то есть общественную нравственность, называют “четвертой властью”. Сила и действенность общественного мнения в существенной степени дополняет и исправляет погрешности законодательной и законно-применительной деятельности. Поясним это следующим примером. Еще в римском праве – в Кодексе Юстиниана (VI в. н.э.) существовала четырехчленная формула, охватывавшая все виды деловых отношений между гражданами:

Даю, чтобы дал.

Даю, чтобы сделал.

Делаю, чтобы дал.

Делаю, чтобы сделал.

Правда, Кодекс Юстиниана был кодексом гражданского права, но всеобщий характер формулы позволяет сквозь ее призму рассмотреть и другие области. Например, такое деяние, как дача взятки. В принципе она охватывает все виды взяткодательства. И если первые два положения формулы при доказанности совершенно определенно подпадают под соответствующую статью уголовного кодекса, то третье положение уже достаточно дискуссионно, ибо можно его трактовать и как “благодарность” и как “подарок” и т.д. И следствию приходится немало потрудиться, чтобы доказать и систематичность этих “подарков”, и их вымогательство, и их обязательность для успешного решения дела и пр. А вот четвертое положение – вне юрисдикции права хоть у нас, хоть за рубежом. И если я устроил твоего сыночка на престижную должность, а ты “за это” сумел провести моего сыночка в вуз помимо конкурса, то, поскольку такие вещи делаются, как правило, в условиях личных контактов, они практически недоказуемы, и ни один суд не примет эти “деяния” к производству. И вот тут-то включается “четвертая власть”, которая делает этот факт широко общеизвестным, дает ему хлесткий комментарий, обращается к нравственным устоям общества, безнадежно разрушает репутацию участников сделки, и тем самым не позволяет подобным явлениям достигать состояния беспредела. Так, высокий уровень общественной нравственности позволяет компенсировать несовершенство возможностей права.

И, наконец, в-четвертых, это высокий уровень культуры общества, которая включает прежде всего культуру труда и вообще всякой общественно полезной деятельности, которая обеспечивает и эффективную экономику, и совершенное право, и действенность общественной нравственности, и удовлетворяет огромное число прочих потребностей граждан. Обратим внимание: если в прежние, “додемократические” времена стабильность общества и государства обеспечивалась в основном всего двумя институтами – экономикой и правом, то для нормального функционирования общества демократического – общества, предоставляющего своим гражданам неизмеримо большие права и свободы, чем все предыдущие типы общественного устройства, потребовались дополнительно такие институты, как нравственность и культура. Причем отметим одну существенную особенность: экономические рычаги воздействия на граждан находились в руках правящего класса, правовые методы воздействия находились в руках государства (в конечном счете, того же класса), а нравственные и культурные механизмы регулирования общественного поведения не имеют конкретных владельцев, но живут “в умах и душах” самих граждан и воздействуют на их поведение, в том числе и на стабильность общества, не, так сказать, “снаружи”, а “изнутри”. И только при появлении этих новых, доселе не существовавших условий, возможных, напомним, лишь в экономически высокоразвитом обществе, демократия обретает свою подлинную сущность, какими бы конкретными недостатками она ни обладала. И только при этих условиях возможна ее стабильность и ее расширение, ее постепенная эволюция, ее прогрессивное развитие.

Расширение демократии – это, прежде всего повышение степени свободы личности, ослабление пресса принудительности, предоставление больших возможностей для предприимчивости и инициативы. Однако для установления принципов такого общества должен измениться и сам человек, ибо в демократическом обществе сохраняются те же общественные потребности, а следовательно, и требования общества к каждой личности. Иными словами, в таком обществе личность должна выполнять те же самые обязанности и те же самые функции, что и в обществе, скажем, тоталитарном. Меняется лишь характер отношений по линии “общество-личность”. И человек так же будет ответствен перед обществом за свои действия, только эта ответственность будет в значительной степени выполняться сознательно и добровольно, будет диктоваться сознательными интересами самой личности (“сознательными” здесь означает включение в свои интересы, в свою нравственную и культурную воспитанность социальной значимости своих действий), а не страхом перед властными санкциями суровых государственных законов. Иначе говоря, в этих условиях компетенция права сужается, но при этом она замещается сферой моральной ответственности личности.

Приведем одно сравнение. На морских картах наносятся так называемые “рекомендованные курсы”. Это не просто прямые линии, соединяющие порты между собой, а сложные кривые, учитывающие мели, течения, господствующие ветры и т.п. “Рекомендованные курсы” воплощают в себе тот громадный опыт, который был получен мореплавателями на протяжении многих веков. Образно говоря, такими “рекомендованными курсами” и являются государственные законы. Здесь только та неточность, что они являются не линиями, а, скорее, дорогами той или иной ширины. Можно по ним ходить правее, левее или вообще зигзагами, но при одном жестком условии: с них нельзя сходить. По мере расширения демократии эти “дороги” будут становиться все шире и шире, а в некоторых случаях исчезнут совсем. Но, продолжая наше сравнение, это вовсе не означает, что корабли перестали испытывать необходимость в достижении нужного порта наиболее коротким и наиболее безопасным путем. Просто штурманы обрели настолько высокую квалификацию и столь богатый опыт, что не нуждаются более в подсказках и определяют такой курс сами.

Однако это еще не все. Штурман в данном случае должен быть не только знающим, но также и высокоответственным человеком: перед пассажирами корабля, перед членами экипажа, наконец, перед своей собственной совестью. Иными словами, он должен быть человеком высокой нравственности. И только при этих условиях можно убирать с карты “рекомендованные курсы”, а в нашем случае “расширять демократию”, уменьшать сферу компетенции законодательства, смягчать властные санкции законов. При этих условиях государство может себе позволить как бы “растворяться” в каждом индивиде, когда каждый член общества сможет, подобно Людовику XIV, сказать: “Государство – это я”. И чем дальше демократизируется общество, чем менее государство и право вмешиваются в деятельность людей и в их отношения, тем более они обретают личностный характер, тем более они замещаются негосударственными нормами поведения, в основе которых лежат знания, умения и ответственность людей, короче, их нравственность и культура. Подчеркиваем: замещаются, а не отменяются, иначе общество ввергается в хаос и произвол.

Чем руководствуется человек, ставя перед собой ту или иную конкретную цель? Он определяет ее под воздействием внешних и внутренних побуждений. К внешним относятся социальные, служебные, семейные и всякие иные обязанности, а к внутренним – потребности, интересы, желания, эмоции, страсти. Оставим в стороне достижение цели обычным, законопослушным путем и рассмотрим стремление достичь цели через свершение преступного деяния. И вот здесь перед личностью возникает ряд духовных барьеров. Первый – это эстетический барьер. Он – самый разносторонний, ибо посредует чуть ли не каждый шаг человека. Даже в таких буднично-бытовых действиях, как общение, принятие пищи, одежда и т.п., человек постоянно руководствуется критерием “красиво – некрасиво”. Определяет выбор его в этом случае такая категория, как вкус. Но, допустим, человек преодолел этот барьер: цель представляется ему настолько заманчивой, что ради ее достижения он решается поступить “некрасиво”. Тогда перед ним возникает другой барьер – нравственный – со своей системой критериев, суть которых сводится к понятиям “хорошо-плохо”. Он не столь обширен, как предыдущий, ибо с нравственными проблемами мы сталкиваемся реже, чем с эстетическими, и преодолеть его уже легче, ибо, как говорится, “лиха беда начало”: процесс пошел, деформация духовного мира личности уже приобрела некоторый негативный “опыт”, но время остановиться еще есть. Прекратить движение по этому пути помогает в данном случае такая категория, как совесть, благодаря которой человек способен испытать чувство стыда за свои действия, и это может стать решающим фактором для прекращения дальнейшей деформации личности. И только после преодоления этого барьера перед человеком возникает третий и последний барьер – правовой. Сравнительно с первыми двумя он уже представляется незначительным, ибо здесь действует критерий “законно – незаконно”, с которым личность, как правило, на практике сталкивается редко, и социальный опыт, а следовательно, иммунитет в этой области невелик. И выбор теперь посредуется лишь страхом перед наказанием, которого человек надеется избежать (см. схему 1).

Очень хорошо сказал по этому поводу Сомерсет Моэм: “В борьбе с человеческой личностью общество пускает в ход три оружия: закон, общественное мнение и совесть; закон и общественное мнение можно перехитрить, но совесть – предатель в собственном стане. Она сражается в человеческой душе на стороне общества и заставляет личность приносить себя в жертву на алтарь противника” (Моэм С. Бремя страстей человеческих. М., 1959. С. 235).

Следовательно, расширение роли и значимости морального фактора в демократическом обществе распространяется не только на общесоциальные, но на все, в том числе и на сугубо профессиональные, отношения, приобретая в каждой сфере деятельности свою специфику. Таким образом, всякие моральные принципы и нормы во всякой служебной деятельности являют собой совокупность общей и профессиональной этики. В полной мере это относится и к деятельности правоохранительных органов, и прежде всего милиции, ибо именно сфера деятельности милиции протекает в условиях непосредственных властноприменительных отношений практически со всеми членами общества – с гражданами, с населением.