Они уходят (Земля слухами полнится)

19.43

 

Теперь мне кажется, что каждый порядочный человек хотел бы просто исчезнуть. Раствориться в небытие — шепчет мне холодная ночь. Даже кот и собака уходят умирать, когда приходит их время. Исчезают.

В деревнях говорят: от хорошего хозяина собака уходит, чтобы не причинять боль, а у плохого остается. Вот так же и я ушёл, получается. Так и подумают. Так и решат. Скажут: “Смотрите, эта от него ушла, тому он денег был должен, с теми поругался. Наверное и жить ему стало пусто!”. А другие добавят: “И точно. Вон какой он грустный был последнее время. Всё больше молчал. И на охоту мы его позвали, потому как волновались. Думали, развеется, отдохнёт на природе. Выкинет дурное из головы. Ан, нет. Не выкинул!”

Так и будут судачить и Земля слухами полнится будет, если конечно в Землю не врежется какая-нибудь комета, не случится ядерная зима. Или что ещё хуже. Тогда конечно никто ничего уже не скажет.

 

О родителях (Стыд)

20.02

 

Я стал думать о своих родителях. Что подумают они? Каково будет им? Только думал я об этом с какой-то извращённой стороны. Мне уже было плевать на свою пропащую (уже буквально) жизнь. Мне было жалко их. Но жалко по своему. Я представил все эти кривотолки, всё шушуканье за их спинами. Мне казалось, что они будут убиты не горем из-за потери сына, а стыдом. Мне всю жизнь это казалось главным и самым страшным — выглядеть глупо. Вот пример — как я научился плавать? Совсем маленького меня записали в бассейн, чтобы я научился плавать. В бассейне мы плавали на пенопластовых дощечках, не знаю как они правильно называются, да и не суть важно. А я такой человек, что всегда боялся, что у меня что-то не получится, боялся выглядеть глупо, поэтому и не пробовал плавать без дощечки. Так прошло какое-то время и я перестал ходить в бассейн, сказав родителям, что научился плавать. Обманул их, проще говоря. Обманул и забыл, но вот однажды наступило лето и мы отправились всей семьёй отдыхать на озеро. Помню, что был жаркий день такой, что все вокруг купались, и взрослые и дети. А я сидел на суше и даже не думал лезть в воду. Рисовал веткой на песке. Резонным образом родители стали интересоваться, почему не купаюсь я. Я выкручивался как мог, как уж на сковородке, но когда они спросили меня прямо, научился ли я плавать или обманул их, я разделся, пошёл в воду и поплыл. Просто так взял и поплыл. Из стыда, вернее нет, из желания не расстроить родителей или не выглядеть обманщиком, из совокупности всего этого у меня всё получилось.

 

Серебряный лес (пока ещё в свете Луны)

22.00

 

Я долго брёл по высокой траве, пока чуть не провалился в овраг, в последний миг убрав ногу из пропасти. Тогда я подумал, что было бы здорово иметь собаку (а я не люблю собак), которая бежала бы впереди хозяина и заметила опасность. Да и вообще, сейчас мне было бы не так одиноко и страшно. Обогнув овраг, я очутился на лысом пригорке. Оттуда в свете Луны моему взору открылась чудесная и одновременно пугающая картина: голые стволы деревьев тянулись к небу и всё вокруг, и сами деревья и земля и валуны — всё было серебряным и блестело в холодном свете Луны. Я не сразу понял, что меня окружает, но запах пожара дал мне ответ. Я наклонился и потрогал землю — это был пепел. Всё вокруг сгорело в лесном пожаре. Когда-то здесь был сосновый бор, а сейчас не растёт даже трава. Я задержался на пепелище на некоторое время, сам не знаю почему. Было в этой картине что-то невероятное и оттого прекрасное. Что-то неземное. Всё, кроме жёлтого кружка Луны (как будто на глазах тускнеющего) было монохромным. Словно я попал в старый чёрно-белый фильм. Только о чём этот фильм? И что задумал режиссёр? И было в этой картине что-то неестественное, обманчивое. И цвет Луны и странные следы в небе. Полосы или порезы.

 

Дом рыбака (уже в темноте)

22.56

 

Внезапно очень резко стало темнеть. Сгоревший лес сменил лес смешанный и густой. Я пробирался сквозь бурелом и темноту и порядком устал. Глазам не за что было зацепиться, темнота и одинаковые деревья в тусклом жёлтом свете фонаря. А вот руки устали сильно — ещё бы, чтобы пробираться сквозь темноту приходилось без остановки орудовать динамо-фонариком. Да и жужжание фонарика порядком достало (не зря в народе его называли “жучок”). Потеряв счёт времени и уже совершенно не зная куда идти, я чуть ли не носом упёрся в деревянный дом. Он как с неба свалился, честное слово. Это был старый, почерневший от времени деревянный сруб, то тут то там поросший зелёным мхом, да жёлтым лишайником и ягельными кружевами. Тяжеловесные, безвкусные наличники закрывали окна. По ним видно было, что делали их не для красоты. Какая там резьба по дереву, они даже покрашены никогда не были. Направив луч фонаря на крышу я увидел одиноко торчащую трубу, среди старого рыхлого мха. Я подошёл ещё ближе, поднялся на крыльцо и дёрнул за ручку двери — она не подалась. Приглядевшись, я заметил, что петли смыкала алюминиевая проволока. Раскрутив её я легко открыл дверь и вошёл в дом. Внутри было ещё темнее, чем снаружи и вдобавок пахло сыростью. В сенях я нашёл старомодную стеклянную лампу со свечой и большой коробок охотничьих спичек. Я несколько раз чиркнул спичкой, зажёг лампу и пошёл дальше. Это было большое облегчение для моих уставших рук, на которых на завтра наверняка появятся водяные мозоли. Огонь осветил сени и я внимательно разглядел окружающие меня предметы: оленьи рога, прибитые к стене, меховую шапку с кокардой на них, драный ватник, высокие резиновые сапоги — так называемые “болотники”. На стене были развешены рыболовные снасти, их я как рыбак сразу заприметил. Две катушки лески, поплавки — гусиные перья, скрученная в трубочку полоска свинца — для грузиков, несколько блёсен-черноспинок, с большими ржавыми крючками и самодельная колеблющаяся блесна, сделанная из столовой ложки. Я когда-то сам делал такие. На них хорошо ловится щука. В дальнем углу стояли несколько самодельных бамбуковых удочек и новый по виду алюминиевый спиннинг ЛАО с зелёной ручкой. Значит кто-то здесь был не так давно. И ещё: значит рядом должна быть вода — подумал я. Если идти вдоль берега, то вероятность найти выход возрастёт. По крайней мере я не буду ходить кругами.

Сени выходили в большую комнату. Комната по сути была всего одна — размером с избу, исключая сени. Но как я уже видел раньше в деревнях, помещение было разделено на комнатёнки простынями, что были подвешены под потолком. Две таких комнаты я и нашёл там. Я одёрнул ткань и обнаружил внутри металлическую кровать. Нары. На ней не было даже матраца. Только кое-где ржавая плетёная проволока. В углу избы стояла металлическая печь-буржуйка. Неуклюжая, кривая труба грубо уходила в дыру на потолке. Рядом с ней я нашёл несколько поленьев и тут же растопил печь, наколов для этого щепок своим складным ножом. И немного согревшись ушёл искать новую партию дров. Они нашлись во дворе, где вдоль стены дома находился большой дровяник, собранный из арматуры и шифера. Только он был почти пуст. Там оставалось немного берёзы и ольхи, я взял берёзу, чтобы скорее согреться и вернулся в дом. Но дерево было очень старое и сырое, горело плохо и тепла давало мало. Пришлось возвращаться и забирать все оставшиеся дрова. Они тоже горели плохо, но все вместе давали больше тепла. Как пальцы в варежке — подумал я. Когда я наконец согрелся, жутко захотелось есть. Не мудрено — ведь я ел последний раз вчера. Я огляделся: под потолком висели рыбацкие сети и кроме них, печки, да двух кроватей в доме ничего не было. Я вернулся в сени и ещё раз обыскал там всё, но ничего кроме одежды и рыбацких принадлежностей не нашёл. Да и глупо было искать провизию в этом месте — я прекрасно это понимал. По всему было видно, что людей здесь не было уже давно. Вернувшись к печке я почувствовал, как последние силы оставляют меня.

Сон спас меня от чувства голода. Утром нужно было кровь из носу добыть еду, чтобы раньше времени не стать тем порядочным человеком, про которого мне шептал голос.

 

Один момент (немаловажный)

0.00

 

Не могу вспомнить, когда я подумал об этом первый раз — но стоит ли мне вообще возвращаться?

 

Утро (или ночь)

0.48

 

Сначала я не мог понять, сколько проспал. Огонь в печке совсем догорел и даже угли потухли. Когда проснулся — на улице было совсем темно. Буквально. Представьте, если находиться под одеялом в тёмной комнате. Так вот — было ещё темнее. Белая ночь, которую я привык терпеть, теперь словно испарилась вместе со своим туманом. Я вспомнил про свои наручные часы и нащупал кнопку подсветки. Оказалось, что спал я всего ничего — сорок с лишним минут. Отчего же они показались мне вечностью? Я посветил фонариком в печь, но там была лишь безжизненная зола. Тогда я выглянул на улицу, чтобы найти дров и прислушаться — возможно рядом шумит океан, или бурлит какая-нибудь река. В лицо ударил холод. Передо мной чёрным листом повисла темнота, стоило только расслабить руку, сжимающую механический фонарик. Пальцы мёрзли. Мёрзло вообще всё. Кроме ветра, да привычных звуков леса я ничего не расслышал. Было ужасно холодно и Луны не было видно на небе. Или она была, но такая тусклая, светила среди туч и облаков в двадцать ватт, что близорукий я не смог и очертания разобрать? Или сон мой был вещим? И я вместе с Землёй лечу прочь из нашей солнечной системы?

Дров нигде не было. Я ещё раз осмотрел пустой дровяник и пошёл в лес. Я шагал, хватал руками траву и она ломалась как стеклянная. Уши болели от холода. Про клубы пара изо рта я молчу. Я собирал ветки, всё, что могло гореть и что можно было донести. Далеко вглубь леса не заходил, чтобы не потерять дом. На обратном пути, в считанных метрах от двери фонарик издал громкий хруст и приказал долго жить. Добрался бы я до дома, сломайся он раньше, не знаю. Думаю вряд ли. Но он сломался совсем рядом и я наощупь дошёл до двери. Какая была температура, я не знаю, но вернулся в рыбацкий дом я совсем замёрзший. Иней лежал на одежде и обуви. Кисти спрятаны в рукава.

Грязные сырые ветки никак не загорались, а голодная, замёрзшая голова не соображала, что можно разбирать и жечь сам дом. На худой конец простыни и одежду. Силы совсем оставили меня. Холод и голод. Да ещё и вместе. Я сел в дальнем от входа углу комнаты. Где меньше сквозило. Даже упал, а не сел. Всё что помню дальше — как жёг оставшиеся спички из коробка, чтобы согреться. Словно девочка со спичками из сказки Андерсена. Ну хоть не оловянный солдатик — подумал я. Олово рассыпается на морозе.

 

Остров (Остров)

1.22

 

Не помню, я смотрел какое-то польское кино или читал "Робинзона Крузо" и мне вдруг подумалось, что все мы здесь, на этой планете, словно на острове, только остров этот не необитаемый. Но что по сути мало чего меняет. Заперты мы здесь, как пауки в банке. Остров то — он и есть остров.

 

Эпизоды (Тургенев)

1.24

 

Они встретились на мосту, ах, если бы они встретились на мосту! — в третьем лице думал о себе я. Просто кто-то однажды сказал мне: “всегда назначай свидания на мосту. Это особенные места, волшебные, если хочешь”. Я сидел в углу помещения, голодный и ещё хуже — замерзающий. Сидел и думал совсем не о тех вещах, о каких стоило бы.

Мне хотелось продолжать писать всё это в блокнот. Захотелось назвать эту историю “Записки рыбака”. Забавно, правда? И пускай о рыбалке в них будет не больше чем о охоте в “Записках охотника” Ивана Тургенева, но я и не претендую. Да и кому всё это, если мы и действительно летим отсюда прочь на край космоса? Если мы ложимся спать последний раз?

 

Боги (Цивилизация)

1.27

 

Умирать было конечно жалко. Нет, правильнее будет сказать обидно. А умирать всем вместе тем более. Что будет со всеми нашими творениями? Нашими — значит человеческими. Великими книгами, архитектурой? Со всем, что мы создали. Зачем? Для кого это было сделано, если нас больше не будет? Я представил, как нашу голубую некогда планету разрывает на части, как в безвоздушном пространстве космоса летят разорванные книги. Полотна великих мастеров. Как всякое будущее исчезает. Было ли это наяву или во сне, в бреду, я не знаю. Уже ничего не знаю. А мы ведь были богами. Да. Мы творили. Мы создавали цивилизации. Приматы были вершиной животного мира. Высшей точкой эволюции. Мы — другое. Мы были богами. Нет ничего более обидного, чем оказаться смертным богом.

 

Июля (Сияние)

2.59

 

В полуобморочном состоянии, в сознании или нет, в агонии, бреду, горячке, я пробираюсь через лес. От дерева к дереву, хватаюсь за стволы, за кору. Падаю, долго поднимаюсь и наконец не могу больше встать. Ползу, нащупываю корни, потом ствол. Кора, пахучая смола липнет к ладоням. Из последних сил приподнимаюсь и сажусь спиной к широкому дереву. Чувствую как по пояснице ползёт холод. Проходит какое-то время, пять минут или час, счёт ему я уже давно потерял и мне снится, что я поднимаюсь в гору. Я понимаю, что это сон только потому что гор у нас рядом нет. Во сне я ловко цепляюсь за скальную породу, скачу с выступа на выступ, ползу высоко-высоко, а потом руки мои обессиливают и соскальзывают, земля уходит из под ног и я лечу вниз. Лечу долго, как следует успевая почувствовать страх, уже забыв, что я во сне. А после ударяюсь о землю и тут же просыпаюсь в своей кровати у бабушки в деревне. Как хорошо и уютно! Приятная нега во всём теле. По телевизору только что закончилась "Калыханка", но её мелодия ещё играет во мне, на столе стоит отпитая стеклянная бутылка "Буратино". За приоткрытым окном лето и тёмная, тёплая ночь. Нежная. На один лад стрекочут кузнечики. Окно никогда не закрывалось и в дом не летели комары. До сих пор не понимаю, почему так. Неспешный ход моих мыслей прерывает звон — за окном забренчала цепью соседская собака. И тогда я прихожу в себя. Собака то сдохла много лет назад! И бабушки давно нет на этом свете! И дом позабыт мною. И до дома этого полторы тысячи километров по прямой. И тут я прихожу в себя ещё раз, но уже здесь, под деревом. Не понимаю, как проснулся, потому что спать хочется жутко. Только вот мне уже совсем не холодно. И на улице вроде стало светлее, потому как я уже различаю предметы. Кусты, частокол елей, что это там, сова на толстой ветке? Да, определённо становится светлее. Всё быстрее и быстрее. Но свет этот необычный. Изнутри идёт что-ли. И приятная лёгкость во всём теле. И такие тяжёлые веки. Но я поднимаю их, чтобы смотреть. Смотреть как ветер играет с ветвями векового дуба, как капли росы блестят на листьях. Я всё вижу! И ещё я вижу, как всё в этом мире правильно и всё находится на своих местах. И не нужно мира другого. И всё внезапно засияло вокруг, словно вспыхнула спичка в кромешной темноте, только не солнечным светом, жёлтым. А светом белым. И светил он не откуда-нибудь, а сразу отовсюду. И так легко мне стало, и защипало в глазах моих и я закрыл их.

 

Электроника-5 (Час волка)

3.33

 

Мерещится ли кому уханье совы? Скрипят деревья, шуршит ветер? Или тишина окутала собой лес? Звенеть ей или не звенеть в чьих-то ушах? Вот в космосе всегда тихо… Словно на невидимых верёвочках висят планеты. Есть ли среди них наша?

На запястье, на маленьком экране часов “Электроника-5”, чёрным на сером отображаются цифры 3:33. На календаре 6 июля 1986 года.

 

6 сентября 2019

Париж, Гавр, Санкт-Петербург