Мальчик из подземелья – страх перемен.

Жил да был мальчик. Жил он в темном подземелье. Жил и верил, что нет на всей планете лучше места, чем подземелье.
В его маленьком тесном темном мире, который был жутким и холодным, в котором он часто мучился от голода и одиночества, ни было ничего, за, что его можно было любить. А за ширмой подземелье, был другой мир. Но, мальчик часто слышал, как за ширмами его подземелья, раздаются странные голоса, вопли животных, и этот мир казался ему жутким. Он думал, что на земле все плохо, хотя и не видел никогда, того, что скрывалось за ширмой подземелья.

Мальчик умел жить только в своем мире, и боялся и не хотел узнать другой мир. Мир, который был теплым и светлым. Мир, в котором было много еды и радости. Мир, который поочередно освещался солнцем и луной. Мир, над которым нависло самое красивое из возможных полотен, и на этом полотне сотканного из переплетений голубых и темных нитей, были разбросаны миллиарды самых ярких и красивых звезд. Но, мальчик никогда не видел их, поскольку боялся выйти из подземелья. Поскольку, все новое пугает нас, и нам легче прожить жизнь в темном и холодном, но знакомом подземелье, чем выйти на незнакомый свет.
Поскольку, в подземелье ничего не происходило, и хоть было темно и страшно, все же было привычно. И привычка, и страх перемен, страх перед неизведанным, забирали у мальчика лучшие годы, которые потратил он на холодное подземелье.

За ширмами подземелья играли другие дети, пели соловьи, журчали самые чистые и волшебные ручьи. Но, мальчик не слышал этой прекрасной музыки другого мира. Стены подземелья одни звуки искажали, другие заглушали. И слышал мальчик, лишь страшные отголоски прекрасной музыки играющей за ширмой его подземелья. И звуки эти пугали его. И не мог мальчик прислушаться, что бы понять, что нет звуков прекрасней. Страх мешал мальчику прислушаться. И жил мальчик в подземелье, боясь отголосков. Боясь прислушаться, боясь услышать.

Умер мальчик от голода и страха, от одиночества и холода. Умер, так и не узнав, что была прекрасная жизнь за ширмами его подземелья.
Боясь перемен, прожил он никчемную и серую жизнь. Боясь слушать, так и не услышал самой лучшей музыки. Боясь открыть глаза, так и не увидел самого прекрасного мира. Боясь всего нового и неизвестного, так и прожил в старом и однотипном.
С тех пор прошло ни мало лет и зим, а на земле, все так же рождаются мальчики и девочки, которые живут в подземелье. Не слышат прекрасной музыки. Не знают о том, как светит солнце. Не зная ничего, кроме холодного и темного подземелья.

 

4

Меня учили, что старших надо уважать. И всё. И многие так воспитаны и многие так живут. Но, только вопрос, за что мне уважать человека, если он в свои годы все равно дурак. Только за то, что он на двадцать лет меня старше? Это разве повод? Да он родился раньше, мне его уважать за то, что он был первым? Людей надо уважать за то, кем они являются, а не за то сколько им лет. Судить нужно за поступки и по поступкам..

Я лично не раз замечал, как на очередной работе, общаясь с очередным коллегой… мы ведем умные беседы.. все хорошо, ему со мной интересно и он считает меня умным собеседником. Но, узнав, что мне 18-19 лет, как-то резко меняет свое отношения ко мне, начинает нарочито спорить, руководствуясь тем, что он старше, а значит ему видней, я молодой, а значит глупый, не начитанный, не опытный, что я могу вообще знать?! А ведь, не зная моего возраста, он был со мной во всем согласен.

Помимо разницы между опытом и возрастом, есть еще колоссальная разница между умом и опытом. Ты можешь быть, опытнее всех, но при этом тупым до безумия. Ты все знаешь на практике, но увы ничего не понимаешь, из такого что знаешь. Как говорится, что бы стать умным, нужно прочесть две-три книги.. а вот что бы найти эти книги, надо прочесть тысячи. Так вот, кто-то читает тысячи книг, но так и не находит те самые три, и остается тупым, но опытным читателем. А другой сразу читает именно те три, и не имея опыта становится умным.

Многие в этом мире, путают возраст и опыт. Вот, мне сорок, значит, я умнее, по тому, что опытней. А-а-а-а! Опыт и возраст, разные вещи. За пять лет можно набраться жизненного опыта больше, чем за 50ть.. Все зависит оттого, как и где живет человек, что его окружает и какие мысли им движут. Многие из ныне живущих взрослых видели автомат только в кино, многие держали его в руках во время армейской службы, и вот очень немногим его направляли к виску.. а мне его направили к виску в трех летнем возрасте. Стало быть, в этом плане у меня опыта в разы больше чем у взрослого человека, который с этим не сталкивался.

1. Есть очень много прекрасных взрослых людей, которым все равно сколько тебе лет, которые будут общаться с тобой исходя из твоего ума и уровня развития, не взирая на то, умные они сами или нет. Есть так же взрослые, которые будут с тобой общаться на равных и не показывать, что они умнее тебя, даже если ты туп, как паровоз и две маленькие тележки. Есть взрослые, которые проявят терпение, проявят все свои лучшие качества, и научат тебя тому, чего ты не знаешь, подскажут тебе то, в чем ты не прав, войдут в твое положение.

2. Есть огромная куча молодых идиотов, которые завтра станут взрослыми идиотами. Именно они через годы, дабы хоть, как-то оправдать свое скудное развитие, в попытке возвысится в собственных глазах, будут принижать других молодых, не взирая на ум и опыт.

Хорошего вам настроения – вы держитесь там…

 

Путь длиною в жизнь.

Павел Працкевич

 

 

Родился я в прекрасном 37 году. Когда моя страна купалась в крови. Когда начались широкомасштабные репрессии над военными верхушками. В то время когда в мире появилась первая электрогитара и первая вычислительная машина.
Мать моя была учительницей русского языка в местной школе, отец учителем математики. Ни братьев, ни сестер у меня не было. И нами жила мамина сестра. Жили мы в Гомеле, до прихода войны.
Когда пришла война, а к нам она пришла первой, мы бежали в том, во что были одеты, практически не взяв никаких вещей.
Я очень смутно помню то время, но помню, как почернело небо, помню леса, помню деревни. Сколько раз я пытался вспомнить те времена, столько раз понимал, что они бесследно потеряны в моей голове. Иногда кое-какие обрывки всплывают, но я уже не могу понять для себя, было это на самом деле или нет.
Я рад, что в те годы был ребенком, и что в моей голове сохранились лишь невнятные обрывки. Я не знаю, как бы жил с этим, будь бы я лет на десять старше.
Отец мой ушел на фронт, и погиб впервые дни сражений. Мать была убита немцами немного позже. Я остался с теткой, которая не имела детей, и любила меня как родного сына.
После войны мы с ней перебрались в Минск. Чтобы как-то выжить, при первой же возможности она вышла замуж. Поскольку город лежал в руинах, первые года два мы жили в вагончике.
Теткин муж приносил домой мешки с мукой, тем и питались. Тетка плохо умела готовить, поскольку всегда готовила мать, но даже ее кривые лепешки на воде, казались мне чем-то волшебным.

 Очень много времени из своей детской жизни, я был предоставлен самому себе и улице. Улице, на которой жили такие же сироты или дети из неблагополучных семей. Всё это не прошло даром, и как следствие, я ввязался в «криминал». Бессмысленный и беспощадный.
Мне поначалу был чужд весь этот беспризорный образ жизни. Но человек такая скотина, что ко всему быстро привыкает, особенно к хорошему. А пойти, к примеру, в чужой огород, или чужой подвал, украсть яблок или варенья, и есть их сколько душе угодно - это безусловно, воспринимается как что-то хорошее, особенно, когда в родном доме шаром покати.
Так, я постепенно начал становится маленьким вором. Я и сейчас отчетливо помню то чувство адреналина, когда что-то своруешь. Сначала страшно, а затем страх сменяется на эйфорию. Через время, я воровал всё что можно было своровать. Не важно что, главное – своровать.
Когда мне исполнилось семнадцать, я уже вовсю промышлял кражами и грабежами. Такой образ жизни казался мне единственно правильным и уместным при нынешней жизни.
Я с пренебрежением относился к людям, которые работали. Мне они казались глупыми и убогими. Ведь, как можно каждое утро вставать в пять утра, завтракать, целовать одну и ту же женщину, надевать одну и ту же одежду, садиться в один и тот же автобус, ехать в одном и том же направлении, идти на одну и ту же работу, и делать одно и то же.
А ведь это только полбеды. Затем нужно опять садиться в автобус, ехать домой, целовать всю ту же жену, нянчить спиногрызов, решать житейские проблемы, и так всю жизнь, пока не состаришься, или пока счастливый случай не шарахнет камнем по голове.
И главное при всей своей убогости, они получали убогую зарплату, хотя она может и не такая убогая, но, что они могли себе позволить? Кусок колбасы по праздникам? Если эти люди вытирали свои задницы газетами, о чем вообще тут говорить?
Я призирал рабочий класс, и никогда не хотел бы быть его частью. Мне даже иногда снились кошмары, что я живу как все, учусь, работаю, и сплю с одной и той же ненавистной и располневшей женщиной.
Нет! Грабить таких людей святое дело. Они просто рождены для того, чтобы их имели. А мне есть, чем иметь. Значит, буду иметь…
Вроде бы моя философия была не лишена смысла, но лишь до тех пор, пока не окажешься на казенных нарах, там то уж понимаешь, что рабочий класс счастливые люди, по сравнению с нами урками.
Они такие же рабы, но их условия лучше, они на ступень выше. Они спят почти спокойно, к ним относятся с уважением.
А режим? Их режим, их круговорот более разнообразен, чем наш. Подъем, перекличка, баланда, прогулка, работа, перекличка, баланда, отбой. Но осознания этого, лично у меня было еще впереди, пока я чувствовал себя великим разбойником, бандитом с большой дороги.

 

 

Я всегда занимался самоанализом. Анализировал свою жизнь и жизнь вокруг меня.
За что мне все мои муки? Я их заслужил? Нет, тогда за что? За что Бог отнял у меня моих родителей, за что поставил мне в графу национальность жирным шрифтом «еврей». За что одним Бог дал хлеб на стол, а мне объедки с этого стола.
Нет, всё просто - Бога нет. И все случайно, просто выживает сильнейший.
Вот Царь был слаб, и его нагнули. Гитлер был хитер, но его обхитрили. Мой отец защищал Родину, а родина ему пулю в лоб. Ну, уж нет, я буду умнее. А заберу хлеб у сытых, чтобы не быть голодным. Я сам сделаю сытых, голодными, чтобы они поняли мою боль, ведь иначе не поймут. Они смотрят на меня с призрением, и меня это не устраивает, пусть лучше смотрят со страхом.
Мы воровали всё, что могли. Грабили тех, кто был слабее. Ведь против лома нет приема. Да, есть масса сильных людей, но, что будет значить их сила, когда нас трое, а он один. Правильно – ничего. Он слабее, а значит проиграл. И это его личный выбор быть слабым. И наш личный выбор быть сильными.
Увы, чем больше делаешь зла, и чем дольше остаешься не пойманным, тем меньше времени, чтобы остановится, и подумать над своими поступками.
Чем больше имеешь, тем больше хочется. Чем больше мараешь свои руки в крови, тем меньше в тебе жалости и сострадания.
Если раньше мы бегали зимой и срывали шапки с прохожих, и старались быстрее убежать. То через пару месяцев оставаясь безнаказанными, мы переставали быть осторожными. Мы уже просто налегке подходили, били в лицо, забирали шапку и все так же налегке уходили.
Если раньше залезая в чужую квартиру, мы старались хватать первое попавшееся под руку и скорее убежать. То теперь мы могли позволить себе выбирать, садились за стол, курили, кушали.
Господи, если бы сегодня, я мог вернуться в прошлое, я бы набил самому себе морду. Но это в то время сделали другие люди. Но я бы им помог сейчас!

К счастью, всё в жизни, как и сама жизнь, имеет конец. Тогда концом для меня стала квартира на улице Фрунза.
Кто мог знать, что мы залезли в квартиру участкового. Вернее залезли не мы, залез я. Остальные просто не успели, и это их спасло.
Кроме этой квартиры, на меня повесили еще четыре, плюс целую серию разбойных нападений на мирных граждан. Дали мне восемь лет. Благо весь список моих деяний они раскрыть не смогли, иначе и до пятнашки могло бы дойти.

Никогда не любил вспоминать свои годы, проведенные на зоне. Это не самая лучшая школа жизни, но её прошли многие.
Заключенные меня особо не трогали, у меня был даже некий авторитет, хотя бывали, конечно, разборки, куда без них? Скольких ребят убили на моих глазах за те восемь лет. Сколько драк, сколько ненависти, сколько горя таится в этих стенах.
Как много мне было дано времени, чтобы осознать всё, что я совершил, чтобы покается, чтобы потерять покой и сон.
Сколько раз я хотел вернуться на два года назад, и переиначить свою жизнь, но этого уже нельзя было сделать, и надо было жить с этим грузом на сердце. А груз этот неимоверно тяжел, настолько, что иногда нечем дышать.
Сколько раз я хотел наложить на себя руки, сколько раз мне снились лица тех, кого я грабил, лица тех, кого заставлял бояться и унижаться.
Они чувствовали себя слабыми и беспомощными, а теперь я сам беспомощен. Но не слаб, это наверное единственная разница между нами.
Я вновь и вновь возвращался к этим мыслям, и начал понимать, что я забирал у людей заработанное, забирал их честь и достоинство, но я забирал у одного бедолаги заработанное за месяц – два месяца, а сам потерял восемь лет. Сколько бы я смог бы заработать за эти восемь лет, сколько бы я мог сделать?
Я забирал у них кусок хлеба, чтобы намазать на этот хлеб масло, а сейчас вынужден жрать баланду, и только её.
Я забирал у людей честь, уверенность в себе, но ведь у них это пройдет, через месяц – другой они перестанут бояться, и забудут стыд. А я восемь лет буду отзываться на фамилию, носить казенные башмаки, спать и дышать по приказу, складывая руки за спину.
Я грабил квартиры, выносил технику, драгоценности, мебель. А теперь моя мебель это бетонные нары, и хата которую мне надо делить с ворами и убийцами. Это совсем не та красивая жизнь, о которой я мечтал и к которой я стремился.

Прокручивая раз за разом, эти мысли в своей голове, я понял, что во всем есть закономерность. Я отнял кусок хлеба, у меня отняли целую буханку.
Я отнял покой на месяц, у меня отняли покой на годы.
Значит, всё подобно бумерангу возвращается. И я вроде бы уже готов был прийти к правильному решению, но мешало одно НО, один вопрос который крутил мою душу: почему первые годы моей жизни, которые я прожил безгрешно. Почему они были голодными и обделенными светом солнца?

Если бы тогда я знал ответ, я бы прожил жизнь иначе, но, увы, всему свое время, и до ответа оставались долгие годы. Что значило, я продолжаю неправильный путь.

Мои рассуждения рождались не с пустого места, я много общался со здешними жителями. Много историй прошло через мои уши.
Слушать рассказы мужиков было не очень интересно, они все как один мнили себя жертвами обстоятельств, и считали зону концом. В то время, как блатные гордились своими преступлениями, и считали зону школой жизни, началом или продолжением их пути. Ребята шли к успеху, присели отдохнуть.
Я от многих слышал доводы, что тюрьма это конец, но для себя понял, что это только начало. В тюрьме можно вполне нормально жить, главное быть в гармонии с собой. Тогда, наверное, я и начал впервые понимать, что есть душа, а есть тело.
Тело моё гнило на казенных нарах, давилось баландой, а душа путешествовала по просторам Вселенной. Конечно, тогда я не знал, таких умных слов и обозначений. Но я примерно так их чувствовал. Да и не важны слова. Как Титаник не назови, Васей или Петей, все равно об айсберг убьется.

Я только здесь понял насколько прекрасно и бездонно небо. Здесь смотря на него сквозь однообразные узоры металлических решеток, начинаешь обычное небо воспринимать, как нечто волшебное. Можно даже подключить сюда тавтологию и сказать, что небо это что-то неземное.

Здесь я впервые начал чувствовать свою связь с тем загадочным и далеким миром. Я впервые понял, что я нечто большее, чем рожденный, что бы умереть. Но повторюсь, для полного понимания, оставались долгие годы.

Однажды в нашу камеру привели новенького. Заселили, так сказать, нового пассажира на нашу старую дряхлую подводную лодку.
Я не зря, сказал, что он был пассажиром на нашем Титанике. Ведь он именно за то и сел. Звали его Андреем, и работал он сварщиком. И так его достала его однообразная жизнь, что в один из мартовских дней, решил он бросить всё ко всем чертям, взял в руки нож, сел в автобус и уехал в другую часть города. Вышел, покурил, и поймал такси. Сказал таксисту ехать в соседний город, назвал улицу. Под ночь, когда небо укутывает темнота и все трамвайчики спят, такси доехало до места назначения. Андрей достал свой нож, и перерезал шаферу горло.
Чувство эйфории переполнило его тело, адреналин зашкаливал. Сердце билось со скоростью отбойного молотка. Он прошманал карманы таксиста, взял деньги, которые лежат в каждом такси для выдачи сдачи, и чуть пошатываясь, вышел из машины. Закурил и отправился в ближайшую гостиницу.
Обычно если ночью человек совершает ошибки, то утром при ясном свете и ясном уме, рассудок человека начинает заниматься самоистязанием, корить себя за ночные ошибки.
Но в случае Андрея, рассудок повел себя иначе. Андрей, понял, что не жалеет и хочет продолжения. Еще одиннадцать ни в чем неповинных водителей встретят свою страшную смерть, прежде чем милиция задержит пьяного и окровавленного маньяка, который недооценил свою тринадцатую жертву и не справился с ней, сделав ее инвалидом.

Вообще я не раз слышал, о том, что с цифрой 13 лучше не шутить. Знаю, это по себе, родился я 14 июня, а должен был 13. Мать, будучи суеверной, всячески просила меня подождать один день. Я её послушал. Это был первый и последний раз когда, не понимая причины, я послушал женщину.
Роды были тяжелыми. Мать, чуть не лишилась своей жизни, давая жизнь мне. Я родился, и шесть минут не дышал. Врачи зафиксировали клиническую смерть. Моя мать потеряла сознание, и врачи кроме спасения моей жизни, так же боролись и за ее жизнь.
По рассказам тетушки, отец в это время находился дома, отмечал с друзьями рождение сына. Когда на утро он пришел в больницу, ему сказали, что моя судьба и судьба моей матери под большим вопросом. Отец, будучи сильно пьяным, начал, выламывать двери, кричать на санитаров, и требовать, чтобы его немедленно пустили к нам.
В таких случаях, обычно не церемонятся, вызывают милицию, и увозят. За такие выходки, можно получить хороший срок, потому, как это не просто вторжение в больницу, не просто мелкое хулиганство, это родильный дом.
К счастью, главврач с пониманием отнесся к ситуации, и не стал вызывать милицию и всё обошлось. Моя жизнь была вне опасности, а вот за жизнь матери, врачи боролись еще несколько дней. Она так перенервничала, что за одну ночь, практически потеряла все килограммы, которые набрала во время беременности. (Да, и такое бывает).
Как рассказывает тетушка, мать до последнего не верила, что я жив. Она думала, что меня подменили, что я кем-то оставленный ребенок, но когда ей меня показали, она увидела точную копию своего отца. Тогда еще не было таких процедур, как анализ ДНК, и мысль о том, что возможно мои родители, являются мне чужими людьми, еще не раз беспокоила мой мозг.
Возможно оттого, что они погибли и я их почти не знал. И очень хотелось, чтобы где-то мои родители были живы.

Мне довелось, в этой жизни пообщаться лишь с одним человеком, который пережил клиническую смерть. Ему тогда было за сорок, так что в отличии от меня, он очень хорошо помнил, что с ним происходило.
Он рассказывал, как за четыре минуты, его душа находясь за пределами земного тела, успела испытать неземную эйфорию. Он не помнил, что видел, но помнил то чувство. Чувство будто бы его душа с большой скоростью парит над бескрайними просторами. Такое радостное и не с чем несравнимое чувство спокойствия.
Он, прожив еще пару лет, неоднократно пытался покончить с собой, чтобы уйти из земного тела, и отдаться во власть неземной эйфории. Но, его всегда спасали. Дальше судьба этого человека мне не известна, наши пути разошлись.
Его слова, его рассказы, еще не раз вставали в моей голове, заставляя вновь и вновь анализировать их.
Когда я начал читать о клинической смерти, я понял, что мозг не должен функционировать, и человек не может что-либо чувствовать, и переживать. Но если многие люди говорят о том, что: да они что-то видели и чувствовали, значит, есть душа, значит, она может жить за пределом тела. Следовательно, наше тело всего лишь обертка, коробочка в которую положили душу. И рано или поздно, при наступлении смерти, душа выйдет из тела и понесется в неведомом нам направлении.
Еще существует легенда, о свете в конце туннеля. На этот счет у меня сложилась немного странное мнение.
Человек умирает, а его душа попадает в туннель. И по этому туннелю ползет на свет. Говоря о свете в конце туннеля, никто не говорит о том, сколько проходит времени, пока человек его достигнет. Уходит на это час, день, или вечность. А может быть девять месяцев, а после человек рождается вновь. Ведь первое, что мы видим при рождении, это свет. Яркий, слепящий глаза свет… после полной темноты в утробе матери. А ведь есть еще люди, которые не совсем умирают, они попадают в кому, подобно тому, как ребенок умирает в утробе матери.

 

 

***

Дни в тюрьме летят долго и однообразно. Они потому и летят долго, поскольку однообразны.
Дни летят долго, недели еще дольше, а месяцы и годы почти бесконечно.
За эти восемь лет я знал даже таких людей, которые умудрялись на моем сроку отсидеть уже дважды, то есть: выйти отсюда, и вернутся.

Вообще оборачиваясь на годы назад, мне начинает казаться, что дедовщина пошла именно из зон. А еще смотря на такие наколки как «Лаврентий Берия – Главный жидобой Советского Союза», начинаю подумывать, что и неонацизм царящий в России 21 века, так же зародился на нарах. Но это только мои старческие доводы. На деле, бытовой антисемитизм разжигали наши цари, а после успешно И.В.Сталин.

За время моего отпуска «под палящим солнцем зоны», в моей хате поменялось немалое количество постояльцев. С кем-то из них у нас бывали задушевные беседы. С кем-то было противно дышать одним воздухом. Но про первых всегда приятней вспомнить, так, что остановимся на первых.
Косой всё детство провел в колонии, после его перевели во взрослую зону. Дали ему два года за грабежи.
Он залазил в чужие подвалы, и брал всё, что под руку попадется, впрочем, как и я. Только он делал это из-за нужды, а я потому что был мудаком.
В 12 лет мать выгнала его из дома, и он начал по подвалам ошиваться, а есть-то хочется, вот и рылся в подвалах, меняя подъезд за подъездом.
Поймали с поличным. Он как раз объедался содержимым сарая. Банки с огурцами, вареньем… сказка! И вот он ест, уцепившись в банку, а менты его за ноги тянут и дубинками бьют. Ну, а дальше все по понятной схеме. Родителей лишают родительских прав. Ребенка на малолетку. Там драки, нарушение режима. Перевод в колонию с более строгим режимом. Опять драки, убийство. Опять суд, опять другая колония, срок намотан в разы. И вот доматывает во взрослой зоне.
И таких было немало, жертвы революции, осиротевшие и обездоленные дети страны. Выживающие по законам улицы. Сколько из них погибло, сколько из них навсегда связали свою жизнь с тюрьмой. И лишь единицы начали другую жизнь, выйдя из холодного мира решеток и камер.

***

 

Однажды после обыска в нашей камере, у меня нашли заточку. Я никогда не участвовал в местных разборках, и был знаменит спокойным нравом. Поэтому начальник тюрьмы решил, что заточка не моя, и всячески уговаривал меня сдать владельца. Предлагал не валять Ваньку, иначе отправит в карцер.
Мы сошлись, на том, что я буду валять Ваньку. Хотя за три месяца в «мешке», я и Петьку валял, и Степку и вообще все существующие имена.
Что такое карцер, я представлял, но не думал, что все настолько плохо. Только представьте, комнату без окон, вместо пораши дырка в полу. Один день в таком месте, как неделя в хате. Три месяца, как два года.
Ты один, действительно один. Ты не знаешь, что за окном, утро или ночь, день или вечер. У тебя абсолютно нет счета времени. Твой организм перестает жить по обычному расписанию, спит, когда хочет, встает, когда хочет. Мозг заполняется кислой кашей, от которой начинаешь сходить с ума.
Если в хате пацаны мечтают о свободе, то в «мешке» мечтаешь хотя бы на минуту увидеть свет солнца, подышать воздухом, а не запахом собственного пота и вони из дырки в полу.
Порой я думал, что лучше бы через три месяца меня завалил хозяин заточки, чем провести эти три месяца здесь. Ведь лучше ужасный конец, чем ужас без конца.
Казалось бы, я должен воспользоваться знакомой схемой, когда весь мир исчезает, становится лишь видимостью, и ты живешь в гармонии с собой, но в карцере это, увы, не возможно, не возможно для меня.
Прошло три месяца, и я небритый, вонючий и бледный вернулся в родную хату. В тот момент я почувствовал себя самым счастливым человеком на земле, да, что там, на земле, во всей Вселенной. А когда нас повели на прогулку, я и вовсе чуть не умер от счастья. Свет солнца не просто светил и грел мое тело, он проникал сквозь мои поры и грел мою душу.
Спустя много лет, смотря западные фильмы, в которых заключенного сажают в карцер, меня всегда напрягало то, что его сажают бритым, и спустя месяц выпускают таким же. Даже без щетины.

 

***

Спотыкаясь и шатаясь, пронеслись мимо меня эти 8 лет. Я уже был совершенно другим человеком. От того 18-летнего пацана с большой дороги, не осталось почти и следа. Мне было 26. Я изменился в лице, я изменился в восприятии жизни и жизненных событий.
На дворе стоял 1963 год. За эти восемь лет в Италии прошли олимпийские игры, в которых впервые приняла участия наша советская сборная. Хрущёв выступил со своим легендарным докладом о разоблачении культа личности Сталина, что практически обесчестило нашу страну, в каком-то смысле это показало, что все герои войны дурачки, боровшиеся и умиравшие за ложное знамя поднятое тираном и убийцей.
А еще, думалось мне, что если не Сталин выиграл войну, а сам советский народ. То, наверное, и не Гитлер напал на Европу, а сам немецкий народ.

Части советской армии расстреляли мирную манифестацию в Тбилиси. С одним из этих чудом выжавшим манифестантов мне удалось посидеть. Он рассказывал, что все началось с доклада Хрущева о культе личности Сталина. Они требовали отставки Хрущева и формирования нового правительства. Они требовали объявить день смерти вождя днем траура.
Тогда я понял, как сильно советская пропаганда ест нам мозги. Он долго рассказывал про те события, и про то, что им предшествовало, а через неделю блатные по указке администрации убили его.
Тогда вообще это было в порядке вещей. Всех политических ломали и топтали блатные. Все это знали, и всем это было удобно. Это сейчас в 21 веке, в тюрьмах почти нет понятия «Идейный» или «Полит. Заключенный», сейчас все ради денег. А тогда, это было наравне с петухом или чертом. Да разница была большая, но полит. заключенным как и чертям с петухами, спокойно жить не давали.

Произошел первый запуск искусственного спутника земли «Спутник-1». Что стало началом космической эры человечества. Запуск произошел 4 октября 1957 года, но мы узнали об этом только в начале ноября. Не зная подробностей и очень поверхностно представляя, как этот спутник выглядит, я понимал, что произошла революция.
На зоне я был один, или одним из немногих кому это было интересно. Представить только, земное тело шагнуло за пределы земли. И мы были первыми! Вот тут я впервые после победы в великой отечественной, гордился своей страной. Когда в 61-ом Гагарин стал первым человеком в объятиях космической пыли, я и вовсе понял, что нет ничего невозможного. Эти события еще не раз сыграют важную роль в моей жизни и моем мировоззрении. Но об этом позже.

Много разного, произошло за восемь лет. Но самым главным событием, для меня, стал мой выход на свободу.
Когда я первый раз вышел на свободу, я вдруг осознал, что совершенно не понимаю жизни вне зоны.
Вроде бы прошло не так много времени, всего несколько лет, но как оказалось, достаточно одного дня, чтобы мир перевернулся, и черное стало белым, чего уж говорить про годы. Вспомнить, хотя бы 22 июня сорок первого года, тогда за короткий миг всё привычное, стало непривычным, союзники стали врагами, всё разделилось на чужое и наше.
Вот и с волей так же. Вчера я спал с одним открытым глазом. Вчера одна половина моего мозга спала, а вторая стояла на шухере. Вчера я понимал, зачем живу, а жил я, чтобы жить, чтобы выжить, чтобы не стать куском мяса в голодной пасти зверя. А сегодня, когда нечего бояться и не с кем воевать, я не знаю, как быть. Первое, что играло в моей голове: «Надо украсть», украсть, гульнуть и вернутся в привычную и понятную среду обитания. Но в противовес стояли другие мысли: «Надо попытаться жить, надо брат, надо»

Я вернулся к постаревшей тетке, она к тому времени уже покрылась сединой и успела овдоветь. Мне было её искренне жаль. Ведь она верой и правдой прожила свою несчастную жизнь, пережила войну, похоронила всех родных. И даже под старость лет не нашла простого счастья.

Когда я вышел, я первым делом сел в трамвай. Есть в трамваях что-то волшебное. Я катался до тех пор, пока последний из них не ушел в депо.
Я катался, и смотрел на свой город, который любил больше жизни, по которому скучал, и который почти каждую ночь видел во снах.
Я так долго ждал, чтобы просто пройтись по нему. Подышать этим пьянящим воздухом. Каждая девушка казалась мне красавицей. Столько лет среди мужчин, а тут такие букеты красоты, легко одетые гуляют по улицам. В их головах мысли, мечты. А в моей счастье, счастье от полученной свободы.
Когда последний трамвай всё же ушел в депо, я пошел пешком домой. Шел долго, но никуда не торопился. Мне просто некуда было торопится. Кто понял жизнь, тот не торопится, особенно если часть этой жизни он маялся от избытка времени.
Вернувшись в родной двор, я пошел к своей старой подруге, моей вишне. И тут меня ждало первое разочарование, моя вишня срублена. Грудь защемила боль. Такая боль, которая бывает, когда теряешь близкого человека, такая боль и обида на всё и всех…

Меня нет полжизни с лишним.
Без меня загнивает старая вишня.
По горло в грязи хочет мира страна
Свой потертый стакан осушая до дна.

До дна. До краев и снова.
И снова по новой круг.
Хреново братец. Хреново.
Что стрелы есть. Но пропит лук.

Изрублены наши деревья.
На спички ушли. На дрова.
От куриц остались перья.
А мяса кусок откусила братва.

Братва кипишует по-своему.
По-своему прессуют и их.
Сегодня убьют нас по-моему.
Как только закончим мы стих.

Осталось не много не мало.
Полжизни еще отстрадать.
На подвиги помню бросало.
А сегодня разумней поспать.

Горячая кровь остыла.
И сердце накрылось тоской.
Когда отболело что было
Когда я вернулся домой.

Где дом. Там все та же вишня.
Вот только прогнила она.
Потерял я полжизни с лишним.
А вместе со мною страна.

Но эти боли в груди прошли, хотя эта вишня была для меня больше чем просто дерево, для меня она была символом надежды, дверцей в детство. Но, детство прошло, а вместе с ним прогнила вишня, а гнилое надо рубить и убирать.

Поскольку с моей судимостью у меня не было возможности устроиться на нормальную работу, я устроился по блату грузчиком на местный рынок. Работа была не сложная, утром я приходил на вещевую часть рынка, грузил баулы, собирал палатки. Полтора часа непыльной работы и до вечера я свободен, вечером я разбирал палатки, и отвозил баулы на склад.
С теткой у меня никогда не было проблем, и жили мы душа в душу. Вечерами играли в карты, смотрели телевизор. Она работала к тому времени в библиотеке, что дало мне возможность много читать.
За два года я прочел столько книг, сколько не прочел за долгие 26 лет своей жизни. Я узнал для себя столько нового, но главного ответа «Зачем я живу», «В чем смысл мироздания», я найти не мог. Не те книжки читал, однако.
Затем спустя два года, я вконец разочаровался в этой жизни. Я начал пить. Пил запоями. Перестал работать. И в конце концов, взялся за старое.
Когда попадаешь в капкан алкоголя, начинаешь забывать, как много отдал, чтобы жить нормально. Лазить по квартирам я не хотел, да и не осилило бы такую сложную задачу мое вечно пьяное тело. Я просто ходил с раскладным ножиком по улицам и занимался гоп-стопом. К счастья никого не убил, и даже не порезал. Как и 10 лет назад, я был совсем не осторожен, только раньше я был неосторожен, потому, что верил в свою безнаказанность, а теперь, потому, что мне было на все плевать. Моим разумом правил алкоголь и распад личности.
На этот раз мне дали пять лет. Когда я протрезвел, и понял, куда я вляпался, было уже поздно. Опять нары. Опять баланда. Опять борьба за выживание. Одно утешало, тюремную жизнь я знал довольно хорошо, а значит, не было страха перед неизвестностью.
Шел 1965 год, мне было 28 лет, и выйти я должен был в 33. В 33 распяли Христа, он к тому времени успел стать учителем, а после войти в историю, как сын Божий. А, что успел я? Я успел отсидеть два срока, обидеть много людей. Обокрасть и оболгать. Загубить свою юность, и вляпаться в тоже дерьмо, из которого не так давно вышел.
Единственное, что дали мне эти пять лет за решеткой, это лишний повод и время задуматься над своей жизнью. Мне больше никогда не хотелось брать в руки нож. Я точно решил, что никогда больше не сяду на стакан.
Я часто вспоминал, те два года, которые провел на свободе. Тетю, работу, картишки вечерами, книги.
Я не мог понять только одного, почему, из-за чего я вновь оступился? Почему начал пить, чего мне не хватало в жизни?
Да, нам всегда чего-то не хватает, на то мы и люди, и без этого никак.
Но, тут было что-то более серьезное. Что-то, чего мне действительно не хватало. И тут я понял, что никогда никого не любил.
Да до первой отсидки у меня были девчонки, и за те два года я тоже иногда ночами коротал время в компании девушек. Но, я не любил. У меня не было отношений, которые длились дольше, чем одну ночь. Не было человека, ради которого я хотел бы бриться по утрам. А это важно.

 

***

На этот раз я сидел близко к дому. Ну, как сказать близко? Ближе, чем в прошлый раз. И раз в три месяца тетка привозила мне книги.
Днем и ночью я читал, дочитав последнюю книгу, я начинал перечитывать старые. Книги были разные, от философии до истории. Увы, тогда книги про религию, мистику и прочую мракобесию были нежелательны, и даже опасны для читающего, да и вряд ли их можно было найти в закромах наших библиотек. Такие книги я открыл для себя позже. Ну, это я так… к слову.
Еще среди всего прочего, тетушка привозила мне поэтические сборники. От безделья я наизусть заучивал самые сложные стихи. Развивал свою память, и поднимал свой культурный уровень.
Пописывать стихи я начал еще до первой ходки, но все они были вялые, и не интересные мне самому. Я не предавал им особого значения, и относился к ним, как к одноразовым выплескам эмоций. Это позже, уже выйдя на свободу, я на практике узнал, что девушки любят стихи. Девушки вообще более чувствительны к творчеству. Мы мужчины это творчество создаем, а девушки им наслаждаются. Вот тогда-то, поняв это, я начал серьезно заниматься стихами. Ну, как сказать серьезно, понравилась мне девушка, надо её не только цветами и ухаживаниями купить, надо ей еще польстить, а как лучше всего польстить? Конечно через стихи. Ведь, через стихи любые глупости можно передать читателю или слушателю в красивой форме. В общем, обернуть в красивую обертку одуванчики. Ведь даже одуванчики, в красивой обертке не просто одуванчики, а нечто большее.
Такое, правда, было возможно лишь до начала компьютерной эры. В 21 веке оказалось, что стихи пишут практически все, и чтобы выделиться из общей массы, нужно не писать стихи, не увлекаться фотографией, и не пытаться что-то из себя представлять.

 

***

За пять лет новой отсидки, мне уже совершенно не были интересны задушевные беседы с зеками. Мне были не интересны их рассказы. Я все это уже знал и слышал сот