Часть III – Александра Давыдова, Александрина Муравьёва, Камилла Ивашёва

ДАВЫДОВА (ПОТАПОВА) АЛЕКСАНДРА ИВАНОВНА (1802-1895)
Все мемуаристы единодушно отмечают «необыкновенную кротость нрава, всегда ровное расположение духа и смирение» Александры Ивановны.
Однако, её имя едва упоминается в книгах о декабристах. Почему? Её правнучка Галина фон Мекк так это объяснила в своей книге воспоминаний: “Если другие жены удостоились самых высоких похвал, о мужестве Сашеньки было сказано немного… Она не принадлежала к аристократическому роду. Этого было достаточно, чтобы повлиять на отношение окружавших её людей”.

О происхождении Александры Ивановны известно только то, что она была дочерью губернского секретаря (12-ый из 14-ти классов “Табели о рангах” Российской империи – так что, почти наверняка, он не был дворянином), родилась и выросла в Украине. Оставшись круглой сиротой, девочкой попала в богатую дворянскую усадьбу в Каменке (райцентр современной Черкасской области Украины), хозяйкой которой была родная племянница светлейшего князя Григория Потёмкина-Таврического, Екатерина Николаевна Давыдова (в первом браке Раевская, урождённая Самойлова)(1750-1825), в качестве её воспитанницы. Девочку растили, как приёмную дочь (с гувернантками, уроками французского и танцев), однако официального статуса члена семьи Давыдовых она так и не получила. Неустойчивое социальное положение определило её характер – застенчивый и робкий.

Будущий муж Александры Ивановны, Василий Львович Давыдов (1793-1855), был самым младшим из трёх сыновей её благодетельницы (и последним из четырёх детей) от её второго мужа, Льва Денисовича Давыдова (1741-1801). От первого брака матери у Василия Давыдова был ещё один, самый старший, единоутробный брат, знаменитый генерал Николай Николаевич Раевский (1771-1829), отец декабристки Марии Волконской – он был на 22 года старше декабриста, и по возрасту годился ему в отцы. По отцовской линии его кузенами были знаменитый поэт-гусар Денис Давыдов и известный генерал Александр Ермолов, “усмиритель Кавказа”.
В службу вступил юнкером в лейб-гвардии Гусарский полк 11.10.1807, в 14 лет.
Участник Отечественной войны 1812 и заграничных походов, в 1812 состоял адъютантом при князе Багратионе, за участие в Бородинском сражении награжден орденом Владимира 4ст. с бантом, за отличие в сражении при Малом Ярославце награжден золотой шпагой за храбрость, участник сражений при Люцене и Бауцене (награжден орденом Анны 2 ст.), ранен под Кульмом (награжден прусским орденом За заслуги) и Лейпцигом, где был взят в плен, из которого освобожден прусскими войсками, штабс-ротмистр – 17.07.1813, ротмистр – 07.03.1816, подполковник с переводом в Александрийский гусарский полк – 17.01.1817, уволен в отпуск за границу до излечения болезни – 11.05.1819, назначен состоять по кавалерии – 11.07.1820, уволен в отставку полковником – 29.01.1822.

История отношений бедной красавицы-бесприданницы и богатейшего помещика (Василий Давыдов владел 2926 душами крепостных крестьян) началась в 1818-1819 году, когда он получил долгосрочный отпуск по болезни, и поселился в Каменке (не в последнюю очередь потому, что ему пришлось взять на себя управление материнским имением – Екатерина Николаевна старела, и уже с трудом справлялась с этой нелёгкой задачей, финансовые дела семьи начали расстраиваться).
В глазах окружающих изначально это была всего лишь банальная интрижка барина со своей подчинённой (возможно, сам декабрист тоже сначала так думал), которая, согласно правилам жанра, должна была закончиться с рождением ребёнка (дочь Мария родилась в 1819 году, когда Александре Ивановне было 17 лет). Однако, в 1820 году у любовников родился сын Михаил, в 1822 году – дочь Екатерина, ещё через год – дочь Елизавета. В 1825 году сын Пётр, в 1826 году – сын Николай. Всего до своего отъезда в Сибирь к мужу Александра Ивановна родила шестерых детей. Из них первые четверо были рождены вне брака, т.е. были незаконнорожденными.

Судя по всему, Василий Давыдов был готов жениться на Александре Ивановне вскоре после начала их отношений – все советы (и попытки) своей матери “избавиться” от неё обычным для того времени способом – выдать замуж с богатым приданым, он категорически отвергал, но и узаконить отношения с ней не мог. Так как его матушка, которую все сыновья почитали и побаивались до самой её смерти, была категорически против этого. Племянница Потёмкина не видела ничего плохого во внебрачной связи своего сына – к слову, сам легендарный дядюшка Екатерины Николаевны (причём не делая из этого особого секрета) имел интимные отношения с тремя из шести своих родных племянниц (три родные сестры, урождённые Энгельгардт – дочери его сестры Елены), и с женой своего племянника Александра Самойлова, родного старшего брата хозяйки Каменки, – так что она и не такое в жизни видела. Мать декабриста, в соответствии со своим воспитанием, была готова дать надлежащее образование своим незаконнорожденным внукам, выделить им часть своего огромного состояния. Но не признать членами семьи. Для хозяйки Каменки это было абсолютно исключено.

Положение бедной Александры Ивановны отягощалось ещё и тем, что браки двух старших полнородных (от общих родителей) братьев декабриста были не просто удачными – они были блестящими.
Самый старший из братьев Давыдовых, Александр Львович (1773-1833) с 1804 года был женат на герцогине Аглае де Граммон (1787-1842), дочери французского эмигранта-роялиста герцога Антуана де Граммона (один из самых древних и знатных французских дворянских родов), внучке герцогини Иоланды де Полиньяк (она была ближайшей подругой казнённой французской королевы Марии-Антуанетты). Жена Александра Львовича была любимицей статусной королевы Франции Марии-Жозефины-Луизы Савойской, и герцогини Ангулемской, Марии-Терезы-Шарлотты (старшей дочери казнённых короля Людовика XVI и королевы Марии-Антуанетты, дофИны Франции).Их свадьба состоялась в Митавской резиденции, где в это время жил в изгнании со своим двором французский король Людовик XVIII.

Второй брат декабриста, Пётр Львович (1777-1842) с 1803 года был женат на графине Наталье Владимировне Орловой (1782-1819), богатейшей наследнице младшего из пяти знаменитых братьев Орловых.

Любовница младшего из трёх братьев Давыдовых, с точки зрения обычаев той среды, в которую она попала, и традиций высшего дворянского общества Российской империи того времени (безродная бесприданница), никак не могла стать роднёй (и ровней) герцогини и графини. Однако, после смерти графини в 1819 году (в Италии), и возвращения навсегда во Францию “из варварской Каменки” в начале 1820-х годов герцогини (она бросила мужа и сына, забрав с собой двух старших дочерей), для Александры Ивановны появилась надежда.
Женой Василия Львовича Давыдова она стала в мае 1825 года, в Каменке, через несколько месяцев после смерти его матери и своей благодетельницы, Екатерины Николаевны Давыдовой. Александре Ивановне было 23 года, и она была беременна пятым ребёнком (сын Пётр родился через месяц после свадьбы). Кстати, благодаря этому браку декабристка Давыдова стала тёткой по отцу декабристке Волконской, хотя и была старше неё всего на три года.

Василий Давыдов не принимал никакого участия как в восстании на Сенатской площади в С.-Петербурге, так и в восстании Черниговского полка. Его, кстати, и арестовали так поздно потому, что власти никак не могли разобраться – какой именно из многочисленных Давыдовых (при том, что в их семействе мужские имена Василий, Лев и Денис были родовыми) причастен к заговору. Однако, приговор ему был вынесен “в I разряде”, сразу за “высшей мерой” – “вечная каторга”. Следственную комиссию можно понять – Давыдов был главой Каменской управы Южного общества, и именно в его имении, особенно летом, проходили самые многочисленные и частые собрания заговорщиков.
Декабрист был арестован 14-го января 1826 года в Киеве, по приказу от 30.12.1825. Отправлен закованным в Сибирь 21.07.1826. В Читинский острог прибыл 29.09.1826.
Для его жены с самого начала не было никакого сомнения в том, что она должна разделить каторгу и ссылку с мужем. Позже, уже из Сибири, она писала его родственникам (своих собственных у неё не было): “Я уже посвятила всю себя бедному мужу моему, и сколько ни сожалею о разлуке с детьми моими, но утешаюсь тем, что выполняю святейшую обязанность мою”.

Однако, в отличие от самых первых декабристок, она смогла приехать к супругу только в 1828 году – во-первых, во время ареста и следствия по делу декабристов она снова, в шестой раз, была беременна. Во-вторых, все её планы, связанные с Сибирью, находились в абсолютной зависимости от доброй воли родных Давыдова – сама она не располагала деньгами, чтобы отправиться в путь. И, в-третьих, поскольку женам декабристов было запрещено брать с собой в Сибирь детей, ей надо было куда-то пристроить своих. Причём четырёх старших, рождённых до брака родителей, надо было перед этим ещё и узаконить – сам отец не очень спешил с началом этой процедуры (которая всегда была долгой и утомительной) – хотя, конечно же, он не мог знать о том, что через год после свадьбы окажется в Сибири, оторванным от семьи.

Супруги Давыдовы в Сибири. Акварели декабриста Н.Бестужева. Портрет Василия Львовича – 1839 года, как раз в том году он выходил с каторги на поселение. Портрет Александры Ивановны сделан ранее, ещё на Петровском заводе, в начале 30-х годов.

Однако, его семья в этих условиях о нём не забыла – в сентябре 1826 года братья декабриста, Николай Раевский и Пётр Давыдов ходатайствовали о получении фамилии Давыдовых первым его четырём детям. В феврале 1828 года по высочайшему повелению дети были узаконены и получили отцовскую фамилию и отчество. Михаил был отправлен к родным в Одессу, Мария – в Москву, к двоюродным сестрам отца, остальные воспитывались в Каменке у дяди, Петра Давыдова. В 1832 дочери Екатерина и Елизавета были взяты на воспитание графиней Софьей Григорьевной Чернышевой-Кругликовой (родной старшей сестрой декабристки Александры Григорьевны Муравьёвой), в 1852 они обе приехали к родителям в Красноярск; раньше, в 1850, туда приехал сын Пётр.
Таким образом, уезжая из европейской России, Александра Ивановна оставляла (без малейшей надежды когда-нибудь увидеть их снова) шестеро своих детей, из которых старшей дочери было девять лет, младшему сыну – полтора года. В отличие от единственного сына Марии Волконской, которому отец полностью отписал своё огромное состояние, её дети (как, впрочем, и она сама) зависели от милости своих родственников и близких друзей родителей.
“Без неё меня уже не было бы на свете, – писал Василий Львович из Петровского завода. – Её безграничная любовь, ее беспримерная преданность, ее заботы обо мне, ее доброта, кротость, с которою она несет свою полную лишений и трудов жизнь, дали мне силу все перетерпеть и не раз забывать ужас моего положения”.
В Сибири у Давыдовых родились ещё семеро детей – старший, Василий – 20-го июля 1829 года (кандалы с декабристов сняли 1-го августа 1829 года, жить в камерах с жёнами они смогли с сентября 1830 года). Надо заметить, что ни один из тринадцати детей Давыдовых не умер в детстве, все дожили до взрослого возраста, что в то время, при огромной детской смертности, было большой редкостью.

С каторги на поселение Василий Львович вышел в 1839 году, местом проживания ему был назначен Красноярск. В Красноярске семья поселилась в доме золотопромышленника Мясникова – теперь на этом месте городская больница. Позднее Давыдовы построили свой дом на углу Воскресенской улицы и Батальонного переулка.
В доме Давыдовых появился первый в Красноярске клавесин, образовался литературный кружок. Политическим ссыльным было запрещено создавать школы, поэтому Давыдовы у себя в доме создали домашний класс для своих семерых детей, рождённых в Сибири. Класс не имел официального статуса, и его могли посещать все желающие. Программа домашней школы Василия Львовича позже стала основой для программы обучения Красноярской мужской гимназии.

Однако, дети декабристов (и не только Давыдовых) подрастали, им необходимо было получить какое-то систематическое образование. В 1842 году, в ответ на многочисленные просьбы, в первую очередь, родственников Трубецких и Волконских, Николай I разрешил детей Сергея Волконского, Сергея Трубецкого, Никиты Муравьёва и Василия Давыдова принять в государственные учебные заведения с условием, что дети не будут носить фамилий отцов, а называться по отчеству, то есть дети Давыдова должны были называться Васильевы, дети Трубецкого – Сергеевы, и т.д. Из всех декабристов с этим предложением согласились только Давыдовы – с таким количеством детей им всегда было очень тяжело сводить концы с концами. В 1843 году их сыновья Василий (14 лет), Иван (9 лет) и Лев (6 лет) были приняты в Московский кадетский корпус.

В 1850 году, через 22 года после разлуки, Давыдовы смогли увидеть одного из своих оставленных в европейской России сыновей, Петра – он специально приехал в Красноярск повидать родителей, познакомиться с младшими братьями и сёстрами. Сын декабристов (в отличие от отца и матери) не был ограничен в своих перемещениях по Сибири, благодаря чему в том же году познакомился в Иркутске со своей будущей женой, Елизаветой Трубецкой (1834-1918). В 1852 году там же, в Иркутске, дети декабристов поженились.

Василий Львович не дожил меньше года до амнистии декабристам – он скончался 25-го октября 1855, в 62 года, в Красноярске. Там же и был похоронен.
14-го февраля 1856 года семье Давыдова было разрешено вернуться в Европейскую часть России.
По манифесту 26 августа 1856 года дети Давыдова были восстановлены в правах дворянства. Тем, которые поступили в учебное заведение под именем отца, была возвращена фамилия.
Александра Ивановна с младшими детьми (самому младшему её сыну, Алексею, было 9 лет) вернулась обратно в Каменку, где и закончила свои дни в глубокой старости. Она прожила дольше всех остальных декабристок, и скончалась в 93 года, в 1895 году – за пять лет до начала XX века, в окружении своих детей, внуков и правнуков.

Интересно, что с Давыдовой был хорошо знаком композитор Пётр Ильич Чайковский, неоднократно бывавший в Каменке. Он породнился с семейством декабриста после того, как его родная сестра Александра (1842-1891) 18-го ноября 1860 года вышла замуж за сына Александры Ивановны, Льва (1837-1896). Брак был заключён по любви, у супругов было семеро детей. Композитор с раннего детства был очень близок с Александрой, которая была всего на полтора года младше него, и всегда верила в исключительный музыкальный талант своего брата, всячески его поддерживая.

Супруги Лев Давыдов и Александра (урождённая Чайковская) Давыдова. Фото сделано в 1861 году, через год после их свадьбы.

В гости к сестре Чайковский впервые приехал в 1865 году, и с тех пор Каменка становится одним из самых излюбленных его мест для отдыха и работы.

Из письма П. И. Чайковского к Н. Ф. фон Мекк:

«Вся прелесть здешней жизни заключается в высоком нравственном достоинстве людей, живущих в Каменке, т. е. семействе Давыдовых вообще. Глава этого семейства, старушка Александра Ивановна Давыдова, представляет одно из тех редких проявлений человеческого совершенства, которое с лихвою вознаграждает за многие разочарования, которые приходилось испытывать в столкновениях с людьми. Между прочим, это единственная оставшаяся в живых из тех жён декабристов, которые последовали за мужьями в Сибирь. Она была и в Чите, и в Петровском Заводе, а всю остальную жизнь до 1856 года провела в различных местах Сибири. Всё, что она перенесла и вытерпела там в первые годы своего пребывания в разных местах заключения вместе с мужем, поистине ужасно. Но зато она принесла с собой туда утешение и даже счастье для своего мужа. Теперь это уже слабеющая и близкая к концу старушка, доживающая последние дни среди семейства, которое глубоко чтит её. Я питаю глубокую привязанность и уважение к этой почтенной личности».

Надежда Филаретовна фон Мекк (1831-1894) была известнейшим в Российской империи меценатом, женой богатейшего железнодорожного магната. С 1877 года – восторженная почитательница и покровительница таланта Петра Ильича Чайковского. Благодаря её ежегодному финансовому пособию композитору в 6 тысяч рублей он смог оставить профессуру в Московской Консерватории, чтобы сосредоточиться исключительно на творчестве. Один из сыновей Надежды фон Мекк, Николай (1863-1929), ещё при жизни декабристки Давыдовой, в 1884 году, женился на её внучке, и одновременно племяннице композитора, дочери его сестры Александры – Анне Львовне Давыдовой (1864-1942). У супругов было шестеро детей – общих потомков Давыдовых, Чайковских и фон Мекков.

МУРАВЬЁВА (графиня ЧЕРНЫШЕВА) АЛЕКСАНДРА ГРИГОРЬЕВНА (1804-22 ноября 1832)
Жена (Никита Михайлович Муравьёв, 1795-1843), родная сестра (Захар Григорьевич, граф Чернышев, 1796-1862), кузина по отцовской линии (Фёдор Фёдорович Вадковский, 1800-1844) и невестка (Александр Михайлович Муравьёв, младший брат её мужа, 1802-1853) декабристов.
Российский дворянский род графов Чернышевых происходит от украинского шляхетского рода Чернецких (Чернецькі), который с давних времён входил в число шляхетских фамилий королевства Галиции и Лодомерии. Его первый представитель в Московском княжестве, шляхтич Иван Михайлович Чернецкий, в 1493 году выехал из Польши на службу к великому князю московскому Иоанну Васильевичу, и со временем, на новой родине, стал писаться ЧернЫшевым (с ударением на второй слог).

Декабристка (как и её брат-декабрист) вполне могла быть потомком Петра I – её прабабушка по отцу, Авдотья Ивановна Чернышева (урождённая Ржевская, что в данном случае особенно занимательно)(1693-1747) – была одной из любимых “метресс” императора, который прозвал её “Авдотья бой-баба” (именно под таким прозвищем она и была известна в российском высшем обществе своего времени) с пятнадцати лет. В 1710 году, в 17 лет, Пётр I выдал её замуж за своего денщика, Григория Чернышева, однако интимные отношения со своей “метрессой” поддерживал до самой смерти. Современники нисколько не сомневались, что семеро её детей (из восьми), которые родились при жизни царя, прабабушка Муравьёвой родила от него. Косвенным свидетельством чему служит то обстоятельство, что всем её новорожденным сыновьям Пётр I жаловал “на зубок” значительные суммы денег и деревни. Репутация у Авдотьи была такая, что мемуаристы даже обвиняли её в смерти императора: «Пётр умер от осложнения пузырного песка болезнью, причинившей смерть Франциску I <считается, что он умер от сифилиса>, королю Франции. Некоторые утверждают, что виновницей этой болезни была госпожа Чернышева». Впрочем, это были всего лишь слухи – после смерти императора прабабушка декабристки прожила ещё 22 года, и родила за это время, как минимум, одного ребёнка.

Прабабушка Александры Муравьёвой, “Авдотья бой-баба”, и её муж-рогоносец, Григорий Чернышев. Авторы портретов неизвестны.

Александра (или Александрина, как её обычно называли родные и друзья) родилась в одном из самых богатейших семейств Российской империи своего времени, и была третьим по старшинству ребёнком из семи детей своих родителей – старшего сына и шести дочерей. Её отец, граф Григорий Иванович Чернышев (1762-1831), обер-шенк <придворный чин II класса в Российской империи, в его распоряжении находились дворцовые запасы вин и других напитков> русского императорского двора, единственный сын и наследник генерал-фельдмаршала Ивана Чернышева, бонвиван и чудак, растративший значительную часть легендарного чернышевского состояния. Театрал-любитель, певец-дилетант, автор литературных опытов.
Поскольку в своём поколении отец декабристки был старшим представителем рода по мужской линии, то унаследовал не только состояние отца, но и майорат, учреждённый его бездетным дядей Захаром Григорьевичем Чернышевым (1722-1784), вместе с его огромным состоянием. Этот самый майорат сыграл в дальнейшем трагическую роль в судьбе единственного сына Григория Ивановича, Захара.

Родители Александры Муравьёвой (Чернышевой) в молодости, за три года до свадьбы (оба портрета написаны в 1793 году). Её отцу здесь около 32 лет (художник Э.Виже-Лебрён). Матери – около 20 (портрет работы Жана-Луи Вуаля).

Мать декабристки, графиня Елизавета Петровна (урождённая Квашнина-Самарина) (1773-1828), по материнской линии была потомком знатного украинского шляхетского рода Волынских. За год до своей свадьбы, в 1795 году, была пожалована во фрейлины к императрице Екатерине II. В 1813 году была пожалована в кавалерственные дамы ордена Святой Екатерины меньшего креста. Была женщиной с сильным характером, граничившим даже со строгостью в деле семейного управления. После того, как у неё на глазах, в семейном имении графов Чернышевых, 20-го декабря 1825 года по делу декабристов, в один день были арестованы её сын и зять (все члены семьи съехались, чтобы вместе встретить Рождество), пережила инсульт, вследствие которого до конца жизни оставалась частично парализованной, и прожила в таком состоянии недолго – три года. Умирая, мать декабристки попросила дочерей не соблюдать годичного траура после её смерти, и в назначенное время сыграть две уже назначенные свадьбы (самой старшей дочери, Софьи, и третьей по старшинству, Елизаветы). Её последняя воля была исполнена.

Все дети Чернышевых получили блестящее домашнее образование, для них в Тагино (семейное поместье недалеко от Орла) приглашались самые лучшие учителя французского языка, музыки и рисования. Кроме этого, по настоянию их отца – фанатичного меломана, дети учились актёрскому мастерству, риторике и стихосложению. В вопросах воспитания родители приветствовали определённое свободомыслие – о девочках Чернышевых друзья семьи позже говорили, что у них в комнатах на том месте, где должна висеть икона, висит портрет Байрона (в то время это было не просто смело – это было даже вызывающе).

Несмотря на огромное состояние, финансовые дела Чернышева были весьма запутаны. Муж его сестры, Фёдор Фёдорович Вадковский (отец декабриста), во время управления их делами присвоил 93 тыс. рублей. В 1798 году Григорий Иванович пытался их с него взыскать, но не имея на платёж этой суммы, Вадковский прибегнул к неблаговидному способу. Для расплаты он по дешёвой цене скупил векселя графа Чернышева.

По указу Павла I, благоволившего отцу декабристки, над имуществом Григория Ивановича была учреждена опека, несмотря на то, что он был вполне дееспособен, уже женат и имел детей. К этому времени долги его достигли уже 2 миллионов рублей. Благодаря всяким льготам правительства и стараниям Державина (того самого – который, однако, в 1802-1803 годах был министром юстиции Российской империи) долги были уплачены, и в 1806 году опека была снята, причём сам Чернышев получал от опеки 75 тысяч рублей в год, что давало ему возможность вести праздную и обеспеченную жизнь. Однако же, по словам Державина, освобождённый от опеки Чернышев скоро сумел наделать долгов чуть ли не вдвое больше, чем прежде.

Подробности знакомства графини Александрины Чернышевой и её мужа, Никиты Муравьёва, не дошли до наших дней. Однако, их активная переписка уже в качестве супругов (как раз она почти полностью сохранилась), не оставляет никаких сомнений, что их брак был заключён 22-го февраля 1823 года (жениху было 27, невесте – 18-19) по взаимной большой любви.

Слева – литография с портрета Никиты Муравьёва кисти П.Соколова, 1822 года. Справа – портрет его жены, Александры Муравьёва, кисти того же художника, только 1826 года.

Никита Михайлович Муравьёв (1795-1843) – капитан Гвардейского генерального штаба. С февраля 1812 года – коллежский регистратор в департаменте министерства юстиции. В начале войны 1812 года убежал из дома в действующую армию, в которую официально зачислен прапорщиком свиты по квартирмейстерской части в июле 1813 года. Прошёл всю военную кампанию 1813-1814 годов (Дрезден, Лейпциг – награжден орденом Анны 4 ст., Гамбург – награжден орденом Владимира 4 ст.), находился в Париже до ноября 1815, подпоручик – 07.03.1816, прикомандирован к Гвардейскому корпусу, с которым находился в Москве с августа 1817 до 1818, поручик – 30.08.1818, уволен в отставку по прошению – 13.01.1820, вступил снова в службу в Гвардейский генеральный штаб – 01.10.1821, штабс-капитан – 22.04.1823, исполнял обязанности дивизионного квартирмейстера 2 гвардейской пехотной дивизии (начальник штаба при вел. кн. Николае Павловиче), капитан – 22.7.1825.
Масон, один из основателей Союза спасения, член Коренного совета Союза благоденствия, член Верховной думы Северного общества и правитель его, автор проекта конституции.
Арестован – 20.12.1825 в имении тестя Г.И. Чернышева – селе Тагино Орловской губернии, привезён к московскому генерал-губернатору – 23.12, доставлен в Петербург на главную гауптвахту – 25.12, 26.12 переведен в Петропавловскую крепость («посадить по удобности под строжайший арест, дать, однако, бумагу») в №4 бастиона Анны Иоанновны.
Осужден по I разряду и по конфирмации 10.07.1826 приговорен в каторжную работу на 20 лет, срок сокращен до 15 лет – 22.08.1826. Отправлен в Сибирь — 10.12.1826.
Прибыл в Читинский острог – 28.01.1827, прибыл в Петровский завод в сентябре 1830, срок сокращен до 10 лет – 08.11.1832, по указу 14.12.1835 обращен на поселение в село Урик Иркутского округа, выехал из Петровского завода – 18.06.1836, прибыл в Иркутск – 04.07.1836, поселился в выстроенном себе в Урике доме – 1837.

Был сыном выдающегося просветителя и либерала своего времени, Михаила Никитича Муравьёва (1757-1807) – литератора, сенатора (1800), товарища (заместителя) министра народного просвещения (1802), попечителя Московского университета (1803), академика (1806). Отец декабриста в 1785 году был приглашен Екатериной II преподавать великим князьям Александру (будущему Александру I) и Константину Павловичам русскую словесность, русскую историю и нравственную философию. В 1792 преподавал русский язык будущей императрице Елизавете Алексеевне (жене Александра I). Мать декабриста, Екатерина Фёдоровна, урождённая Колокольцова (1771-1848), была дочерью одного из самых богатых людей России, сенатора Ф.М.Колокольцова, и совершенно исключительной женщиной, всегда и во всём поддерживающей своих сыновей (оба её сына были декабристами, и получили максимальные сроки сибирской каторги). Она не боялась ни царя, ни высших чиновников империи, даже не хлопоча, а требуя всевозможных льгот и послаблений для своих детей (в российских реалиях она всё это просто покупала за взятки – благо, средства позволяли), которых считала “осуждёнными за правду”. Декабристка, которая после ареста мужа тоже развила бурную деятельность по облегчению его участи в заключении, нашла в своей свекрови соратницу и единомышленницу. Именно ей она, уезжая в Сибирь, оставила своих троих детей.

Никиту Муравьёва арестовали 20-го декабря 1825 на глазах беременной жены (их дочь Елизавета родилась 13-го марта 1826 года) и двух, совсем маленьких, детей – двухлетней Екатерины и годовалого Михаила. А 30-го декабря Александрина Муравьёва уже была в С.-Петербурге. Где 2-го января, отвечая на покаянное письмо мужа, пишет ему ответ:
«Мой добрый друг, мой ангел, когда я писала тебе в первый раз, твоя мать не передала еще мне твое письмо, оно было для меня ударом грома! Ты преступник! Ты виновный! Это не умещается в моей бедной голове… Ты просишь у меня прощения. Не говори со мной так, ты разрываешь мне сердце. Мне нечего тебе прощать. В течение почти трех лет, что я замужем, я не жила в этом мире, – я была в раю. Счастье не может быть вечным… Не предавайся отчаянию, это слабость, недостойная тебя. Не бойся за меня, я все вынесла. Ты упрекаешь себя за то, что сделал меня кем-то вроде соучастницы такого преступника, как ты… Я самая счастливая из женщин…»

Налаженная женой и матерью Муравьёва подпольная переписка, которая охватывала, помимо брата декабриста, Александра, и брата декабристки, Захара, ещё и всех их друзей и знакомых, с которыми смелые женщины смогли наладить связь (за одно письмо они платили 50 рублей (более чем приличная сумма по тем временам) караульным) помогла ему, в том числе, и “спрятать концы в воду” – исследователи давно заметили, что в сохранившемся архиве декабриста имеются разнообразные исторические и военные записки, и отсутствуют какие-либо политические заметки. Никита Муравьёв руками своей жены успел уничтожить все имеющиеся вещественные улики.

Александрина Муравьёва выехала вслед за мужем в Сибирь третьей из декабристок, в первых числах января 1827 года. Проездом через Москву она виделась с Пушкиным, который передал ей свои стихи, адресованные декабристам «Во глубине сибирских руд…», и послание к своему лицейскому другу, декабристу Ивану Пущину – «Мой первый друг, мой друг бесценный…».

В Читинский острог Муравьёва прибыла в феврале 1827 года, преодолев почти 6000 верст за 20 дней.
Быстро ориентируясь в обстановке, Александра вначале снимает дом, затем, на деньги, приготовленные для неё свекровью, строит свой собственный, прямо напротив Читинского острога. Естественно налаживая быт, декабристка занимается самым привычным для нее занятием: сбором сведений о состоянии здоровья заключенных, их эмоциональном самочувствии, нуждах, и утешением всех, кому нужна её поддержка. Благодаря деньгам своих родителей и свекрови, она оказывала большую материальную помощь нуждающимся декабристам. Она всегда была готова оказать помощь и местному населению. “Довести до сведения Александры Григорьевны о каком-нибудь нуждающемся, было всякий раз оказать ей услугу и можно было остаться уверенным, что нуждающийся будет ею успокоен”, – вспоминал позже декабрист Иван Якушкин.

К концу 1827 года петербургское начальство, до этого “разбросавшее” декабристов по разным местам (Николай I, со словами “Отправить сюда!” просто тыкал пальцем в карту), сводит всех в Читинском остроге. К этому же времени, в Чите собираются Фонвизина, Давыдова, Нарышкина, переезжают из “Благодатского” рудника Трубецкая и Волконская. Дом Александры Григорьевны на этот период пришелся кстати, ведь он был уже более-менее обустроен, так что стал приютом и “перевалочным пунктом”. Всех она встречала, рассказывала новости и “правила жизни”, помогала устроиться в городе.

1828 год принёс Александре Григорьевне много горя. 28-го февраля скончалась её мать, а позже она получила известие о смерти в Москве своего единственного 3-ёх летнего сына Михаила.
15-го марта 1829 года в Читинском остроге у Муравьёвых родился их первый ребёнок в Сибири (и первый ребёнок в колонии декабристов вообще) – дочь Софья (родители, а вслед за ними и все декабристы, звали её Нонушкой), своим появлением на свет смягчив для Александры Григорьевны печаль от её предыдущих утрат.
Однако, для неё это событие стало последним проблеском радости перед закатом.
1831 и 1832 годы нанесли ей удары, от которых она уже не смогла оправиться.
14-го января в своём орловском имении скончался её отец, который до последнего дня всегда и во всём поддерживал свою дочь-декабристку. В том же году умерла её годовалая дочь Ольга, а в следующем, 1832 – новорожденная дочь Агриппина.
Рождение самой младшей девочки, которая прожила всего месяц, окончательно подорвало силы декабристки, которая ещё за полгода до смерти, 27-летней женщиной, писала своей свекрови:
«Я старею, милая маменька, Вы и не представляете себе, сколько у меня седых волос».

Муравьёва простудилась в конце октября 1832, и вот почему. С сентября 1830 года женам декабристов, у которых не было детей, было разрешено поселиться вместе с мужьями в их камерах (самим декабристам при этом было запрещено покидать тюрьму). Но у Муравьёвых была годовалая дочь, которую декабристка не имела права брать с собой в острог к её отцу. В итоге молодая женщина была вынуждена, часто наспех одетая, разрываться между мужем и дочкой, бегая туда-обратно по морозу несколько раз в день.
Её выхаживали муж, врач-декабрист Вольф, Волконская … вообще все декабристы и их жёны при малейшей возможности старались навестить и хоть как-то поддержать Александрину Муравьёву, её мужа и дочку. Да и саму болезнь она бы одолела, будь её организм покрепче… но, по воспоминаниям того периода, она сама уже не имела сил бороться за жизнь, и все шептала в бреду “как же там хорошо”. Вечером 22-го ноября 1832 года, она составила последние письма родным, завещала похоронить себя в орловском имении Тагино, рядом с родителями, и, не желая будить дочь, “простилась” с ней, поцеловав её любимую тряпичную куклу.
Никита Муравьёв стал седым в ту ужасную ночь.
Всегда надменная и холодная, Мария Волконская в голос рыдала в сенях дома Муравьёвых. Местный священник читал молитвы над телом умершей, глотая слёзы.
Это была первая смерть в кругу декабристов, и к тому же смерть чудесного по своим душевным качествам человека, поэтому о ней осталось много упоминаний в письмах декабристок (они писали и за декабристов, т.к. самим “государственным преступникам” вести переписку было запрещено весь срок их каторги) и более поздних мемуарах.
“В эту печальную ночь никто из нас не сомкнул глаз, мы бродили из угла в угол, как отуманенные”, – запишет позже декабрист Николай Лорер.
Николай Басаргин писал, что из их среды смерть избрала «жертву самую чистую, самую праведную»; Мария Волконская считала её «святой женщиной, которая умерла на своём посту»; Николай Лорер выразил мнение всех заключённых декабристов в словах: «общая наша благодетельница».
В среде декабристов за Александриной Муравьёвой навсегда закрепилось звание “первомученицы”.

Надеясь на снисхождение императора, декабрист Николай Бестужев, по просьбе Никиты Муравьева, сделал не только деревянный, но и цинковый гроб (чтобы тело декабристки можно было доставить в имение её родителей). “Не политические” каторжане, нанятые комендантом Читинского рудника Лепарским для рытья могилы, откажутся брать плату и произнесут знаменитое: “Это была мать наша, она нас кормила, одевала, а теперь мы осиротели…