Эргодичность в первую очередь

 

То же относится к искажению веры. Чем изображение, создающее иллюзию реальности, отличается от веры в Деда Мороза, если та повышает ценность эстетического опыта Нового года? Ничем; ни то ни другое не приносит вреда.

В этом смысле суеверия ни по каким меркам не иррациональны: человечество не сумело вывести критерий рациональности действий, которые никому ничего не стоят. А вот действия, которые вам вредят, можно и распознать, и – иногда – наблюдать.

 

Рис. 3. Иллюстрация к соотношению смещения и разброса. Предположим, два человека (трезвых) стреляют по мишеням, скажем в Техасе. У стрелка слева все выстрелы смещены, он совершает систематическую «ошибку», но по сумме отклонений он куда ближе к центру мишени, чем стрелок справа – без систематического смещения, но с высоким разбросом. Как правило, невозможно уменьшить разброс, не увеличив смещение, и наоборот. В «хрупких» ситуациях стратегия, показанная слева, – лучшая: держитесь подальше от краха, то есть от стрельбы по периферии, раз уж это опасно. Данная схема объясняет, почему, если вам нужно минимизировать вероятность авиакатастрофы, можно безнаказанно совершать ошибки; главное тут – понизить дисперсию

 

В следующей главе мы увидим, что без раздутого и весьма нереалистичного (а-ля греческие колонны) восприятия некоторых хвостовых рисков выжить было бы невозможно: достаточно одного события, чтобы вы исчезли из системы социального обеспечения навсегда. Можно ли назвать избирательную паранойю «иррациональной», если индивиды и популяции, не страдающие такой паранойей, умирают и вымирают?

До конца книги мы будем ориентироваться на следующий тезис:

 

Выживание в первую очередь; только потом – истина, понимание и наука.

 

Иными словами, чтобы выжить, наука вам не нужна (мы выживали сотни миллионов лет или дольше – в зависимости от того, как вы определите «нас»), но вы должны выжить, если хотите заниматься наукой. Как сказала бы ваша бабушка: «Береженого бог бережет». Слова, приписываемые Гоббсу: «Primum vivere, deinde philosophari» («Сначала – жить; потом – философствовать»). Эту логическую последовательность отлично понимают трейдеры и люди в реальном мире; Уоррен Баффет изрек азбучную истину: «Чтобы делать деньги, надо сначала выжить», – опять принцип шкуры на кону; человек рискующий ориентируется на приоритеты, а не на мутный псевдорационализм учебника. В более технических терминах мы опять-таки можем говорить о свойстве эргодичности (и я опять-таки обещаю его объяснить, просто пока мы еще не готовы): чтобы мир был «эргодичным», нужно убрать все поглощающие барьеры и существенные необратимости. Но что мы имеем в виду под «выживанием»? Выживание – чье именно? Ваше? Вашей семьи? Вашего племени? Человечества? Пока что заметим, что у меня конечный срок жизни; мое выживание не столь важно, как выживание явлений, не имеющих ограниченной продолжительности жизни, таких, как человечество или планета Земля. Чем более «системно» явление, тем острее стоит вопрос выживания.

На первый взгляд рациональность не выглядит рациональной – как наука (мы это уже видели) не выглядит научной. Дальше меня поведут три строгих мыслителя (и их школы): когнитивист и эрудит Герб Саймон, который одним из первых стал изучать искусственный интеллект; психолог Герд Гигеренцер; а также математик, логик и специалист по теории принятия решений Кен Бинмор, всю жизнь формулировавший логические основы рациональности.

 

От Саймона к Гигеренцеру

 

Саймон сформулировал понятие ограниченной рациональности: мы не можем измерить и оценить вообще всё, мы не компьютеры; следовательно, под давлением эволюции мы срезаем углы и порождаем искажения. Наши знания о мире принципиально неполны, и нам хотелось бы избегать непредвиденных проблем. Но даже если бы наши знания о мире были полны, объем вычислений оказался бы столь огромен, что нам все равно не удалось бы сформировать точное и непредвзятое понимание реальности. Чтобы решить поставленную Саймоном проблему, была разработана плодотворная исследовательская программа экологической рациональности; в основном это заслуга Герда Гигеренцера (критикующего Докинза в главе 9) – он описал многое из того, что внешне кажется нелогичным, а на деле абсолютно обоснованно.

 

Выявление предпочтений

 

Что до Кена Бинмора, он показал: концепция «рационального» в общепринятом значении слова определена неточно – настолько, что термин часто используют демагогически. В самих по себе верованиях нет ничего особенно иррационального (если они – кратчайший практический путь к чему-то); для Бинмора все дело – в понятии «выявленные предпочтения».

Прежде чем мы объясним концепцию, рассмотрим следующие три максимы:

 

Оценивать людей по их вере – ненаучно.

 

 

«Рациональности» веры не существует – есть рациональность действия.

 

 

Рациональность действия можно оценить только в аспекте эволюционных соображений.

 

Аксиома выявления предпочтений (ее сформулировал Пол Самуэльсон, или, может быть, семитские боги), как вы помните, заключается в следующем: невозможно узнать, о чем люди на самом деле думают (чтобы предсказать их действия), если их просто об этом спрашивать – они сами не всегда понимают, чего хотят. В конечном счете важно, сколько человек платит за товары, а не что он о них «думает» – и не множество разных причин, которые он приводит, чтобы обосновать покупку для себя или для вас. Поразмыслив, вы увидите: это принцип шкуры на кону, только переформулированный. Даже психологи это понимают: они признают эксперимент «научным», если в нем используются настоящие деньги. Участникам дают какую-то сумму, после чего они формулируют свой выбор, тратя деньги. Впрочем, очень многие психологи забывают о выявленных предпочтениях, когда разглагольствуют о рациональности. Они вновь оценивают веру, а не действия.

Вера – это… дешевая болтовня. Может быть, здесь действует некий механизм перевода, который нам понять слишком трудно; он создает искажения на уровне мыслительного процесса, на деле необходимые, чтобы процесс пошел.

На деле этот механизм (по-научному – соотношение смещения и разброса) часто позволяет нам получить лучшие результаты, когда мы «ошибаемся», как когда мы, стреляя, постоянно целимся чуть выше мишени. (См. рис. 3.) В «Антихрупкости» я показал, что, совершая некоторые типы ошибок, мы поступаем как нельзя рациональнее: ошибки стоят недорого, но могут вести к открытиям. Медицинские «открытия» по большей части – побочный продукт чего-то еще. В мире без ошибок у нас не было бы ни пенициллина, ни химиотерапии, ни многих лекарств, ни, вероятнее всего, людей.

Вот почему я – противник государства, которое диктует нам, что «следует» делать: только эволюция знает, является ли «неправильное» неправильным, – при условии, что принцип шкуры на кону делает возможным отбор.