Пиши: «Иду в полицию брать взятки», тогда точно возьмут»

Откровенный разговор про «оборотней» и честных ментов с автором «Улиц разбитых фонарей» Андреем Кивиновым

https://nationmagazine.ru/people/pishi-idu-v-politsiyu-brat-vzyatki-togda-tochno-vozmut/?sphrase_id=10322

«Полицию не любит никто, начнем с этого»

— Знаете, почему булгаковский Шариков читал задом наперед «Абырвалг»? При начале слова всегда стоял милиционер, и пес подбегал с конца вывески, так безопаснее. Это я к чему: по соцопросам, больше половины жителей России боятся органов правопорядка больше, чем криминалитета. Это абсурдно, как считаете?
— Полицию не любит никто, начнем с этого. Это орган, который карает, сажает, штрафует. Так что нет, это не абсурдно, а скорее закономерно.
— Закономерно?
— Вопрос в доверии и уважении. Это плохо, но это не абсурдно. Нигде полицию не любят и часто обращаются за помощью как раз не туда.

Андрей Кивинов. Родился в 1961 году. Писатель, автор 7 романов, 24 повестей, 50 рассказов, изданных общим тиражом 10 млн экземпляров. Обладатель 5 премий ТЭФИ. Известен, в частности, как сценарист сериалов «Убойная сила» и 1-го сезона «Улиц разбитых фонарей», самого «живучего» из отечественных сериалов. Кивинов писал о том, что знал: с 1986-го по 1998-й год он работал в одном из «убойных отделов» ленинградской милиции. На его счету также сценарии кассовой комедии «Каникулы строгого режима», мелодрамы «Любовь под прикрытием», сериала Первого канала «Безопасность». По сценариям и книгам Кивинова сняты ближайшие премьеры НТВ и Первого: «Оперетта капитана Крутова» с Юлией Снигирь, «Пурга» и «Волшебник» Михаила Хлебородова.
— А куда человеку сегодня обращаться за помощью?
— Ну вот, если брать Америку − не думаю, что в негритянских кварталах часто вызывают полицию. Эта степень недоверия где-то больше, где-то меньше. У нас она большая. Это ненормально, конечно, но это факт, объективный, куда деваться.
— Раньше ребенка, который потерялся, учили подходить к дяде милиционеру, и об этом же я читаю своему сыну в рассказах Носова, к примеру. Теперь не учат, и я не учу.
— Я даже не знаю, кто тут виноват. Пропаганда или «органы». Да, в книжках Михалкова и Носова была исключительно замечательная милиция.

~ Или взять Эдуарда Хруцкого, который писал в советское время про милицию. Он говорит: «Я приношу рукопись, а мне: все хорошо, только давайте две вещи уберем; что милиционеры пили шампанское − пусть сок пьют, а второе, вот у вас тут следователь прокуратуры, он полный, давайте сделаем его спортивным».

Жесткая цензура была, которая любое инакомыслие пресекала на корню, и от этого казалось, что все идеально. Но самое интересное, парадокс − я под влиянием советского кино и книг в милицию-то и пошел. Вроде бы явная карикатурность милиции в описании, а все равно это влияло на подсознание. Да, народ понимал, что милиция, конечно, не такая. Она не была популярна. Другое дело, что идти за помощью, кроме нее, было некуда. Все-таки доверяли. А сейчас ударились в другую сторону: куда ни кинь, везде «оборотни в погонах». И как бы мы не показывали, какая у нас стала хорошая полиция после реформы, а веры нет все равно. Особенно если постоянно идут негативные факты, причем абсолютно реальные, конечно. Но ведь нужна объективность. В качестве примера: недели три назад по всем нашим каналам показали арест оперативников в Питере, избивших наркомана. Ай-яй-яй. С пафосом все показали. И народ: ну да, сатрапы, душегубы, замочили невинного наркомана. Только нигде не сказали, когда это было. А было это в апреле. Чего это вдруг наркоман спустя полгода пришел и написал жалобу? Я стал узнавать, позвонил знакомым, не так все просто. А под общий информационный шум никто и не собирается анализировать: гады, и все. При этом есть и положительная статистика. Я знаю, что в моем районе раскрывают убийства даже 20-летней давности. Но про это − внизу одной строчкой. Такая однобокость и порождает недоверие.

— СМИ, выходит, сами выискивают «гадости» о полиции.
~ — Конечно, наша полиция далека от идеала. Но − простой факт − в районе, где я работал, сейчас практически нет нераскрытых убийств. А в мое время из 80 убийств половина была не раскрыта. И это была нормальная цифра для перестройки. Сейчас убийств меньше, и почти все раскрыты, в том числе и заказные. Кражонку можно замылить, а убийства не спрячешь, по ним работа серьезная. Да, проблем масса. Но я думаю, что-то в лучшую сторону сдвигается. Оснащение покруче стало. Кабинеты нормальные. Хотя бензин — такой же дефицит.

— По общественному мнению, в милицию идут люди ленивые и корыстные.
— Ерунда. Я преподавал в школе милиции, туда шли ребята толковые, и они шли за идею. Но вот вам случай: несколько лет назад меня подвозили два парня, один кавказец, второй наш. Пока ехали, разговаривали, и я понял, что они курсанты МВД. Я их спросил: «Ребят, а чего вы забыли в полиции-то?» Наш говорит: «Ну как? Я с преступностью хочу бороться». Искренне так сказал. «У меня династия, родители служили». Второй посмотрел на него, как на идиота. За меня, говорит, заплатили калым, который я должен отработать. Все село собирало на взятку, чтобы я тут учился, и эти деньги надо отдавать. «Я не бороться, я деньги иду зарабатывать». Вот вам подход.
Еще абсурдный пример, прямо сюр. Я восстанавливался преподавателем в школу милиции и проходил медкомиссию; перед психологическими тестами надо было заполнить анкету. И вот в полный зал новобранцев входит строгая дама в белом халате и на полном серьезе говорит: «Так, последний пункт, ребята, − «Зачем вы идете в милицию?». Если кто-то напишет, что он идет бороться с преступностью, нравится форма или с детства любит дядю Степу, будет иметь дело со мной! Вы должны писать правду». Это врач-психолог говорит! И я сижу и слышу шепот: «Чего писать-то?» А другой отвечает шепотом: «Пиши: «Иду брать взятки», тогда точно возьмут». Получается, если человек хочет бороться с преступностью − он априори ненормальный. Это что такое?! Ну, хорошо, я написал: иду на пенсию заработать. Хотя я шел не на пенсию зарабатывать.
— Вы как раз шли за идею. Закончили судостроительный, и вдруг такой резкий поворот. Братья Вайнеры повлияли?
— И братья Вайнеры, в том числе. Я жил неподалеку от школы милиции и старшеклассником даже пошел узнавать, как туда попасть. Мне сказали, что надо медкомиссию пройти, в армии отслужить и прочее, и прочее. И я не рискнул. Хотя мысль такая всегда была. Но поработал четыре года в судостроении, понял − не мое. А тут вдруг пришли вербовать во вневедомственную охрану, я пошел в отдел кадров, мне говорят: «Какая охрана? У тебя высшее образование, давай участковым или опером». «Опер» звучало поромантичней.
— Все-таки вы романтик.
— Если бы я не был романтиком, я бы пошел в участковые − им квартира полагалась. Хотя на моем личном деле, как мне рассказали, было написано «идет в милицию за жилплощадью».

Но, знаете, статус милиции тогда был значительно выше. Моя зарплата сразу повысилась вдвое. Плюс льготы, проездные. Ты в системе, защищен. «Офицер милиции» звучало гордо на тот момент. И конкуренция была сильная. Год меня проверяли, чтобы взять. Сейчас, кстати, берут куда быстрее.
— Когда у вас на службе в милиции наступил, что называется, разрыв шаблона?
~ — Я пришел в 1985-м, в стране социализм, и информации о криминале, ее не было вообще. У нас все хорошо: в Союзе не грабят, не убивают. Я спросил, а много ли тех, кто кое-где у нас порой честно жить не хочет? Мне показали цифры, и это был небольшой шок. Кражи, грабежи − этого много было. Но не сравнить с девяностыми, конечно − там просто все рухнуло! И на нас, в том числе. Для примера: когда я пришел, на районе, а район большой, спальный, было 3-4 убийства за год, в основном, пьяная бытовуха. А в девяностых их было под 80. Представляете, как скакнуло? Мы едва успевали оформлять! Были и резонансные убийства, и убийства детей жестокие. И там, конечно, «служба − дни и ночи», иногда по три, по четыре дня домой не появляешься. В каждом районе стали создавать отделы по раскрытию убийств, раньше их не было. Сейчас убийств меньше, слава богу: порядка 25 по району, и львиная часть − бытовые.
— Считается, что именно в 90-х началось сращивание милиции с криминалитетом.
— Не сращивание, а подмена, так скажем. Начало 90-х − это повальный рекет. Бандитские «крыши». И потихоньку эти «крыши» стали подменять на милицейские. У нас в сериале «Убойная сила» есть на эту тему диалог между Плаховым-Хабенским и его участковым, которого Женя Дятлов играет. Они спорят: «А что плохого, если ко мне приходит бизнесмен и говорит: «Слушайте, я лучше под вами, чем под братвой»? Да пускай лучше мне деньги платит, чем этому гоблину!». И это не просто так же произошло: были менты хорошие, а стали плохие. Тому есть социальные причины: с одной стороны, материальное положение милиции ухудшилось, с другой стороны, появился соблазн − где это взять и куда это потратить. При социализме все были одинаковые, а тут вдруг можно стало машину купить, домик. И чего это мы, имея оружие и удостоверение, сидим, сухари жуем, а гоблины жируют?! И понеслось − крышевание казино, крышевание наркотрафика. Не повальное, но факты были. Участие милиционеров в группировках, а иногда и создание группировок. Это все следствие неспокойного времени, и шлейф его еще долго будет оставаться в системе. Как бы мы ее не переименовывали.
— Кстати, о переименовании милиции в полицию. Вы почувствовали какие-то изменения?
— Как сказал Данил Корецкий, если назвать банан ананасом, он от этого ананасом не станет. Я понимаю, были благие намерения − начать с чистого листа. Но если это хотя бы была бесплатная операция, так нет. Я считаю, что это просто косметический ремонт. А нужен ремонт капитальный. Была ведь даже целая кампания по замене кадров, переаттестация, а коррупционеры, которые были, по слухам, так и остались.

— Я тут подняла информацию, оказывается, 10 ноября (сегодня − День сотрудника органов внутренних дел РФ) вступил в силу декрет НКВД «О рабочей милиции». И тогда, в 1917-м, она формировалась из добровольцев: принимали рабочих фабрик, например, и, представьте себе, уголовников. Ограничения такие: нельзя быть под следствием или держать дом терпимости, а воры, мошенники, ростовщики − добро пожаловать.
— Да, брали всех подряд. А знаете, я как-то использовал в сценарии такой любопытный факт: в 1919 году в Петрограде, когда всех мужиков отправили на гражданскую войну, был сформирован милицейский полк в 1500 человек − из одних женщин. Женщин брали отовсюду, и молодых, и не очень, причем помимо их воли. Партия сказала: бери пистолет и иди воюй с преступностью. И два года этот полк существовал, расформировали только в 1921-м. Об этом мало кто знает.

Начальник петроградского отдела милиции Паулина Онушонок
— Женщины справились с преступностью? Гордо спрашиваю.
— Да! А многие оставались работать. Была такая Паулина Онушонок, она возглавила 11-й, кажется, отдел милиции на Лиговском. Это был самый криминальный район города, туда милиционеры и днем боялись заходить. Так вот, она за год покончила с лиговской преступностью. Сама внедрялась в банды, очень крутые спецоперации проводила. А было на тот момент ей 35 лет. Лиговка стала спокойной. Такие вещи, это знаете, прямо история для кино.

— И очень хорошая история. А кто приходил в милицию во время вашей службы?
~ — Со мной учились настолько разные по образованию люди, что просто диву даешься. У нас было несколько дипломированных врачей. Был ветеринар, который сейчас кандидат юридических наук. Я − корабел. Было много инженеров. Были учителя. Финансисты. Но самый крутой был − оперный певец.
— Оперный в операх?
— У него было музыкальное образование, хороший голос, а потом стал заниматься этим профессионально, бросил службу и уехал в Италию учиться. Сейчас в «Октябрьском» полный зал собирает. Лирический тенор. А работал обычным опером на той же, кстати, Лиговке. Игорь Самарин, наберите в интернете, выскочит (выскочило «Игорь Самарин и Робертино Лоретти в Санкт-Петербурге»).

Были и моряки, мой друг обошел весь мир, вернулся и стал милиционером, тоже из романтических соображений.
— Словом, культурная среда влияла на милицию.
— А потом милицейская среда стала влиять на культурную! Из нашего района кто вышел, кроме меня? Елена Топильская, это писатель и сценарист «Тайн следствия», работала следователем в Кировской прокуратуре. Олег Дудинцев, мой соавтор по «Убойной силе», замначальника районного угро. Георгий Башкиров из убойного отдела, выпустил несколько книг, будучи на пенсии. И это только с одного района.

~ — Наверное, ваши коллеги часто себя узнавали в ваших книгах.
— Конечно! Я много брал прототипов, особенно в первых книгах, потом, конечно, стал всех выдумывать, а в первой все вплоть до фамилий совпадало. Я ведь не планировал ее публиковать, хотел просто подарить ребятам своим.
— Это вы про повесть с чудным названием «Кошмар на улице Стачек»?
— Да, и штука в том, что тогда не было компьютеров, только машинки печатные. Я распечатал несколько экземпляров, раздарил. Один экземпляр попал к издателю, и он вдруг говорит: «Берем». Мне предстояло срочненько поменять все фамилии, иначе было бы крутовато. И я подписался Кивинов (Кивинов − один из героев повести, настоящая фамилия писателя − Пименов).

А что касается сюжета, то по закону жанра все герои очень героические. Потому что если писать, как все обстоит на самом деле, никто бы читать не стал. И мы смеемся сейчас − особенно прототип Соловца − Дудинцев Олег. Он давно уже на пенсии, а смотрит 16-й сезон: «О, я уже полковник! Глядишь, и героя России скоро дадут, сколько я там нараскрывал уже!» Мы-то уже никакого отношения к этим «Фонарям» не имеем, я давно ушел оттуда, а сериал продолжается.
— Кстати, про сериал, он ведь самый продолжительный сериал, из отечественных. «ТЭФИ» вам за него дали. В чем секрет «Улиц разбитых фонарей»? Почему вдруг всем стало интересно смотреть про жизнь ментов?
— Мне кажется, он вышел в нужное время в нужном месте. Была перестройка, и вдруг появилась история, где милиционеры и положительные, и при этом вполне реальные. Больше всего ведь любят за узнаваемость. У «Фонарей» был этот странный эффект: они не совсем в форме ходят, не совсем честь отдают, не совсем по закону работают, но при этом симпатичные ребята, которые делают правильное дело. Пускай таким корявым способом, но они на стороне справедливости, а это импонирует. Там даже сюжетов никто не помнит, а какие-то приколы, атмосферу эту − да.

На церемонии вручения ТЭФИ с актерами Сергеем Селиным и Михаилом Трухиным

— Ваш последний сериал для Первого канала − «Безопасность» − о сотрудниках управления собственной безопасности в МВД. Таких героев вы с продюсерами выбрали потому, что тема незаезженная?
— Он не последний, снят давно, просто выпустили недавно. Это не детектив, а любовная история на фоне разборок с «оборотнями».
— А, может, это просто требование времени − «нужны честные менты», пусть даже это будут менты, получающие зарплату за борьбу с нечестными?
— Было требование такое: вы там давайте поменьше оборотней показывайте. А как показать борьбу с «оборотнями», не показывая «оборотней»? Вообще, посмотрите на любые наши сериалы, кроме исторических. Такое ощущение, что герои в вакууме живут: их не волнует ни зарплата, ни курс валюты. Рафинированный мир. Милиционеры на машинах дорогих. Это тоже, мне кажется, негласная установка. У меня в одном из сериалов, который скоро покажут, была фраза: «Вот тебе, по курсу», человек доллары отдавал. Продюсер попросил: «Давай уберем слово «курс». Не надо напоминать про это народу, зачем? Человек хочет забыться, а слово курс ему сразу подрубит весь кайф». Помните глянец сталинского времени «Цирк» − все прекрасно, цирк и веселье. Так и тут, мне кажется. Давайте не будем травить зрителя напоминалками о реальной жизни. Вот это плохо. Если ты делаешь кино с претензией на честность, то давай, не стесняйся называть вещи своими именами. Почему «Фонари» выстрелили? Потому что там показана жизнь, как она есть, пускай с перебором, в сатирическом ключе. Но все узнали ситуацию и посмеялись над ней. А нынешние менты из «Фонарей» уже не имеют никакого отношения к реалиям, такого точно не бывает.
— Да, это был прорыв, когда показали, что мент тоже, как и все, может выпить после работы.
— Или обдурить. Там в начале Казанова отшивает потерпевших. Сейчас бы такое не прошло. А это было узнаваемо − на показателях все были помешаны. И отсюда все эти фокусы, ситуации положений. Безумные условия, когда трубы прорвало, и все сидят на головах друг у друга. Одежда дешевая. Поездки на троллейбусе на место происшествия. Такая приземленная жизнь. Когда в засадах сидят на подоконнике и режут салатик. Я как сейчас помню: когда я сменяюсь после засады в квартире, а смена моя − опера − идут навстречу с двумя сумками: закуска, бутылки и девчонки еще в придачу. «На засаду идем». Ну че, понятно. Это жизнь.
~ — А вообще как новобранец узнавал, как устроить ту же засаду, расколоть преступника на допросе? Была у вас программа преемственности, передачи опыта?
— У меня была такая: по каждому преступлению надо было заполнить БУК (большая универсальная карта) − это гигантская тяжелая картонка со статистикой, ее запаришься сочинять, особенно по первому разу. А если накосячил, давай переделывай, исправления не допускались. И вот я заполнил первую свою карту, захожу к оперативнику: посмотри, мол, все правильно? Он: «Да что ты мучаешься! Нам же привезли аппарат для заполнения БУКов». − «Да ладно!» Смотрю, стоит ящичек с тремя кнопками. «Вставляй», − говорит, и кнопочку − раз. Д-р-р-р, засосало. «Теперь открывай и забирай». Я открываю, а там − труха. Это был первый шредер, его только-только поставили. Опер, конечно, знал, что это. А я − нет. Вот такая была преемственность.

Нет, ну, конечно, обучение было. Учеба − одно, практика − другое, и они не совпадали иногда совсем. Но обучение было по ходу пьесы, что называется. Прикрепляли к грамотному оперативнику, и вперед. Никто новобранца никуда без страховки не отправит − серьезная работа, случится убийство, наломаешь дров.

С Дмитрием Дюжевым

/Съемочная площадка ленты «Курьер из "Рая"» — прим. сост./
— А почему вы ушли? Вы ведь были начальником отдела по раскрытию умышленных убийств.
— Работа опера, она, как в большом футболе − до 35 лет. Тяжелая и нервная работа, не канцелярская. К тому же в ГУВД пришли люди совершенно со стороны, и мы ушли вчетвером, районное руководство угро − в один день рапорта написали. Уходить было жалко. Но у меня появилась альтернатива, стали звать в кино. А сейчас, с годами, побываешь на месте происшествия случайно и подумаешь: «Ну нафиг. Пошел бы я снова молодым, зная про это все? Не уверен. Нервы, здоровье гробить». Поэтому иногда лучше не знать, на что ты идешь. В одной моей книге есть фраза: «Хочешь жениться − женись. Если бы в 20 лет человек был бы так рассудителен, как в 40, человечество бы давно вымерло».

— После множества негативных публикаций: о пытках в Казани бутылками от шампанского, о пьяных ментах за рулем, о коррупции, − нет ли у вас ощущения, что полиция почти махнула на себя рукой, стала чуть ли не индийской кастой неприкасаемых? Мол, нас все считают негодяями − ну, мы и будем такими.
— Нет, это не так. Такие случаи, конечно, надо показывать, иначе управы на ребят не будет. С другой стороны, есть откровенные перегибы. Недавно был сюжет по НТВ: полицейский при задержании ударил хулигана, который перед этим нанес несколько ножевых ранений. Полицейского арестовали сразу же за этот удар. Я спросил потом одного из руководителей: «Это все реально или фейк?» Он говорит: «Есть установка − при публичном превышении полномочий, особенно, если рядом дети, сразу «закрывать». Подождите, объективно же надо разобраться, войти с состояние человека, не всегда по «горячке» можно себя контролировать. Это уже кампанейщина: всех в тюрьму, очистим полицию от скверны. Да, внутри милиции есть масса криминала, но есть и идеалисты, совершенно честные правильные люди. Вот за них мне больше всего обидно.

— В России на каждые 100 000 жителей приходится 1 000 полицейских. Это много или мало?
— Смотря, кто входит в эту тысячу. Есть же много обслуживающего персонала: штабные, кадровики и прочие. Что касается оперативников, тех, кто работает на земле, их, я считаю, не хватает точно. Я вот с ужасом смотрю на огромные дома, которые в моем квартале понастроили! А «единиц», спрашиваю у ребят, добавили? − «Нет. Наоборот, сократили». Оптимизировали. Может, в руководстве и можно сократить, «землю» нельзя оставлять без сотрудников. Посмотрите, практически нет постовой службы. Ведь она была очень эффективна в наше время. Постовые выходили в четыре вечера. Целый взвод с рациями, 10 человек, и следили за порядком. Как ни ночь, так постовые обязательно кого-то задерживали: автомобильного вора, угонщика, наркомана. Случись драка − по рации передали, они там. Сейчас не докричитесь. Постовых просто нет. Пустые улицы. Не знаю, сколько сейчас на драку будут ехать − по пробкам.
— Как это можно изменить? Вот армия сейчас совсем на другом счету. Если сравнить модернизацию, отношение к кадрам, жилью. Вооруженные силы среди бюджетников сейчас − самые главные.
— Социалка нужна, конечно. Зарплата, льготы. Надо заманивать. В том числе, и патриотическими идеями. А происходит что? Закрыли школы милиции. По всей стране. Школы, которые 100 лет готовили именно этот, основной, костяк: участковых и оперов со средним юробразованием. В 2006-м решили, что школы милиции не нужны, пусть люди сразу получают высшее образование.
— То есть сейчас юридические институты, в которые преобразовали школы милиции, выпускают полицейскую элиту?
— Элиту. А кто будет пахать-то? Я был в 2000-м году в Америке, в полиции Лос-Анджелеса. Зашел в автопарк участка − и просто выпал в осадок. Сотни патрульных машин! Я поездил с одним полицейским. Сколько, спрашиваю, здесь служишь? − «Двенадцать лет. Мой район». − «Сколько раз стрелял?» − «Ни разу». Притом, что Лос-Анджелес − неспокойный город, мягко говоря. Но как все работает! Поступает заявка: угнана машина. У него планшет на приборной доске, у нас таких и в помине не было. Дают указание, где встать, чтобы перекрыть улицу. Встали, перекрыли, завис вертолет, и сразу сообщение − преступник пойман. Поехали дальше, смотрим, в одной из патрульных машин сидит негр в наручниках. «Помощь нужна?» − «Нет». Потом − авария. Все так же быстро, понятно, эффективно. И эффективность такого рода, она держится на патрульных и постовых. Хорошо, что у нас не такой вал преступности, как в Америке.

Ольга Майдельман-Костюкова